***
Откинувшись на спинку кресла, я закрыла лицо ладонями, пытаясь унять нервную дрожь. Сдохнуть можно.***
Каждый день одно и то же. Сначала одна, никаких практически контактов с внешним миром, только интернет. Я пыталась выскользнуть под прикрытием покупки одежды, он сказал заказать с курьером. Если я хочу что-то испечь, мне говорят заказать продукты с курьером. После выматывающего одиночества и невозможности найти себе дело приходит тревога. Я бы занялась, как раньше, самостоятельным изучением какой-нибудь специальности, пусть только теоретическим, по сути, я так прошла программу бакалавриата по экологии. Конечно, никому нахрен не нужны мои знания, никаких дипломов, никто даже не знает, но зато мне было интересно, вот и занималась. Ещё до встречи с Егором было в планах заняться или психологией, или биологией на том уровне, который доступен без преподавателей, но как-то руки не доходили. Пятого января я получила с курьером большую толстенную тетрадь, куда собиралась, как раньше, по очереди конспектировать все предметы, которые указаны в учебных планах и рабочих программах, выбрала все же психологию, чтобы, может быть, лучше понимать себя и его, но уже несколько раз садилась и не смогла даже половину страницы написать. А ведь раньше я такие красивые конспекты писала, аккуратные, с выделениями, сносками и стикерами. Садишься, читаешь, а в голове только мысли, что он придет, и все начнется снова. Бесит. Мне теперь трудно спать. Подолгу не спится из-за мыслей, а ещё страшно. Слишком уж часто снятся дурацкие сны с сексом, просыпаюсь — а он уже вот он, блять. Вечером весь такой уставший, а как ночью ко мне приставать и ловить по всей кровати, так силы есть. Бесит. Бесит, что все болит. Крыло, шея, колени, порезы. Я понимаю, что резать себя — идиотизм, но истерику снимает как рукой. Пугает, что это уже перестает быть способом доказать себе власть над собственным телом, как было с первым порезом. Теперь это уже больше похоже на наказание. Я наказываю его за то, что оно слушается не меня, за то, что оно такое похотливое и мерзкое. За то, что оно создано быть таким, какой не могу быть я. Обидно, глупо, ТУПО. Боже, какой тупой я себя все время чувствую. Смотрю на себя в зеркало и думаю, что не хочу такой быть. Не хочу быть. Так нельзя, нельзя, это нужно помнить и повторять про себя. Я должна помнить, что жизнь — единственная действительно важная ценность. Бесценность, твою мать, которую мне никто не вернет. Рано или поздно, но этот гад наиграется. Отпустит, и я снова буду принадлежать себе, как и это мерзкое тело. Если я умру, убью себя, свободы больше никогда не будет, я умру в его клетке и останусь в ней навеки. Я должна освободиться.***
Глубоко вздохнув, я захлопнула дневник, защелкнула замочек. Теперь уже сложнее проверить, открывают его или нет, но, правда, плевать. Подобрать код из трёх цифр можно за двадцать минут, хотя я постаралась и это ему усложнить. Если он начнет перебирать комбинации от "111", то до моей "989" будет телепаться максимально долго. Нельзя позволять себе все делать для него, ради него или против него. Я — самое ценное для меня должно быть, а не противостояние с этим мудаком. И нет ничего более полезного для меня самой, чем, мать его, самообразование и саморазвитие. Заварив большую кружку чая, я села обратно за стол, открыла тетрадь, достала цветные ручки и выделители, открыла в телефоне учебник, в котором нашла максимальное совпадение с рабочей программой дисциплины "общая психология" для первого курса бакалавриата. Честно поставила дату — двенадцатое января. С пятого я садилась писать не каждый день, да и писала всего несколько строк за раз. Хватит. Даже работая официанткой, я после рабочего дня писала по листу большого формата в день, в каждой клеточке, а то и больше. И изучила всю программу за полтора года, пусть и только теорию по ключевым предметам, с пропуском математики и химии, в которых никак не получалось никогда разобраться с моими недогуманитарными мозгами. Теперь у меня целый свободный день, какого же хрена? С психу пошло лучше. Я даже увлеклась, включила музыку, абстрагировалась. Было бы быстрее просто прочитать, но я могу уложить в голове и адекватно запомнить только когда напишу. Жалко потратить время на простое прочитывание и потом забыть. От звонка я дернулась, едва не подскочила. Папа. Выдохнув, ответила. — Привет, не отвлекаю? — голос у него спокойный и даже радостный, это хорошо. — Нет, я не занята, — невольно улыбнувшись, я положила голову на стол и прикрыла глаза, — как дела? — О-о, отлично, меня повысили, теперь я начальник отдела, — с гордостью объявил папа. — Правда? — я даже вскочила. — Поздравляю! Он так много работал на этом месте, я помню, как он переживал, что повысят не его, а более молодого коллегу-альфу, а это было уже черт знает когда. Это максимально заслуженное и ну очень долгожданное повышение. — Спасибо, конфетка, — тихо засмеялся папа, — мне назначили секретаря, но она, оказывается, решила увольняться, теперь мне нужен новый. — Ну ничего, секретарь — не топ-менеджер, быстро найдется, — фыркнула я, понимая, что это просто мелочь. В конце концов, его уже назначили на должность, это главное. И тут до меня начало доходить, — да ты с ума сошел! — Ну, я подумал, что тебе будет интересно попробовать, — прикрыв глаза ладонью, я без сил опустилась обратно в кресло, — если, конечно, Егор не будет против. Естественно, он будет против, ещё как будет. Но это сейчас кажется вторичным. В школе я, как и все омеги, проходила основы секретарской работы, потому что список профессий, на которые можно взять омегу, включает всего три гребаных пункта — секретарь, няня и официантка. Все остальное считается либо слишком трудоемким, либо слишком сложным. По сути, работа секретаря не включает сложностей, но я же так давно это все учила! — А если я накосячу? — прозвучало почти жалобно, но подводить отца в рабочих вопросах хочется меньше всего на свете. — Я же толком не пробовала. — Ты у меня умница, — мягко возразил папа, и я как-то сразу в это поверила, — тем более, шестнадцатого будет собеседование и небольшой конкурс, если пройдешь, я буду очень рад, правда. — Теперь мне жизненно необходимо пройти, — усмехнулась я. Папа пообещал, что детали напишет после, попросил подготовить в электронном виде резюме. Это у меня есть, но вряд ли его оценят в отделе кадров — омега с опытом работы официанткой. Зато я могу сделать кое-что другое, раз на собеседование я попадаю по блату и есть время на подготовку. Взяв одну из чистых тетрадей в книжной обложке, которые Егор обожает и разрешил мне брать, я закрыла учебник по психологии и отрыла какую-то брошюру по секретарскому делу и основам делопроизводства. Нужно не просто освежить знания, а как следует разобраться, полазить в офисных программах, посмотреть видео-уроки по тому, что не помню. И не спалиться перед Егором, иначе шестнадцатого января небо на землю рухнет, лишь бы только я не смогла появиться на собеседовании. Сделав перерыв на полдник, я некоторое время посидела с закрытыми глазами, перекатывая во рту горькие таблетки. Голова гудит, рука устала писать, но какое же это приятное утомление. Мотивация к изучению нового всегда поднимает настроение. И это не говоря уж о том, что, возможно, только возможно, я буду работать секретарем. Очень редко омег берут на такие должности, потому что по закону положено не больше трёх четвертей ставки, ежемесячно три дня оплачиваемого отпуска "по физиологическим причинам", ну и "создание комфортной рабочей обстановки", слишком много сложностей, не говоря уже о том, что они обычно не очень умные. Ничего, ничего, если возьмут, я из кожи вон вылезу, тем более, папе помогать, его подвести я не смогу. В конце концов, начну чем-то заниматься, помимо безделья и попыток себя развлечь. Не знаю, как Егор планировал этот период, который он называет сложным, но я скоро ебнусь от бесконечного сидения в помещении. Он себе представляет, как тяжело нагулять пару тысяч шагов по квартире, пусть и большой? Ах, да, половое воспитание же даёт нагрузку. Грёбаный пидарас. Боже, лучше бы он правда был пидарасом не только по складу характера. Я бы, наверное, согласилась на фиктивные отношения и даже дала бы гладить крылья, раз уж он такой фетишист. Но нет, блять, нет. — Ты уже поужинала? Не ожидая услышать его сиплый голос прямо сейчас, я подскочила. На секунду испугалась, что у меня уже глюки от недосыпа, но нет, вот он, улыбается и закатывает рукава рубашки. — Нет, я... — опустив взгляд, я вспомнила о его проницательности и вздохнула. Нужно вести себя как обычно, иначе спалит. — Просто чай пила. — Five o'clock, м? — улыбнулся альфа, быстро тронув чайник и щёлкнув кнопкой, чтобы подогреть его ещё. Я глянула на телефон — действительно, немного перевалило за пять часов. И похолодела, потому что на столе в его кабинете остались тетради. Ладно бы с конспектом по психологии, так ведь ещё и с... Ладно, они закрыты. При мне же лезть не будет, да? — Что-то случилось, птенчик? Ты побледнела. Дурацкое, дурацкое тело! Вечно все переживания на лице написаны, так оно ещё и побледнеть решило! Сейчас надо соврать, так ещё пусть покраснеет! — Да так, — вздохнув, я потерла лоб, — мне нужно шестнадцатого с папой встретиться. — Исключено, — сказал, как отрезал, блять, — я сейчас соберусь и уеду, вернусь семнадцатого, тогда и встретитесь. Пока я не в городе, не вздумай выходить. Уедет. Он уедет. Отлично же! — Когда ты в городе, тоже почему-то нельзя, — проворчала я, лихорадочно придумывая причину, почему надо шестнадцатого и не позже. — Птенчик, — тяжело вздохнув, Егор спиной ко мне опёрся на тумбу. Будь я чашкой под его взглядом, треснула бы нахер, настолько тяжёлый это взгляд, — сейчас меня, как нового отца, прощупывают на стойкость все, кому не лень, понимаешь? Если решат проверить, на что я готов, чтобы вернуть тебя, ты знаешь, что произойдет. — Да, они будут неприятно удивлены, — фыркнув, я скрестила руки на груди. Почему-то мне кажется, что перстень у меня на пальце ничего не меняет, несмотря на все приказы не снимать даже дома. — Да что ж ты гарпия такая? — выдохнув, мужчина переставил ещё пустую чашку к мойке и вышел. Мне стало слегка не по себе от того, что моя фраза прозвучала очень обидно и едко, но я срочно подавила в себе мягкотелость. Он не следит за тем, что говорит мне, не следит, ранили ли меня его слова или действия, ему плевать. Почему я должна беспокоиться о нем, говоря правду? Я уселась на диван в гостиной и наблюдала, как Егор собирается. Конечно, больше для того, чтобы убедиться, что он не пойдет в кабинет и не заглянет в тетради. Альфа быстро собрал себе небольшой чемодан, не забыв прихватить два одеколона, в кабинете сунул в сумку ноутбук и ежедневник, пару ручек, упаковку стикеров. Прошел мимо меня, в прихожей накинул пальто. — Шестнадцатого, говоришь? — вдруг уточнил он, приглаживая волосы и демонстративно глядя на свое отражение, а не на меня. — Во сколько? — Ещё не знаю, как у него с работой там получится, — вполне честно ответила я, практически замирая. Если получится попасть на собеседование, не сбегая и не злясь, будет очень, очень хорошо. Я до смерти хочу эту работу. — Как узнаешь, сразу мне скажи, — тон приказной, но мне уже плевать, — естественно, при одном условии, — вздохнув, я встала и подошла поближе. Кто бы сомневался, что он попытается у меня что-то выцыганить, — хорошенько поцелуй меня сейчас и отвечай на звонки потом. На самом деле, ужасно покупать то, что и так должно быть моим. Гребаная свобода передвижения, возможность выбраться из крепких объятий и встать — банальные человеческие права. Видимо, меня уже и за человека тут не считают, так, строптивая собственность. Попахивает странной проституцией, блять. Но я поцеловала его, приподнимаясь на носочки. Поддерживая эту ужасную игру и покупая право хотя бы один раз с пресловутого переезда покинуть эти стены. Потому что я очень, очень хочу эту работу. Я максимально полно постаралась охватить нужные знания, но так, чтобы слишком большие объемы информации не смешались в кучу. Заучивала с помощью блок-схем и карточек, перечитывала, повторяла перед зеркалом. Это не компенсирует отсутствие опыта, но хотя бы немного сгладит его, я надеюсь. Курьер доставил мне белую рубашку, черные брюки и гладкие строгие полусапожки на плоской подошве. Если получится устроиться, куплю ещё офисную одежду, деньги пока остались. Боже, да я готова за "спасибо" работать! Перевязывая по вечерам колени и меняя пластыри на шее и порезах, я невольно начинала думать о реакции Егора. Ну возьмут меня, и что дальше? Надеюсь, на открытую конфронтацию с папой он не пойдет, якобы примерный ласковый альфа же, но с него станется уволить меня исподтишка. Или вообще может оказаться, что это его компания или семьи, что тогда? В любом случае, мне придется как-то расплачиваться за наглость и его злость. А злиться он будет, это точно, он будет просто в ярости. Как же так, без его ведома, обманом, пока его нет в городе, я возьму и устроюсь на работу. Какой ужас, я буду выходить из дома, кто-то будет дышать одним со мной воздухом и работать в одном офисе. Да, меня не выпускают ради моей же безопасности и бла-бла-бла, но блять! Пусть вспомнит, что я его не боюсь. — Нихрена я не боюсь, — для уверенности повторила я, заклеивая пластырем порез на бедре. Егор звонил каждый вечер. Вернее, уже практически ночью, в одиннадцать или позже. Я все равно не могла спать, так что усердно выполняла обещание, но старалась не отвечать после первых же гудков, чтобы он не удумал, что я жду его звонка. Или не заподозрил, что неспроста я послушная. Альфа ничего не рассказывал — где он вообще, чем занимается днём, какого хера вечно такой злющий. Спрашивал, что я делала, как настроение, просил что-то говорить и натурально гавкал, когда я замолкала. Я рассказывала всякую хрень, повторяясь, высказывала свои претензии по сотому кругу — ему было плевать, что именно я говорю. Он просто засыпал под мой голос, минут за десять. Очень, блять, мило было бы, если бы да кабы. Настал день "С". В одиннадцать часов меня ждёт собеседование. Я встала пораньше, вернее, подскочила в пять утра, испугавшись, что проспала. Хотела повторить пройденное, но решила не ворошить тщательно уложенные в голове знания. Приняла душ, понервничала, высушила голову, понервничала, позавтракала, понервничала, собралась, понервничала. Почему среди кучи принимаемых мной таблеток нет никакого успокоительного, ну в самом деле! Меня пригласили первой. Папа, рекрутер и увольняющаяся секретарь должны были решить, подхожу я или нет. Естественно, папа за меня, но мы родственники, это не скрывается, так что на его голос рассчитывать было бы глупо. Правда, меня уже успели облить презрением две другие кандидатки, так что я была настроена решительно. Вопросы были не слишком сложными, касались самых основ делопроизводства, работы в офисных программах и кое-каких типичных этических ситуаций. В конце мне стандартно пообещали позвонить, и я уехала. Страшно подумать — претендент на вакансию секретаря приезжает на собеседование на дорогущей иномарке с личным водителем. Сдерживая желание метаться по комнатам в ожидании звонка, я села писать конспект по психологии. Не выдержала, открыла записи, проверила, правильно ли я отвечала. Ну, вроде, да. Даже если не возьмут, хотя бы папу не посрамила. Когда мне в три часа позвонили и попросили девятнадцатого прийти с документами, чтобы с двадцатого выходить, я с трудом сдержала недоверчивость. Спокойно и вежливо поблагодарила, уточнила номер кабинета, мне сказали, что первые два дня со мной будет прежний секретарь, покажет и расскажет все детали. Нервно пометавшись по квартире, я села на диван в гостиной. С одной стороны, это был пиздец какой сложный этап. С другой, возникает ещё более сложный — сказать Егору. А сказать придется. Сегодня вечером или завтра. Нет, сегодня не смогу, ну нахер. Завтра, вот прямо в лицо скажу, что с двадцатого января выхожу на работу. Потому что я его не боюсь! Не боюсь-то не боюсь, это понятно, но усидеть на месте в день его приезда оказалось нереально сложно. Я садилась и за психологию, и по будущей работе читать что-нибудь, и за дневник, но получалось только все время поглядывать на дверь. Беситься же будет, блин. А если опять ударит? Почему-то сейчас больше волнует не сам факт удара, а то, что с возможным синяком будет стрёмно идти на работу.***
Пока этот период знакомства отца с миром и мира с отцом не кончится, я решил сидеть поближе к кошаку. Контролировать качество охраны на первых порах, затыкать дыры и следить, чтобы все было в порядке. Тут, дома, он наиболее уязвим, есть такие ебнутые, кто не постесняется в центре города устроить полномасштабный штурм с фейерверками и светомузыкой, такое надо сразу пресекать. Из Новосибирска Егор приехал в два раза более заебанный, чем уезжал туда. Кивнул охране, жёстко и сильно цапнул меня за руку в подобии рукопожатия, кинул чемодан в угол. — Отменить тебе все на завтра? — поинтересовался вечно шатающийся с ним Андрей, постукивая ручкой по раскрытому ежедневнику. — А там много? — отче наш прикрыл глаза и шевельнул ушами. И почему-то мне кажется, что он прислушивается к происходящему на втором этаже, хотя сам лично проверял, чтобы круговая звукоизоляция не пропускала даже выстрелы. С такими-то локаторами желание побыть дома в тишине кажется вполне естественным. — Коля хотел с тобой перетереть и та мать, которая вчера звонила, — ответил секретарь, присел на краешек стола. — Нахуй, — еле слышно выдохнул Егор, — я сплю по пять часов уже две недели, нахуй всех. А эту пришибленную на следующей неделе пригласи в ресторан, да так, чтобы там побольше народу было. Кстати, о пришибленных. Что-то давно не видно его ручную птичку. Конечно, он сказал, что запретил ей выходить, но я не помню, когда это она в последний раз была такой послушной. Она знает, что теперь, в статусе постоянной женщины отца, ее не будем слушаться разве что только мы, его приближенные? — Я пришлю тебе изменения в расписании, — кивнул Андрей, снял очки и сунул в нагрудный карман. Махнув ладонью, Егор спокойно поднялся на десяток ступеней, а за углом явственно рванул через одну, а то и через две. Соскучился кошак, понятное дело.***
Как бы напряжённо я ни ждала, он все равно застал меня врасплох. Тихо подкрался и обнял со спины, заставив подскочить на месте от неожиданности. А я, как на зло, в спальне оказалась, ходила за зарядкой. — Привет, птенчик, — нежно мурлыкнул альфа, потираясь носом о мою шею. Я замерла, потому что после прошлого отъезда он меня неслабо так грызанул, повторения не хотелось, — я так соскучился, ты не представляешь. А ты скучала по мне? — Мне... — ну, и где вся моя решимость? Ну же! — Мне нужно тебе кое-что сказать. Его руки поползли по животу вниз, и я вывернулась из объятий, повернулась к нему, вскинув руки, будто хотела остановить дикое животное. Будто, блять, его хоть что-то остановит. — Это испортит мне настроение? — распустив галстук, он бросил его под ноги. Я невольно попятилась, наткнулась на постамент с кроватью и с размаху плюхнулась на пятую точку, едва успела локти подставить. Боже мой, ну и что делать? Сейчас он опять... А если я скажу, и он сделает мне больно? Я не хочу, чтобы было больно. И нежность его мне тоже не нужна. Господи, как же я его ненавижу! — Ещё как, — честно призналась я, зачем-то отползая. Сама залезаю глубже на кровать, сама себя загоняю в эту ловушку. Но так хочется оказаться от него подальше. — Тогда давай лучше завтра, м? — застучали по полу небрежно сорванные запонки, я сглотнула, чтобы подавить жалобный скулеж. Бесполезно умолять, рыдать, отбиваться. — Ещё у меня завтра выходной, можем сходить куда-нибудь, хочешь? Я хочу только засыпать сегодня спокойно. Лучше опять одна. Не хочу больше мучиться. Хоть бы вырубиться... Сбросив рубашку, мужчина забрался на постель, легко прижал мои руки к матрасу, подхватил под лопатки, откидывая на спину, и я почувствовала себя пришпиленной бабочкой. Откинула голову назад и закрыла глаза, чтобы не видеть, не показывать слезы. Нужно просто перетерпеть, если я не буду особо сопротивляться, это быстро закончится. От влажного поцелуя в шею меня передёрнуло. Не хочу! Это мерзко, гадко, я не хочу! Не хочу! — Я устроилась на работу, — прошептала я, надеясь хоть так отвлечь его, хотя бы отсрочить эту пытку. Егор замер. Ухватил меня под затылок, поднимая голову, я открыла глаза. — Нет, — недоверчиво улыбнулся он, будто я пошутила. — Да, — даже кивнув для достоверности, я поджала губы. — Нет, — наклонив голову к плечу, альфа тихо засмеялся, — не устроилась. — Уже все решено, — слегка приврала я, потому что трудовой договор ещё не подписан, но ему это знать не обязательно. — Ничего не решено, пока я не дал добро, — мягко улыбнулся он, и мне стало ещё страшнее. Казалось, если он улыбнется чуть шире, покажутся острые клыки, и ими же он перегрызет-таки мне горло, обещание этого читалось в суровом взгляде, ужасно сочетающемся с милой внешностью и улыбкой, — а я не дам. Тебе что, нужны деньги? — Нет, — голос звучал как у загнанного в угол кролика, и я кашлянула, постаралась продолжить увереннее, — самореализация, знаешь, деятельность... — Тебе что, так сложно сказать "Егор, купи"? — в спокойном голосе начали проскальзывать стальные нотки. — Ну, скажи "котик, дай денежку", это же просто. Ну да, конечно. Что-нибудь еще более унизительное вообще существует? — Я не ради денег туда иду, — я рефлекторно вжалась сильнее в его руку, назад, пытаясь отстраниться, когда он ещё ближе наклонился, — ты же не ради денег отцом стал, да? — Не смей даже думать, что и почему я делаю! — зло прошипел Егор, я зажмурилась. — Радуйся, что ты со мной рядом, и будь послушной птичкой, разве это так трудно? Да чтоб меня кто-нибудь содержал, блять! — Ни у кого не хватит денег на твои непомерные амбиции, — полузадушенно пискнула я. Звучит по-дурацки, но, если уж начала, надо закончить. Ругаться — так до последнего. Я пойду работать, даже если он оторвёт мне ноги и другими концами вставит. — Действительно, — вдруг совершенно спокойно хмыкнул бандюк, встал, так резко убрав руку, что я не успела подставить локти и хряснулась на крылья, — я готов признать, что у тебя тоже есть амбиции, ладно. Что за работа? Приподнявшись на локтях, я пораженно на него уставилась. Хрена се поворот! Но то, что он стоит надо мной, скрестив руки на груди, слегка напрягает. Мужественный и угрожающий. — Секретарь, — все же ответила я. — Что-что? — развернув уши, он приподнял брови. — Секретарша? — Секретарь! — раздражённо поправила я. Всегда бесило это слово, как и тот смысл, что в него вкладывается. — Секретутка? — с издевательской ухмылкой уточнил альфа, я фыркнула и пнула его в колено. — Ладно, вижу, ты понимаешь разницу между нормальным работником и секретаршей. Разумеется, ты добровольно со своим начальником трахаться не будешь, — возмущённо приподнявшись, я открыла было рот, но он перебил: — Но где гарантия, что мне не придется потом его убивать за то, что он сам к тебе приставал? — А чего сразу он должен ко мне приставать? — проворчала я, не зная, стоит говорить, что я буду работать у отца, или лучше не впутывать его. Хотя я уже его впутала, блин, когда согласилась. — Ты, наверное, иногда забываешь, что являешься привлекательной молодой омегой, да? — ужасно похабно ухмыльнулся Егор. Нет, такое решительно нельзя терпеть! — Мой начальник не будет ко мне приставать ни при каких обстоятельствах, потому что это мой папа, — все же призналась я, отводя взгляд. — Теперь понятно, — страдальчески вздохнул Егор, и я поджала губы. Что, я, по его мнению, даже сидеть на звонки отвечать не гожусь, что ли? — я не в том смысле, что ты омежка, а в том, что у тебя ни опыта, ни мало-мальского образования в этой сфере, ни один уважающий себя рекрутер даже не глянул бы на твое резюме. Лихо он употребил название моего пола. Как синоним к слову "тупица", блять. Есть реально сообразительные омеги, пусть и редко встречаются, просто все мозги у них заняты еблей и потомством. — В общем, двадцатого я выхожу на работу, — пробормотала я, чувствуя себя неуютно под его взглядом сверху вниз. — Знаешь, я вот думаю, что такого хорошего могу получить, если разрешу, — вздохнув, он все же отвернулся, зашёл в свою гардеробную. "Если", блин... — это должно быть что-то не единоразовое, как и твоя работа, верно? — я села, подобрала под себя ноги и нервно сцепила пальцы. С меня хватит уже того, что, кажется, сегодня измываться надо мной не будут. Ну или хотя бы пока. — Вариантов немного, — продолжил альфа, появляясь уже в домашних штанах с футболкой в руках, — знаешь, какой самый крутой? — присев рядом, он взял меня за руки, поцеловал правое запястье. — Завтра мы с тобой вечером пойдем в хороший ресторан, ты наденешь красивое платье, вкусно поужинаем, — он ещё раз поцеловал в том же месте, — а потом, примерно в районе десерта, я сделаю тебе предложение, — поперхнувшись вдохом, я уставилась на него, — ты обрадуешься, скажешь мне "да", все поаплодируют, все будет прекрасно, — я замотала головой, — тогда никакой нахер работы. И вышел. Оставил меня сидеть и думать, сука. Я не хочу за него замуж. Я вообще не хочу замуж, но за него — тем более. Типа хочет поработить меня ещё и официально? Тогда он и после побегов сможет искать меня официально, как супруг, прости господи. И вообще, вот эти "отношения", этот перстень и клятвы — оно все временное. А брак уже штука постоянная. Конечно, развестись всегда можно, но... Да я ведь даже пожаловаться на него в полицию не смогу! И все будут его ещё больше жалеть, ишь, какой бедненький, жена у него ебнутая, а он, несчастный, терпит! Твою же мать! Я хочу эту работу! Ему не придется ничем жертвовать, чтобы получить свою долю в этом уговоре, потому что он хочет сделать предложение, если я откажусь, то ничего катастрофического не будет. А я должна пожертвовать остатками свободы и, если откажусь, потеряю очень, очень многое. Бесит! Я рывком встала, нашла его. Сидел в кабинете за ноутбуком и что-то печатал. — И когда ты хочешь свадьбу? — сквозь зубы спросила я, скрестив руки на груди. — О, нескоро, пока время не лучшее для таких масштабных трат, — откликнулся Егор, не отрываясь от дела, — это такое согласие? Ладно, может, ещё передумает. Ничего не ответив, я забрала свои тетради, ручки с маркерами и ушла в свою комнату. Там столик низенький, но будет нормально, если сесть на пол. Мне нужно отвлечься, блять. Стоило ожидать, что за длинную-длинную ночь мне-таки достанется. Егор напал на меня прямо в ванной, после душа. Отбиваясь, я снесла крыльями кучу флакончиков, поскользнулась и сама упала ему в руки. И потом, облапанная, облизанная, сидела одна на полу и пыталась собрать себя в кучу. Помогло только содрать корочки подсохшей крови с колен. Больно было ужасно, и я подтянула кровоточащие колени к груди, сгибая ноги и делая себе ещё больнее. Боль успокаивала, очищала голову. Доказывала, что это ещё мое тело, я чувствую его, могу сама с ним взаимодействовать. Сложно считать его своим, но пока что я в нём живу, и должна защищать его, глупое и неразумное, от мира. От Егора. Кормить вовремя, давать отдыхать, беречь. Не убивать его только потому, что оно сводит меня с ума своей безграничной похотью. Нужно потерпеть, просто потерпеть ещё немного. Кого я обманываю? Это никогда не кончится. Если он решил на мне жениться, это просто никогда не кончится. Поработаю, накоплю и уеду. Не знаю, куда, на крайний север, блять, в тайгу, в Индонезию! Нельзя так жить. Где-нибудь, далеко-далеко, я забуду его, как страшный сон, прощу свое тело за то, что оно поддается ему без конца. Отдается. Идёт против меня. Ненавижу.