Слушайте… Чувствуйте… Молитесь… На колени.
***
Чимину страшно. Он даже вдохнуть боится. Прямо перед ним — Левиафан. Огромный и до панической атаки сильный. Чимин тоже сильный. Был сильный. Когда-то давно. Сейчас он простой гигант, слабо справляющийся со своим же огромным телом. На его спине Тэхён. Не менее напуганный, но при этом совершенно точно готовый к бою. Чимину не нужно озвучивать свой план. Тэхён и так всё знает. Знает и слепо повинуется. У них нет выбора, им на роду написано смиренно нести тяжкий рок друг друга и с честью принять данный бой. Эта ночь решающая, эта луна — немой свидетель. Кругом лишь море, а море — его стихия. Как только лодка исчезает за пределами купола, Чимин невольно внутренне сжимается, когтистые лапы страха едва ощутимо проходятся по его напряжённым бокам, а дыхание отчаянья жаром опаляет шею. Его с такой щедростью, столько лет «любовно» одаривали почти что божественной болью, что сейчас Чимин почти уже готов отпустить себя и, послав всё к чёрту, начать бой. Но пока ещё рано. Его сила, безусловно, велика, недаром же смертные звали его всемогущим, но голос его больше не слышен на небесах, да и ручного Бога рядом нет. Опрометчивость и самоуверенность ныне ему враги. Зато Левиафану они легко могут стать соратниками. — Смотри, незаконнорождённый сын, перед тобой Лукавый. Не видать тебе триумфа, рабство — вот твой удел, — рычит Левиафан, обнажая свои клыки-копья. — Страдание, которым я тебя одарил, порождает глубокий страх, сокрушает твою волю. Твоё жалкое господство давно уже сошло на нет, моя воля — вот кто нынче господин! Слышать подобные высокопарные речи от Владыки Чимину до абсурдного смешно. Левиафан — Лукавый? Вздор! На эту роль куда больше подходит он сам. Левиафан обычный трус, воспользовавшийся его недолгой кончиной и перетянувший на себя бразды правления в море. Но сможет ли тот удержать в своих «руках» то, что некогда заполучил подлостью и хитростью? Чимин не дурак. Он прекрасно понимает, что на данный момент Владыка куда сильнее его, годы заточения так просто не перечеркнуть. Но раз Левиафану позволено хитрить, почему бы самому Йормунгарду не взять с того пример? Глубокое, безмолвное, совершенное, бархатное море, ты ведь поможешь своему господину? Чимин отвлекается всего на секунду, но и этого времени с головой хватает Левиафану для того, чтобы нанести свой первый удар. Резко отпрянув назад, Чимин лишь чудом уворачивается от двойных челюстей монстра и тот, злобно рыча, зубами впивается в спину Тэхёна. Тэхёну нестерпимо больно, но он не пытается вырваться. Он лишь крепче сжимает зубы и просто терпит. Терпит и щедро опаивает монстра своим ядом. Пей, Левиафан, чем больше моей крови попадёт в твой рот, тем лучше. Когда монстр откидывает всадника в сторону, Чимин предельно сосредоточен, он ловко уворачивается от очередных атак и терпеливо ждёт. Ждёт, пока его тело достигнет нужных им размеров. Левиафан в ярости, он вновь и вновь бросается на Йормунгарда, неистово желая разодрать того на части, но в его зубах почему-то постоянно оказывается лишь едва живой Тэхён. Чума не жалеет себя. Боль и раны — это всё не важно, осталось ещё совсем немного, скоро он будет вознаграждён за свои старания. В тот момент, когда Чимин становится поистине огромным и под его напором начинает трещать купол, Тэхён взглядом отыскивает Змея и вытягивает руку вперед. Одним глазом поглядывая на Тэхёна, а другим на Левиафана, Чимин группируется и со всей яростью, на которую только способен, бросается на врага. Это глупо. Все его бока — голое мясо и водопады крови, но зато зубы крепко сжимают шею монстра. Рёв. Да такой силы, что дно морское сотрясается. Один. Два. Три. Взрыв. Наконец. Всё о чём сейчас может думать Чимин, так это о том, как не потерять бы теперь Тэхёна. Чума подобно клещу крепко вцепился в его хвост и держится. Захочешь — не отцепишь. Это даже забавно. Всё как в их жизни… Долгожданный взрыв оглушает и откидывает Чимина на сотни тысяч километров от места боя. Купол-таки не выдержал. Это и неудивительно. Одно дело сдерживать, пусть и не простого, но все же человека, другое — Мирового Змея. Чимин не хочет себе лгать. Если бы не взрыв, и он, и Тэхён были бы уже мертвы. Но они схитрили, схитрили и победили. Раны на теле — ничтожно малая цена. Каждая царапина, полученная Йормунгардом в бою — крохотный шажок к цели. Каждая капля крови Тэхёна во рту Владыки — крохотный шажок к неминуемой смерти. Выплёвывая изо рта кусок плоти Владыки, Чимин, наконец, чувствует такое долгожданное облегчение. Он разодрал глотку самого Левиафана! Он с головы до хвоста в его крови! Чем не повод для гордости? По-хорошему, вернуться бы назад, да проверить, точно ли мёртв заклятый враг, да сил на это нет. Да и желания, если честно, тоже. Чутьё подсказывает, что всё кончено, что будь монстр жив, то он бы их уже настиг. Змей склонен себе верить. Крепче обхватив кончиком хвоста бессознательное тело Тэхёна, Чимин быстро устремляется вверх. Оказавшись на поверхности и вытащив из воды Тэхёна, он внимательно осматривается по сторонам и, заметив вдали небольшой остров, плывёт прямиком туда. Нужно передохнуть. Передохнуть и зализать друг другу раны. Ну, а дальше… будет видно. — Ну что, Тэхён, вспомним молодость? — бурчит себе под нос Чимин и старается больше ни о чём не думать. Сейчас не время. Из земель, которые не вошли в человеческую историю, из глубин морских они, наконец, вернулись в мир людской. Непокорные дети, живущие в сумраке. Как волки… По ночам целующие лунный свет — они те, кто есть. Неприкаянные души, услышьте вездесущую песнь: мы — пожарище в северном небе, и следующее тысячелетие — наше…***
Летний игривый ветерок, пробирающийся сквозь густые заросли жасмина, с небывалой доселе лёгкостью, поднимает Чимину настроение и невольно расслабляет громоздкое тело. Сколько уже времени он провёл в облике змея? Месяц? Два? Полгода? Точного ответа Йормунгард не знает, на этом острове всегда тепло и солнечно. Сладкие дни лета — жасмин в цвету. Радоваться бы, да Чимину что-то совсем не весело. От заживших ран противно чешутся следы-шрамы, во рту все ещё чувствуется горечь от крови Левиафана, внутри огромная пустота, которую ничем не заполнить. Провалиться бы в небытие да забыться сном долгим, крепким. Небытие — основа всего. Там рождение и смерть. Там вопросы и ответы. Года, проведённые на маяке, оставили на Чимине слишком глубокий след. Он бы и рад вернуться к обычной жизни, да совсем не помнит, как это — просто жить и радоваться ежедневным мелочам. Мир грёз сейчас ему в миллион раз милее реального. В водах мира снов всегда отображаются причудливые картины, нарисованные искусной кистью подсознания. Континенты из грёз полны захватывающих историй и трепетно хранимых воспоминаний. В своих мечтах Чимин всегда счастлив. Там он и Юнги… Хранитель колеса времён — прядильщик судеб там всегда снисходителен к ним. Юнги и Чимин — ветви одного и того же старого древа, вросшего корнями в почву теней и света. Если отломать от этого древа хоть одну из ветвей, оно неизбежно засохнет. Вот и Чимин сейчас засыхает. Даже то, что тело по самую шею погружёно в прохладную воду, ничем не помогает. Солёная вода совсем не та влага, которая сейчас так необходима Змею. Ему бы в объятия Юнги, хотя бы ненадолго. Но не судьба. На Чимине метка смерти, он — словно раненая птица, попавшая в капкан, бьётся о скорлупу своей судьбы, пытаясь высвободится из яйца неизбежного заключения. Сначала маяк. Теперь этот «райский» остров. Что дальше? Небесные тюрьмы? Во время небесной войны ярчайшая звезда потеряла свой драгоценный венец. Он пал на землю и скрылся в глубинах, и с тех самых пор человек ищет его. Чимину так сильно нравится эта история. Ему хочется верить, что он и есть тот самый венец, а Юнги — человек, разыскивающий его. Раз они единое целое, то рано или поздно обязательно должны притянуться друг другу, сколько бы километров воды их не разделяло. Юнги находил его уже однажды и во второй раз тоже справиться должен. Немного поодаль от Чимина гордо восседает хмурый Тэхён и сверлит небольшой куст дикой розы нечитаемым взглядом. Его раны тоже почти успели затянуться, хоть он и пострадал куда больше Змея, но в голове у него все ещё яростно бушуют такие смуты, что Чимину непроизвольно хочется воскресить Левиафана и убить того ещё раз. А затем снова воскресить — и так по кругу до бесконечности. Злость — его вечный двигатель. Куст розы неумолимо вянет, и Тэхён, похоже, в очередной раз внутренне умирает. Это удивительно, непостижимо, как может опустеть всё кругом с исчезновением всего одного человека. Чимину хочется сказать Тэхёну о том, что убиваться по Чонгуку глупо, но разве он имеет на это право? Ему ведь тоже плохо. Ему ведь тоже не хватает Юнги. Но даже несмотря на это их ситуации не идентичны. В отличии от Чонгука, Юнги никогда не умрёт. Однажды Чимин в любом случае окажется в объятиях своего Бога, а вот Тэхён… он может оказаться и у холодной могилы с именем своего капитана на надгробной плите. Им обоим до одурения, до умопомрачения хочется сорваться с места и отправиться туда, куда так сильно зовёт их сердце. Но они не могут. Им нельзя. Чимин — огромен. Одна лишь его голова помещается, и то не полностью, на оккупированном ими острове, а тот совсем немаленький. Тэхён — смерть во плоти. Окажись он возле Чонгука, тот сразу же умрёт. Как и все те сотни тысяч людей, которым не посчастливится встретить его на своём пути. Чимину бы за столько столетий смириться с подобным раскладом жизни. Понять и принять, что им не место среди людей, но всегда есть это «но», и в их случае оно даже имеет имя. Если бы он и Тэхён не обрели свою светлую часть — Чонгука, смогли бы они когда-нибудь познать человеческую душу? Нет. Они-то и со своей справиться не могут. Сильные и слабые одновременно. Людей пугают могилы, а Чимин находит в них своеобразную прелесть. Могила — цветок. Если зарываешь тело, подобно семенам, в землю, на поверхности неизбежно вырастает небольшой холм, а на нём цветы и трава. Разве это не прекрасно? Для Чимина — да, а вот Тэхён предпочитает считать плоть не семенем, а удобрением. Интересно, а что на это сказал бы Чонгук? А Юнги? От хорошего настроения не остаётся и следа. Плотно зажмуривая глаза, Чимин нехотя вновь и вновь задаётся одним и тем же вопросом: а может на маяке было не так уж и плохо? Там было тихо и спокойно. Там был Юнги. И Тэхён с Чонгуком тоже были. Они могли бы попытаться стать счастливыми и там, но сейчас ничего этого нет. Он — Змей без людской формы, Тэхён — чума, совершенно не контролирующий своё нутро, а Юнги и Чонгук — вообще непонятно где. Чимин злится. Но не на себя, а на Левиафана. Тот лишил его всего. Смерть слишком щедрое наказание за подобный проступок. Глубоко вздохнув, Чимин с головой уходит под воду и, медленно открывая глаза, всматривается в темноту. В море сейчас так спокойно. Глубину совершенно ничего не волнует. И это должно бы успокоить Змея, да толку? Их проблема, по сути, всё ещё не решена. Пока он вновь не обретёт человеческую форму, а Тэхён не совладает со своей силой, путь с острова им заказан. В мире людей за сотню лет изменилось слишком многое — кто знает, какие опасности их будут поджидать в больших городах и маленьких сёлах? Вдруг антибиотик — это не самое страшное, с чем им придётся столкнуться? — Да чтоб тебя! — раздаётся с берега, и Чимин нехотя лениво всплывает на поверхность. Опять какая-то оказия. Как он устал от всего этого. Тэхён, по пути сгубив ещё несколько кустов, перебрался почти в плотную к таким любимым Чимином кустам жасмина и, похоже, теперь нацелен на их истребление. Недопустимо. И так уже весь остров практически мёртв, ещё немного, и есть они будут одну сырую рыбу. А других необитаемых островов у них в наличии не наблюдается. На горизонте, к слову, тоже. С этим определённо нужно что-то делать. Только что? Как помочь тому, чью природу не понимаешь? — Тронешь жасмин — укушу, — рычит Чимин, головой оттесняя друга в сторону. Со стороны это выглядит даже мило. Только толку-то? — Сдался он тебе! — устало выдыхает Тэхён, плюхаясь спиной на тёплый влажный песок. — Воняет жутко. — Не воняет, а пахнет, — протестует Чимин, укладывая голову возле друга. — Что опять не так? — Мы никогда отсюда не выберемся, да? — надломленно спрашивает Тэхён, глядя в хмурое небо. Рядом с ним даже небеса чернеют. Что уж говорить о людях… — Почему же? Выберемся. Просто… нам нужно ещё немного времени. — Немного — это сколько? Пара столетий? — Я думал тут на досуге… — запинается Чимин. — Я ведь могу потопить пару-тройку кораблей. Вдруг это мне как-то поможет подчинить себе человеческую форму. — Ну, попробуй, — неуверенно тянет Тэхён, заведомо зная, что никакого результата данное мероприятие не принесёт. — Других идей у меня нет. Нужно как-то уменьшиться. Достало уже обо всё головой биться. — Вот, кстати, да! — ехидничает Тэхён. — Твой Бог больно мелкий, с таким тобой точно не совладает. — Это ещё почему? — Ну, вот увидишь ты его, член на радостях встанет, и всё, хана Грому, — через силу сдерживая смех, хрипит Тэхён. — Порвешь его, как тузик грелку. — Тэхён, ты больной извращенец, — кривится Чимин, невольно представляя себе, как собственный огромный член падает на голову Юнги и неизбежно превращает того в лепёшку. Отвратительно. Тэхён идиот! — Есть немного. — Соберись уже. — Да я пытаюсь! — У тебя все получится. Рано или поздно. — Хотелось бы. — А если не получится, то мы веки-вечные проведём в одиночестве. — Ну… или спать друг с другом начнём, — с нечитаемым выражением лица хрипит Тэхён. — Опыт есть. — Я с тобой трахаться буду, а Юнги с Чонгуком? — Нет! Я против. Причём категорически. — Тогда бери себя в руки и укрощай… нутро своё. — Главное в процессе не призвать ещё одного Всадника. — Тэхён, постарайся не устроить конец света. Мне ещё этот, как его там, рэп Юнги послушать охота. — Господи… — кривится Тэхён. — Я этого не слышал. — Мне повторить? — скалится Чимин. — Он вообще-то тебя убил, — «любезно» напоминает другу Тэхён. — Убил. И ещё огребёт за это. Поверь мне. — Верю. Охотно верю, — кивает Тэхён. Ему ли не знать, как «добр» в гневе Змей?