Вопреки себе

      В тесной, мрачной тюремной камере было тихо, словно в могильном склепе. Сырость, пыль и затхлый воздух ударили в нос сразу же, как только Александр переступил порог своего временного пристанища. Хотя… насколько может затянуться его пребывание здесь, известно одному Господу Богу, а он что-то в последнее время немилосерден к нему: удары судьбы сыплются на его голову один за другим. Маленькое, зарешеченное окошко располагалось где-то под потолком и днём хотя бы слабо, но освещало помещение, но когда Александра проводили в камеру, уже стемнело, и на стене чадила лишь маленькая масляная лампа, отбрасывая по сторонам слабый, желтоватый свет.       Бутурлин устало опустился на узкую кушетку, покрытую настолько тонким подобием матраца, что она казалась жёсткой, как гробовая доска. Сейчас его мало волновало отсутствие комфорта: перед молодым человеком стояла куда более сложная и важная задача — собрать по кусочкам своё разбитое сердце и жизнь. А для серьёзного анализа сложившейся ситуации тюремная камера была вполне подходящим местом.       Александр рассеянно распустил завязки плаща, повесил его на стоящий рядом стул, и лёг на кушетку, заложив руки за голову. Он потерянно уставился в облупившийся потолок, прислушиваясь к собственному дыханию и биению сердца. Как странно… он всё ещё жив: дышит, думает, его сердце бьётся, а душа, кажется, застыла от горя, словно ледяная глыба. Он уже испытывал подобные ощущения — бессилия и безысходности — в день смерти отца. Сейчас судьба снова выбила у него почву из-под ног, и Александр чувствовал себя словно висельник, потерявший последнюю опору под ногами и задыхающийся от смертоносной удавки, смыкающейся на шее.       Итак… всё кончено между ним и Адель, можно проститься с надеждами на счастье, любовь, их совместное будущее. Он потерял её, а заодно лишился и будущего ребёнка. Думать об этом было невыносимо больно, но Александр знал, что ему необходимо принять этот факт, охватить его сознанием, иначе горе начнёт высасывать его понемногу, пока он не сломается. Он проходил всё это после похорон отца. Необходимо срочно найти смысл, ради которого нужно жить дальше.       Конечно, молодой граф не собирался падать так низко, чтобы с горя пустить себе пулю в лоб или малодушно запереться в доме, чтобы целыми днями опустошать бутылки с виски и жалеть себя: бегство от жизни — это удел слабых. У него есть матушка и сёстры, которые любят и ждут его, ради них он должен взять себя в руки.       Но, помимо близких, у него есть ещё один… маленький смысл, ради которого ему нужно собраться — его будущий ребёнок от Жаклин. Это дитя не виновато в том, что было зачато случайно и не по любви, и он сделает для своего ребёнка всё возможное. До тех пор, пока Александр надеялся вернуть Адель и жениться на ней, он планировал забрать ребёнка у Жаклин и самому воспитывать его, пусть и не признав официально, но теперь ему в голову пришла другая мысль.       Если уж ему не суждено растить ребёнка от любимой женщины, он признает ребёнка Жаклин. Он сделает всё, чтобы над его наследником не висело всю жизнь клеймо бастарда, словно дамоклов меч. Если только ему удастся вырваться из лап Российской тайной полиции и вернуться обратно в Англию, он женится на Жаклин.       Да, он не любит её и никогда не простит того, что ревнивая любовница разлучила его с единственной девушкой, которая смогла зажечь его сердце, но он сделает это ради своего ребёнка. Матушка, разумеется, будет категорически против подобного мезальянса, но Александр принял окончательное решение и не отступит. Только этот ребёнок сможет залечить его сердечную рану, ему он отдаст всю любовь, которая осталась в его сердце. Он непременно должен стать хорошим отцом и воспитать своё дитя в любви и достатке, сделать из него приличного человека. Это его отцовский долг, и он его выполнит!       На мгновение Александр представил себе выражение лица Жаклин, когда он объявит ей о своём решении, и криво усмехнулся. Наверняка, она упадёт в обморок от счастья, ведь её подлый план полностью сработал, и он сам, увы, помог ей в этом. Если бы только он поторопился, не задержался так долго в Париже, поддавшись гордыне и пустым обидам, они с Адель могли бы…       Так, стоп! Хватит этих «а если бы»! Постоянно сожалеть об упущенных возможностях и совершённых ошибках — это путь в никуда. Сожалея о прошлом, он не изменит настоящего, а лишь увязнет в горьких воспоминаниях, словно в трясине.       Да, он любит Адель, любит безумно, до дрожи, при одном воспоминании о ней у него мучительно заходится сердце, он никогда не сможет забыть о ней, но… она осталась в его прошлом, а думать нужно о будущем. Нужно отпустить её из своей жизни, храня любимый образ глубоко в сердце. Их пути разошлись… и похоже, что не только их. Мишель и Ольга теперь едва ли смогут развивать свои отношения.       Что же теперь будет с Ольгой? Александр печально вздохнул, от всей души сожалея, что его сестра так неосторожно влюбилась в Михаила. Князь вернулся в Россию, и они с Ольгой могут лишь переписываться, не более. Вряд ли Вяземский станет завязывать серьёзные отношения с сестрой человека, сломавшего жизнь Адель, а именно так видит ситуацию Мишель. Жаль, они с Ольгой могли бы составить прекрасную пару. И именно он, Александр, виноват в этом…       Господи, с какой невероятной быстротой он умудрился сломать столько судеб сразу, включая свою собственную! Адель, Ольга, Михаил, Оболенский… Не слишком ли много жертв оказалось у его слепой жажды мести? Как теперь ему жить с этим?       Он ведь искренне хотел забыть о клятве и просто быть счастливым! Хотел очиститься от ненависти, отпустить душу на свободу и позволить себе любить, мечтал быть рядом с любимой, засыпать и просыпаться вместе с нею, растить детей… Именно так и должно было всё случиться! Они ведь недаром полюбили друг друга! Их встреча с Адель была предопределена свыше, в этом Александр не сомневался, как и в том, что никогда не сможет больше полюбить. Так почему, Господи?! Почему они потеряли друг друга?       Внезапно Александр снова сердито одёрнул себя: опять он начинает ныть, словно истеричная девица! Нет, этого не будет! Он не сдастся на милость судьбы, каким бы жестоким не стал её приговор!       Как ни старался граф Бутурлин думать только о предстоящей беседе с Бенкендорфом, прикидывая его возможные вопросы и свои объяснения, мысли его упрямо возвращались к одному и тому же: сейчас, в этот самый момент, Адель и князь Оболенский находятся в супружеской спальне, у них первая брачная ночь…       Богатое воображение рисовало Александру безжалостные по своей яркости и откровенности картины: обнажённая новобрачная в объятиях своего мужа, он целует её мягкие, податливые губы, перебирает длинные, шёлковые пряди волос, касается нежной кожи… Ревность жгла, словно адское пламя, пожирая его изнутри, причиняя почти физическую боль и оставляя после себя пепел горьких воспоминаний. Его губы так отчётливо помнили вкус её губ и шелковистость кожи, а в ушах до сих пор звучал её нежный голос, когда Адель шептала его имя в порыве страсти или вскрикивала от наслаждения в его объятиях. Это было так недавно… а теперь всё это принадлежит её мужу.       Он, Александр, отныне не имеет никаких прав на ту, для которой стал первым мужчиной, а она для него — первой настоящей любовью. О, как же много ему понадобится времени, чтобы смириться с тем, что его любимая теперь отдана другому! Но выбора нет.       Как бы ему хотелось увидеть её ещё хоть раз! Хоть на пару минут… Если ему суждено выбраться из тюрьмы и покинуть Петербург, он хотел бы ещё раз заглянуть в любимые тёмные глаза и попросить прощения, прежде чем расстаться с Адель навсегда…

***

      Было без четверти десять утра. Граф Бенкендорф уже опаздывал в Зимний: у него была назначена аудиенция у Государя на одиннадцать часов, а ему необходимо было ещё раз перечитать доклад, который граф специально подготовил к этому дню. Но, когда ему сообщили, что задержан некий иностранец, в котором опознали сына бывшего декабриста, граф решил допросить его сам, особенно, когда услышал фамилию Бутурлин.       Он знал Павла Бутурлина лично — они вместе воевали с Бонапартом и были знакомы достаточно близко. Бенкендорф считал Бутурлина отчаянным сорвиголовой, чересчур порывистым и прямолинейным, но ни разу открыто не конфликтовал с ним. Хотя… повод был.       Они с Бутурлиным познакомились за три-четыре года до войны, и одно время соперничали за внимание одной и той же девушки. Машенька… или Мария Горина, дочь отставного полковника.       Она была очаровательна, и Бенкендорф даже подумывал о том, чтобы просить её руки, настолько сильно озорной нрав и хрустальный смех этой девушки покорили его, но, увы, его опередил граф Бутурлин. Отец Машеньки посчитал, что молодой, родовитый граф самая удачная для неё партия, да и сама девушка сразу же влюбилась в красавца-Павла. Они обручились буквально через неделю после первой встречи, а через полгода Машенька стала графиней Бутурлиной, и разочарованный, отвергнутый Бенкендорф вынужден был смириться.       Позднее, когда он снова встретился с Павлом в армии, они с Марией уже растили маленького сына. Бутурлин постоянно рвался в атаку, словно нарочно лез под пули, проявляя недюжинную отвагу, которую Бенкендорф считал неоправданным риском и глупостью. Каждый раз, когда Бутурлин получал какую-нибудь очередную царапину или лёгкое ранение, Александр Христофорович задумывался о том, как тяжело будет Мари, если её неугомонный муж погибнет в бою. Но уговорить Павла не рисковать собою понапрасну было поистине невозможно, ибо более упрямого человека Бенкендорф не знал. Потому и не удивился, когда выяснилось, что Бутурлин примкнул к декабристам.       Никто не знал о том, что изначально имя графа Бутурлина было в списке тех бунтовщиков, кого должны были повесить, но буквально перед самой казнью Император смягчил приговор и существенно сократил этот список. И просили за Бутурлина не только его ближайшие друзья — Вяземский и Оболенский, но и Бенкендорф. Опять-таки, из-за Мари и её детей. Таким образом, Бутурлин остался жив, но лишился дворянства и отправился в Сибирь. О его смерти Бенкендорф узнал уже позднее.       Итак, неужели в Петербурге вдруг объявился его сын? Через столько лет… Для чего? Да ещё и под чужим именем! Уж не мстить ли за батюшку? Вдруг в столице зреет новый заговор против Императора? Нужно допросить этого мальчишку и вытрясти из него правду любой ценой.       Когда порог кабинета шефа жандармов переступил высокий, темноволосый молодой человек, Бенкендорф едва сдержал удивлённый возглас: Александр Бутурлин был точной копией своего отца.       Граф Бенкендорф обладал очень хорошей памятью на лица, что было весьма полезно для его должности, и с удивлением разглядывал Александра, сравнивая его с покойным родителем: те же ярко-синие глаза, упрямый подбородок, густые, тёмные волосы, высокий рост, телосложение — перед Бенкендорфом словно стоял сам Павел Бутурлин, тот, молодой и горячий не в меру.       Александр, в свою очередь, молча и настороженно глядел на человека, который держал в страхе всю Россию. Бенкендорф оказался именно таким, каким он его и представлял: высокий, подтянутый, с отменной военной выправкой и цепким взглядом истинного полицейского. Его волосы, хоть и с заметной проседью, всё ещё хранили следы былого пшеничного оттенка, хоть большую их часть граф уже успел растерять, зато аккуратные усы и бакенбарды оставались такими же, как в молодости. Граф был в парадном голубом мундире, видимо, готовился отправиться на очередной военный смотр вместе с Императором. Значит, приговор Александру либо уже вынесен, либо решение шеф жандармов решил отложить на потом.  — Так-с… — задумчиво протянул Бенкендорф, негромко постукивая костяшками пальцев по лакированной поверхности своего рабочего стола, — значит, Вы — молодой граф Бутурлин, не так ли?  — В настоящее время, моё имя — Алекс Гордон, граф Хантли, подданный Её Величества Королевы Виктории, — холодно ответил Александр, воинственно вздёргивая подбородок.  — Если бы я не знавал Вашего батюшку лично, юноша, я, возможно, и поверил бы в это, но Вы настолько сильно похожи с Павлом, что отрицать родство бессмысленно, — насмешливо возразил Бенкендорф.  — Я и не думал отрекаться от своего отца, граф, — спокойно возразил молодой человек. — Я всего лишь сменил имя, использовав для этого вполне законный способ — покупку графского титула. Любой желающий может сделать это.  — Разумеется, — кисло улыбнулся Бенкендорф, — если у любого желающего имеются средства для этого. Интересно, откуда у человека, лишённого титула и состояния, взялись настолько огромные деньги?  — Прошло двенадцать лет, граф, — парировал Александр. — Как видите, я сумел неплохо преуспеть и обеспечить своей семье достойное существование.  — Что ж… допустим, — хмыкнул шеф жандармов, — но отчего Вы вдруг решили навестить Родину, молодой человек? Внезапно проснулась тоска по российским берёзкам? Или… были более веские причины?  — Разве мне запрещён въезд в Россию, граф? — удивлённо приподнял бровь Александр, нимало не смущаясь издевательского тона Бенкендорфа. — Меня безосновательно обвинили в подделке документов и заставили провести ночь в камере. Могу я узнать, что не так с моими бумагами?  — Мы получили сообщение из Британского посольства нынче утром, — сухо ответил Александр Христофорович. — Бумаги в порядке, здесь Вы не солгали… но дело не только в них.  — Тогда в чём же состоит моя вина, граф? За что я задержан, словно преступник? — голос Александра дрогнул от с трудом сдерживаемого гнева, чем ещё пуще напомнил Бенкендорфу голос Павла Бутурлина.  — Меня интересует истинная причина Вашего пребывания в Петербурге! — Бенкендорф вдруг нахмурился и сменил притворно-вежливый тон на жесткий и холодный — тон истинного полицейского.       Александр не успел даже открыть рот, чтобы ответить, как внезапно раздался стук в дверь, которая тут же распахнулась, впуская бодрого и улыбающегося князя Оболенского и семенящего вслед за ним личного адъютанта шефа жандармов, видимо, пытавшегося безуспешно остановить назойливого посетителя.  — Александр Христофорович, батюшка, да к тебе нынче не пробиться! — весело воскликнул Оболенский, не обращая никакого внимания на щуплого адъютанта, всё ещё пытавшегося преградить ему дорогу.  — Простите, ваше сиятельство, — взволнованно проблеял адъютант, испуганно глядя на своего шефа, — я пытался объяснить князю Оболенскому, что Вы заняты, но… Вместо ответа Бенкендорф нетерпеливо поднял руку, прерывая своего незадачливого секретаря, и тут же сделал ему знак выйти из кабинета. Он сердито поглядел на Оболенского, который явился так некстати и помешал такому важному делу, как допрос потенциально опасного подозреваемого.  — В чём дело, князь? — сухо поинтересовался Бенкендорф, — Я сейчас действительно не могу принять Вас: у меня беседа с задержанным.  — Так по его душу я тут и штурмую твою крепость, дорогой Александр Христофорович! — Оболенский улыбнулся своей самой открытой и благодушной улыбкой. — Ты же знаешь, что я вчера женился, да только вот одного из самых долгожданных приглашённых гостей потерял. Сначала думал, что он заблудился, а потом узнаю, что это ты, оказывается, его пригласил на беседу! Вот и примчался с утра, чтобы мой крестник хоть на второй день свадьбы успел.       Во время этой задушевной речи, высказанной с самым искренним и простодушным видом, Владимир Кириллович тепло взглянул на застывшего от неожиданности Бутурлина и по-отечески положил ему руки на плечи. Со стороны казалось, что Оболенский постоянно поддерживал дружескую связь с семейством своего покойного друга, поэтому и пригласил своего крестника на свадьбу. Этот спектакль был предназначен исключительно для Бенкендорфа, и Александр сразу сообразил в чём дело и подыграл князю, виновато улыбаясь и пожимая плечами: что я, мол, могу поделать?        Бенкендорф не сводил Оболенского и молодого Бутурлина внимательного взгляда, ища следы предварительного сговора, но ничего подозрительного так и не смог разглядеть. Похоже, они давно не виделись и искренне были рады друг другу. Что ж… переписываться с семейством Бутурлиных не было запрещено приговором трибунала, да и въезд в Россию им не воспрещён… но что-то здесь не так, Бенкендорф чувствовал это. У него появилось стойкое ощущение, что его пытаются одурачить.  — Молодой человек, подождите в приёмной несколько минут, — сухо кивнул он Александру, указывая взглядом на дверь. — Скоро мы продолжим нашу беседу.       Александр вышел в приёмную и опустился на один из двенадцати стульев, предназначенных для посетителей. Он пытался прислушаться к беседе своего нежданного спасителя с шефом тайной полиции, но до него доносился лишь неясный гул голосов, из которого невозможно было разобрать ни единого слова.       Внезапное появление князя Оболенского взволновало и удивило Александра: он не ожидал его помощи. Видимо, Мишель, который пообещал помочь ему, решил подключить к этому делу своего новоиспеченного родственника. Александр внезапно вздрогнул, представив, что Владимир Кириллович совсем недавно покинул супружеское ложе, которое делил с молодой женой… Сколько же времени прошло с того момента, как разжались объятия юной княгини Оболенской? Недаром князь светился от счастья, словно двадцатилетний юнец после бурной ночи любви!       Александра и так всю ночь преследовали жестокие видения, в которых Адель лежала в объятиях своего мужа, а тут он внезапно получил доказательство своих подозрений. Обжигающая ревность накрыла новой волной, и Бутурлин лихорадочно сжал ладонями виски, пытаясь избавиться от мучительной картины, застывшей перед глазами. При одной только мысли, что князь прикасался к Адель, сердце Александра начинало рваться из груди, а мысли об убийстве соперника непрошено лезли в голову.       Разумеется, никакого убийства не будет… Оболенский ни в чём не виноват, напротив: он спас Адель от позора и бесчестия, поступил очень благородно, да ещё и Александра примчался выручать. Господи, будь её мужем кто-нибудь другой, Александр не задумываясь вызвал бы его на поединок, но Владимир Кириллович… против него молодой граф Бутурлин был бессилен. Этот человек был одним из друзей его покойного отца, к тому же, являлся его крёстным отцом. Нет, было бы черной неблагодарностью обвинять его в своих несчастьях.       Ещё около пятнадцати минут Александр сходил с ума в неведении и ёрзал на стуле в приёмной, затем двери распахнулись и на пороге показался граф Бенкендорф. Шеф жандармов имел недовольный вид, словно его заставили сделать что-то против его воли. За ним следовал улыбающийся, как всегда, Оболенский. Александр встал и непонимающе взглянул на Бенкендорфа, который протянул ему пакет с его бумагами, изъятыми жандармами.  — Вы свободны, молодой человек, — холодно сказал граф. — Условия освобождения Вам пояснит князь Оболенский. Впредь советую Вам не пересекать границы России без крайней необходимости, учитывая прошлое Вашего батюшки. Честь имею, господа!       Александр даже не успел ничего понять, как шеф жандармов, сдержанно кивнув Владимиру Кирилловичу и смерив мрачным взглядом Бутурлина, развернулся и торопливо направился прочь из приёмной, автоматически чеканя шаг, словно на военном параде. Недоумённо провожая его взглядом, Александр до сих пор не мог поверить, что он свободен. Как Оболенскому удалось уговорить самого Бенкендорфа?! Невероятно!  — Думаю, нам пора покинуть это гостеприимное учреждение, — спокойно заметил Оболенский, положив руку на плечо крестника. Александр очнулся от удивления и обернулся к нему, собираясь поблагодарить князя за своё спасение, но Владимир Кириллович едва заметно подал ему знак молчать: в стенах третьего отделения откровенничать было опасно. Заговорили они только в карете, что ждала князя у ворот.  — Ну, вот и встретились мы, Саша… — тяжело вздохнул князь. — Жаль, что при таких обстоятельствах.  — Да… жаль, — пробормотал Александр, смущённо глядя на своего крестного отца. — Благодарю Вас за помощь, Владимир Кириллович. Я до сих пор не могу поверить, что отделался так легко. Как Вам удалось убедить Бенкендорфа в моей невиновности?  — Я в долгу перед тобой и твоей матерью, — тихо ответил Оболенский, — за то, что не смог помочь Павлу… и за то, что не сумел отыскать вас после его смерти, хоть и пытался, видит Бог. Так что, тебе не за что благодарить меня. А что до шефа жандармов… есть у меня к нему определённый подход, но это уже не так важно.  — И всё же я очень благодарен Вам, — повторил Александр. — Вы всегда были добры ко мне и искренне любили моего отца. — Всё так… я искренне любил Павла и дорожил его дружбой, — печально вздохнул князь. — Но сейчас, к сожалению… я невольно отнял у тебя любимую девушку. Надеюсь, ты понимаешь, Саша, что это вышло не намеренно?  — Понимаю… — едва слышно ответил Александр, напряжённо глядя в окно кареты.  — Где же тебя носило два месяца?! — внезапно взорвался Оболенский. — Она ведь ждала тебя! Александр закрыл глаза на мгновение, ибо слова князя причиняли боль, столь острую, что хотелось закричать… Он понял, что Владимир Кириллович никогда не женился бы на Адель, если бы знал, что его крестник вернётся в Петербург, чтобы вернуть её.  — Я спешил, как мог… но теперь это уже не имеет никакого значения, — ответил молодой человек. — Прошу Вас, Владимир Кириллович, не говорите Адель, что я попал в жандармерию. Пусть она думает, что я просто уехал.  — Тебе действительно придётся уехать, и скорее, чем ты думаешь, — виноватым тоном ответил князь, — Бенкендорф согласился отпустить тебя только в обмен на обещание, что ты покинешь Петербург не позднее завтрашнего утра. Я обещал проследить за твоим отъездом. Лучше тебе пока не ездить в Россию, Саша, Император до сих пор относится к декабристам и их семьям с подозрением.  — Я бы и не приехал, если бы не Адель, — нехотя пояснил Бутурлин. Несмотря на то, что Оболенский спас Александра и молодой человек был ему искренне признателен, между ними остро чувствовалось напряжение, причина которого была ясна, как день — Аделина…  — Ты не хочешь проститься с нею? — осторожно спросил князь, внимательно вглядываясь в угрюмое лицо Александра. Владимир Кириллович с грустью понял, что Мишель оказался прав: Александр действительно не походил на расчётливого и коварного соблазнителя. По его лицу, на котором молодой граф тщетно пытался сохранить спокойное выражение, периодически пробегала гримаса боли, словно у тяжело больного человека. Сложно скрыть душевную рану, даже если ты мужчина и привык прятать боль от чужих глаз.  — Не стоит делать этого, — хрипло пробормотал Александр, невольно вздрагивая при мысли о том, чтобы встретиться с Адель лицом к лицу. — Она только напрасно разволнуется, а ей… это вредно.  — Ты знаешь о ребёнке? — тихо уточнил князь. Александр лишь коротко кивнул, невольно скрипнув зубами, чтобы сдержать эмоции.  — Мне жаль, мой мальчик… искренне жаль, — тяжело вздохнул Владимир Кириллович. — И всё же… поговори с ней. Думаю, ты хотел бы извиниться, ты ведь для этого проделал такой длинный путь?  — Я не хочу причинять ей лишнюю боль, — упрямо мотнул головой Александр. — Да, я хотел умолять её о прощении, но все разговоры теперь бессмысленны. Если она поверит в мою искренность, ей станет ещё больнее.  — Может, ты и прав, — задумчиво протянул князь. — Тогда едем к Вяземским.  — К Вяземским? — вздрогнул Александр, удивлённо вскидывая глаза на собеседника. — Но… зачем?  — Ах, да, я забыл сказать: Мишель перевёз твои вещи из гостиницы к себе в особняк, поскольку хозяин не захотел портить репутацию своего заведения и сдавать комнаты неблагонадёжным постояльцам, — пояснил Оболенский. — Стало быть, сегодня ты будешь ночевать у Мишеля.  — А Андрей Алексеевич разве ещё не вернулся в Петербург? — спросил Александр.  — Мы ждём его со дня на день, — ответил князь. — А затем сразу уезжаем. В Италию.        Александр промолчал, услышав эту новость. Он прекрасно понял, для чего князь увозит Адель из России: чтобы ребёнок родился в Европе, тогда никто не сможет заподозрить, что молодая княгиня вышла замуж, будучи уже в положении. Значит, их дитя появится на свет в Италии… Алекс вспомнил, как Адель рассказывала ему о том, что мечтает какое-то время пожить на берегу моря: значит, муж решил исполнить её мечту. Сердце молодого графа в очередной раз болезненно сжалось при мысли о том, как много он потерял за последние сутки…       Пока молодой человек молчал, предаваясь своему горю, карета въехала во двор огромного особняка Вяземских, и встала у парадной. Выглянув наружу, князь Оболенский с удивлением обнаружил стоящую рядом карету с княжеским гербом Вяземских.  — Неужели Андрей уже вернулся? — удивился Владимир Кириллович. Александр невольно содрогнулся при мысли о том, что может ему высказать отец Адель при встрече. Как ни крути, но он сломал жизнь его единственной, горячо любимой дочери. Из-за его бредовых планов мести и банальной трусости Адель вынуждена была заключить брак с человеком, которого не любит, который годится ей в отцы. На месте князя Вяземского, Александр вызвал бы обидчика на поединок и пустил пулю точно промеж глаз.  — Побудь в карете несколько минут, — внезапно попросил князь, удержав крестника, который собирался выйти во двор. — Я сперва хочу немного подготовить своего друга. Он ещё не знает о свадьбе… о ребёнке. Словом, жди меня здесь, я позову тебя.       Князь торопливо вошёл в дом, а Александр устало откинулся на мягкое сиденье и закрыл глаза. Он чувствовал себя опустошённым, словно высохший колодец: лишь тьма в сердце, да душа в глубоких трещинах. Ему очень не хотелось навязывать Вяземским своё общество после всего, что он сделал с Адель, и он не собирался делать этого. Ему нужно только забрать свой багаж и сразу же уехать.       Бежать, куда глаза глядят, лишь бы побыстрее и подальше. Плевать, что ночью он совсем не сомкнул глаз: ещё успеется отдохнуть на ближайшем постоялом дворе.       Внезапно его мысли были прерваны цокотом лошадиных копыт — во двор въехала ещё одна карета, на сей раз с гербом Оболенского. Затаив дыхание, Александр наблюдал, как кучер открывает дверцу кареты и подаёт руку молодой княгине, закутанной в широкий бархатный плащ, подбитый мехом. Адель… у Александра перехватило дыхание. Её прелестное личико показалось ему бледным, а большие глаза — печальными и уставшими, словно после бессонной ночи. Неужели судьба решила всё же подарить им последнюю встречу?       Поддавшись внезапному порыву, граф быстро вышел из кареты и буквально за пару мгновений оказался рядом с Адель. Увидев его, девушка испуганно вскрикнула и едва не упала, оступившись на снегу, но рука Александра поддержала её за талию, возвращая в вертикальное положение. Они стояли рядом и молча глядели друг на друга: она — растерянно и поражённо, он — с болью и немой мольбой. О чём говорить? Как объясниться? Да и стоит ли?  — Как… ты здесь оказался? — наконец прошептала Адель.  — Нам нужно поговорить, всего пару минут, — тихо ответил он. — Идём. С этими словами он взял девушку за руку и отвёл к карете, в которой князь Оболенский привёз его сюда. Ошарашенная княгиня даже не сопротивлялась и покорно позволила усадить себя на мягкое сидение, напротив Александра. Дверца кареты закрылась, отрезая их от внешнего мира, оставляя наедине в последний раз. Несколько мгновений они всё ещё просто смотрели друг на друга, пожирая глазами, впитывая каждую мельчайшую деталь, стараясь запомнить, наглядеться впрок…  — Я покидаю Петербург… — неуверенно начал граф, — и хотел попрощаться. И ещё…  — Что ещё? — растерянно пробормотала девушка, глядя в его печальные, сапфировые глаза. Она словно не осознавала до конца, что сидит напротив него.  — Прости меня, Адель… — тихо попросил Александр и осторожно взял её за руку. — Я во многом виноват перед тобой. Мне очень жаль, что я приехал так поздно, но поверь: я спешил, как мог. Но… раз так случилось, я желаю тебе счастья с Владимиром Кирилловичем. Он хороший, честный человек… и заслуживает тебя больше, чем я. Адель вздрогнула, услышав его слова, и словно очнулась от наваждения и шока, вызванных его появлением. Перед ней сидел тот, кто был виновен во всех её несчастьях, её обидчик, предавший её доверие, воспользовавшийся её беспомощностью… а она снова млеет от любви к нему, словно он не обесчестил её?! Тёмные глаза девушки сверкнули от гнева, и она резко вырвала свою ладонь из его руки.  — Я не нуждаюсь в твоих лживых сожалениях! — поспешно воскликнула она. — Оставь меня в покое, наконец! Зачем ты приехал? У тебя ведь есть Жаклин, которая скоро родит тебе ребёнка! Неужели ты так и не смог смириться с тем, что я разрушила твой грандиозный план и не позволила довести его до конца?  — Хватит! — против воли вырвалось у Александра. Он слегка встряхнул девушку за плечи, словно хотел таким образом достучаться до неё. Его глаза сверкнули обидой. Поражённая его реакцией, Адель изумлённо застыла с широко распахнутыми глазами.  — Неужели ты и правда веришь, что я хладнокровно хотел бросить тебя у алтаря? — горько спросил Александр, сбавляя тон.  — А что я должна была ещё подумать, прочитав твой дневник? — в голосе Адель появилась предательская дрожь, которая предвещала подступающие слёзы.  — Да, в начале нашего знакомства я действительно планировал обесчестить и бросить тебя… но вовремя понял, что не способен причинить тебе боль, — честно признался Александр, глядя на неё полным раскаяния взглядом. — Почему ты поверила лишь записям в дневнике, а не моим словам? Я не лгал тебе, когда говорил о своей любви, Адель…. Разве мои объятия и поцелуи были лживы? Вспомни, любовь моя… мы были так счастливы вместе, когда принадлежали друг другу… Вспомни нашу ночь…  — Замолчи, прошу тебя! — задыхаясь, выкрикнула Адель, закрывая руками лицо и заливаясь потоком слёз.       Каждое его слово, сказанное тихим, печальным голосом, буквально разрывало ей сердце в клочья. Александр не мог вынести её слёз: он мгновенно заключил рыдающую девушку в объятия и прижал к себе, покрывая её залитое слезами лицо быстрыми поцелуями и страстно шепча:  — Любовь моя… Адель… любимая… не плачь, пожалуйста!       Но девушка лишь сильнее разрыдалась, когда он обнял её, разрывая этим сердце бывшего возлюбленного. Прижимая её к себе, ощущая, как её плечи беспомощно вздрагивают, слушая горестные всхлипывания, Александр был готов на что угодно, только бы любимая перестала плакать. Худшей карой были её слёзы, в которых был виноват он сам.       Внезапно Адель отняла руки от лица и посмотрела на него так жалобно, испуганно, её губы стали алыми, как спелые вишни, и влажными от слёз… Александр не смог вынести такой пытки — внезапно он порывисто припал к её губам, жарко целуя, погружаясь в её нежный рот языком, крепко прижимая к себе. Все доводы разума моментально испарились и вместо них требовательно заговорила страсть, заставляя вскипать кровь в жилах и задыхаться от неподдающихся контролю эмоций.       Адель растерянно застыла в его руках, но уже через мгновение ответила на поцелуй, отчаянно вцепляясь в его плечи и прижимаясь крепче. Сердце её, казалось, готово разорваться в груди, оно стучало так громко, почти болезненно, а воздуха в лёгких вдруг стало так мало, что Адель вынужденно разорвала поцелуй, вся дрожа и судорожно пытаясь вдохнуть глубже.       Внезапно до неё дошло, что она только что сделала… Она, замужняя женщина, позволила Александру поцеловать себя, и сама желала этого поцелуя. Боже, какой позор… после клятвы, данной в церкви… Александр снова попытался обнять её, но Адель уже успела стряхнуть с себя магию его влюблённого взгляда и сразу же упёрлась ладонями ему в грудь.  — Нет! — сдавленно вскрикнула она, отчаянно качая головой. — Не надо! Я… не могу… я замужем…       Эта фраза, вкупе с её дрожащим голосом, подействовала на графа, как ведро ледяной воды. Замужем… Адель замужем, и он только что позволил себе прикоснуться к замужней женщине… мужу которой он обязан своим спасением из тюрьмы. Он повёл себя, как подлец…       На несколько мгновений повисла тишина, пока каждый из них пытался восстановить сбившееся дыхание и унять сердце. Они беспомощно глядели в глаза друг другу, мысленно прощаясь. Адель первой взялась за дверную ручку кареты, не сводя при этом взгляда с Александра. Он обреченно наблюдал, как она медленно открывает дверцу и выходит из кареты. В самый последний момент, прежде, чем Адель успела закрыть дверь, он вдруг схватил её за руку и заставил обернуться.  — Я люблю тебя… — глухо пробормотал он, вкладывая в прощальный взгляд всю свою любовь и боль от предстоящей разлуки.       Адель тихо вскрикнула, выдергивая свою ладонь и, подобрав длинные юбки, поспешно бросилась к своей карете, на ходу крикнув кучеру, чтобы он отвёз её обратно в особняк князя Оболенского. Снова раздался глухой топот лошадиных копыт, увозя от Александра любимую женщину. Он растерянно смотрел вслед удаляющейся карете и медленно коснулся пальцами своих губ, на которых до сих пор ощущал вкус её поцелуя.       Вот и попрощались…