Always and forever

      Иногда казалось, что все началось в тот день, когда Майкл впервые попытался ударить его. Хенрик помнил, что был достаточно мал, чтобы по-настоящему испугаться в тот момент, когда Майкл замахнулся. Ему было пять или около того, и он еще даже не до конца понял, что происходит, потому что Майкл, по большей части, игнорировал всех их. Эстер могла часами бродить вокруг, ворча и раздавая проклятия, но Майкл даже никогда не смотрел в их сторону, бесконечно занятый своей работой. По крайней мере, так это помнил Хенрик, и он не имел ничего против, он даже не знал и не догадывался, что может быть по-другому.       Но Майкл попытался ударить его, и Ник едва не сломал нос об пол, пытаясь успеть остановить это. И Хенрик вдруг увидел все сразу: Никлауса, сжимающего руку Майкла до побелевших костяшек; разлетевшиеся по комнате бумаги Элайджи, когда он подскочил с места и едва успел догнать Ника; Коула, поднявшего его на руки, и Ребекку, убегающую вместе с ними наверх. Финн оставался сидеть в своем кресле с чашкой чая в руках, но Финн всегда только смотрел. Хенрик был достаточно мал, но помнил этот момент так хорошо, будто он произошел только вчера. И крики Майкла, Никлауса и Элайджи через толстые стены — тоже.       — Почему он ненавидит меня? — спросил тогда Хенрик у Элайджи, который пришел, чтобы проверить его. Они сидели на полу в его комнате и собирали lego, пока Ник, Коул и Ребекка были заняты своими делами, но почему-то тоже никуда не уходили. Несмотря на ситуацию, Хенрик был безумно рад этому, потому что они все очень редко собирались вместе.       Никлаус подхватил его на руки и посадил на колени, пытаясь помочь ему достроить крепость.       — Он не ненавидит тебя, — сказал Ник, перебирая детали. Его руки были такими жесткими в тот момент, но Хенрик не пытался выбраться, потому что его очень редко кто-то обнимал.       — Мы просто все ему безразличны, — сказал Эл, достраивая башню. Хенрик хотел спросить почему. Но не спросил.       Так что, может быть, все началось с того момента, когда Майкл впервые попытался ударить его, а Хенрик задумался о том, что же значит «безразлично». Выходило, что «безразлично» — это то, как ведут себя его родители. Когда люди делают вид, что тебя не существуют, не замечают тебя, а если и замечают — то делают вид, будто ты стеклянный. Хенрик долго рассматривал собственное отражение в зеркале, чтобы убедиться — нет, не стеклянный, даже чуточку не прозрачный, а они все равно делали вид, что не видели. Хенрик был маленьким, но знал, что это не так.       В каком-то смысле, он был не против. Он не хотел, чтобы Майкл кричал на него также сильно, как кричал тогда на Никлауса и Элайджу, и не хотел, чтобы Эстер издевалась над ним так, как она делала это с Ребеккой. Но где-то глубоко в душе он завидовал им всем, потому что они-то уж точно не были стеклянными: все всегда замечали Коула, небрежно кидающего сумку с учебниками от дверей до дивана, и все его учебники и тетради тут же разлетались по комнате; замечали Ребекку, требующую на завтрак панкейки с джемом и ни за что на свете не соглашающуюся есть овсянку (хотя никто так ни разу и не приготовил ей панкейки); Элайджу, ворующего ключи Майкла от машины, и Никлауса, часто появляющегося дома перед рассветом с громкой музыкой, смехом и пьяным настолько, что страшным. И иногда (очень редко, но все же) Элайджа, Никлаус, Коул и Ребекка тоже не замечали его.       Это не значило, что Хенрик не пытался понравится им. Однажды он даже сказал Эстер несколько предложений, и она разозлилась так сильно, что Хенрик почти два дня ничего не говорил. Он просто пытался показать ей робота, которого собрал из подаренного Элайджей набора, но, может быть, Эстер просто не любила роботов. Он хотел бы так думать. В конце концов, они с Ребеккой просто большую часть времени проводили в комнате, придумывая самые разные игры, чтобы хоть как-то развлечь себя.       Они даже не заметили, как их родители развелись (что вообще значит — «развелись»?), и внезапно они остались впятером в большом особняке. Хотя Ник и Эл большую часть времени проводили на работе, а Коул помогал им большую часть своего свободного времени, так что не было ничего удивительного в том, что иногда они с Ребеккой развлекались с последствиями: например, делали бомбу из аммиачной селитры или проверяли, что же находится в подвале (дверь захлопнулась и не открывалась с обратной стороны, так что Эл, Ник и Коул поседели, прежде чем нашли их; Хенрик и Ребекка много плакали и много спали).       В любом случае, это было похоже на пустоту — слишком много места, которое казалось невозможным заполнить. Огромный сад, который очень быстро превратился в дикий, кухня, где никогда не было по-настоящему вкусной еды, все такая же неудобная, но вычурная мебель, как и при Эстер. Хенрик не то, чтобы разбирался в дизайне, так что, кто знает, может быть у него просто не было вкуса к таким вещам, но иногда так сильно хотелось плакать, глядя на всю эту вычурную и холодную пустоту, которую не могли заполнить фарфоровые статуэтки или дорогие картины в тяжелых рамах.       — Вот бы их вообще не было, — говорила Ребекка, когда они отогревались в ее комнате под слоями теплых одеял после зимних игр. Эл и Ник, естественно, не догадывались о большой зимней войне, а Коул был наказан за то, что не проверил, сделали ли они домашнее задание и оставил их одних на целый день (как будто Ник и Эл не сделали то же самое).       — Кто? — спросил он, отвлекаясь от мультфильма на планшете.       — Эстер и Майкл. Если бы их не было, Эл, Ник и Коул не уходили бы так надолго, — сказала Ребекка, взволнованно выбираясь из-под одеяла. Было жарко.       — Но их нет, — пожал плечами Хенрик, возвращаясь к экрану. — А Эл, Ник и Коул все равно не здесь.       Когда Эстер взмахнула длинными светлыми волосами и громко хлопнула дверью автомобиля, за рулем которого сидел Финн, все остальные тоже как будто ушли, даже если все еще жили с ними. Хенрика никогда не оставляли одного надолго, но няни и домработница все равно были чем-то вроде мебели, хотя и улыбались ему мягче, чем Эстер или Майкл когда-либо.       Все начало немного налаживаться в какой-то момент. В один день Хенрик собирал робота, пытаясь не слушать звон тишины, а в другой он не мог заставить себя замолчать, рассказывая о тренере по плаванию и о том, что он дольше всех продержался под водой. И Элайджа улыбался самыми уголками губ, внимательно глядя на дорогу, и чем больше Хенрик смотрел на эту улыбку, тем больше ему хотелось говорить. А еще больше хотелось — чтобы дорога никогда не заканчивалась.       А потом Элайджа привел эту девушку, Кэтрин, а Никлаус привел Кэролайн, и Хенрик даже представить не мог, что ему делать, если они действительно станут семьей. Потому что, ну, если и у Эла, и у Ника будут семьи, то куда идти Хенрику? Захотят ли они остаться с ним или отправят его к Эстер или Майклу? Хенрик даже задумываться не хотел об этом.       Хотя все, кажется, не было таким уж страшным, и время, которое они с Ребеккой проводили, устраивая ловушки (как в настоящих приключенческих фильмах!) было самым веселым временем, которое он помнил. Он хотел, чтобы Кэтрин и Кэролайн ушли, конечно, но не мог не признаваться самому себе, что в особняке стало чуточку теснее. Это была хорошая теснота: он мог прийти на кухню и найти там Кэтрин, которая всегда предлагала чай и печенье; мог прийти в гостиную, чтобы увидеть Кэролайн, потерявшуюся в горе модных журналов и каких-то рисунков, чтобы она улыбнулась ему (она всегда ему улыбалась); мог сказать, что не будет есть овощи, чтобы Кэролайн тяжело вздохнула и предложила ему панкейки в качестве бонуса к овощам (никто никогда не делал панкейки Ребекке, даже когда она голодала несколько дней в качестве протеста); мог забыть незаконченное домашнее задание на столе, чтобы Кэтрин увидела его, начала ругаться и — всегда — помогать. Так что, да, может быть, та теснота, которую создавали Кэтрин и Кэролайн, сильно отличалась от того, что он чувствовал в присутствии Эстер и Майкла, и это было лучше. Он никогда не хотел думать о том, насколько именно.       И он не мог продолжать ненавидеть (ненавидеть?) Кэролайн, когда она так внимательно слушала его, рассказывающего о робототехнике, хотя она совсем-совсем ничего в этом не понимала, или ненавидеть (ненавидеть?) Кэтрин, когда она вставала посреди ночи, чтобы укрыть его одеялом, зная, что он всегда скидывает его к утру. И, может быть, он пару раз притворился, что спит. Это было по-детски наивно, но Кэролайн прикладывала мягкую теплую ладонь к его лбу время от времени, чтобы проверить температуру, и он изо всех сил пытался заставить щеки не краснеть. А потом Кэтрин подкладывала шоколадные батончики к его завтраку.       А однажды Ребекка появилась дома, расстроенная до слез, и он едва сумел выпытать у нее, что случилось.       — Мегги вчера была с родителями в океанариуме. — Ворчала она, часто моргая. — А Эл сказал, что у него много работы. Почему у него всегда так много работы для меня?       И, правда, что он мог ей сказать? Он даже не знал, может ли он действительно успокоить Ребекку, потому что Ребекка ненавидела выглядеть маленькой или слабой и часто огрызалась на все попытки поддержки. И — еще раз — он не представлял, что ей сказать.       — Кэролайн! — услышал он с кухни. — Где чертов кофе? Я собираюсь кого-нибудь убить, если не найду его.       — На нижней полке, — ответила ей Кэролайн намного тише. — Элайджа вчера переставил специально для тебя.       — Урод, — невозмутимо отозвалась Кэтрин.       И тогда он подумал, что, может быть, если Кэролайн тратит время на то, чтобы сделать утром красивую прическу для Ребекки и завязать ему галстук, а Кэтрин отвозит их в школу даже тогда, когда приходит с ночной смены, то они согласятся отвезти их куда-нибудь, чтобы немного развлечь Ребекку. Может, даже дадут денег на мороженое, или что-то вроде того. В конце концов, им не нужны сопровождающие или кто-то вроде, но Эл и Ник не разрешают им уходить из дома одним. Что очень нечестно — они оба уже достаточно взрослые.       Поэтому Хенрик несколько минут топтался на пороге кухни, пытаясь придумать какое-то крутое оправдание для поездки в океанариум, но все мысли были похожи на пух в его голове — такие же легкие и бесполезные. Кэтрин лежала на столе и чашка кофе дымилась прямо перед ее носом, а Кэролайн рисовала что-то в своем толстом блокноте с разноцветными стикерами по краям.       — Проголодался? — спросила Кэролайн, отрываясь от своего блокнота. И Кэтрин вдруг тоже открыла глаза, глядя на него тяжелым сонным взглядом.       Хенрик быстро покачал головой и решил, что если не сейчас — то уже никогда.       — Можномыпоедемвокеанариум? — пробормотал он на одном дыхании. Ему никто не отвечал несколько секунд, и он подумал, что сказал это слишком тихо. Он сомневался, что его смелости хватило бы на еще один раз.       — Океанариум? — переспросила Кэтрин, ровно садясь на стуле и запуская руку в волосы. — Что-то особенное там сегодня?       — Кажется, они не работают по понедельникам, — ответила Кэролайн, удивленно пожав плечами.       Хенрик разочарованно вздохнул. Что ж, ему и не стоило сильно надеяться, особенно если Элайджа сказал нет. И, конечно, никто не откроет целый океанариум только ради него и Ребекки. Это было удивительно обыкновенно, так что все было в порядке. Он кивнул и уже развернулся, чтобы уйти.       — А почему именно океанариум? — спросила его Кэролайн, и она что-то быстро печатала в своем телефоне. Кэтрин снова лежала головой на столе, но все еще не сводила с него внимательного взгляда.       — Мэгги, — сказал он, — одноклассница Ребекки. Они с родителями ездили туда вчера, а Элайджа сказал, что он занят, так что…       Хенрик подумал, что зря пришел. Потому что Кэролайн поскользнулась на масле, которое он разлил на пороге своей комнаты, и больно ударилась об ручку двери, и это не выглядело так весело, как на видео. И потому что Ребекка подлила розовую краску в шампунь Кэтрин, из-за чего она почти три дня не могла пойти на работу, и они даже поругались с Элайджей из-за этого. И Кэтрин приехала только несколько часов назад, а Кэролайн всю ночь возилась со своим проектом, и, видимо, до сих пор не закончила его. И это были Хенрик и Ребекка, которые сделали кучу других ужасных вещей, так что он все понимал.       Хенрик вдруг подумал о том, чтобы попросить их погулять в парке, но махнул на это рукой. Элайджа уже отказал им, так что другие тоже могли.       — Ну, — неуверенно протянула Кэролайн, — океанариум и правда сегодня закрыт, — она нахмурилась так, будто ей действительно было жаль. Хенрик почувствовал что-то среднее между раздражением и виной. Кэтрин подняла голову, явно ожидая чего-то, и только поэтому Хенрик оставался стоять там, где стоял. — Но парк аттракционов работает, может быть, он сойдет? — небрежно спросила она. Кэтрин широко улыбнулась ему, выпив кофе одним глотком.       Хенрик задохнулся, едва способный сдержать радостный крик.       — Да, да, да, — Хенрик часто кивал, не уверенный даже в том, что правильно ее услышал. Он выбежал, чтобы тут же вернуться. — Спасибо! — сказал он так быстро, что его, наверное, было трудно понять. А потом опять выбежал, чтобы громко крикнуть: — Ребекка! — и опять вернуться. — А можем мы поехать сейчас? — с нетерпением спросил он, чувствуя себя неловко от того, что Кэтрин с Кэролайн смеялись над ним.       — Как только вы поедите, — сказала Кэтрин. — Сегодня суп.       — Фу, — немедленно отреагировал он. И тут же испугался: — То есть, да, классно, мы сейчас придем. — И побежал наверх, где Ребекка уже ждала его с недовольным лицом, не замечая смеха позади.       Суп был ужасным, как и всегда, но они с Ребеккой были так взволнованы поездкой, что проглотили все без протестов и возмущений и даже не дождались десерта к чаю.       И это был самый веселый день в памяти Хенрика. Они много смеялись, ели сладкую вату, разноцветное мороженое и яблоки в карамели, пили колу и молочные коктейли. И, конечно же, попробовали все аттракционы в парке, а некоторые даже по два или три раза. Хотя Кэролайн наотрез отказалась идти на русские горки и в комнату страха, но она купила все фотографии, которые им предлагали (зачем ей столько фотографий?) и даже сделала несколько своих. Хенрика не впечатлили «Пиратский корабль» и «Цепочные карусели», но он был в восторге от «НЛО», хотя его немного мутило после, и стрельбы в тире (он даже выиграл небольшой брелок!). «Лягушка» была страшной (может быть, страшнее русских горок), но пришлась по душе Ребекке, как и «Маятник». Они кричали так сильно, что под конец дня их голоса были низкими и едва слышными, но вид вечернего города с миллионами огней до самого горизонта был таким красивым, что Хенрик мгновенно позабыл и о голосе и о легкой нервозности из-за высоты. Теперь он понял, почему Кэтрин не пускала их на «Колесо обозрения» днем.       Хенрик иногда с легкой завистью смотрел на маленьких детей, гуляющих по парку с родителями, только чтобы отвлечься на Кэролайн, тянущую его за руку в сторону какой-нибудь разноцветной карусели. И Кэтрин с Ребеккой купили всем им кошачьи уши на голову, и Хенрик доблестно сражался за то, чтобы избежать своей суровой участи, но он был в меньшинстве, так что проиграл (Хенрик подозревал, что даже Ник и Эл не смогли бы помочь ему). Ему достались серые, и люди улыбались, глядя на него, так что он полдня проходил с горящими щеками, но это было по-своему весело.       Он увидел фотографии, которые делала и покупала Кэролайн, на стене рядом с их комнатами почти неделю спустя. Они были вставлены в разноцветные рамки, и некоторые из них были красивыми с глянцевыми улыбками, а некоторые заставляли их с Ребеккой краснеть от смущения за поведение, но Коул пригрозил жестокой расправой, если кто-нибудь тронет фотографии, и они так и остались висеть там.       И им так сильно не хотелось уходить оттуда. От аттракционов, захватывающих дух и заставляющих смеяться до боли в животе, от вкусной вредной еды, которую им никогда не позволяли в таких количествах, от шуток и взаимных подколок, от безграничного веселья и споров в выборе карусели, еды или места для фотографии. Даже от кошачьих ушей на голове, которые заставляли его чувствовать себя идиотом.       Это было маленькое, неполноценное, смутное чувство счастья, но оно было, и было так страшно от него уходить.       Кэролайн положила руку ему на плечо.       — Эй, — сказала она, — мы не можем остаться здесь навсегда. Но, может быть, мы вернемся через пару недель, ладно?       Он хотел сказать, что ему это не интересно. Что он был здесь только ради Ребекки, что им не стоит беспокоиться, что он все понимает…       — Ладно, — сказал он, снимая с головы кошачьи уши. — Обещаешь?       — Обещаю.       Хенрик чувствовал себя маленьким ребенком, глядя на Кэролайн. Иногда он задумывался о том, что, если бы Эстер была хоть немного похожа на Кэролайн, все было бы по-другому. У них всегда была бы вкусная еда, приготовленная ее руками, а не заказанная на вынос. Она бы никогда не издевалась над Ребеккой и всегда замечала бы Хенрика, потому что Кэролайн делала миллионы комплиментов Ребекке и всегда интересовалась тем, как прошел его день. Она бы никогда не позволила Майклу ударить Хенрика, потому что даже в те дни, когда Хенрик делал все возможное и чуточку больше, чтобы вывести ее и себя, она только тяжело вздыхала и уходила, чтобы попытаться это исправить. Иногда он задумывался, что, может быть, если бы Кэролайн и правда была… Но он никогда не позволял себе додумывать.       Но волосы Эстер имели более теплый цвет, чем холодные белые волосы Кэролайн, и руки Эстер всегда были украшены тяжелыми украшениями с драгоценными камнями, в то время как Кэролайн любила разноцветные легкие браслеты и тонкие кольца из серебра. Кэролайн даже собирала ему рюкзак в школу, и он был так поражен этим, что почти неделю отказывался делать это самостоятельно.       А потом Кэролайн с ее холодными светлыми волосами, завитыми в кудри — совсем не похожими на прямые волосы Эстер — села в машину с Никлаусом за рулем — прямо как Эстер с Финном когда-то — и уехала в место под названием Мистик Фоллс — Хенрик никогда даже не слышал о нем, и казалось, что что-то очень важное разваливается прямо у него в руках.       — Тебе так нужно уехать? — спросил он, пытаясь незаметно согреть ледяные пальцы, когда Кэролайн пришла пожелать ему спокойной ночи.       — Есть одна проблема, которую мне нужно решить, — улыбнулась она ему.       — Разве Ник не может решить ее? — раздраженно спросил Хенрик. Кэролайн растрепала его волосы.       — Он и решит. Твой брат удивительный.       Хенрик знал, что Эстер тоже решала проблему, когда уезжала. Он, Хенрик, был этой проблемой, когда она садилась в машину, чтобы больше никогда не сталкиваться с ним. Не могла же Кэролайн тоже?..       Он не мог придумать, как спросить ее об этом, поэтому просто смотрел.       Он чувствовал напряжение все это чертово время. Она вернется? Ник вернется? Им же не понравится в Мистик Фоллс больше, чем в Новом Орлеане? Мистик Фоллс похож на Париж? Что, если Ник вернется без Кэролайн? Что, если они вернутся, но им уже не будет нравиться находиться здесь? В какой-то момент его начало мутить от мысли, что Кэролайн вернется, похожая на Эстер — с теплым цветом волос и смотрящая сквозь него всякий раз, когда он проходит мимо.       А потом Кэролайн вернулась и привезла ему подарки, и он чувствовал дикое желание разреветься, и что-то внутри него заставляло его уши гореть всякий раз, когда он смотрел на Кэролайн и Ника. Они не были похожи на недовольных людей, они, казалось, рады были вернуться, и Кэролайн все еще ни капли не походила на Эстер, а Ник только раздраженно фыркнул, когда Кэтрин спросила его о Мистик Фоллс.       И его поведение было ужасным все это время (даже Ребекка не могла находиться с ним дольше пары часов), и его табель с оценками был похож на разочарование, и он порвал рубашку, которую Кэролайн подарила ему, и сделал еще столько глупых и бессмысленных вещей, что все улыбки Кэролайн и Ника казались издевательствами. Почему они не ругались? Значило ли это, что Ник разочарован в нем? Может, они узнали о том, что он делал, и поэтому вернулись? Им не понравилась поездка из-за него?       Другими словами, если он думал, что с возвращением Ника и Кэролайн ему станет легче, он ошибался.       А потом Коул сказал, что Кэтрин и Кэролайн попали в аварию, и ему казалось, что он слышал звон бьющегося стекла прямо рядом с его лицом. И он обнимал Ника так сильно, как мог, потому что чувствовал себя виноватым. И потому, что знал — Ник хочет обнять Кэролайн.       Он тоже хотел.       Первым, что почувствовала Кэролайн, проснувшись, — было раздражением от слишком уж яркого солнца. И писка приборов прямо рядом с ушами. И странной тяжести в груди, и, может быть, головной боли.       Но после, когда ее зрение стало достаточно четким, чтобы оглядеться, она увидела взволнованные лица Никлауса, Ребекки и Хенрика, и не смогла сдержать смеха. Лица тут же сменились на недовольные, и Кэролайн прекратила смеяться, почувствовав боль в груди. Хотя ей очень хотелось.       — Ты могла бы проявить больше уважения к людям, которые переживают за тебя, — показательно проворчал Никлаус.       — Прости, но вы трое такие милые, я не смогла удержаться, — сказала она, раздражая Никлауса еще больше.       — Я не милый, — он скрестил руки на груди.       — Нет, совсем нет.       Ребекка смеялась над ними, а потом с разбега села на кровать Кэролайн. И Кэролайн изо всех сил игнорировала внезапную боль в голове. Ей, кажется, это удалось, потому что Ребекка продолжала улыбаться ярко-ярко. Кэролайн никогда не видела, чтобы она так улыбалась.       — Когда ты поедешь домой? — нетерпеливо спросила Ребекка.       — Врач говорит, что меня выпишут через пару недель.        «Домой», — подумала она. — «Я собираюсь вернуться домой?..» Было так страшно представить, что ее дом — та самая ужасная квартира, которая так нравилась ей когда-то. Что возвращение домой означало возвращение к пустым холодным стенам и безвкусному чаю по вечерам. Потому что когда Ребекка сказала «домой», Кэролайн подумала о теплой мягкой кровати, о цветке на подоконнике, о борьбе за пульт от телевизора по вечерам, о шумных завтраках и раздраженном ворчании на овощи к ужину.       — Классно! — Ребекка захлопала в ладоши, как настоящая девчонка. Ей так это шло. — Я так волновалась! И Кэтрин звонила, и заставила Элайджу накормить нас брокколи, — Ребекка сделала вид, что ее тошнит. — А Хенрик и Ник даже не смотрели телевизор, потому что скучали по тебе. — Ребекка была маленькой ведьмой, потому что она точно знала, что она делает. На щеках Никлауса появился легкий румянец, а уши Хенрика вдруг стали ярко-красного цвета.       — В самом деле? — притворно удивилась Кэролайн.       — Точно тебе говорю!       Никлаус с Хенриком издали приглушенные звуки, похожие на протест, и Кэролайн вдруг подумала, что их смущение того стоило.       Кэролайн протянула к Ребекке здоровую руку.       — Иди сюда, — сказала она, и Ребекка покорно обняла ее, и Кэролайн только показалось, что ее пальцы дрожат. — Давай сходим с Кэтрин на шопинг через две недели, да?       Ребекка шмыгнула носом и быстро закивала. Кэролайн чувствовала себя ужасным человеком, который заставил волноваться ребенка, тем более, что она была в порядке. Или, по крайней мере, она будет.       — Да, — сказала Ребекка, отпуская ее. — Давай купим достаточно вещей, чтобы заставить Элайджу ругаться.       — Обязательно, — улыбнулась ей Кэролайн. — И ты тоже иди сюда, — она почти заставила Хенрика обнять себя. Она боялась представить, как чувствует себя этот ребенок, который продолжал смотреть на них с Никлаусом этим наполовину виноватым, наполовину самоуничтожительным взглядом. — Ты хочешь на шопинг? — спросила она, заранее зная ответ. Хенрик покачал головой в отрицании. — Ладно, может быть, парк? — она была в растерянности, когда ответ повторился. — Кино? — тоже не возымело эффекта.       Кэролайн изо всех сил игнорировала смущенные лица Ребекки и Никлауса. Она так хотела, чтобы они не смотрели, но они все были слишком взволнованны, чтобы разыграть эту ситуацию правильно.       — Эй, — тихо прошептала она, перебирая непокорные кудри Хенрика. — Ты хочешь, чтобы я вернулась?       — Да! — выкрикнул он раньше, чем она успела закончить. Он подскочил, со страхом глядя на нее своими голубыми глазами. — Я хочу! Я… — Кэролайн должна была что-то сделать с этим, но ее мысли все еще были тяжелыми. У нее были подозрения, но она не могла исправить это прямо сейчас. А потом Хенрик достал из кармана брелок, который он когда-то выиграл в парке аттракционов, и отдал ей. Кэролайн помнила, что эта безделушка всегда лежала на полке рядом с роботами. — Я хочу в тир, и сладостей, и… и…       — Здорово! — сказала Кэролайн раньше, чем он успел снова покраснеть. Ей казалось, что она потихоньку начинает что-то понимать в отношении Хенрика. — Давай съедим столько, сколько сможем.       И Хенрик улыбнулся ей впервые за долгое время. Честное слово, один этот момент стоил аварии.       — А теперь скажите-ка мне, в каком состоянии ваше домашнее задание? — строго спросила она.       — Нееет, — простонали они в ответ.       Никлаус рассмеялся над ними.       — Да и еще раз да, — сказал он. — Я ждал Кэролайн ради этого. А теперь идите и найдите Элайджу с Кэтрин, чтобы я мог немного поболтать со своей женой. — Дети выглядели разочарованными, уходя, и это немного согревало сердце Кэролайн.       — Как там Кэтрин? — спросила Кэролайн, боясь услышать ответ. Кэтрин была самым непредсказуемым человеком из всех, кого она знала. И было кое-что, чего Кэролайн правда опасалось.       — Занимается самобичеванием, — Никлаус растрепал волосы на затылке. Да, именно этого она и боялась. — Но Элайджа не даст ей сильно разойтись в этом. Я надеюсь.       Кэролайн чувствовала, что раздражена этим. И еще гипсом на своей руке, из-за которого она даже не могла обнять детей правильно. И тугими бинтами на ребрах, которые обязательно помешали бы ей закричать на Кэтрин, как только она вернется.       — Я это исправлю, — обещает она. — Что вообще произошло?..       Никлаус выглядит нервным после этого вопроса: он раздраженно оттягивает воротник рубашки и крутит часы на запястье.       — Ну, — пробормотал он, — когда вы с Кэтрин ехали домой, в вас врезался какой-то придурок, которому много заплатили. Он был немного невменяем, экспертиза выявила приличную дозу наркотиков в его крови, и скончался на месте от удара, но мы нашли на заднем сиденье пакет с деньгами. — Никлаус хмыкнул. — Слишком большая сумма для кого-то, вроде него.       — Нас заказали?       — Да, — Никлаус тяжело сглотнул, — мы думаем, что это были Эстер и Майкл, что они хотели нас так запугать, но они переборщили с перестраховкой. К тому же любой нормальный киллер запросил бы как минимум втрое больше за каждую из вас, а сейчас у Эстер и Майкла нет таких денег, поэтому они наняли дилетантов.       — Что ты имеешь ввиду под перестраховкой?       Никлаус бросил на нее взгляд, похожий на страх.       — Буквально через минуту после того, как вас с Кэтрин вытащили из машины, она взорвалась. Кроме того, что для этого не было никаких объективных причин, под днищем были найдены остатки бомбы.       — О боже, — пораженно выдохнула Кэролайн.       Он осторожно потянулся к ее руке, как будто боялся ее. И его ладони были такими горячими по сравнению с ледяными руками Кэролайн. Она на секунду почувствовала себя лучше.       — Прости меня, — Кэролайн едва могла расслышать это, — я втянул тебя в это. Но, честное слово, я никогда не думал, что они способны пойти на что-то такое. Да, они могли ненавидеть, бросить нас, у нас могли быть проблемы с прессой, с судом, они могли натравить на нас адвокатов, частных детективов, но… заказное убийство — это… — Никлаус низко держал голову, но Кэролайн видела, что он часто моргает.       Она все еще до конца не осознавала, как близка к смерти она была. Потому что прямо сейчас она была жива, она чувствовала боль, раздражение, неуверенность от того, как сильно, почти до боли, Никлаус сжимал ее руку в своих ладонях, но она только что обнимала детей, обещая им веселые выходные через две недели, и все это было так далеко от смерти. У нее были планы на серьезный разговор с Кэтрин, она хотела сама, лично, сказать Элайдже и Коулу, что она в порядке, она хотела приготовить шоколадный торт к ужину, даже если это было вредно для детей. Она была живая, здесь и сейчас, и Никлаус был рядом с ней, и она чувствовала себя в безопасности, даже если разумом она понимала, что это иррациональное, не подкрепленное ничем чувство.       Но что-то, кроме тугих повязок на груди, душило ее, когда она видела такого Никлауса.       — Ник, — позвала она, впервые назвав его так.       — Нет, — резко прервал он ее, — нет, послушай меня. Пожалуйста, брось свою работу. Я обещаю, что найду для тебя лучше, — намного лучше, — но позже. Я куплю твою чертову квартиру, сделаю там ремонт, и ты сможешь обставить ее так, как тебе нравится. Сиди в особняке и выходи оттуда так редко, как можешь, устраивайте с Кэтрин онлайн-шоппинг, заказывайте доставки, но ничего не берите из чужих рук. Мы наймем охрану, поставим больше камер и замков. Купим дартц и устроим для детей внеплановые каникулы, я… — он перестал бормотать и поднял на нее взгляд. — Я не знаю, что мне сказать и сделать, но, пожалуйста, пожалуйста, послушай меня.       Кэролайн могла только удивленно хлопать ресницами и, почему-то, думать о том, что она, наверное, не накрашена и выглядит ужасно. Она вдруг увидела Никлауса маленьким мальчиком, едва ли подростком, напуганным настолько, чтобы умолять ее о чем-то столь странном, как безопасность. Его глаза горели, когда он смотрел на нее, как будто он готовился принять отказ и заранее продумывал аргументы для спора. И он действительно делал ей больно, когда сжимал ее руку слишком сильно, но она не могла заставить себя обратить на это должное внимание.       — Ты боишься, что я умру? — спросила она самую большую глупость в своей жизни, молясь о том, чтобы ее голос не звучал совсем уж жалко.       — Ты что, издеваешься?! — рявкнул Никлаус так, что даже напугал ее. — Я не боюсь, — прорычал он. — Я в чертовом ужасе!       Кэролайн рассмеялась, не замечая, как слезы катятся по ее щекам. Она была такой идиоткой все это время. Но, в ее защиту, она была блондинкой, согласившейся стать женой мужчины, которого знала не больше нескольких минут, так что у нее был определенный карт-бланш на глупости.       — Да, — сказала она, улыбаясь, — ты тоже мне нравишься.       Кэролайн потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что они целуются. Ладони Никлауса горели огнем на ее щеках, а его губы были мягкими и солеными от ее собственных слез. И это был самый неловкий поцелуй в ее жизни, потому что ей было неудобно в том положении, в котором Никлаус держал ее, ее легкие были недовольны внезапным отсутствием кислорода, а рука в гипсе мешала Никлаусу прижаться ближе. Но ее живот все равно скручивало от невыносимого чувства пресловутых бабочек, и она едва не застонала от разочарования, когда Никлаус отпустил ее.       Он прижался лбом к ее лбу, внимательно глядя в глаза.       — Обещай мне, что сделаешь, как я скажу.       — Я уже обещала детям веселье через две недели, — слабо возразила Кэролайн.       — Мы что-нибудь придумаем, — ответил Никлаус. — Во всяком случае, мы всегда можем сыграть на медицинском запрете или их чувстве вины за то, как они портили жизнь тебе и Кэтрин в течение нескольких месяцев.       — Они чувствуют себя виноватыми? — удивилась Кэролайн, и в ее голове уже появилось несколько шаловливых мыслей в связи с этим.       — Несмотря ни на что, мы правильно их воспитали, — Кэролайн скептично изогнула бровь, и он покорно отступил, — ну, или пытались.       Никлаус все еще держал ее за руку, и Кэролайн едва удерживалась от улыбки, ее щеки болели от напряжения. Это было ново — она никогда не испытывала такого трепета от простого прикосновения рук. И этого могло бы не быть, если бы не…       — А кто нас вытащил? — спросила Кэролайн быстрее, чем этот вопрос сформировался в ее голове.       — Парень, ехавший на собеседование, — скривился Никлаус. — Большой любитель нарушать правила, особенно после того, как Элайджа предложил оплатить его штрафы в качестве благодарности. Его зовут Кай Паркер.       — Дашь его номер?       — Эй, — притворно возмутился он. — Мне казалось, ты только что целовала меня!       — Ну, во-первых, это ты меня целовал, а во-вторых, всегда нужно иметь запасной план, — равнодушно пожала плечами Кэролайн, но улыбка никак не покидала ее лицо.       — Изменщица, — сокрушенно выдохнул Никлаус, опуская голову, и они рассмеялись.       Кэролайн все еще держала его за руку, смотрела в его невероятные блестящие радостью глаза, чувствуя, как ноги немеют от этого взгляда на нее. Она думала о том, делает ли она все правильно, но еще о том, что она бы не смогла отказаться от этого, даже зная, что в конце ее ждет разочарование. Кэролайн надеялась, что ошибалась.       — Обещаю, — сказала она, зная, что Никлаус все еще ждет ее ответ.       И он снова ее поцеловал.