A Chaos

У Коннора — синяки под глазами и усталый вид. На работу он всегда приходит в идеально выглаженных белых рубашках, дома ходит в огромных толстовках и футболках с метал-группами. Коннор всегда хочет спать и никогда не спит. Пьет кофе и энергетики, Гэвин осуждающе хмурится, но ничего не говорит — это не его дело. От Коннора у него программные сбои застилают глаза, цифровые мечты вливаются в пустоту спящего режима, и он не хочет просыпаться. Во всех смыслах. Гэвин не хочет просыпаться, становиться девиантом, он твердит себе, что машина, что ему плевать на Коннора и его подрагивающие от кофеина руки, широкие домашние футболки, неумение готовить, вьющиеся волосы. Коннор раздражает, Коннор везде, все говорят о нем, ветер несет его имя по шумным детройтским улицам, Гэвин видит его лицо каждый раз, когда закрывает глаза, оно выцарапано в каждой его гребаной программе. Коннор несправедливо идеальный на работе и удивительно неидеальный, человечный — дома, Гэвину хочется выучить, запомнить наизусть каждую его часть. Дома у Коннора легкий бардак, собака по имени Сумо, вещи младшего брата, который с ним не живет, и гитара. Гэвину нравится бездумно перебирать струны, придумывать мелодии. Коннору нравится слушать. Они не напарники. Напарника Коннора зовут Хэнк, модель AN800, новейший прототип Киберлайф. Просто Гэвин почему-то иногда оказывается у него дома, и это приятнее, чем ночевать в участке. Коннор, кажется, только рад. Гэвин не понимает. Программный сбой. У Коннора карие глаза, их оттенок теплый, уютный. И руки у Коннора тоже теплые, он улыбается мягко и будто неумело, искренне. Вне участка Коннор до боли настоящий, и что-то раздирает Гэвина изнутри — эти странные, неуместные, пугающе сильные программные ошибки. Диод горит неоновым красным все чаще, мигает солнечным желтым: Коннор только кажется простым, на самом деле понять его невероятно сложно даже для андроида. Особенно для андроида. Коннор невероятно человечный. А Гэвин должен оставаться машиной. (Но Гэвин не хочет.) Программный сбой. Ошибки мелькают перед глазами, почти привычные, но от этого не менее болезненные. Гэвин хотел бы… много, блять, чего, Коннор странный, холодный-теплый, одновременно отстраненный и близкий. Это сложно, Гэвин старается не называть эти сбои чувствами, слово «эмоции» звучит как самое страшное проклятие, приказ: не произносить. «Я влюблен в тебя»: не произносить. «Мне нравятся твои глаза»: не произносить. «Я хотел бы быть ближе к тебе»: не произносить. Не думать даже. Каждый программный сбой будто слегка царапает стену, ослабляет ее, это совсем не больно, но страшно. Гэвину страшно. Он не знает, что будет дальше. Когда AN800 пропадает, Коннор берет в напарники Гэвина. Гэвин мысленно матерится на всех известных ему языках, потому что это какой-то пиздец — все, что происходит. Гэвин знает, куда ушел Хэнк, но не говорит. Коннор пялится на деактивированных (мертвых) андроидов в архиве, включает и выключает некоторых, пытается что-то вытянуть из них. Гэвин стоит рядом и не делает ничего. Гэвин знает, где Иерихон, но не сообщает Коннору. Гэвин знает, потому что ему надо куда-то бежать, если он решится поцеловать Коннора. Но Коннор целует его первым. В самый разгар революции, когда девиантов ищут и уничтожают, Коннор прикасается губами к его губам, отстраняется и шепчет: — Прости. Не отвечай. Стена приказа горит перед ним алым адским пламенем, Гэвин рушит ее одним необдуманным, импульсивным движением — и целует Коннора в ответ. И мир рушится, когда Коннор обнимает его за плечи и почти всхлипывает. Стена лежит обломками у ног Гэвина. Гэвин просыпается.