Любовь во время зимы

      21 марта 2015 года, Лондон       Гермиона потянулась, окончательно вырываясь из сковавшего ее липкого сна, полного туманных, тревожных видений. Вчера она ложилась не в самом позитивном расположении духа, и не было ничего удивительного в том, что ночью сны ее были беспокойными и безрадостными.       Воспоминания о вчерашнем тяжким грузом ложились на душу, и без того придавленную проблемами сверх всякой меры. Хватало ей трудностей на работе, так на тебе! Развлекайся и дома.       Не сказать, что поведение Локи оказалось совсем уж неожиданным…       Что-то назревало уже давно. Будто тучи, сгрудившиеся у горизонта и грозившие скрыть серостью и мрачностью мирное, безоблачное небо.       Это было во взглядах, в легком, едва заметном изломе губ в те моменты, когда Гермиона изо всех сил старалась донести до Локи свою точку зрения. Объяснить ему все то, что он считал глупым и неправильным, не стоящим его драгоценного внимания.       Почти невозможно за два года изменить человека, привыкавшего к определенным действиям и реакциям в течение тысячи лет. Локи часто пугал своей непримиримостью, саркастичной жесткостью и высокомерным пренебрежением.       С ним в принципе было сложно с самого начала. Привыкшая к своему неприкасаемому авторитету даже в кругу друзей, Гермиона не могла свыкнуться с тем, что собственный супруг не стесняется высмеивать ее и потешаться над ней, порой в довольно грубой и обидной форме. Или, по крайней мере, от его слов было намного обиднее, чем от подколок той же Джинни.       Не суть.       Чего только стоили одни тренировки в магии. Предметы рядом с Гермионой или даже в ее руках могли в любой момент сломаться, переместиться или даже трансформироваться во что-нибудь немыслимое. В какой-то момент она ощутила стойкое чувство дежавю, представив себя в Хогвартсе на пятом курсе, когда близнецы Уизли распространяли свои товары среди студентов, а она, староста и заучка, единственная со всего факультета пыталась хоть как-то притормозить их незаконную деятельность, сводящую всех с ума.       Тем не менее радовало, что, в отличие от близнецов, Локи знал границы и старался их не пересекать. До вчерашнего дня.       Гермиона, потерла ладонями лицо и нехотя выбралась из кровати. На соседней половине было пусто — этот день начался для Грейнджер позже обычного, и Локи, скорее всего, уже был где-то внизу, с Руной.       Наспех умывшись и приведя себя в порядок, Гермиона, все же задержалась в ванной, переводя дух. На губах и во рту было горько, и она знала, что никакая чистка зубов, никакой прием пищи эту горечь не снимет. Это шло изнутри, из сердца, тяжелыми перестуками сотрясавшего грудь.       Не оставалось сомнений, что, когда она спустится вниз, Локи продолжит вести себя как ни в чем не бывало. Так происходило каждый раз, как он позволял себе что-то из ряда вон. Впрочем, Гермиона не знала, чего хотела от него. Извинений? Ползания на коленях? Мордред, нет! Несмотря ни на что, Гермиона ощущала странное, иррациональное чувство вины перед ним — она вела активную, свободную жизнь, дышала полной грудью, пока сам Локи медленно сходил с ума, запертый в четырех стенах.       И вряд ли редкие, раз в месяц, «выгулы» могли спасти положение. Можно было бы попросить о большем, но это и так был самый лояльный, самый мягкий вариант, на котором они смогли сойтись с Щ.И.Т.ом и Отделом Тайн.       Посмотрев на свое искаженное переживаниями лицо через зеркало, Гермиона несколько раз глубоко вздохнула и постаралась расслабиться.       «Я ведь люблю его», — напомнила она себе.       Самое обидное, что это было правдой. За эти два года ее чувства только окрепли, вросли под кожу, въелись в самое нутро без всякой надежды на освобождение. Локи, если хотел, мог быть милым, заботливым и даже нежным, и такие его проявления еще больше привязывали Гермиону к нему.       Она сама часто спрашивала себя, откуда взялось это чувство, что питало его, придавало ему сил — и не могла найти ответа. «Любовь вопреки» — так говорят об этом поэты, но они, похоже, не улавливали даже сути.       Это было то чувство, когда с человеком тяжело, но без него — еще хуже.       «Это просто временные трудности», — убеждала себя Гермиона. В конце концов, она обещала самой себе с будущей недели начать больше времени проводить дома — ради них всех, ради семьи.       Семья.       Растянув губы в почти естественной улыбке, Гермиона последний раз глубоко вздохнула и вышла из своего убежища. Пора было спускаться вниз — следовало позавтракать, к тому же сегодня у них была целая уйма дел.       Локи и Руна нашлись в гостиной. Они, заговорщицки склонив друг к другу темноволосые макушки, катали по рельсам зачарованный паровозик.       Это довольно милое зрелище вернуло ее к мыслям о семье и размышлениям о собственном браке. Даже два года спустя все это казалось каким-то нереальным, и Гермиона до сих пор до конца не верила в произошедшее.       С того злополучного Рождества, когда тема свадьбы была поднята первый раз, родители не переставали наседать на Гермиону с этим вопросом, но девушка отбрыкивалась как могла.       Если в случае с Роном она не хотела обременять себя лишними в то время обязательствами, то сейчас ей не хотелось вешать это бремя на Локи. Он и без того был связан по рукам и ногам надзором Отдела Тайн и жил под их колпаком, и вешать на него еще больше проблем… Да и если уж и выходить замуж, то за человека, который этого хочет и на самом деле готов на такой серьезный шаг, их же с Локи отношения были слишком сложными для этого «судьбоносного» решения.       Гермиона избегала этой темы как могла и еще больше усилий она прилагала, чтобы Локи больше не услышал ни о чем подобном. Ей хватило его недовольного, шокированного и даже немного оскорбленного выражения лица за праздничным столом, чтобы все понять.       Вот только все разрешилось само и достаточно странным образом.       Это произошло в двадцатых числах февраля две тысячи тринадцатого года. К Гермионе на чай заглянула Джинни Поттер, и они сплетничали в гостиной, пока Локи работал в кабинете.       — А как вы отметили годовщину? — поинтересовалась вдруг подруга, закончив распинаться о том, что Гарри отказался дарить ей подарок да День святого Валентина, аргументируя это тем, что «Я не влюблен в тебя, я тебя люблю».       — Годовщину? — не поняла Гермиона, нахмурившись.       — Ну, годовщину знакомства, — пояснила Джинни, закатив глаза. — Неужели вы про это забыли?       Грейнджер смерила подругу удивленным и даже слегка шокированным взглядом.       — Джинн, как ты можешь спрашивать о подобном, если знаешь всю историю? О каком праздновании вообще может идти речь?       В ответ Джинни лишь картинно вздохнула.       — Только не говори, что вы не рады сложившейся ситуации… Вы вместе, вы друг другу небезразличны, у вас есть дочь, что вам еще надо? Радуйтесь! Устройте себе праздник!       Удивляло то, насколько у Джинни порой все было бесхитростно и просто. Ей легко было судить — не ее дом превратился в тюремную камеру для сосланного принца древней инопланетной цивилизации, не ей приходилось жить с ним и растить дочь…       В своем отношении к происходящему Гермиона не сомневалась: как бы ей ни было стыдно, она не могла не признать, что была рада присутствию Локи в их жизни. Вот только отношения с ним были похожи на дикие танцы над пропастью. Неверный шаг — и ты провалишься в самые темные и ужасные глубины Ада…       — И вообще, твои родители правы, Гермиона, — выдала миссис Поттер, прервав поток не самых радужных мыслей Гермионы. — Вам нужно пожениться. Тебе по статусу не положено сожительствовать с каким-то непонятным мужчиной и растить ребенка вне брака.       Как бы ни хотелось Гермионе возразить, она понимала, что подруга, в принципе, права.       Это началось еще до того, как она вернулась из Асгарда. Пока Гермионы не было, ее имя вовсю полоскали журналисты и все магическое общество Британии. Кто отец ребенка? Из-за чего разгорелся скандал с Оливией Бруствер? Куда после лечения в Мунго пропала национальная героиня? Жива ли она вообще?       Предположений было множество, слухи росли и плодились, как снежный ком, угрожая похоронить под собой выстраиваемый Гермионой имидж.       Когда национальная героиня вернулась, слухов меньше не стало. Напротив, их стало еще больше. Поскольку ни Локи, ни ребенка никто не видел (кроме работников Мунго), самой рабочей версией оставалось то, что Гермиона забеременела от Кингсли, долго пыталась это скрыть, а когда правда всплыла на приеме, Первая леди напала на соперницу и вызвала у той преждевременные роды. Ребенок при этом не выжил.       Гермиона осознавала, что ее версии событий мало кто поверит. Впрочем, ей самой было глубоко безразлично мнение общественности по поводу ее личной жизни. С другой стороны, Гермиона Грейнджер была не последней личностью в Магической Британии, она имела определенный вес в обществе, более того, все это время она не собиралась останавливаться на достигнутой должности, а это накладывало определенный отпечаток…       Да, она могла доказать, что не спала с Кингсли, — стоило просто представить Руну общественности, но тогда вставал вопрос об отцовстве. Так же легко показать всем Локи, не нарвавшись на конфликт с Отделом Тайн, не получилось бы в любом случае, да и что им показывать? Одно дело, когда Гермиона просто жила с Роном, не особо афишируя на публике сам факт отношений, другое — Локи. Опять же, Джинни права, ей было не по статусу растить дочь, не состоя при этом в браке с мужчиной.       Но Гермиона не желала давить на Локи с браком, она стеснялась даже заикнуться об этом. Удивительно, но бойкая и храбрая героиня войны робела перед собственным любовником и не могла выйти с ним на диалог.       — Достаточно того, что сплетни о тебе и Кинге до сих пор не утихают, — продолжила тем временем Джинни, подтверждая мысли Гермионы. — Быть может, тебе стоит дать интервью, показать всем Руну? Еще бы и Локи предъявить, но…       — Отдел не позволит.       — Еще бы «не позволит», — пробубнила Джинни и продолжила уже нормальным голосом: — И вообще, я не понимаю, зачем тогда позволять оставаться здесь, с тобой? Или у вас все серьезно и тогда вы женитесь и предстаете перед всеми как счастливая семья, или пусть Отдел устраивает своего гостя со всевозможным комфортом на своей территории…       Гермиона протяжно вздохнула. Она бы ни за что не позволила отобрать у нее Локи. Его отправили на Землю, чтобы он мог быть со своей семьей, а не для того, чтобы менять одни застенки на другие.       Только в словах Джинни был определенный резон. Нужно было поговорить с Локи, обсудить ситуацию, но что-то внутри Гермионы противилось необходимости действовать. Она была готова до хрипоты спорить с министром, воевать с чиновниками, да даже появись перед ней Волдеморт — она бы вступила в сражение с ним не моргнув и глазом. Но вот поговорить с Локи по душам — нет уж, увольте.       — Поговори с ним, — настаивала Джинни. — Объясни ситуацию. Вдруг он передумал?       Поджав губы, Гермиона попыталась придумать хоть какие-то аргументы против слов подруги.       — Передумал насчет чего? — делано безразлично поинтересовался объект их обсуждения, застыв в дверном проеме и сложив руки на груди. Отсутствие магии почти никак не сказалось на его аномальной способности быть практически незаметным, когда он того хотел.       Сколько Локи стоял здесь? Как много слышал?       Оказалось, много. Когда Джинни, вкратце пояснила ему суть проблемы, Локи не выглядел удивленным, он не скривился и не попытался отговориться. Напротив, он усмехнулся, прошел в комнату и опустился на подлокотник дивана со стороны Гермионы.       — Почему бы и нет? — бросил Локи слишком уж беззаботно, что означало, что он наверняка что-то скрывал. — Не вижу смысла отказывать, особенно если это нужно для дела.       Меньшее, чего она хотела, чтобы Локи делал это ради общественности и прессы.       Что-то в такой его смене мнения ей не нравилось, но что именно — Гермиона не могла сказать точно.       Договориться с Отделом получилось неожиданно просто, они, казалось, даже восприняли идею с браком если и не с воодушевлением, то со снисходительностью точно.       Ради этого Локи не без помощи Щ.И.Т.а подготовили продуманную легенду, сделали серьезные послабления в режиме заключения. Также он был официально представлен общественности как маг-эмигрант из Норвегии и смог посещать вместе с Гермионой различные торжественные мероприятия в Министерстве.       Вот только устраивать пышную церемонию, как того требовал случай, они не стали — просто по-тихому зарегистрировались в Министерстве, и ни у кого, в принципе, это не вызвало вопросов. Все знали Гермиону и ее желание скрыть ото всех детали своей личной жизни.       Зато она в очередной раз уверилась, что Локи не просто так с легкостью согласился. Когда девушка-регистратор произносила требуемые заклинания, с лица асгардца не сходило проказливо-снисходительное выражение. Им явно двигало не глубокое, светлое чувство.       Это какое-то время заставляло Гермиону нервничать. Она упорно ожидала подвоха, пока в итоге ее нервы окончательно не сдали, и девушка обратилась к Фригге. Царица должна была знать своего сына и примерно представлять его мотивы.       Выводы, к которым пришла мать Локи, оказались до ужаса тривиальными и совсем не похожими на те безумные предположения, которые строила в своей голове Гермиона. Правда в том, что с точки зрения магии Локи с Гермионой никак не были связаны. Отдел, и сама Грейнджер в частности, рассчитывал создать из этого очередное ярмо, которое они, по их мнению, так легко накинули на шею своему своенравному заключенному. Просто они не учли, что Локи даже брак мерил совершенно другими мерилами, и в его глазах их обоих совершенно ничего не связывало.       Стоит сказать, что Гермиона тогда ни с кем не поделилась таким печальным, что уж тут скрывать, событием, и не дала Локи знать, что в курсе его маневра. Было ли это так важно, в конце концов? Она не рассчитывала на этот брак, так что ничего толком и не изменилось, зато для общественности национальная героиня состояла в нормальных, традиционных отношениях, и ее семью можно было назвать эталоном. На публике, конечно.       Мордредова публика!       Хоть Гермиона и осознавала положительное влияние выходов в свет на эмоциональное состояние Локи, каждое мероприятие было для нее сущей пыткой. Он не стеснялся выказывать своего презрения зажравшимся чинушам в Министерстве, пытавшимся контролировать неизвестно откуда появившегося выскочку, Локи всегда говорил о них как о людях третьего сорта, достойных безжалостных пыток и долгой, мучительной смерти.       Но не столько такое поведение Локи пугало Гермиону, сколько то, что медленно, но верно эта его идеология проникала в нее. Потихоньку, по капле, она пропитывалась ей, соглашаясь с супругом сначала в мелочах, а после — и в более серьезных вещах. Подобное пугало — Гермиона всегда казалась себе образцом неподкупности и справедливости. Да, она порой совершала неблаговидные поступки, могла высказаться грубо или жестко, но никогда ее слова или действия не были направлены во вред людям.       Даже с тем же Пратчетом, которого Локи всерьез предлагал по-тихому убрать, Гермиона предпочитала бороться честными и законными методами, не несшими в себе угрозы.       Из-за всего этого Грейнджер опасалась однажды проснуться самым настоящим чудовищем, для которого чужая жизнь не будет стоить и ломаного кната.       Нет, Локи, конечно, тоже проникался идеями Гермионы и ее человеколюбием, но это было настолько легко и почти незаметно, что ей становилось стыдно за себя и свое неумение объяснить, показать и доказать.       Или, быть может, это Локи стал менее восприимчив к ее влиянию?       Гермиона порой пыталась давить сильнее, но в такие моменты ловила на себе слишком уж прохладный и недовольный взгляд мужа, те самые холодные огоньки, что с самого начала предостерегали ее от необдуманных поступков. Правда, почему-то Гермиона никогда не прислушивалась к доводам разума, продолжая, будто таран, продавливать собственное мнение.       Она никак не могла отделаться от всех этих мыслей. Гермиона боялась, искренне и иррационально, что однажды в один далеко не прекрасный день Локи просто отвернется от нее. Выбросит, как ненужную игрушку, и двинется дальше. Словно она для него — лишь костыль, та трость, которую он до сих пор не выпускал из рук. Просто вещь, призванная быть рядом и поддерживать в трудную минуту, вещь, важная, удобная, но чаще всего не очень-то нужная.       Гермиона понимала, что по сути деваться Локи все равно некуда, но от этого легче не становилось…       И пусть такие вот моменты, как сейчас, с легкостью разбивали мрачный настрой Гермионы, эти мысли, тайные опасения, никогда не исчезали бесследно. Они тенями прятались в дальних закоулках души, застывали в глубине глаз потаенной болью.       Но Грейнджер только и оставалось, что молчать. Она знала, что если Локи узнает о ее переживаниях, то скривится и обзовет дурой. Или придумает несколько более нелестных эпитетов. Это так в его стиле. А еще посмотрит, с издевкой и плохо прикрытым пренебрежением, расшатывая тем самым и без того хлипкие бастионы душевного спокойствия Гермионы.       Но сейчас это все было неважным. Сейчас Локи, лучезарно и вполне искренне улыбаясь, катал с Руной паровозик, залихватски кружившийся по закольцованным рельсам, тарахтящий и испускающий колечки самого настоящего дыма, изрядно приправленного разноцветными искорками.       Только в присутствии Руны Гермиона ощущала, как отпускает сковывающий ее страх. Здесь, рядом с дочерью, Локи никогда не был заносчивым и высокомерным. Он позволял себе быть просто любимым папой, обычным смертным без всяких царских и властных замашек. И вот такие тихие, уютные минуты Грейнджер любила больше всего.       И потому, улыбнувшись, Гермиона уверенно шагнула в зал.       — О, ты посмотри! — усмехнулся Локи, подняв взгляд. — Руна, посмотри, кто проснулся…       — Мама! — воскликнула малышка, разом забыв про свою игрушку.       Эта искренняя, честная детская любовь трогала сильнее всего. И Гермионе было искренне жаль, что взрослые не могли настолько открыто показывать собственные чувства — только ребенок мог радоваться встрече после нескольких часов разлуки так, будто прошел как минимум год.       — Доброе утро, — поздоровалась Гермиона, подхватывая дочку на руки. Та крепко прижалась к матери, опустив свою голову ей на плечо.       — Я очень ждала тебя, мамочка, — пробубнила ей Руна на ухо, отчего сердце предательски защемило.       Последние несколько месяцев ей практически не удавалось видеться с малышкой, Гермиона скучала до тяжести в груди, до жгущих глаза слез, но ничего не могла поделать. Она не собиралась позволять Пратчету исподволь разрушать все то, что Гермиона создавала эти годы своим кропотливым трудом.       Она бы ни за что не бросила собственного ребенка без весомой на то причины, все же Гермиона — не из тех, что сбегает на работу от трудностей материнства. Более того, ей то и дело напоминали, какова цена ее «хорошего поведения» — благополучие дочери дорогого стоило.       И Гермиона терпела, терпела довольно долго, по газетным вырезкам и рассказам друзей наблюдая за тем, как министр отменяет или видоизменяет ее начинания, делая их совсем не тем, что было задумано изначально. Но когда загребущие руки Пратчета дорвались до начальной магической школы — ее самого важного и нужного детища, — она не выдержала. Впрочем, Отдел Тайн, по всей видимости, тоже не устроила мысль министра перенести младшие классы в «более защищенный и безопасный» Хогвартс.       Возможно, идея была не так уж и плоха, и многие обыватели явно были готовы ее поддержать на волне истерии после Схождения и сопутствующих ему событий.       Но Гермиона знала, к чему все шло. Какой здравомыслящий родитель, особенно магл, отправит свое пятилетнее чадо в закрытый интернат куда-то в горы Шотландии? Значит, довольно скоро вся затея с начальной школой для юных волшебников грозила развалиться из-за отсутствия учеников. Маглорожденные бы не получали необходимых знаний о волшебном мире, снова, как в прошлом веке, оставаясь за бортом Магической Британии, магическое образование полукровок оставалось бы на совести их родителей, а магловские знания были бы доступны только обеспеченным чистокровным семьям.       Все это привело бы к заметному падению знаний и умений юных волшебников, что, несомненно, было только на руку аристократии.       Осознание, кому же все это было нужно, вызывало в Гермионе неподдельную дрожь ужаса. Чистокровные консерваторы вновь набирали в обществе вес, и это мало нравилось в Министерстве кому-либо, кроме самих консерваторов.       Грейнджер прежде и не подозревала, что Пратчет может быть ставленником чистокровных, но со временем она уверилась в этом, хоть у нее и не было доказательств. Тревор Пратчет, как и Пий Тикнесс в свое время, был темной лошадкой, именем, всплывшим с самых низов непонятно за какие заслуги. Он исподволь наводил в обществе старые довоенные порядки под эгидой заботы о подрастающем поколении и защиты магического мира от опасностей извне.       Что самое обидное: обыватели, как и всегда, верили. Пратчет снискал уважение среди широких масс и считался очень мудрым и справедливым министром, ему пророчили не один избирательный срок в обозримом будущем…       Долго размышлять о работе не хотелось, и так все это крутилось в голове Гермионы практически ежедневно.       Прижав дочь к себе покрепче, Гермиона закрыла глаза, пытаясь хотя бы ненадолго отвлечься от проблем и обрести внутреннее равновесие. Они простояли так почти минуту, пока Руна не завозилась в ее объятиях, силясь выпутаться на свободу.       — Паровоз сейчас уедет без машиниста, — сказал Локи Руне, тем не менее глядя на Гермиону. Губы его улыбались, но взгляд казался каким-то холодным, остывшим. — То, что ты позавтракала, не значит, что мама тоже не хочет есть.       Гермиона опустила дочку на пол, и та стремглав бросилась к паровозу, который без управления заметно снизил скорость и перестал выбрасывать клубы разноцветного дыма.       — Скоро нам выходить, — бросил Локи Гермионе вслед, когда она уже была практически в коридоре.       — Я помню! — крикнула она через плечо, впрочем, не ощущая никакого душевного подъема.       На столе, прикрытая чарами согрева, стояла кружка с кофе. От сердца, вопреки доводам рассудка, отлегло — хотелось верить, что, если бы Локи совсем уж охладел к ней, он не стал проявлять такие вот приятные и даже милые знаки внимания. С другой стороны, на Локи порой «находило» что-то подобное, и Гермиона убеждала себя, что пора бы привыкнуть к таким вот качелям.       На скорую руку соорудив себе завтрак, Гермиона перекусила яичницей с беконом, но вот кофе позволила себе посмаковать несколько минут.       — Мама! — влетела в комнату Руна, но, услышав выразительное покашливание вошедшего следом отца, замедлилась и сказала уже спокойнее: — Пойдем гулять.       — Сейчас пойдем, дорогая, — улыбнулась Гермиона, пригладив дочери выбившуюся из хвостика прядь. — Надо только собраться…       Поттеры ожидали их в кафе у Фортескью через час — у пятилетней Лили-Лу был праздник в честь первого магического выброса.       Собрались тоже довольно быстро. Гермиона одела Руну в бархатное салатовое платье до колен с кружевным белым воротничком и широким темно-зеленым поясом, завязывающимся на спине в большой, аккуратный бант. Волосы дочери она по мере возможности заплела во французскую косу, но несмотря ни на что несколько черных прядей выбились из прически, обрамляя светлое, округлое лицо.       Сама Гермиона нарядилась в бутылочно-зеленый брючный костюм и привычно собрала волосы на затылке в нарочито небрежный пучок.       — Вы готовы? — Локи появился на пороге детской, опираясь на подаренную Гермионой трость.       Нога давно зажила, но расставаться с аксессуаром он не спешил — и неудивительно, ведь там скрывалась волшебная палочка.       К тому же, одетый в строгий костюм, светло-зеленую рубашку и темно-зеленый, почти черный, галстук, с тростью в руке, Локи выглядел очень импозантно. Принц, одним словом, и даже довольно коротко обстриженные локоны не портили вида. Он больше всего напоминал самого себя на том самом злополучном приеме в Министерстве и мог заткнуть за пояс любого британского аристократа.       — Готовы, — ответила Гермиона с улыбкой.       Втроем они спустились вниз, накинули теплые мантии и схватились за портал в виде длинного, прочного жгута.       — Портус, — произнесла Гермиона, и с негромким хлопком пространство вокруг них схлопнулось, утягивая в воронку портала.