Любовь во время зимы

      11 августа 2012 года, Асгард       Тор стремительными шагами летел по коридорам дворца, хмуро кивая встреченным по пути эйнхериям*. Кто-то чинно кивал в ответ, кто-то явно намеревался по-дружески перекинуться парой слов, но ему было совершенно некогда.       (*Эйнхерии — воины Асгарда.)       Он прибыл в Асгард еще вчера, сразу после разговора с Ником Фьюри, но встретивший у Радужных врат Хаймдалл предупредил, что Всеотец отправился в Ванахейм.       После последнего «Сна Одина» и недолгого правления Локи в Девяти мирах стало беспокойно. Даже среди самых лояльных к асгардцам ванов пошла смута, что уж говорить об остальных. А из-за того, что Тор был занят в Мидгарде, Одину пришлось со всем этим разбираться собственноручно.       Весь вечер Громовержец провел с матерью, памятуя о том, насколько ей тяжело было переносить вначале пропажу, а потом и предательство приемного сына. Что ни говори, а Локи она всегда любила как родного.       Фригга, со стойкостью бывалого воина выслушав историю Тора о произошедших в Мидгарде событиях, резко оборвала его, когда рассказ плавно перешел в нескончаемый поток возмущений и обвинений.       — Не позволяй ярости перерасти в нечто большее, — мягко, но весомо сказала она, ободряюще коснувшись руки сына. — Гнев затмевает разум, не оставляя места истине…       Тор поднялся, начав мерить шагами гостиную в покоях матери. Он не сомневался в верности ее слов, но не злиться не мог.       — Я не предполагал, что все так обернется, — успокоившись, выдохнул он. — И не думал, что поступки Локи поставят меня на перепутье…       Сомкнув губы в тонкую линию, Фригга смерила сына взволнованным взглядом.       — Быть может, что-то еще произошло? — спросила она достаточно требовательно, и Тор, вначале пожелавший скрыть разговор с Фьюри, не рискнул навлекать на себя ее гнев.       — Земляне планируют убить Локи, — ответил он, сжав руки в кулаки.       Мать никак не прокомментировала его слова, сохраняя на лице печальное, задумчивое выражение. Тор не мог даже предположить, сколько боли причинила ей эта новость, но та всегда умела держать лицо, даже перед самыми близкими.       — В конце концов, это не имеет никакого смысла! — прорычал Тор, зарывшись пальцами в волосы и снова стараясь успокоиться. — Он наверняка уже давно сбежал из Мидгарда!       Возможно, ему самому хотелось убедить себя в этом. Потому что, как бы ни повернулась ситуация, смерти брату он не желал. Локи совершил много ошибок и без всяких сомнений заслуживал наказания, но никак не казни. Каждый должен иметь шанс на искупление, но земляне явно не собирались его давать. Тор был о них иного мнения, впрочем, и винить их в жестокости было нельзя. Они лишь требовали одну-единственную жизнь за жизни тысяч людей, что, на самом деле, было достаточно справедливым.       — Он все еще там, — внезапно произнесла Фригга, встретившись с сыном взглядом.       Первые мгновения Тор смотрел на нее недоуменно, не понимая подобной уверенности, но потом он вспомнил.       — Ты ведь снова гадала, не так ли? — спросил он обеспокоенно.       На его памяти мать довольно редко раскладывала руны, вырезанные на плашках, сделанных из покрытой черным лаком кости. Она зорко следила, чтобы никто не трогал их, но и сама нечасто к ним прикасалась. По словам самой Фригги, руны не любят, когда их тревожат пустыми вопросами, поэтому она гадала только тогда, когда чувствовала в этом острую необходимость.       Для самого Тора вся эта мистика была темным лесом, он не особо доверял предсказаниям и пророчествам, но в слова матери верил, поскольку она сама ни разу не ошибалась. Своими гаданиями Фригга не раз спасала Одина и сыновей от многих опасностей, в которые те лезли очертя голову.       — Он остался в Мидгарде и будет там еще какое-то время, — продолжила женщина, подтвердив догадку Тора лишь кивком головы. — Людям по силе отыскать его, но я уверена, что для всех это закончится плохо… Особенно если ты не вмешаешься.       — И что же делать? — нахмурился он. — Что еще тебе сказали руны?       Поднявшись, Фригга подошла к сыну и взяла его большие, мозолистые руки в свои маленькие, мягкие ладони. Невзирая на невеселую тему разговора, Тор вымученно улыбнулся, ощутив всколыхнувшуюся в душе нежность и сыновью любовь.       — Что все зависит от тебя, — ответив ему улыбкой, сказала Фригга, но тут же помрачнела: — Что бы ни случилось, не дай им отыскать его…       Тор едва не задохнулся от удивления, смешанного с возмущением, но мать не дала ему выразить это словами, мгновенно перебив:       — …по крайней мере, до полнолуния, — она помолчала, по всей видимости вспоминая детали расклада.       — И что же будет потом? — уточнил Тор, так ничего и не дождавшись, но Фригга замотала головой.       — Я не провидица, чтобы рассказывать о будущем, словно оно уже произошло, — она явно была недовольна собой. — Одно знаю точно — пока Локи прячется и не может покинуть своего убежища. Но скоро все может поменяться, и тогда он будет потерян для всех…       «И для меня…» — слышалось в голосе Фригги, и Тор легко прижал ее к груди, даря свою поддержку и получая в ответ необходимое ему умиротворение. Здесь, в объятиях матери, ему, как и в детстве, показалось, что все трудности разрешимы…       — Эй, Тор! — громкий окрик выдернул из воспоминаний. Он обернулся к окликнувшему его эйнхерию.       Присмотревшись, Тор узнал в стражнике Эйнара, одного из старых знакомых, и ему нехотя пришлось остановиться, чтобы уделить тому некоторое время и не обидеть безразличием. Парень, лет на сто–сто пятьдесят младше него самого, был для Тора достаточно неплохим товарищем по оружию в различных вылазках и сражениях.       В голове мелькнула мысль, что многие стражники, особенно те, кто работал непосредственно во дворце, относились к нему панибратски, абсолютно забывая, что он — их будущий царь. И в этом не было ничего странного, ведь Громовержец, признаться, сам себя так поставил. С самой юности, с первых боевых вылазок он, по сути, вел себя как один из них, как самый обычный воин.       Вначале все дело было в том, что по мастерству Тор уступал простым солдатам. Он уважал силу и оттого старался слушать (насколько это вообще было применимо к достаточно взбалмошному и самовлюбленному юноше) команды и советы заслуженных экспертов, а также дружить с другими новичками, постигавшими азы военного искусства. А после столетий близкого дружеского общения менять что-либо казалось глупым.       Да и сам Тор, признаться, лишь в последний год окончательно осознал свою будущую судьбу. Прежде все это представлялось чем-то далеким, практически несбыточным, к тому же к самому царствованию он относился крайне инфантильно, мечтая делать только то, что ему самому хотелось.       Наказание Одина, жестокое и обидное, заставило Тора раскрыть глаза и увидеть то, о чем веками ему твердил отец. Отправив сына в ссылку в Мидгард, Всеотец показал, что любая жизнь, даже такая короткая, как у местных жителей, бесценна и что глупо втравливать мир в войну, даже если кажется, что дело того стоит. Ему доходчиво объяснили, что власть — это в первую очередь ответственность, и теперь мужчина не был уверен, что готов взвалить на свои плечи подобную ношу.       О том, что рано или поздно это все-таки придется сделать, думать не хотелось. Даже асгардцы смертны, и когда-нибудь Один уйдет на покой, а Тору так или иначе придется возложить корону на свою голову. Ведь больше некому. Теперь-то точно…       Раньше он чувствовал где-то поблизости крепкое плечо брата и считал, что в случае невзгод и проблем сможет на него положиться. Но знакомый и такой родной Локи показал себя с абсолютно неизвестной стороны, вонзив Тору нож в спину. И сейчас Громовержец пытался понять, так ли хорошо он знал брата или только пытался себя в этом убедить, считая маску истиной…       — Тор! — очередной окрик Эйнара заставил Тора снова вернуться в реальность, вспыхнув от стыда.       События последнего года, начиная с собственного изгнания и заканчивая битвой за Нью-Йорк, заставляли Громовержца размышлять слишком о многом, к чему он никогда не был особо привычен. Нет, дураком Тор не был, но, если начистоту, все эти столетия он жил на легкую ногу, особо не задумываясь ни о своих действиях, ни о последствиях, к которым они непременно приводили. Да что уж тут говорить, если он до недавнего времени, как сопливый юнец, велся «на слабо» и иные подначки.       Взять хоть ту историю с вылазкой в Ётунхейм: Тору было плевать и на малознакомую местность, и на явно превосходящие силы противника — он полез в драку сломя голову, хотя им благородно дали позволение уйти. И все из-за обидного, насмешливого слова, брошенного Лафеем вдогонку…       А ведь в той схватке Тор лишь чудом не потерял друга, Фандрала пришлось оттаскивать едва ли не на руках. Да и все они могли бы сложить там свои головы, если бы не вовремя подоспевший Один…       И снова его понесло. Тор встряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на собеседнике и его словах.       — Я говорю, — любезно повторил Эйнар, — что Один вернулся и ждет тебя у себя.       Своевременная новость, особенно с учетом того, что Тор со всех ног спешил к всеведущему Хаймдаллу, чтобы узнать у него, надолго ли занят отец и нет ли смысла самому отправиться в Ванахейм, чтобы поговорить с родителем там.       Благодарно хлопнув Эйнара по спине, отчего мужчина заметно покачнулся, едва устояв на ногах, Тор направился в тронный зал, пытаясь настроиться на непростой разговор.       Один оказался не один. Всеотец, крепкой рукой сжимая копье, откинулся на подлокотник громоздкого, золоченого трона и не слишком довольно слушал, что ему говорил скрытый за колонной собеседник. Бросив беглый взгляд на отца, Тор внезапно осознал, что Фригга — не единственная, кто сильно переживала предательство Локи. Но если ей как женщине было нестыдно показывать свои чувства, то Один был явно лишен подобной привилегии.       Но это не значило, что он ничего не ощущал. Внимательный взгляд мог разглядеть прибавившееся число морщин у глаза и на лбу, а также заметить напряжение в, казалось бы, расслабленной позе. Даже густая борода и длинные волосы были еще более седыми, чем прежде. Будто за этот год Всеотец начал стареть с привычной для простых смертных скоростью.       И пусть Один выглядел по-прежнему внушительно и грозно, Тор внутренним чутьем догадывался, что царь стал слабей. Да и сам Громовержец чувствовал нечто подобное, словно из сердца вырвали целый клок. И во всем виноват сам Тор…       Не дав разрастись нахлынувшему самобичеванию, он пересек тронный зал под неотрывным взглядом отца. И только подойдя к самому подножию трона и скосив взгляд, Тор увидел, что Один разговаривал с Ньёрдом.       Мужчина, выглядевший довольно молодо для своих лет (а был он раза в три старше Тора), лениво подпирал спиной ближайшую к трону колонну. Его достаточно длинные, темные волосы, собранные в низкий то ли хвост, то ли косу, отливали рыжим без намека на седину. Вытянутое лицо было гладко выбритым, а у чуть роскосых, как у всех ванов, глаз — ни единой морщинки.       Собственно, глаза — единственное, что говорило о происхождении Ньёрда. Одет он был по современной асгардской моде, причем достаточно богато. А чего еще было ждать от практически друга Одина и, можно сказать, еще одного негласного члена царской семьи?       — Я думаю, мы договорились, — бросил Один в сторону Ньёрда, как бы намекая на завершение диалога, и тот слегка улыбнулся.       — Несомненно, мой царь, — чинно кивнул мужчина, и на какое-то мгновение Тор увидел в его улыбке что-то неприятное. Но ему определенно показалось, не хватало теперь, как параноику, во всем искать подвох. Надо же хоть кому-то доверять, тем более самым близким.       «Вот только один близкий уже воткнул тебе нож в спину», — голосом Локи прозвучала в голове мысль, но Тор раздраженно от нее отмахнулся.       — Как дела в Ванахейме, отец? — поинтересовался он, когда за Ньёрдом закрылись массивные двери.       — Пока никак, сын, — хмуро отмахнулся Один, внимательно разглядывая его, словно пытаясь проникнуть в мысли. Хотя, на деле, он наверняка просто хотел удостовериться, что с ним все в порядке. — Меня больше интересует то, что происходит в Мидгарде. И я жажду услышать полноценный доклад, поскольку даже Хаймдалл не способен увидеть всех деталей издалека.       И Тору пришлось пересказывать события, произошедшие с ним за последние дни. Особенно тяжело дался разговор с Фьюри, но в этот раз мысли умолчать даже не возникло. Именно Всеотец был вправе решать судьбу своего хоть и приемного, но сына.       От услышанного Один помрачнел еще больше.       — Жители Мидгарда совсем забыли, кому обязаны своими жизнями, — недовольно проговорил он после длительный паузы. — Возможно, я был неправ, запретив асгардцам посещать его. Быть может, тогда смертные бы помнили свое место…       Закусив губу, Тор едва удержался от того, чтобы возразить. Да, раньше он считал так же, но, узнав землян ближе, сумел разглядеть в них много хорошего. «Мстители», Селвиг, Дарси, Джейн… они открыли Тору глаза, и сейчас слышать подобное пренебрежение было почти физически больно. Тем более от родного отца, который ранее казался самым справедливым, честным и милосердным.       — Мы дали им свободу, возможность самим выбирать свой путь, — продолжил философствовать Один. — А теперь они сочли, что могут решать за нас, что нам делать и как карать преступников.       Слова о том, что Асгард начал первым, сослав в Мидгард его, Тора, так и просились с языка, но он все же промолчал.       — Мне тоже это не по нутру, — отметил Тор. — Но нам негоже злиться на них лишь за то, что они требуют справедливого суда, отец.       — Ни о каком справедливом суде нет и речи, лишь о самосуде! — отрезал Один сурово, ударив кулаком о подлокотник. — Локи — асгардец, и лишь я вправе решать его судьбу!       Здесь возразить было нечем, тем более Тор здраво полагал, что под натиском Фригги Один заменит полагавшийся Локи смертный приговор тюремным заключением. Но вот та обертка, в которую Всеотец завернул свои соображения на этот счет, Громовержцу решительно не нравилась.       — Но это все пустое, Локи наверняка уже далеко от Мидгарда и остальных Девяти миров, — немного подумав, сказал Один.       — Матушка утверждает, что он все еще там, — вспомнив разговор с Фриггой, предупредил Тор.       Достаточно скоро в глазах Всеотца мелькнуло осознание.       — Гадала, значит, — пробормотал он, обдумывая новость. — И что еще она сказала?       Пересказав отцу и вчерашний разговор, Тор по его напряженному взгляду предположил, чем все это обернется для него самого. Скорее всего, пошлют лично разбираться с ситуацией.       — Ты отправишься в Мидгард, — ожидаемо приказал Один, и Тор слегка кивнул, соглашаясь. — Нам не выгодно обострять отношения с землянами, они пусть и смертны, но за тысячу лет, что мы не вмешивались в их жизнь, стали много опаснее. Я был против войны тогда — против нее и сейчас. Тебя же они знают и имели возможность оценить твою помощь в победе над Читаури.       Неприятный осадок, возникший в самом начале разговора, постепенно пропадал, и Тор позволил себе намек на улыбку, но мелькнувшая мысль заставила помрачнеть.       — Я не позволю Локи в очередной раз скрыться, отец, — уверенно сказал он, однако подобной уверенности внутренне не ощущая.       Пусть Тор был сильнее, извечное противостояние с братом шло с попеременным успехом, поскольку Локи брал хитростью. Тем более сейчас, когда он не был скован какими бы то ни было моральными соображениями, предполагаемый исход встречи предугадать было практически невозможно.       — Зови меня, как что-либо прояснится, — Один, по всей видимости, почувствовал неуверенность сына. — Возможно, пора снова налаживать контакты с Мидгардом.       Задумчивый вид отца дал Тору понять, что ничто теперь не будет так как прежде…