Always and forever

      Эстер вышла замуж всего через два месяца после своего совершеннолетия. Не то, чтобы в то время он всерьез переживала об этом: на самом деле, она была невероятно горда, потому что ее мужем стал один из самых успешных людей Нового Орлеана. Он был богат, перспективен и потенциально очень далек от нее, так что Эстер могла заниматься чем-то важным для себя. Ее замужество было привлекательным для ее родителей, а не для самой Эстер, так что она планировала собрать какую-нибудь интересную коллекцию современного искусства или стать кем-то вроде благородной дамы в высшем свете: участвовать в благотворительности и званых вечерах.       Она просто надеялась, что Майкл будет достаточно равнодушен к ней, потому что Эстер совсем не хотела любить этого высокомерного мужчину, но ее весьма привлекало положение его жены, потому что ее готовили к этому всю ее жизнь. Мать мечтала, что Эстер выйдет замуж за богатого и успешного мужчину, она считала, что, кто бы ни говорил иначе, счастье можно купить за деньги.       И Эстер, за всю ее жизнь, ни разу не упрекнула ее в том, что она неправа.       У нее была хорошая семья. Работящий, в чем-то даже успешный отец с классическим графиком, мать и бабушка, которые строили воздушные замки над головой Эстер о ее будущем. Отец и мама были влюблены друг в друга когда-то давно, и, несмотря на то, что любовь со временем прошла, все еще уважали друг друга и дорожили семьей, которая была у них. В определенной степени.       Однажды мама сказала ей:       — Когда любовь проходит, ты вдруг понимаешь, сколько возможностей упустила ради нее.       Как уже было сказано, ее мама была мечтательницей, которая не понаслышке знала, что вечной любви не бывает. Но она все равно хотел отправиться в кругосветное путешествие, или покорить Эверест, или увидеть цветение сакуры своими глазами, или северное сияние, или еще сотни других «или». Но так как она в свое время выбрала любовь, она оказалась там, где она оказалась: с семьей, замужем за человеком, который не мог удовлетворить всех ее мечтаний.       Бабушка всю жизнь смотрела на ее мать, и, гладя прекрасные золотистые локоны своей внучки, повторяла:       — Твой муж будет богатым и успешным. Он сможет купить тебе что угодно, и ты будешь счастлива.       Кто знает, может быть, однажды она также убеждала ее маму в том, что она будет счастлива из-за любви.       В любом случае, это было то, что легко усвоилось в сознании Эстер: любовь заканчивается. Нужно смотреть дальше любви. Нужно устраивать свою жизнь так, чтобы однажды не оказаться у разбитого корыта лишь потому, что тебе вдруг кажется, что твоя любовь навсегда. Нужно создавать семью, чтобы она была идеальной. Идеальной, а не разочарованием или якорем.       Эстер видела идеалы по телевизору и в газетах. Ее мать и бабушка рисовали перед ней картину, в которую входили состоятельный муж, большой особняк, бриллианты, уважение, ребенок и собака. Все, как на обложках. Время от времени переменные менялись, но суть оставалась неизменной — семья должна быть максимально близкой к собственному удовольствию и благополучию.       Так что Майкл был в определенной степени идеален. Он хотел красивую жену, чтобы создать хорошее впечатление семьянина перед партнерами, Эстер хотела его денег и влияния, и они оба знали об этом и были счастливы.       Эстер покупала картины, жертвовала на благотворительность, ее узнавали в высоких кругах, и все было именно так, как она представляла: роскошно и равнодушно.       Однажды один из партнеров Майкла приехал в их дом с женой и двумя детьми — мальчиком и девочкой. Мальчик был спокойным, собранным, с умным взглядом и вежливым выражением лица, а девочка улыбчивой, стеснительной и любознательной. Они были модно одеты, и отец не переставал расхваливать успехи своего сына, но и не спускал дочь с рук. Эстер никогда не видела картины идеальнее, даже в глянцевых журналах.       И жена этого человека выглядела невероятно гордой и самоуверенной. Она выглядела так, будто выиграла джекпот. А потом она сказала, сделав вид, будто делится самым большим секретом вселенной:       — Мужчины больше всего хотят сыновей, но любят больше всего дочерей, — Эстер понимающе рассмеялась.       И она вдруг поняла, что настал тот момент, когда ее семья перестанет быть идеальной, если они с Майклом не пойдут дальше.       Поэтому у них появился Финн. Финн рос как по часам. Он вовремя начал ползать, вовремя встал на ноги, вовремя стал говорить и прочее. Майкл хвастался им перед партнерами и подарил Эстер дорогое бриллиантовое колье в день его рождения, и все вдруг начали смотреть на них благосклоннее, чем обычно.       Эстер знала, почему они так смотрят. Потому что она сама смотрела также на ту пару и их детей.       Но, на самом деле, та женщина была не совсем права, говоря только о мужчинах. В день, когда Эстер взяла на руки Фрею, она влюбилась быстро, глубоко и бесповоротно. Это было совсем не так, как с Финном. Финн был наследником Майкла. Фрея была наследницей Эстер. И Майкл тоже любил Фрею, может быть, больше, чем Финна.       Это была глянцевая семья, о которой мечтала Эстер.       Пока чертовы врачи не сказали ей, что ее девочка, Фрея, которая превратила их семью в идеал, не доживет и до пяти лет. Эстер думала, что они были идиотами. Она думала, что они шутят над ней. Она устраивала истерики и скандалы, но эта операция стоила больше денег, чем у них было. И больше времени. Видит бог, если бы дело было только в деньгах, это нельзя было бы даже назвать проблемой.       Она росла улыбчивой, стеснительной и любознательной. У нее были светлые волосы с золотистым оттенком, как у Эстер, и светлые голубые глаза, как у Майкла. Она была ничем, если не самым прекрасным ребенком в мире, и Эстер была готова сделать что угодно, чтобы сохранить ей жизнь.       Она хотела достать своих мать и бабушку из могил и прокричать им в лицо: «посмотрите, деньги не работают!» Сколько бы они не платили, Фрее не становилось лучше. Ее улыбки становились редкими, а прекрасный румянец на щеках — болезненным. Ей запрещались подвижные игры, у нее была строгая диета, они стали самыми частыми посетителями самых разных клиник. Кто-то даже говорил им, что сможет вылечить их маленькую дочь.       Они все были чертовыми лжецами, потому что их дочь умерла.       Через два дня после похорон Эстер держала в руках положительный тест на беременность и думала, что все можно исправить. Ей казалось, что, может быть, деньги не сработали, но это может быть что-то еще. Это может быть улыбчивая, стеснительная и любознательная девочка, которая, как и Фрея, покорит их своих самым первым вздохом. Которая никогда не узнает об ужасах болезней, которая никогда не проведет большую часть своего времени среди равнодушных белых стен и людей в халатах. Которая проведет с ними жизнь, а не жалкие три года. Которая отвернет Майкла от бутылки, а Эстер и Финна от слез.       …она ошибалась.       Ни один из других ее детей не был похож на Фрею. Она понимала это особенно отчетливо в тот момент, когда стояла напротив них — повзрослевших и озлобленных — и смотрела, наверное, впервые в жизни так внимательно.       Кто знал, что Майкл окажется таким слабаком. Кто знал, что он окажется таким дураком, что окажется обернут вокруг пальца собственными детьми, которых всегда так презирал. Майкл развалил компанию и утонул в выпивке, и ей с самого начала не стоило рассчитывать на него. У нее могли бы быть деньги сейчас, если бы она только вспомнила, как легко Майкл ломался. Как он любил быть выше, издеваться и смотреть на людей свысока. Она отсудила у него половину имущества только потому, что он думал, что она ничего не стоит. Она уничтожила его только потому, что он был ничем перед ней, перед ее разочарованием и гневом.       Почему она решила, что у ее детей не получится то же самое? Как бы она не хотела признавать, они были ее кровью и плотью, и они, вероятно, получили от нее пару важных уроков в жизни.       Но они были так непохожи на Фрею, все они.       Она что, так многого просила от жизни? Ей просто нужна была маленькая, улыбчивая, стеснительная и любознательная девочка, а не эти жалкие пародии.       Она не хотела Элайджу, с его темными волосами, карими глазами и бледной кожей; с его высокомерием, самовлюбленностью и равнодушием. Она не хотела Никлауса с его вьющимися русыми волосами, далекими от волос Эстер, как от Луны, с его темными синими глазами, с его нахальством, яростью и небрежностью. Она не хотела Коула, тоже кудрявого, но темноволосого и темноглазого, с его проказами, шутками, неумным и непреклонным характером и острым языком. Видит Бог, она не хотела даже Ребекку, с ее светлыми, но холодными волосами, с ее темными синими глазами, с ее неуступчивостью, мальчишеской стремительностью, непокорностью и своеволием. И уж тем более она не хотела Хенрика с его светло-русым вороньим гнездом на голове, с его светлыми голубыми глазам (совсем как у Фреи), с его улыбками, с его любознательностью. Со всем тем, что должно было быть не его. Со всем тем, что она так ненавидела в каждом из них.       Она просто вдруг поняла, как ей тяжело смотреть на них всех. Взрослых, сильных, успешных и здоровых, когда это должны были быть не они. Они разрушили ее жизнь, а Эстер позволила им. Они разрушили жизнь Финна, а Эстер позволила им.       И это девчонка Пирсов стояла там прямо рядом с Ребеккой. Эстер знала, что ее отец был ублюдком, но его дочурка была едва ли лучше. Она смотрела на Эстер почти черными глазами из-под темного макияжа, и Эстер заранее ненавидела ее за то, что она заняла место Эстер.       Эстер перевела взгляд на Хенрика. Бледная блондинка с голубыми глазами и таким же темным макияжем, как у Пирс, стояла рядом с ним, пока мальчишка прижимался к ее боку и упрямо поджимал губы, глядя ей в глаза. Светлыми голубыми глазами Фреи. «Это должен был быть не ты!» — хотела закричать она в сотый или тысячный раз. Он никогда не смотрел ей в глаза так упорно.       Эстер сделала шаг в сторону своих младших детей и этих девчонок. Она видела, как все в комнате разом зашевелились: как девчонка Пирсов сделала шаг вперед; как блондинка обняла Хенрика за плечи, отводя его в сторону; как Элайджа, Никлаус и Коул срываются с мест, чтобы встать на ее пути.       Она хотела смеяться до хрипоты: что это? Они играют в семью? Она хотела плеваться ядом и перегрызать глотки, потому что они никогда не были семьей! Это была жалкая, ничего не стоящая пародия. Ни один из них не был чем-то стоящим, и ни один из них не смог даже немного оправдать их с Майклом ожидания. Они не могли быть семьей, будучи разочарованием, а не идеалом.       — Отойди, или тебя заставят, — сказал Элайджа, и ему повезло, что Эстер на самом деле не было дела до этих двоих. Она пожала плечами и сделала шаг назад.       — Нет нужды в этом представлении, — Эстер закатила глаза. — Или вам страшно? — спросила она с насмешкой.       Ни один из них не изменился в лице. Эстер подумала, что они слишком много возомнили о себе, поймав какого-то алкоголика на бесполезном деле. Несмотря на то, что Майкл был идиотом, Эстер не была.       — Для тебя здесь ничего нет, — сказал Коул, — уходи.       — Это мой дом, — возразила Эстер.       — Вы с Финном хотите остаться здесь? — любезно спросил Элайджа, заставив Эстер недоуменно моргнуть. — Потому что если да, то я с удовольствием скажу своим людям забрать наши вещи, запру вас на замок с другой стороны и выкину ключ в воду.       Эстер поджала губы. Она не знала, чего она хотела больше: ударить его или найти правильный ответ.       — Хватит придумывать чушь, — Финн злился за ее спиной. Она чувствовала себя немного увереннее с поддержкой своего сына. — И бросать пустые угрозы.       — Попробуй нас, — пригласил Никлаус, по-волчьи оскалившись. Эстер знала, что все это блеф. Знала, просто… Что, если это было не так?       Девчонки вывели Ребекку и Хенрика из гостиной, пока Эстер внимательно наблюдала за ними. Прошло несколько минут, прежде чем Элайджа сдвинулся с места и сел в кресло. Никлаус и Коул остались стоять позади него. Эстер хотела кинуть презрительный вопрос о том, репетировали ли они это.       Эстер выбрала диван напротив и тщательно следила за осанкой. В молчании прошло несколько минут. Коул показательно прикрыл зевок рукой.       — Мы так и будем молчать? — разозлилась Эстер еще через некоторое время.       — Тебе что-то нужно от нас, — развел руками Элайджа, даже не глядя в ее сторону.       Возможно, Эстер не планировала этого. Возможно, она считала Майкла большим идиотом, чем он был на самом деле. Но дело в том, что только в эту минуту Эстер задумалась, действительны ли все еще ее аргументы.       Элайджа уперся локтем в подлокотник и положил подбородок на ладонь. Коул прислонился бедром к спинке кресла, пока Никлаус раздраженно оттягивал галстук в сторону.       — Нам нужны деньги, — наконец сказал Финн, не выдержав, и Эстер едва не ударила его. Он был так глуп в этот момент.       Она поняла это особенно четко, когда все трое мужчин напротив нее заулыбались. Никлаус улыбался потолку, положив руки на бедра, Коул смеялся в свое собственное плечо, а Элайджа улыбался, высоко подняв брови и отведя в сторону пальцы руки, на которую опирался.       — Давай проясним кое-что, — сказал Элайджа, даже не переводя взгляда от Эстер к Финну. Эстер знала, что он делает это специально. — У тебя ничего на нас нет. Я знаю это также хорошо, как номер своего банковского счета, — Эстер почти ответила ему, когда он продолжил. — То, что дал тебе Майкл, было моей работой.       Она замерла.       — Что?       — Последний раз ты была в Новом Орлеане проездом почти пять лет назад, и то только потому, что здесь базировалась выставка твоего любимого художника. Рабле, кажется? — Никлаус пожал плечами, как будто это было скучно. Это, черт возьми, не было скучно. — И, само собой разумеется, ты никогда не интересовалась делами компании, пока могла тратить то, что у тебя было. Художничек, кстати, здорово нажился на том, что погонял тебя по Европе и Азии. Я оплачивал последние его выставки. Слышал, китайская провинция не пришлась тебе по вкусу. Ты знала вообще, что он играет за другую команду?       — Замолчи! — рявкнула Эстер.       Это не могло быть правдой. Эстер знала, сколько проблем она оставила им. Она надеялась, что они все вместе с Майклом пойдут по миру быстрее, чем она закончит пить чай. Она была так уверена в этом. Она так хотела этого. Ее жизнь была бы красочнее, если бы она знала, что они страдают. Страдают так же, как страдала Фрея.       — В любом случае, это было сложнее с Майклом, чем с тобой, — пожал плечами Элайджа. — Он хотя бы проверяет вещи, прежде чем использовать их.       Эстер жалела, что у нее под рукой нет ничего, что она могла бы кинуть в него.       — Я буду судиться за Ребекку и Хенрика, — сказала она слишком резко для ситуации.       Элайджа смотрел на нее почти минуту, прежде чем рассмеяться. Никлаус и Коул смотрели на нее так, будто впервые видели.       — Ты даже не помнишь, что ты подписала, да? — спросил он. Он показался ей сумасшедшим. — Ты даже не прочитала. — Он растер лицо ладонями.       Эстер хотела спросить: «что?» Она хотела притвориться, будто не понимает, будто этой ситуации не существует. Она всегда шла по жизни, зная, что у нее есть джокер в рукаве. Она простила Элайдже и Никлаусу успех в «Mikaelson inc.» только потому, что знала, что в любой момент может прийти и потребовать больше, что это не их богатство, а ее страховка и карт-бланш.       Жаль, что Эстер не была дурой. Что она помнила, как сказала Гриффиту «делай, что хочешь, чтобы я могла уехать не позднее вчера». Жаль, что она все еще помнила, с каким умопомрачительным чувством эйфории она уезжала из Нового Орлеана, как легко ей была дышать вне этого города. И она, конечно, не прочитала и половину того, что подписала тогда, желая лишь ускорить свой отъезд.       Она вдруг почувствовала, как земля исчезает у нее из-под ног.       Элайджа встал и одернул пиджак, прежде чем выйти. Она не знала, почему они все трое выглядели расстроенными. Разве они не должны были танцевать победную ламбаду? Она облажалась, как никогда не делала в своей жизни.       — Встретимся в суде, если хочешь, — Никлаус был последним, кто остался. — Приноси все, что у тебя есть, и давай посмотрим, кто выиграет. — Он остановился в дверях, а затем повернул голову к плечу, глядя на стену. — И еще. Если вы не покинете территорию поместья в течение пяти минут, я пришлю вам адвокатов с обвинением в проникновении в частную собственность.       — Она заберет нас? — спросил Хенрик, как только Кэролайн и Кэтрин удалось увести детей обратно в гостиную, в которой они играли. Кэролайн оборачивала пледом Ребекку, которая была подозрительно близка к слезам. Хенрику достался ярко-желтый плед, и он выглядел удивительно милым и потерянным одновременно.       Кэтрин отправилась на кухню за какао и печеньем.       — Нет, — твердо ответила она. — Никто вас не заберет.       — Но тогда зачем она здесь? — спросила Ребекка, со страхом оглядываясь на дверь.       Кэролайн растерла ее руки ладонями, привлекая внимание, но глаза детей все еще были слезливыми. Наверное, Кэролайн могла бы понять их лучше, найти лучшие слова, если бы она хоть немного больше знала об Эстер и Майкле.       — Я не знаю, — Кэролайн уселась на диван, почти насильно уложила Хенрика и Ребекку головами на свои колени и запустила пальцы в волосы. — Я не знаю.       Никлаус никогда не говорил о родителях. Упоминания о них вызывали отвращение и бессильную ярость у него, Коула и Элайджи, и почти паническую злость у Ребекки и Хенрика. Кэролайн с Кэтрин со временем привыкли не спрашивать, и просто дожидались тех редких моментов, когда кто-то из них случайно скажет им что-то. Это было дерьмовое шоу, потому что каждый следующий факт затмевал предыдущий.       Когда она смотрела на эту властную женщину с холодным лицом, Кэролайн хотела только уйти от нее как можно дальше. Кэролайн ненавидела людей, думающих, что мир лежит у их ног. И Кэролайн почувствовала эту ненависть особенно остро, когда Эстер сделала шаг в сторону детей, которые и без того находились на грани.       Когда Кэтрин вернулась, они почти насильно влили в детей их любимый напиток и заставили съесть шоколадное печенье. Они только надеялись, что это будут не слезы.       Так что они включили глупую развлекательную программу, чтобы Ребекка и Хенрик случайно не услышали разговор их братьев с Эстер, и улеглись вчетвером на кучу одеял и подушек на полу. Они лежали, свернувшись под своими одеялами и делая вид, что им интересно, но все равно прислушивались к каждому шороху за пределами комнаты.       — Но что, если она все равно заберет нас? — спросил Хенрик сонным голосом.       Кэтрин поправила одеяла на нем и Ребекке.       — Ваши братья любят вас больше всего на свете. Никто вас не заберет.       Прошло много времени, прежде чем Ник, Коул и Эл пришли к ним. Ребекка и Хенрик уже почти засыпали, но, увидев братьев, тут же оживились, и это был вопрос, который, кажется, пугал их больше всего на свете:       — Она заберет нас? — спросила Ребекка, и это была нота истерики в ее голосе.       Они трое замерли на пороге, пока Элайджа не сделал два быстрых шага по комнате. Он сел рядом с Ребеккой и Хенриком и внимательно посмотрел им обоим в глаза.       — Никто не заберет вас у меня, — сказал он так тяжело, что Кэролайн чувствовала, как мурашки ползут по ее коже. — Понимаете? — они кивнули ему в ответ. — Потому что я никому не позволю вас забрать.       И если даже Кэролайн могла чувствовать дикое чувство облегчения глубоко в груди, то она могла простить детям их слезы, крики и оглушающие объятия, с которыми они накинулись на Элайджу. Глядя на это, Кэролайн никогда и ни за что не хотела знать, какой матерью была Эстер.       Прошло много времени, прежде чем они смогли успокоить Ребекку и Хенрика и усыпить их. И еще больше времени понадобилось для того, чтобы успокоить Коула, Никлауса и Элайджу, когда они бушевали на кухне, разбираясь с охраной, адвокатами и целыми миром в порыве бесконечно желания сделать хоть что-нибудь.       — Знаешь, — сказала Кэролайн, когда они с Никлаусом легли спать. Она задумчиво смотрела перед собой, думая, стоит ли это того. Она никогда никому не рассказывала это. Никлаус заинтересованно повернул голову в ее сторону, хотя она все еще видела хмурые складки между его бровей. — У меня была хорошая семья. Не то, чтобы совсем идеальная, но у меня были мама и папа, которые любили меня, — Никлаус нахмурился еще больше. — Ну, или я так думала. Мои родители развелись, когда я была подростком. Папа завел любовника, — о да, это было удивление на лице Никлауса, — и решил, что это хорошая идея: бросить нас ради него. Он говорил, что любит меня, когда уезжал. Он обещал брать меня к себе на каникулы на побережье. Но он никогда не возвращался. А потом мама заболела. Она умерла от рака. Ей сказали, что лечение практически бесполезно, но есть надежда и прочую чушь. Я пыталась заставить ее пройти химиотерапию, найти какое-нибудь лекарство в разработке, попробовать хоть что-нибудь… — Кэролайн почувствовала боль в пальцах и увидела, как ее рука сжимает одеяло до белизны. — Но все, что у нас было — это деньги мне на колледж, и мама сказала, что она не будет тратить их на бесполезные надежды. — Кэролайн несколько раз моргнула, пытаясь сделать мир более четким. Она чувствовала, как руки Никлауса скользят по ее плечам. — И тогда я позвонила ему, потому что больше было некому. Потому что я думала, что он любит меня. И он не приехал.       Кэролайн не могла рассказать о том, как она просила и умоляла его, потому что она была совсем одна. Потому что люди смотрели на нее с жалостью и обходили стороной. Потому что мама говорила глупости о колледже, когда умирала, а Кэролайн больше всего на свете хотела, чтобы она перестала об этом говорить. Потому что врачи говорили о какой-то несуществующей надежде, а Кэролайн видела в их выражении лица, что это все ложь.       Кэролайн посмотрела на Никлауса, который, кажется, сжимал зубы слишком сильно.       — У меня была хорошая семья, — сказала она. — Не сама лучшая, но и не плохая. Моя мама любила меня, и ей было тяжело обеспечивать нас двоих, но мы были счастливы. И папа тоже любил меня когда-то, до того, как он ушел. — Может быть, это были только ее мысли, но она хотела верить в этом. Она хотела верить, что когда-то она была для него чем-то, кроме пустого место. — Но я так сильно ненавижу его. И я так зла на него.       — Кэролайн, — тихо сказал Никлаус.       — Я не хочу знать вашу историю с Эстер, — сказала Кэролайн. — Потому что мой отец ничего не сделал мне. Буквально. А я ненавижу его. — Она глубоко вздохнула. — Но и хочу знать тоже. Потому что это Хенрик и Ребекка, Коул и Элайджа, которые прошли через все это. И ты. Я хочу быть достаточно сильной, чтобы знать о тебе все.       Они долго молчали, пока Никлаус размеренно дышал ей в плечо. Кэролайн казалось, что он сознательно контролировал дыхание, чтобы успокоиться.       — Я тоже испугался, — сказал он. Кэролайн вздрогнула. — Я так испугался, что она нашла способ забрать их. Но еще я… — он тяжело выдохнул, — я испугался, что она заберет меня. — Кэролайн провела руками по его напряженной спине. — Я — разочарование. Это все, что я помню о своем детстве. Эстер была намного хуже Майкла. Майкл был ничтожеством и пьяницей уже в то время, но в Эстер было что-то особенное. Она делала вид, что воспитывает нас, но она не давала нам ничего, кроме унижения и отвращения. Знаешь, откуда я знал, что это неправильно? У нее был Финн. Финн был идеален для нее. Я мог бы принести ей звезду с неба, и она уничтожила бы меня за это, но если Финн наливал ей чай? Не было человека приятнее и талантливее. Я думал, что мог справиться с этим, до тех пор, пока не появился Коул. Потому что я и Элайджа, мы не могли справиться с этим. Смотреть, как с этим справляется твой младший брат, было еще хуже. — Никлаус поднял голову, чтобы посмотреть ей в глаза. — Это никогда не заканчивалось на одних упреках, понимаешь? Это не были просто крики или просто недовольство или просто наказания.       — Ник, — она вдруг захотела остановить его.       — Мы никогда не ели нормальную домашнюю еду до того, как вы с Кэтрин появились здесь. Я сам научился стирать свои вещи, когда мне было пять лет. И я пролежал дома с переломом целый день, прежде чем они вызвали скорую, просто потому что они не заметили и не слушали Элайджу.       Кэролайн слышала, как сердце стучит в ее горле.       — Я расскажу тебе больше когда-нибудь, — Никлаус прижался губами к ее щеке. — Но я так устал сегодня. Пойдем спать.       Прошло несколько дней, прежде чем Кэтрин поняла, что так больше продолжаться не может. Бесспорно, ситуация была дерьмовая или еще хуже, и, как бы Кэтрин не проклинала своего идиота-отца и наивную дурочку-мать, Майклсоны явно били все рекорды мирового гран-при «худший родитель».       Наложить табу на имена Майкла и Эстер было недостаточно, потому что что-то мешало всем им отпустить дурацкую ситуацию и пойти дальше. Хмурый взгляд, с которым Коул смотрел свою любимую комедию, пробирал Кэтрин до печенок. Элайджа ворочался в бессоннице большую часть ночи, утягивая за собой Кэтрин. Кэролайн и Никлаус выходили из своей комнаты мятыми в том плохом смысле, который так ненавидела Кэтрин. И она подозревала, что у Ребекки и Хенрика начались кошмары. Она нашла их обоих в комнате Хенрика на другой день и разрешила им прогулять школу, потому что могла.       В любом случае, им нужно было что-то, чтобы отвлечься. Сбить эту тяжелую атмосферу хотя бы на секунду, чтобы вдохнуть воздух полной грудью, прежде чем случиться что-то фатальное.       Может быть, у Кэтрин не было нужного образования, но не нужно было быть гением, чтобы увидеть, что происходящее скоро станет походить на начало фильма ужасов: все прекрасно, но ты знаешь, что дальше будет что-то убийственное.       И потом кое-что пришло ей в голову.       Первой мыслью Кэтрин было: «херня». Второй, в общем-то, тоже. И третьей, и четвертой. И всеми последующими. Но она так долго об этом думала, что не могла отделаться от навязчивой идеи.       В конце концов, Майклсоны не были плюшевыми игрушками в картоновом домике, им просто нужна была хорошая встряска. Что-то, что собьет их с толку. Что-то странное и неожиданное. Может быть, Кэтрин даже могла бы повеселиться за их счет.       Она приняла решение, когда Коул разбил свою любимую кружку, долго стоял над осколками, а потом тяжело вздохнул, растер ладонями лицо и принялся убираться. Он даже с трудом нашел метлу. Это было знаком свыше, не иначе.       Для начала Кэтрин съездила за продуктами. Она нашла интересный рецепт в интернете и планировала использовать козыри — это был рецепт шоколадного торта. Кроме того, она подумывала о фруктовом салате, мясе по-французски и тех курниках, которые были так быстро съедены на прошлой неделе. Она набрала целую тележку только в одном магазине, потому что она купила несколько видов сока, выпивку, ингредиенты для разных бутербродов и много чего еще.       Может быть, Кэтрин планировала устроить тяжелый день для желудков Майклсонов больше, чем для самих Майклсонов.       Она привезла все это, когда дома никого не было, и разложила по разным шкафам.       А потом она поехала в кафе, в котором назначила встречу. Она внезапно подумала, что если бы Элайджа следил за ней, это был бы последний день в ее жизни, и рассмеялась.       Это был Кай Паркер, который ждал ее, лениво разглядывая меню. У него была легкая щетина на лице, но он был в костюме и с галстуком, так что Кэтрин подумала, что он таки получил работу своей мечты.       — Поздравляю с новой должностью? — спросила она, подходя к столику.       — Типа того, — кивнул Кай, бросив на нее оценивающий взгляд. — Не пойми меня неправильно, но твой муж точно не выпрыгнет откуда-нибудь, чтобы убить меня?       — Точно, — Кэтрин кивнула, а потом задумалась. — Ну или он не должен.       — Это не обнадеживает.       Кэтрин пожала плечами.       — В любом случае, я приглашаю тебя на ужин.       Кай нахмурился.       — Сейчас обед, — с сомнением заметил он.       — Я в курсе, — раздраженно ответила она. — Я приглашаю тебя на ужин в поместье Майклсонов.       Кай долго молчал, внимательно глядя на нее.       — Не пойми меня неправильно, — сказал он, — но если ты не уверена, что он не убьет меня здесь, то как ты можешь гарантировать мою безопасность, когда приведешь меня в его собственный дом?       Кэтрин рассмеялась.       — После того, как ты немного спас жизнь его жене и жене его младшего брата, у тебя есть определенный иммунитет, — она пожала плечами.       — Логично, — кивнул Кай, снова обращаясь к меню.       Кэтрин раздраженно откинула волосы за спину.       — Мне просто нужно, чтобы ты пришел на ужин, потому что, если это будет обычный ужин, то они все меня проигнорируют, — она закатила глаза. — У нас была непредвиденная ситуация на днях, поэтому мне нужна помощь, чтобы растормошить их. Хочешь, я тебе заплачу?       — Не знал, что впечатлительные дамочки вроде тебя могут быть такими настырными, — усмехнулся Кай. Кэтрин сжала зубы, чтобы не ответить ему. Ей нужна была его помощь.       — Да ладно, ладно, можешь просто оплатить пиццу, — сказал он. Кэтрин удивленно посмотрела на него. — И, это, у вас на ужинах вообще кормят? Не то, чтобы я часто ужинаю в богатых семьях.       — И в этот раз не будешь, — фыркнула Кэтрин, точно зная, как выглядит ужин в богатой семье. Майклсоны могли быть богатыми, но явно не вписывались в стандарт. — Я планировала мясо по-французски.       Кай тут же поднял голову и быстро закивал.       — Можешь на меня рассчитывать, — сказал он.       Кэтрин подумала, что он хорошо впишется.