Любовь во время зимы

      19 сентября 2012 года, Асгард       Гермиона устало потерла глаза, отложив от себя писчие принадлежности. Она сидела здесь уже несколько часов и знала, что еще немного — и ее примутся искать. И хорошо, если это будет всего лишь Лив, служанка, приставленная к ней еще в первый день, а ведь отправиться на поиски могла и сама Фригга.       Признаться, Гермиона была удивлена такой заботой и первое время ждала какого-нибудь подвоха, но его просто не было. Узнав, что ближайшие пару месяцев ей предстоит провести здесь, в Асгарде, Грейнджер ожидала чего угодно, даже оказаться в соседней с Локи камере, но уж чего она точно не предполагала, так это что ее поселят в просторных, светлых покоях и примут как дорогую гостью.       Сами покои поражали размерами. Нет, конечно, до комнат Фригги, в которых убрался бы весь дом Гермионы, им было очень далеко, но и маленькими их назвать не поворачивался язык.       Просторная, светлая гостиная, напоминавшая убранством гостиную самой Фригги; широкий балкон, с которого открывался ошеломительный вид на город и раскрывшуюся за ним звездную Бездну; уютная спальня, достойная самой настоящей принцессы; шикарная ванная комната с купелью, напоминавшей небольшой бассейн… Гермиона чувствовала стыд и смущение, будто это все было дано ей в кредит, и расплата вряд ли придется по нутру. Она даже пыталась убедить царицу в неуместности подобного отношения, но та оказалась на удивление тверда в своем намерении сделать существование Гермионы как можно более комфортным.       — Мать моего будущего внука не будет ютиться в каморке для слуг, — мягко, но решительно отрезала Фригга. — Ты моя гостья, и пока это так — никто не в праве сказать хоть слово против.       Это было как никогда кстати, потому что пока Гермиона в сопровождении Фригги и двух ее служанок впервые шла к отведенным ей комнатам, она то и дело ловила на себе высокомерные, презрительные взгляды попадавшихся на пути стражников, придворных дам и кавалеров. Что и говорить, даже прислуга смотрела на Грейнджер, будто на пыль под ногами, словно на ней было написано, что она всего лишь смертная.       Хотя, чему удивляться… В старой, широкой рубашке, потертых, заношенных джинсах, с растрепавшейся косой Гермиона чувствовала себя среди здешнего великолепия настоящей одяжкой, и оттого было немного неловко. Потому, когда Фригга предложила Гермионе несколько своих старых платьев, которые она носила в своей юности, Грейнджер не стала отказываться. Два зеленых, одно светло-голубое, одно нежно-персиковое, одно лиловое и одно насыщенно-синее… Изящный, но довольно скромный и свободный крой, вышитые дорогими нитями узоры — платья по местным меркам были простыми и предназначались для того, чтобы носить их каждый день, но, признаться, Гермиона бы не постеснялась надеть каждое на прием хоть в Министерстве, хоть в любом из мэноров. Да и ткани… Шелк, бархат, шифон — все было в таком состоянии, будто шилось только вчера. И не скажешь, что нарядам три тысячи лет.       Гермиона ощущала себя принцессой из сказки — каждое утро ее будила Лив. И пусть девушка должна была, скорее всего, не только упростить пребывание Гермионы во дворце, но и надзирать за ней, чтобы гостья не сунулась туда, куда не следует, Грейнджер не имела ничего против. Лив была скромной и молчаливой, и, кроме того, она единственная из многих не воротила нос от смертной. Напротив, она старалась быть милой и услужливой и своей легкой застенчивой улыбкой располагала к себе.       Лив помогала Гермионе облачаться в платье и всего за пятнадцать минут при помощи магии и ловкости рук сооружала из непослушных гермиониных кудрей затейливую красивую прическу наподобие той, что ей наколдовал Локи на прием в Министерстве.       — Царица ожидает вас в столовой, миледи, — говорила Лив, потупив взгляд.       Гермиона каждый раз с трудом удерживалась, чтобы не закатить глаза — она постоянно повторяла, чтобы девушка не называла ее «миледи», но та упорно продолжала настаивать, что таков был приказ Фригги.       Приведя себя в порядок, Грейнджер спускалась в малую столовую, предназначенную лишь для царской семьи, где завтракала в компании практически одной Фригги. Царь был занят делами и завтракал намного раньше, а Тор обычно в это время был уже в Ванахейме, где наводил порядок, борясь, как ей говорили, с разбойниками.       Первые пару дней после завтрака царица лично знакомила Гермиону с дворцом, повсюду таская ее за собой. Быть может, так Фригга рассчитывала не спускать с Грейнджер глаз, или же, напротив, просто желала познакомиться поближе. В любом случае, Гермиона не находила причин сопротивляться.       К тому же было крайне интересно наблюдать, как царица вела свои дела. Пока Один был всецело занят внешней политикой, регулируя разногласия, возникшие в Девяти мирах за последние два года, Фригга от его имени рулила политикой внутренней. Она принимала просителей и представляла собой суд высшей инстанции, разбирая самые сложные дела.       Если вначале Гермиона слегка сомневалась в мотивах царицы, в ее доброте и отзывчивости, полагая, что все это было лишь театром, чтобы глупая смертная раскололась и раскрыла все свои секреты, то после пары дней наблюдений за Фриггой в приемной зале Грейнджер поняла, что в корне ошибалась.       Фригга не играла. Она и правда была мягкой, доброй и отзывчивой, но при этом в ней был определенный стальной стержень, не дававший ее сломать. Она выносила справедливые и разумные решения, была рассудительной и честной. Если бы каждый, кто добирался до власти, вел себя подобным образом, в мире бы наступили покой и благоденствие. Самая настоящая утопия.       В Асгарде царицу любили и уважали, это практически витало в воздухе, и Гермиона не могла не проникнуться подобными чувствами. Фригга излучала внутреннее тепло и свет, и в этих лучах хотелось греться.       И все бы было хорошо, если бы Грейнджер могла пересекаться только с одной лишь Фриггой…       После обеда Гермиона в сопровождении царицы и, что нередко, ее придворных дам, прогуливалась по дворцовому парку, беседуя о многом. Фригга могла ответить практически на любой вопрос о жизни своего народа, который Грейнджер решалась ей задать в присутствии фрейлин, а Гермиона с радостью впитывала любую доступную ей информацию. Картина Девяти миров, обрисованная Локи, обретала глубину и яркость.       Пару раз вся компания выходила в город под надежной охраной целой дюжины стражников, и Гермиона неустанно крутила головой, стараясь впитать в себя быт и нравы местного населения. Это было так интересно! Особенно с учетом того, что жители города практически не обращали на нее никакого внимания — ну, подумаешь, очередная фрейлина царицы. Все внимание постоянно было приковано к самой Фригге, ей выказывали уважение, кланялись и почитали. Если они выходили на рынок, то местные торговцы считали за честь, если царица принимала их многочисленные дары, а она практически всегда принимала их с теплой материнской улыбкой. И здесь в ее компании Гермионе было очень уютно, но…       Рядом с Фриггой приходилось очень внимательно следить за своими словами и действиями, помнить об этикете и манерах, потому что она никогда не бывала одна. И если сама царица представляла собой самый настоящий идеал человеколюбия, справедливости и толерантности, то о ее «фрейлинах» такого сказать было нельзя.       Около Фригги ежеминутно крутилось пять-шесть знатных дам и целая стая служанок, но тех вообще можно было не считать, поскольку им было положено прикидываться мебелью и не отсвечивать. Придворные же дамы то и дело менялись, хотя четверо из них появлялись чаще всего, и Гермиона, тоже ставшая, в своем роде, фрейлиной царицы, удосужилась запомнить их имена. К тому же именно эта четверка не проявляла к ней открытой враждебности.       Первой Грейнджер запомнила Сигюн, и то только из-за того, что на Земле она считалась едва ли не женой Локи. Но, как оказалось, принца с тихой и застенчивой девушкой вообще мало что связывало.       Вначале Сигюн из-за своей застенчивости не стремилась общаться с внезапно появившейся в Асгарде смертной, но довольно быстро оттаяла и в итоге даже не постеснялась поведать Гермионе историю того мифа про брак с принцем.       Когда-то, еще когда асгардцам не было запрещено спускаться на Землю, Сигюн в Ванахейме похитили разбойники, надеясь получить выкуп за дочь знатного вельможи. Тор и Локи вызволили ее из плена, и девушка почти два столетия была безответно влюблена в младшего принца. Но тот не спешил отвечать взаимностью, и со временем любовь перегорела. Скромную и тихую Сигюн же выдали замуж. Звучало не совсем ободряюще, но девушка уверяла, что счастлива в браке, и, кстати, тоже была беременна.       Это был ее первый ребенок, несмотря на то, что Сигюн разменяла второе тысячелетие. Здесь, невзирая на культ детей и проблемы с зачатием, было моветоном беременеть до достижения тысячелетнего возраста.       Сигюн чем-то напоминала Гермионе Луну Скамандер своей мягкостью, незлобивостью и тихим, мечтательным голосом. У нее, как и у Луны, были светлые, почти белые волосы, большие светло-серые глаза и хрупкая, тоненькая фигура. Сигюн была одной из самых низких асгардок, что Грейнджер довелось увидеть, — она оказалась выше Гермионы всего на полголовы.       Также неплохо запомнилась яркая, экспрессивная Ингрид. Эта рыжеволосая толстушка-хохотушка заражала всех своим оптимизмом, но, несмотря на то, что относилась к Гермионе довольно лояльно, была слишком шумной, разговорчивой и настырной, из-за чего Грейнджер не могла выносить продолжительных бесед с ней. Ей было почти две тысячи лет, но выглядела Ингрид лет на двадцать пять и была достаточно полной, но, невзирая на это, казалась очаровательной со своей копной медно-рыжих кудрей, яркими янтарными глазами и милыми ямочками на щеках.       Гермиона не переставала удивляться внешности асгардцев. Например, две двадцатилетние на вид подружки, прогуливавшиеся в дворцовом саду, могли оказаться матерью и дочерью. А все из-за того, что асгардские дети довольно быстро по местным меркам взрослели и к сорока-пятидесяти годам выглядели лет на семнадцать. Следующие три тысячи лет считались «зрелостью», и только после трех с половиной тысяч лет появлялись первые признаки старения.       Но удивляло не только и не столько это, сколько то, что Грейнджер за почти три недели в Асгарде ни разу не видела несимпатичных людей. Боги, одним словом. На их фоне Грейнджер чувствовала себя гадким утенком.       Третья фрейлина царицы сильнее всех выделялась своей экзотической красотой. Фрейя была высокой, но при этом не худой, а вполне фигуристой и изгибами тела пленяла внимание окружавших ее мужчин. Волосы цвета золота были настолько пышными и длинными, что две косы, в которые они были чаще всего убраны, спадали до самых икр и были толщиной с кулак. На кукольном лице особо выделялись большие синие миндалевидные глаза, обрамленные пышными ресницами, и пухлые алые губы, над которыми в уголке кокетливо уместилась маленькая, темная родинка.       По поведению Фрейя часто напоминала Фриггу — она была мягкой, нежной и отзывчивой, но если для царицы подобное было естественным, то в исполнении принцессы Ванахейма это выглядело слегка нарочитым. Будто смотришь старый диснеевский мультик и ждешь, что его героиня вот-вот запоет какую-нибудь жизнеутверждающую песенку.       Фрейя представляла собой неоднозначную персону. С одной стороны, она была веселой, нежной и ласковой, и при Гермионе ее не раз характеризовали как верную, добрую и заботливую принцессу, с другой — с этим образом никак не вязалась та история с четыремя гномами и золотым ожерельем, после которой девушку бросил жених. Да и то, что она была валькирией, но ушла из рядов дев-воительниц незадолго до их массовой гибели, было как-то… непонятно.       Она, вроде, относилась к Гермионе достаточно дружелюбно и даже интересовалась, как живет сейчас Мидгард, но Грейнджер нутром ощущала напряжение и отторжение. Не то чтобы она никогда не ошибалась в людях, но сам факт напрягал.       Чаще всего с Фриггой можно было увидеть Хельгу, ее лучшую подругу. Суровая, чопорная дама была слишком молчаливой и замкнутой и общалась в основном только с царицей, попросту игнорируя остальных. Она и внешне, и по характеру больше напоминала Минерву МакГонагалл — высокая, сухопарая дама лет пятидесяти на вид, с острым носом, вечно поджатыми губами и сведенными бровями. Из всех фрейлин у нее были самые строгие прически, самые темные, закрытые платья и самые сдержанные манеры. Хельга, даже если и была недовольна присутствием смертной, то неплохо это скрывала, попросту игнорируя ее присутствие.       После продолжительных прогулок, из-за которых у Гермионы часто отваливались ноги и ломило спину, все возвращались во дворец. Оставшееся до ужина время считалось свободным, и Грейнджер могла побыть наедине с собой, она, наконец, могла записывать и систематизировать полученные знания. На Земле этим записям не будет цены — тот же Отдел Тайн с руками их оторвет.       Сам ужин напоминал, скорее, пир для всего города. Каждый вечер на нем присутствовало от ста до пятисот человек, и здесь было очень много еды, выпивки, танцев и фривольностей. Гермионе было дико видеть, как подвыпившие гости тискали служанок, засовывая руки им за корсаж платья или под подол, и многие даже были не против, глупо хихикая и уворачиваясь. Но Гермиона, пусть ей и было слегка мерзко лицезреть такое дикое поведение, давно разучилась лезть со своими устоями в чужой монастырь. Никто не мог покинуть зал, пока там находилась царская чета, и Гермионе приходилось ждать, наблюдая за всеобщим весельем.       А праздновать было что. Тор с армией Асгарда вполне успешно наводил порядок в Ванахейме, где на самом-то деле не было никаких разбойников — главными противниками наследного принца были мятежники, выступавшие против власти Асгарда. Отношения между ассами и ванами всегда оставляли желать лучшего, вторые постоянно были чем-то недовольны, и при любом малейшем случае, едва чувствуя ослабление Асгарда, Ванахейм восставал. И их не останавливало даже то, что у ассов в плену находился Ньёрд, последний представитель их царской семьи.       Забавнее всего было то, как происходило это наведение порядка: рано утром Тор с отрядом при помощи Радужного моста отправлялся к заранее известному убежищу мятежников, «зачищал» его, беря несколько военнопленных, и с ними возвращался в Асгард к ужину. За вечер и ночь совместными усилиями палачей, допрашивавших пленных, и Хаймдалла, использовавшего свой всевидящий взор, отыскивалось новое убежище, чтобы утром Тор с отрядом мог туда отправиться.       Гермиона восхищалась подобному ведению войны. Такой артефакт, как Радужный мост, давал огромный простор для действий…       За это время Грейнджер неплохо сдружилась с Тором и его друзьями. Громовержец сам стремился общаться с матерью своего будущего племянника, и в свое свободное время, за ужином, он обычно подсаживался к Гермионе, скромно сидевшей в стороне, и заводил легкий, ни к чему не обязывающий разговор.       И Грейнджер была рада такому общению, она быстро перестала опасаться принца, особенно после того, как он с легкостью согласился доставить письмо её родителям, чтобы те не сильно беспокоились о пропаже дочери.       С Тором, как ни странно, было очень легко найти общий язык. Он мог рассказывать интересные истории о собравшихся здесь людях, о себе и своих друзьях. Так же просто Гермионе было только с Гарри, да и Тор чем-то отдаленно напоминал ее лучшего друга. Дело было не во внешности, все же асгардец находился несколько на другом уровне, а в характере — Тор был таким же простым, невзирая на свое высокое положение. Он не смотрел на Гермиону свысока, был веселым и добродушным, с забавным чувством юмора. Грейнджер как никогда прежде была рада, что первое впечатление, которое она составила о нем, являлось ошибочным.       По словам и рассказам его друзей, которые постоянно крутились рядом с принцем, Тор и правда был таким — веселым и добрым, но самоуверенным и инфантильным воякой. Однако Гермиона видела, что сейчас все было не совсем так.       Недолгое изгнание изменило его, заставило Громовержца пересмотреть свои взгляды на жизнь, и если раньше, по чужим рассказам, можно было предположить, что Тор стал бы никудышным правителем, то теперь Гермионе казалось, что из этого волевого, справедливого и милосердного мужчины мог бы получиться хороший царь.       Еще она не могла не заметить затаенную грусть в его глазах. Часто Тор бывал задумчив и будто погружен в себя, он быстро покидал пир, как только выдавалась такая возможность, и куда-то уходил, не беря с собой даже друзей.       С этими самыми друзьями Гермиона тоже неплохо сошлась и отметила, что те сильно напоминали ей Мародеров. Фандрал и Вольштагг были веселыми и общительными, они постоянно шутили и смеялись друг над другом и окружающими, и больше всего походили на Джеймса Поттера и Сириуса Блэка, таких, какими их описывал Гарри и другие знакомые.       Огуна можно было сравнить с Ремусом Люпином — тихий, малозаметный мужчина, старающийся не сильно привлекать к себе чужое внимание. Он, как и оборотень, видимо, считал, что не заслуживает находиться в этой компании, но друзья сами держали его рядом с собой. Раньше для них это было интересно — общаться с ваном, фактически военнопленным, когда с Ванахеймом шла война. Они как-то сами рассказали об этом, гордясь тем, что поддержали чужака и приняли его в свою команду.       Сиф же вряд ли можно было сравнивать с Петтигрю, она не была трусливой, бесчестной подхалимкой, каким в своей компании был Хвост. Единственное, что их роднило, — то, что они оба сами по себе совсем не годились быть среди своих друзей, они не вписывались в общую канву, и обоим приходилось «догонять», сильно стараться, чтобы соответствовать. Питер очень выбивался из числа Мародеров, ему приходилось подлизываться и угождать, быть для них «шестеркой», Сиф же тоже было несладко — ей надо было подстраиваться, быть мужественной и сильной, «своим парнем», а также постоянно доказывать, что она достойна быть среди них. Другой вопрос, зачем ей это было нужно, и, кажется, у Гермионы были определенные предположения на этот счет…       Кстати, именно с Сиф у Грейнджер отношения таки не сложились. Девушка демонстративно не желала общаться и была настроена по отношению к смертной крайне негативно. Гермиону это, мягко говоря, напрягало, но Тор уверял, что Сиф — надежный товарищ, которому в бою можно подставить спину. И он, похоже, не видел, как перекосило Сиф, когда он это говорил. Видимо, не таких комплиментов ожидала она от принца…       Несмотря на множество событий, Гермионе было ужасно скучно, и если бы не библиотека, то она бы давно сошла с ума. Библиотека была одним из первых мест, куда они зашли с Фриггой на следующий же день, когда Гермиона оказалась в Асгарде, и именно тогда Грейнджер поняла, что пропала окончательно и бесповоротно.       Царица пришла выбрать несколько книг, чтобы Локи хоть чем-то мог занять себя в заточении, а Гермиона не находила в себе силы оторвать взгляд от полок, заставленных древними бесценными фолиантами.       Целую неделю она ходила в трансе, будто сомнамбула, борясь со страстным желанием на все два месяца окопаться среди книг, и ее останавливал лишь здравый смысл. Вряд ли простой смертной дозволят коснуться этих кладезей знаний, все же, несмотря на благоволение царицы, Гермиона была здесь хуже чем никем.       Но долго сопротивляться собственной страсти Грейнджер не смогла, и однажды она все же решилась обратиться к Фригге с просьбой, когда они остались наедине в царских комнатах.       — Прошу вас, Ваша Милость! — взмолилась Грейнджер, готовая, если нужно, и на колени встать — настолько ее захватила маниакальная жажда знаний.       Помнится, в первые годы в Хогвартсе Гермиона едва ли не ночевала в библиотеке, хватаясь практически за все, что попадалось ей на глаза. Так и здесь, ее подстегивала сама мысль, что никто из смертных не касался этих книг.       — Жаждешь знаний ради самих знаний, — сразу же поняла Фригга, снисходительно улыбнувшись и добавив с грустью в голосе: — Как мне это знакомо…       Не надо быть гением, чтобы догадаться, что говорила она не о себе. Ободряюще улыбнувшись, Гермиона присела рядом с Фриггой на диван и сжала ее ладони в своих.       — Он в детстве тоже был таким… — проговорила женщина немного отстраненно, будто погрузившись в себя. — Милый, добрый мальчик, готовый дневать и ночевать под окнами учителя Бенедикта… И лишь потом, много позже, возникла эта жажда власти. Когда же мы его упустили?..       — Где-то в глубине души он все тот же, я видела это…       По крайней мере, Гермионе очень хотелось в это верить. Потому что она не представляла, как можно было больше двух недель притворяться таким, каким Локи был у нее дома. Ведь он определенно не был властным, жестоким чудовищем, каким его считали здесь многие.       Фригга заглянула Гермионе в глаза с непередаваемой благодарностью и теплотой, и Грейнджер снова почувствовала себя неловко.       — Я позволю тебе посещать дворцовую библиотеку, — проговорила царица после недолгой паузы. — Но у меня будет ряд условий…       Ничего удивительного, Гермиона вообще не ожидала, что получит разрешение, и потому была согласна на все. К тому же условия были вполне логичными…       Во-первых, Фригга зачаровала Гермионе небольшой перстень, который следовало надеть на правую руку. Он слегка прижигал палец каждый раз, как Грейнджер тянула руку к запрещенным для пользования книгам, а в этот список входили многие зачарованные фолианты, потому что чаще всего использовали для работы магию читателя, и если для любого асгардца это было каплей в море, то Гермиона по неосторожности могла стать сквибом. Кроме того, некоторые книги были прокляты от любопытных, и здесь вообще можно было и жизни лишиться.       Во-вторых, Гермионе пришлось дать магическую клятву, что она не будет применять полученные знания во вред царской семье, что тоже казалось довольно логичным.       Ну, а в-третьих, Грейнджер пришлось пообещать, хорошо что без магии, что она не будет пропадать в библиотеке все время, а лишь по паре-тройке часов в сутки.       Правда, об этом неплохо заботились и Лив, и сама Фригга, то и дело отрывавшие Гермиону от чтения для прогулок и трапез. Но, если бы не они, то девушка бы с легкостью нарушила свое обещание, потому что просто не могла оторваться. И это несмотря на то, что из-за кольца Грейнджер не могла касаться более двух третей книг, но и дозволенного хватало, чтобы пропасть.       Зато теперь у Гермионы было хорошее место, чтобы прятаться. В библиотеке она спокойно могла побыть наедине с самой собой, не беспокоясь о манерах и чужих недовольных взглядах.       Так, проводя дни за чтением, Гермиона едва не пропустила свой день рождения. В Асгарде было сложно ориентироваться в датах, потому что здесь велось несколько иное летоисчисление и названия месяцев отличались, и Грейнджер вспомнила сегодня о празднике совершенно случайно. И расстроилась.       Больше двадцати лет в этот день с ней были ее друзья, которые поддерживали ее, заставляли забыть все проблемы и просто веселиться. Но сейчас Гермиона была совсем одна, и вряд ли кому-то здесь по-настоящему было до нее какое-то дело. Разве что Фригга интересовалась своей гостьей, но и она не всегда была рядом.       Сложив все свои бумаги в сумку, Гермиона поднялась и решила первой отправиться на обед, чтобы никому не было нужды ее вытаскивать. Самочувствие, вновь начавшее ухудшаться за последнюю пару недель, оставляло желать лучшего, да и настроение было порядком подпорчено мыслями о доме и семье. Вот уже три недели она никого не видела и беспокоилась о том, как там поживают ее родители и друзья. Она отправила им маленькую весточку с Тором, но не могла написать многого, да и никакое письмо не заменит живого общения.       О причинах своего самочувствия Гермиона могла только догадываться. Грейнджер прошерстила все доступные ей источники информации, но оказалось непросто систематизировать. Подобного ритуала, какой они провели с Локи, нигде не было — в большей степени он сам его разработал, и какие у него могли быть последствия, сложно было сказать.       Потому почти не прекращавшаяся головная боль, постоянная слабость и частые головокружения довольно сильно беспокоили Гермиону, вот только она не слишком-то доверяла местным целителям. Но и сама найти причины недомогания не смогла. Пока.       Оказалось, Гермиону уже ждала Лив, чтобы отвести ее к Фригге. Царица сидела в своей гостиной на диване, устремив взгляд в пустоту. Грейнджер знала такой ее взгляд — это значило, что она в данный момент общалась с сыном.       Фригге было запрещено спускаться в темницы к Локи, но она и здесь нашла выход, используя для разговоров свою астральную проекцию.       Признаться, в такие моменты Гермиона завидовала царице. Ей самой не хватало общения с Локи, не хватало его насмешливых улыбок, красочных рассказов, покровительственных, слегка надменных взглядов. Грейнджер даже не предполагала, что будет… скучать?       Мордред, это казалось чистым безумием! Кто бы мог подумать, что она за такое короткое время сумеет привязаться к малознакомому человеку…       Гермиона хотела увидеть его, объясниться, рассказать, что не хотела лезть на рожон, но все это было глупыми мечтами. Никто не допустит ее к пленнику из опасения, что она решится помочь ему сбежать.       — О чем задумалась, Гермиона? — голос Фригги вывел ее из оцепенения, заставив невольно вздрогнуть.       — Ни о чем, моя царица, — отмахнулась Грейнджер, грустно улыбнувшись. — Просто сегодня день моего рождения…       — Поздравляю тебя, дорогая, — ответила Фригга теплой улыбкой. Она поднялась с дивана и подошла к ней, взяв руки девушки в свои. — Даже мы, бессмертные, ценим каждый прожитый год и пируем, когда он подходит к концу.       — Спасибо, — скромно потупилась Гермиона, отводя взгляд.       Ей до сих пор было неловко подобное внимание со стороны царицы, Грейнджер казалось, что она слишком добра и что доброта эта была ничем не заслужена.       — Как он там? — спросила Грейнджер раньше, чем успела одернуть себя. Все же этот вопрос давно крутился у нее на языке.       Фригга долго, почти минуту разглядывала Гермиону, будто какую-то интересную букашку, но затем в ее взгляде появились знакомые золотистые огоньки, а губы расплылись в теплой улыбке.       — Неплохо для человека, обреченного провести вечность в темнице… — не без грусти ответила царица, но лицо ее по-прежнему выражало какую-то затаенную надежду. — Рада, что о нем хоть кто-то беспокоится, кроме меня.       — Я… — замялась Гермиона. Хотелось хоть как-то объяснить свой интерес, чтобы Фригга не… питала каких-то ложных надежд. А то по взгляду царицы можно было сказать, что ее сильно трогает отношение посторонних к ее приемному сыну. — Он мне жизнь спас, я не могу за него не переживать…       Женщина, к счастью, не стала комментировать или опровергать ее слова. Гермиона сама в себе не разобралась, и ей не хотелось, чтобы кто-либо еще в это лез, пусть даже это добрая и всепонимающая Фригга.       — Ты хотела бы с ним увидеться? — вдруг спросила царица, и Грейнджер в очередной раз стала искать в вопросе подвох.       Какое-то время она боролась между искушением увидеться с Локи и здравым опасением, что это какая-то проверка. Гермиона вообще не очень любила ситуации, в которых не было очевидно-правильного решения, а этот случай как раз таким и был.       Но если честно, она и правда хотела бы переговорить с Локи последний раз, все ему объяснить и попрощаться. И вряд ли Фригга вновь сделает ей такое предложение, потому Гермиона лишь согласно кивнула, чувствуя, как щеки поневоле заливает румянцем.       — Хорошо, — царица еще шире улыбнулась и потянула Грейнджер к дивану.       Усадив ее удобнее, Фригга присела рядом и вновь погрузилась в то подобное трансу состояние, но пробыла в нем буквально минуту и, вернувшись, коснулась пальцами висков Гермионы.       — Закрой глаза и ничего не бойся, — произнесла царица вкрадчиво. — Открывай только по моей команде. Не беспокойся, Локи сделает так, что твоего присутствия никто не увидит. Но постарайся ничего не трогать, а то связь оборвется и тебя выкинет назад. Если сама захочешь вернуться — только пожелай.       Гермиона послушно зажмурилась, подавив нервную дрожь. Пальцы Фригги были прохладными, и от их легкого прикосновения отступила головная боль, последнее время терзавшая ее едва ли не постоянно.       Внезапно Грейнджер ощутила, будто куда-то падает, как бывает, когда находишься в полудреме и вдруг проваливаешься куда-то вниз. Собственное тело почти не ощущалось, оно стало ватным и тяжелым, но в груди разрасталась приятная легкость, которая вырвала Гермиону из сдерживающих ее грузных оков.       — Открывай, — раздался откуда-то издалека голос Фригги, и Гермиона нерешительно, медленно раскрыла глаза.       Она оказалась в просторной светлой камере, две стены, пол и потолок которой были кипенно-белыми. Оставшиеся две стены были сделаны из золотистой, сверкающей магией сети.       Да и сама камера была обставлена по-королевски: достаточно просторная полутораспальная кровать, небольшой деревянный стол с двумя стульями рядом и стеллаж с книгами. Все предметы мебели были явно сделаны на заказ из какого-то тёмного дерева и казались чуть ли не произведением искусства — изумительная резьба и позолота везде, куда падал взгляд.       Что ж, принцу — королевская клеть.       Бегло оглядевшись, Гермиона устремила взор на Локи. Он казался еще более бледным и осунувшимся, чем она помнила с их последней встречи, но выглядел ухоженно и изысканно, как и подобает члену царской семьи.       Он был в серых кожаных брюках и старинном темно-зеленом камзоле, обшитом по подолу и рукавам ярко-изумрудными рунами. Явно ручная работа, и Гермиона на мгновение задумалась, не дело ли это рук Фригги — настолько любовно и кропотливо был выполнен каждый стежок.       Она подняла взгляд и посмотрела Локи в глаза, в глубине которых читалось изумление и даже… затаенная радость? Но вдруг все переменилось, и на лице Локи возникло знакомое выражение высокомерного безразличия, и Грейнджер решила, что все, что было до этого, ей явно привиделось.       — Локи… — выдохнула Гермиона, немного стушевавшись. Она уже успела пожалеть о своем решении. Ну, вот что она могла ему сказать? Гермиона и сама толком не знала что, и была уверена, что выглядит по меньшей мере глупо.       — Здравствуй, Мышка, — сказал Локи, и на его губах заиграло подобие той чуть насмешливой улыбки, которую Грейнджер видела у себя дома. Но сейчас в ней было больше яда, чем насмешки.       От услышанного прозвища на языке появилась неприятная горечь. Раньше хотя бы оно не звучало столь… презрительно.       — Чем обязан? — Локи слегка изогнул бровь, скрестив руки на груди. Он оперся спиной о столик и смерил Гермиону нечитаемым взглядом, от которого по ее спине побежали холодные, липкие мурашки.       — Я… просто хотела узнать, как твои дела… — немного неуверенно проговорила Гермиона, мысленно проклиная себя за эту неуверенность.       — Вполне неплохо для заключенного… — усмехнулся он, и голос его был полон сарказма. — А разве моя мать не рассказывает о том, как мне тут живётся? Я думал, вы неплохо сдружились. Ты ведь к этому стремилась?       Грейнджер едва не задохнулась от накрывшего ее возмущения.       — Да, царица была вполне мила со мной, и мы неплохо общаемся, — отчеканила Гермиона, гордо расправив плечи. Она ненавидела, когда кто-то подозревал ее в алчности и пытался смешать ее самооценку с грязью. — Но я попала в Асгард не поэтому. Я пыталась тебе помочь!..       Локи резко подался вперед, сократив расстояние между ними до минимума, и Грейнджер на мгновение решила, что он сейчас схватит ее, прервав связь.       — А кто тебе сказал, что мне была нужна твоя помощь? — зло прошипел он ей в самое лицо, и Гермиона с трудом сглотнула образовавшийся в горле ком. — Ты слишком много о себе возомнила… Ты лишь никчемная смертная, которой не место на Земле Богов, и не тебе лезть в наши разборки. И если ты думала, что благоволение моей матери что-то изменило, то ты еще глупее, чем я думал…       Она даже не подозревала, что его слова могли причинить ей столько боли. Глаза обожгло непролитыми слезами, но Гермиона лишь крепче стиснула зубы, сдерживаясь изо всех сил.       — Я столько сил потратил, чтобы помочь тебе, и вот твоя благодарность! — продолжил Локи тем временем. — Вместо того чтобы сидеть тихо и не высовываться, ты глупо сунулась туда, куда не просят!       — Простите, мой принц, что не оправдала ваших ожиданий, — зло выплюнула Гермиона, гордо задрав подбородок. Она не собиралась больше тушеваться, не сейчас. После, в своей комнате, она сможет выпустить наружу терзавшие ее эмоции.       Закрыв глаза, Грейнджер пожелала вернуться обратно и в ту же секунду ощутила, что снова сидит на диване.       — Не думала, что вы так быстро поговорите, — немного удивленно произнесла Фригга, по-прежнему сидевшая рядом.       — Мне хватило и этого, — ответила Гермиона дрогнувшим от злости голосом, не успев взять себя в руки. От сдавившей грудь боли было трудно дышать, а злые слезы все так же жгли глаза.       Фригга окинула Гермиону долгим, испытывающим и немного извиняющимся взглядом, и она, не выдержав, отвернулась.       — А как ты себя чувствуешь, дорогая? — царица внезапно сменила тему, и Гермиона, конечно, ей была за это благодарна, но…       Прислушавшись к себе, Грейнджер поняла, что чувствует себя вполне неплохо. До идеала было далековато, но голова перестала раскалываться, оставив лишь легкое гудение, да и слабость практически прошла. Будто недолгое общение с Локи… подзарядило ее энергией.       — Спасибо, хорошо, но… — Гермиона нахмурилась. — Как вы узнали?       — Я вижу больше, чем ты можешь предположить, — Фригга улыбнулась, но с неким укором.       — И вы знаете, что со мной?       — Догадываюсь, — кивнула царица. — Локи провел ритуал, поделившись своей магией с вашим ребенком. Но магия — это не лоскут ткани, который можно пришить, куда душе угодно. Это, скорее, ветвь, что нужно «прирастить», но на это требуется время.       — И сколько? — уточнила Гермиона, чувствуя, как холодеет сердце.       — Около месяца, — Фригга ободряюще коснулась ладоней девушки своими, но после немного помрачнела. — Но все это время магия Локи будет стремиться обратно к своему хозяину, а это очень опасно и может стоить вам с ребенком жизни.       Неосознанно Гермиона коснулась рукой живота. Она надеялась, что вся эта история с ритуалом, наконец, закончена, но судьба каждый раз преподносила новые сюрпризы.       — И что мне делать? — обессиленно и как-то обреченно спросила Грейнджер, чувствуя неимоверную усталость от всей этой борьбы.       — Просто быть ближе к хозяину магии…       Легче легкого, если не учитывать, что он сидит в темнице и в принципе не хочет ее видеть.       — Не переживай, я все решу, — Фригга улыбнулась и легким, нежным движением заправила ей за ухо выбившуюся из прически прядь.       Грейнджер благодарно кивнула. Теперь у нее оставался всего один вопрос:       — Если вы давно все поняли, почему сразу мне не сказали?       — Я не так уж и давно все поняла, лишь пару дней назад, и надеялась, что расстояния между вами будет достаточно. Но тебе стало хуже, и я решила проверить свою теорию…       Они обе задумались, каждая о своем. Гермиона размышляла о превратностях судьбы — сейчас ее жизнь и жизнь ее еще нерожденного ребенка зависела от «Богов», для которых она — всего лишь никчемная смертная букашка.       Все же слова Локи были обидными именно потому, что где-то глубоко в душе Грейнджер считала так же. Она всю жизнь боролась с заниженной самооценкой, стараясь постоянно доказывать себе и окружающим, что она умная, ответственная, добрая и дальше по списку. И только лет десять назад она смогла убедить себя, что не обязана никому ничего доказывать, но подсознательно все равно боялась быть хуже других. А тут ей прямым текстом напомнили, что она — никто…       — Что-то не так, дорогая? — ласково спросила Фригга, коснувшись ее руки.       — Все в порядке, моя царица, — Гермионе хотелось убедить Фриггу, что все хорошо, но она понимала, что все равно не могла совладать с лицом.       — Послушай, Гермиона, — царица устало опустила взгляд, и сейчас Гермионе как никогда верилось, что этой женщине больше трех тысяч лет, — столько мудрости было в этом глубоком взгляде светлых глаз. — Я знаю Локи как никто другой. Он многое вытерпел в жизни, и все его шутки или оскорбления — лишь способ защититься от мира. Я боюсь, что он уже забыл, что можно и по-другому… И мне кажется, лишь в твоих силах помочь ему вспомнить, каким он может быть.       Эти слова шокировали, и Гермиона удивленно смотрела на царицу, не понимая, с чего бы Фригге питать насчет нее такие надежды.       — Я бы, может, и рада была ему помочь, но как, если он в темнице, а я… Я даже толком не знаю, что меня ждет через месяц-два. Да и как помочь тому, кто эту самую помощь принимать не хочет…       Фригга лишь как-то туманно и грустно улыбнулась.       — Поверь мне, дорогая, время само все расставит на свои места. Сейчас главное — твоя жизнь и жизнь твоего будущего ребенка.       — Вы слишком добры ко мне, — Гермиона почувствовала, что краснеет. — А я даже не пойму, чем это заслужила…       — Иногда быть хорошим человеком — уже достаточно, а когда тебе не одна тысяча лет, начинаешь видеть людей насквозь. Я знаю, какая ты, и знаю, что Локи относится к тебе лучше, чем пытается показать. Так что, ты согласна потерпеть общество моего сына ради моего внука?       Последний вопрос был задан с теплой улыбкой, и Грейнджер не удержалась, улыбнувшись в ответ и ощутив, как холодные тиски опасений и недоверия окончательно исчезают.       — Ради ребенка я готова на все.