Любовь во время зимы

      15 июля 2017 года, где-то в космосе       — В первую очередь надо заняться эвакуацией жителей, — объяснял Локи, стоя над развернутой голографической картой Асгарда. Оказывается, Ракета умудрился отсканировать поверхность планетоида, когда висел над ним в поде.       — Большая их часть должна находиться вот здесь, — Локи ткнул пальцем куда-то в горную местность к югу от столицы. — Есть также немало маленьких городков и деревень, разбросанных по большей степени здесь, — он обвел рукой южные окраины планетоида, — и вот здесь, — теперь он указал на обширные равнинные земли на востоке. Запад был в основном покрыт горами, и там мало кто жил.       — Звучит так, словно ты хочешь эвакуировать всю планету, — хмыкнул Ракета.       — Примерно так оно и есть, — не стал отрицать Локи. — Я не знаю, на что окажется способна Хела, если начнет сражаться в полную силу. Я слышал, она тем сильней, чем дольше находится дома, Асгард питает ее, дает ей силы.       — Лучше увести людей, неспособных биться, подальше, — поддержала его Гермиона, — чтобы они в итоге не оказались в заложниках у царицы.       — Нам нужны корабли, и много.       — Сколько? — уточнил Квилл. — Сколько вообще асгардцев?       Локи задумался.       — Около полусотни тысяч.       Кажется, примерно такие цифры Квилл и ожидал услышать, но они не сильно его вдохновили. Он не слишком радостно переглянулся с Гаморой и остальным, а затем снова посмотрел на Локи и Гермиону.       — Мы что-то подобное ожидали, — выдохнул Квилл, — потому подняли кое-какие связи, бросили клич по знакомым, так что какое-то количество кораблей у нас будет, но...       — Но не все такие добрые и альтруистичные, как мы, — пояснила вместо него Гамора.       Ее слова заставили Локи нахмуриться.       — Тогда скажите, что мы заплатим, — решил он. — Царская сокровищница полна различных богатств и крайне ценных артефактов, которые вряд ли пригодятся асам, если никого из них не останется в живых.       — Локи... — выдохнула Гермиона, до конца не веря собственным ушам.       Сейчас перед ней был не просто ее любимый муж, это был Принц Локи — изгнанный, лишенный своих сил, но не сломленный и не сдавшийся.       — У нас нет иного выбора, — сдержанно улыбнулся он ей, — так что обновите информацию и скажите, что корабли нужны срочно. Пусть прибудут как можно скорее.       Квилл согласно кивнул.       — А что будет потом? — обеспокоенно и не слишком довольно уточнил Ракета.       — До этого гипотетического «потом» еще надо дожить. Сейчас наша главная задача увести людей, а после, вероятно, дать бой Хеле.       — У тебя есть какой-то план? — спросил Квилл.       Локи промолчал. Нет, у них не было пока совершенно никакого плана, кроме самого банального — идти напролом и победить Хелу в открытом бою. Для остального они о ней слишком уж мало знали.       — Круто, — скривился енот недовольно, поняв, что плана нет.       — Мы обязательно что-нибудь придумаем, — заверил его Локи.       — Убить можно любого, — неожиданно согласился с ним Квилл.       — Он знает, о чем говорит, — согласно кивнул Дракс. — Он своего отца убил, а тот целестиалом был.       — Целестиалом? — в один голос спросили Гермиона и Локи, только если она уточняла, потому что прежде не слышала об этой расе, то он — потому что явно слышал и крайне удивился.       Из объяснений Локи она поняла, что целестиалы — очень могущественные, можно сказать, бессмертные существа. Квилл же рассказал, что его отец пытался захватить Вселенную и Питер, узнав об этом, ему помешал.       Рассказ Квилла заставил Локи задуматься, а Гермиону — зажечься надеждой. Но в любом случае, обо всем этом следовало отдельно подумать.       На такой позитивной ноте совещание было закончено.       — Я пойду еще немного отдохну, — не слишком тихо сказал Локи, чтобы его услышали все, но обращался он при этом к Гермионе.       Она сжала его руку, решив пойти с ним, но он остановил ее:       — Узнай, пожалуйста, как у нас будет обстоять дело с кораблями, — попросил он, а потом добавил, спохватившись: — если ты, конечно, сама не устала.       Гермиона даже слегка растерялась.       — Нет, я не устала, — улыбнулась она. — Иди, я приду, как все узнаю.       Его можно было понять. Он пережил немало, и, конечно, присутствие Гермионы являлось для него чуть ли не жизненно важным, но были вещи, с которыми хотелось справиться в одиночку. Просто побыть наедине с собой.       А у нее и правда было немало дел.       — Иди, отдохни.       Вместо ответа Локи крепче сжал в руках ее ладонь, а затем поднес к губам и несколько раз поцеловал, не сводя с Гермионы взгляда.       — Иди, — со смешком поторопила она его.       Дальше тянуть Локи не стал и отправился на выход. Проходя мимо Ракеты, он наклонился к нему и что-то прошептал на самое ухо, отчего кислое, скучающее выражение морды сменилось сначала на сомнение, а затем почти детский восторг.       — Да ты заливаешь! — воскликнул он, на что Локи отрицательно помотал головой и, усмехнувшись в своей язвительной манере, продолжил путь.       — Ловлю тебя на слове, спящая красавица! — крикнул ему вдогонку Ракета уже радостно, чуть ли не с торжеством. — Давай, Квилл, — обратился он к товарищу, — шевели задницей, нам нужно еще кучу кораблей найти...       Гермиона сейчас не могла не удивляться, что Стражи все-таки решились и дальше им помогать. Ночью, когда Локи уснул, до конца не восстановившийся после потери магии и воздействия чужих чар, Гермиона все никак не могла последовать его примеру, потому аккуратно поднялась, выбравшись из крепкой хватки, отправилась попить воды и немного проветриться, и застала на капитанском мостике активное обсуждение сложившейся ситуации.       Квилл был не очень-то доволен, что Гамора скрыла от него факт знакомства с Локи, и теперь не то чтобы был против дальнейшей помощи своим гостям… просто в своей привычной манере бурчал и возмущался. Его поддерживал Ракета, так и не добравшийся до сколько-нибудь ценной награды за труды. Мантис и Гамора напротив, пытались каждая по-своему вразумить друзей, Дракс и Грут по большей степени отмалчивались.       Она так и не узнала, чем закончилась их дискуссия, оставлять Локи одного надолго не хотелось, да и быть замеченной в подслушивании — тоже, так что она быстро вернулась к себе. Впрочем, разговор Стражей оставил в душе неприятный осадок — нет, она понимала, что они не обязаны сломя голову бросаться на помощь малознакомым людям, но их сомнение, их недоверие печалило и даже злило. Сейчас для сомнений не было времени.       Потому, выйдя с утра из каюты, Гермиона всерьез ожидала, что им с Локи вежливо укажут на дверь, в лучшем случае — предложат подбросить до нужного места, но в итоге так ни слова об этом и не услышала. Стражи вели себя так, будто и не было никакого ночного разговора, похоже, они для себя все решили.       Даже енот не спешил слишком громко высказывать мнение. Теперь же он и вовсе как-то лучился хитрым довольством под косыми взглядами товарищей — всем было интересно, что же такого ему сказал Локи, что на Ракету это так повлияло.       Почти полчаса Гермиона следила за тем, как Стражи связываются со своими знакомыми через специальные передатчики. Но чем дольше она следила за ними, тем острее понимала тщетность своего занятия: информации было мало, многие «Опустошители» (так их назвал Квилл) не спешили сразу же давать конкретный ответ, беря паузу на раздумья. Так что за это время они обзавелись только двумя кораблями, которым еще требовалось несколько дней, чтобы добраться до Асгарда.       Решив, что ее присутствие здесь более не требуется, она вернулась к себе и застала Локи сидящим на подоконнике.       Он расположился боком к ней, опустив голову и прикрыв глаза — будто бы погрузившись вглубь себя. Он даже не обратил внимание на дверь, отъехавшую в сторону с тихим шипением.       — Локи? — обеспокоенно позвала его Гермиона, сделав к мужу неуверенный шаг, но он снова никак не отреагировал, и это неожиданно сильно напугало ее.       В голове роем пронеслось множество самых разнообразных мыслей, но одно Гермиона знала точно — сидя Локи спать не мог, не было ни смысла, ни нужды.       В несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние, она коснулась его плеча, он вздрогнул и повернулся. Только сейчас она увидела, что его правый глаз был закрыт смутно знакомым окклюдером*.       (*Окклюдер — повязка на один глаз.)       Локи открыл глаза, и окклюдер упал ему прямо в руку, сам он выглядел при этом слегка дезориентированным.       — Что происходит? — нахмурилась она и кивнула на металлическую бляшку, внутри обитую мягким мехом. — Что это?       Повертев безделицу в пальцах, Локи как-то туманно, печально улыбнулся, медля с ответом.       — Скажем так, — выдохнул он наконец, когда Гермиона всерьез решила, что ответа не услышит, — это — личный дневник моего отца. Тайный настолько, что нашел я его только после его прямой подсказки.       На этот раз окклюдер удостоился еще более внимательного изучения, правда, коснуться его Гермиона так и не решилась.       — И что там? — спросила она, с трудом переборов неожиданную робость. Она все-таки не была до конца уверена, что имела право во все это лезть.       — Правда, — не стал увиливать от ответа Локи. — Правда о Хеле и о том, откуда она взялась.       — И… — Гермиона облизнула враз пересохшие губы. Это все в корне меняло дело, — откуда?       Долго думать он не стал, практически сразу решив:       — Я покажу тебе.       Протянув ей окклюдер, Локи помог Гермионе приложить его к правому глазу.       Это было странное ощущение: когда кругляшек коснулся кожи, она невольно зажмурилась, но стоило мягкой ткани плотнее прижаться к ней, как окружающее пространство внезапно вспыхнуло ярким белым светом.       Вокруг было пусто, и в этой пустоте раздался голос Одина.       — …В отличие от моего старшего брата Вили, рожденного еще до Переселения, я не знал ничего, кроме того Асгарда, что мой отец построил на небольшом, но щедром на магию планетоиде.       Когда мы прибыли сюда впервые, здесь уже обитали Темные альвы, коих очень заинтересовала эта земля. Они были первыми, но мы в своем самолюбии и эгоизме не собирались отступать, но ни альвы, ни асы не ведали, что решать судьбу планетоида им было не суждено. У этих мест был свой хранитель.       Белый свет перестал слепить, и, проморгавшись (она даже успела подзабыть, что сидела в тот момент в каюте космического корабля с окклюдером на глазу), Гермиона, наконец, смогла разглядеть окружающее ее пространство. Она была в поле, вокруг нее ковром раскинулись удивительной красоты травы и цветы. Легкие наполнили чудесные ароматы, сладкие и пряные.       Она обернулась, чтобы увидеть, что это прекрасное море, изредка нарушаемое валунами и небольшими скалами, сзади оканчивалось бескрайним лесом, спереди же цветочные волны ласково льнули к подножию величественных гор. Эти самые горы, куда более далекие, Гермиона нередко наблюдала из окон дворца.       Где-то сбоку шумела широкая, полноводная река.       Внезапно мимо Гермионы, едва не коснувшись ее плечом, прошел статный, высокий мужчина, одетый в золоченый доспех и яркий алый плащ. Она вздрогнула и отшатнулась — только что сзади нее ровным счетом никого не было, — но мужчина не обратил на Гермиону никакого внимания, будто совсем не видел.       — Мой отец, Бёр, — снова раздался голос, и Гермиона только сейчас узнала отца Одина, прежде виденного лишь на картинах и статуях, — встретил ее, когда странствовал по миру в поисках наиболее подходящего места для своего народа.       Впереди, у подножия гор, словно из тумана соткалась высокая женская фигура. Черные волосы ее трепал ветер, как и простое, похожее на сорочку белое платье без рукавов. Босые ноги ее утопали в ковре из трав и цветов.       — Аске*, так назвалась она Бёру, поведала, что этот мир со всей его магией принадлежит ей, и если он хочет подчинить его себе мечом, то пусть лучше воткнет его в свое сердце, ибо ничего у него не выйдет, а люди его умоются собственной кровью.       (*Aske (норвеж.) — ясень.)       Гермиона лишь издали видела, что Бёр и та самая Аске о чем-то говорят, но ветер не доносил до нее ни звука, сама же она не могла сделать вперед и шага.       — Отец ощущал ее силу, а потому не стал рисковать собой и своими людьми, что и так натерпелись за последние годы, он лишь спросил, чего именно желает хозяйка за свое гостеприимство, и та ответила: «Дитя». Ее дитя должно было занять асгардский трон.       Гермиона видела, как мужчина в сомнении оглянулся назад, где за лесом его ждал народ. Но не только.       — Но Бёр любил мою мать, свою супругу Бестлу, и не мог помыслить не то что жениться на другой, но даже просто возлежать с ней одну ночь для того, чтобы зачать дитя. У него уже был сын, и Аске пообещала, что дождется, пока его сын достаточно возмужает, чтобы выполнить свой долг.       А пока она предложила асам чувствовать себя как дома.       Картинка, распавшись туманом, сменилась, и через секунду Гермиона уже стояла на балконе знакомого дворца рядом с Бёром. Отсюда открывался изумительный вид на город.       — Также Аске дала Бёру и его людям прикоснуться к своим силам — она даровала им магию, а также возможность за секунды путешествовать в принадлежащие ей миры. Именно этот ее дар переломил ход войны с альвами, не желающими смиряться с тем, что в желанном им мире ныне живет другой народ.       Туман снова зашевелился, и вокруг Гермионы забурлила битва — асы бились против знакомых уже альвов на пустошах Свартальфхейма.       — При помощи Аске мир альвов превратился в бесплотную пустыню, и их уже ничто не могло спасти. Дни Темных эльфов были сочтены.       Картины битв сменялись одна другой.       — К сожалению, обещанный Аске Вили погиб в войне, по моей глупости ушел и Ве, остался лишь я, что был слишком молод, чтобы стать царем, а это было главным условием соглашения.       Уже немолодой Бёр о чем-то разговаривал с по-прежнему юной и прекрасной Аске, одетой едва ли не в то же самое легкое платье и все так же босой.       Туман сдвинулся, и перед Гермионой предстал Один во всей его молодой удалой красе.       — Я мужал, не зная предначертанной мне судьбы. Лишь спустя столетия, когда Бёр возвел меня на царство, он открыл правду о том, что мне предстоит сделать.       Вокруг был тронный зал дворца, битком набитый придворными. Один в своей золоченой броне, с красным, развевающимся за плечами плащом, потрясал в воздухе мечом перед ликующей толпой и торжественно шествовал по широкому проходу к крылатому трону, перед которым опустился на колено. Бёр возложил венец на его голову.       — Так я впервые увидел ее.       Вместе с Одином и Бером Гермиона двигалась к горам, а затем оказалась в каких-то каменных залах — наверняка, внутри того самого горного массива. Несмотря на то, что их окружали камень и грубое, необработанное дерево, здесь было приятно находиться. По стенам и переходам раскинулись живые цветущие лозы, небольшие кусты и даже деревца. В самой крупной зале, в которой они остановились, у дальней стены за обвитым плющом каменным троном стояла высокая чаша с пылающим в ней огнем.       На троне сидела все та же вечно молодая Аске, Один подошел и преклонил колено уже перед ней.       — Ни одна из женщин, что я видел прежде, не вызывала во мне такой страстной жажды обладания. Мне тогда казалось, что Аске воплощала собой все, о чем я только мог мечтать. Ее лицо, ее тело, голос — все будто было создано, чтобы мне угодить.       Картина сменилась скромной свадьбой во дворцовом саду.       — Я с радостью принял свою судьбу, и даже брак не страшил меня — я осознавал, что, надев на голову царственный венец, буду обязан взять себе супругу, и не обязательно, что она будет мне по сердцу. Но Аске — это лучшее, о чем я тогда мог только мечтать.       Со своего места Гермионе было видно, что Один глупо, по-мальчишески улыбается.       — Она настояла, чтобы обряд не был шумным, минимум гостей из тех, кто знал о ней и о ее роли в становлении Асгарда.       И правда, человек двадцать-тридцать — даже для простой земной свадьбы это был довольно маленький список, что уж говорить о свадьбе самого царя Асгарда?       — Но после первой же брачной ночи Аске исчезла. Я искал ее, поднял на ноги всю стражу, но так и не смог найти. Даже в той цитадели в горах, в которой она жила, было пусто.       Кадры поисков Одина сменялись один другим, мужчина рвался вперед, но в один из моментов Бёр придержал сына.       — Спустя пару месяцев она объявилась сама и накинулась на меня, будто голодная тигрица, без извинений, без объяснений. Но я не мог так просто этого снести и крупно повздорил с ней.       Грозный, злой Один что-то кричал своей новоиспеченной супруге, расшвыривая в разные стороны окружающие его вещи, но Аске не выглядела напуганной. Она смотрела на супруга словно на несмышленого ребенка, пытающегося добиться внимания матери капризами.       В один момент она плавно двинулась вперед и, подойдя к бушующему Одину, успокаивающе положила ладонь на его щеку, и ярость его стала заметно стихать.       — Прости меня, мой воинственный Игг, — внезапно услышала Гермиона ее голос, и правда глубокий и очень мелодичный, — но тебе стоит смириться. Я не буду тебе той прилежной женой, что ты себе вообразил. Прясть и вязать на ступенях твоего трона, улыбаться твоим людям и вить никому не нужные кружева словес — не мой удел.       — Но почему? — сейчас в его голосе было больше обиды, чем злости, а Гермиона отметила про себя, что Тор все-таки немало походил на своего отца в молодости.       — Однажды я скажу тебе, — пообещала Аске, — но не сейчас…       Притянув Одина к себе, она вовлекла его в долгий поцелуй, а затем туман снова сменился.       — Почему «Игг»? — спросил Один супругу.       Обнаженные, прикрытые одной только простыней, они лежали в огромной царской кровати.       — Я видела тебя, пылающего огнем битвы, — с улыбкой пояснила Аске. — Игг — самое меньшее, что могла бы я сказать...       Немного интересовавшаяся в свое время этой темой, Гермиона знала, что «Игг» означало «Страшный».       — Тогда, — молодой царь проказливо усмехнулся. Такого выражения лица Гермиона даже представить себе не могла на его более пожилой версии, — тебе имя — Иггдрасиль.       Услышанное заставило Гермиону захлебнуться воздухом, причем больше всего от того, насколько похабно и двусмысленно это прозвучало из уст Одина.       «Скакун Игга»...       Тем не менее Аске не оскорбилась.       — Да будет так, — кивнула она согласно. — Мое имя — не то, что мне бы хотелось полоскать в устах людей. Пусть Аске я буду лишь для тебя...       Даже в иллюзии Гермиона ощутила мощный всплеск магии.       — Годы медленно превращались в десятилетия, те — в столетия. Аске все так же огорчала меня своим непостоянством. Иногда она была рядом неделями, иногда — не выжидала и ночи.       Однажды я не видел ее четыре года, за которые едва не успел ее похоронить…       — Я думал, что больше не увижу тебя... — Один неверяще протягивал к Аске свою руку, и на лице его было написано неверие пополам с искренней радостью.       За это время он успел отрастить себе знатную бороду, которую заплел в косу, Аске же вновь не постарела ни на день.       — О, мой славный Игг... — тепло улыбнулась она. — Поверь мне, когда я уйду навсегда, ты обязательно об этом узнаешь...       — Но чем же ты все-таки...       — Тш-ш-ш-ш... — Аске приложила палец к его губам. — Меньшие знания — меньшие беды, поверь мне. Но кое-что я все-таки покажу тебе. Идем...       Туман дрогнул, и Гермиона увидела себя на Радужном мосту. Царь с царицей стояли чуть поодаль и одновременно заглядывали в Бездну, где в тумане, вызванные желанием Аске, плавали еще восемь сфер, связанных с Асгардом призрачными нитями.       — Мой мир не ограничен одним Асгардом, еще восемь миров требуют моего внимания. Все они — часть меня, и я не могу их бросить.       Один, устыдившись, отвел взгляд.       — Я показываю их тебе, потому что мне нужна твоя помощь. Эти миры — прекрасны, но не во всех спокойно. Народы, что живут в них, воюют как сами с собой, так и друг с другом, разрушая все то прекрасное, что я им даровала, и это печалит меня...       Аске и правда выглядела опечаленной.       — Я приведу их к миру — для тебя, моя царица.       — Аске исчезла снова, я же принялся за ту миссию, что сам себе назначил, — объединить и примирить все Девять миров и сложить их к ногам любимой женщины.       Дипломатия не была моей сильной стороной, я был юн, взбалмошен и импульсивен, и дела продвигались крайне медленно, без какого-либо успеха. Бёра уже не было рядом, а просто так присягать асам никто не хотел, даже после нашей победы над альвами, и торговля не сильно спасала то зыбкое перемирие, что я пытался выстроить.       Я боялся сделать неверный шаг, боялся встретить неодобрение своей Иггдрасиль.       Но она не корила меня — никогда. Зато всегда помогала.       Именно она открыла мне тайны магии, ее истинную силу и предназначение.       Гермиона осматривалась вокруг, и под ее взглядом картины сменялись одна другой: Аска лечит магией раны Одина, полученные в бою; вдвоем они в дворцовом парке склоняют голову над опавшим листом и Один при помощи своих сил пытается поднять его в воздух; в очередном из боев Один активно помогает себе магией — и одерживает сокрушительную победу.       — Те мгновения, что она была рядом, я ощущал себя счастливейшим человеком в Девяти мирах. Сейчас я осознаю, сколь разными мы были, но тогда тот неуловимый флер загадки не давал мне прозреть.       Я многое предпочитал не замечать...       Прежние картины, полные мирной и счастливой жизни омрачаются тревожными знаками. Гермиона видела, что Аске слабела: порой ее не держали ноги и ей приходилось хвататься за что-то, чтобы не упасть; в один момент она сильно закашлялась, оставляя на ладони что-то мерзкое, черное.       Один всего этого не видел, Аске старательно скрывала свое состояние.       — Со временем я смирился с тем, как мы жили, потому предпочитал наслаждаться теми мгновениями, что мы были вместе.       Они были в дворцовом саду, полном диковинных цветов и растений, Аске улыбалась, слушая какой-то рассказ Одина. Оба они выглядели беззаботно, что в сочетании с предыдущими картинками казалось пугающим затишьем перед бурей.       Чуть отстав от супруга, Аске ненадолго замерла у одного из деревьев, поглаживая его по шершавой коре. Она в принципе была очень близка к природе и любила растения, это легко было проследить по тем видениям, что Гермиона уже успела просмотреть.       Заметив, что супруги нет рядом, Один вернулся к ней и приобнял за плечи.       — Когда мой путь закончится, я бы хотела превратиться в какое-нибудь растение...       Один нахмурился, словно не представляя, как воспринять слова Аске всерьез, но Гермиона видела, что она не шутила.       Туман сдвинулся.       — Я любил мою Аске, предпочитая слепо не замечать, что с ней что-то не так.       В следующем видении Один и Аске о чем-то разговаривали, из окна его спальни наблюдая за мерцающими звездами, как вдруг она обмякла прямо в его руках. Ее пустой взгляд был направлен в никуда.       — Когда, наконец, мне показалось, что части мозаики сложились в верную картину, я решил поговорить с Аске начистоту, но та вновь исчезла — почти на год. Моему беспокойству не было предела — я, наконец, осознал, что некая хворь съедает мою Аске изнутри, и считал, что должен помочь ей найти лечение.       Гермиона видела Одина бледного, осунувшегося, не вылезавшего из библиотеки.       — Я созвал лучших лекарей Девяти миров, твердо намеренный настоять на своем мнении, невзирая ни на какие возражения. Но все мысли об этом стерлись из моей головы при следующем появлении Аске. Потому что вернулась она не одна.       Аске, закутанная в легкий плащ, прижимала к себе крохотный шевелящийся сверток. Прямо посреди покоев Одина она создала из воздуха колыбель и уложила туда младенца.       — Это наша дочь, — без всяких предисловий произнесла Аске, с нежностью смотря на девочку.       Очевидно, тут не могло быть никаких сомнений, что это действительно так — маленькая Хела была удивительно похожа на обоих родителей сразу.       Гермиона стояла достаточно близко, чтобы можно было легко склониться над колыбелью. Склонился и Один.       Сейчас, глядя на этого младенца, нельзя было сказать, что из нее вырастет ужасное, кровожадное чудовище. Никаких эманаций смерти, никакой давящей ауры.       Лишь дитя, что сладко посапывало во сне.       Переведя взгляд на Одина, Гермиона могла видеть смятение и радость на его лице. За прошедшие годы о детях он и думать забыл, как и об основном условии, на котором зиждился этот брак.       — Она красавица, — улыбнулся Один и поднял голову, но Аске в комнате уже не было.       Недолго думая, он ринулся за ней по коридорам дворца. Нашлась царица лишь в саду на небольшой полянке в самом дальнем его уголке, где обычно они прятались от чужих глаз.       — Аске, — позвал Один, заметив замершую на поляне фигуру.       Она стояла, подставив свое лицо под лучи закатного солнца, и улыбалась.       Один замер в нескольких шагах от нее в странной нерешительности.       — Нам придется попрощаться, — первой прервала она молчание.       Смысл ее слов не сразу дошел него, Гермиона видела, что он несколько раз пытался что-то сказать, но не мог найти слов.       — Но наша дочь...       — Ты справишься, — Аске обернулась, глядя на него с нежностью.       — Почему? — едва слышно проговорил Один.       — Я угасаю, — пояснила она мягко. — С каждым днем мне все труднее оставаться собой. Я слишком много отдала Девяти мирам и теперь теряю саму свою суть.       Выдохнув, Аске вновь отвернулась, и Гермиона успела заметить, что по щекам ее текли слезы.       — Не ведают люди, — заговорила она совсем другим, декламаторским тоном, — какие невзгоды у ясеня Иггдрасиль: корни ест Нидхёгг, макушку — олень, ствол гибнет от гнили...*       (*Старшая Эдда.)       Закрыв глаза, Один продолжал стоять в молчании.       — Я давно знала, что все этим кончится, — продолжила Аске. — Я готовилась. Я не умру в обычном для тебя понимании, я... закончу все так, как и хотела. Моя сила будет жить и питать Девять миров, управлять же ей суждено моей дочери.       Она обернулась на дворец, и Гермиона проследила за ее взглядом. Невольно стало жалко маленькую Хелу — Один убежал, оставив девочку в комнате одну.       — Эти годы... я пыталась произвести на свет сильное дитя. Много лет бесплодных попыток... Наша девочка... она будет сильной. Научи ее тому, чему обучала тебя я, и ее могуществу не будет предела в Девяти мирах. А после, — она протянула ему свиток, туго перевязанный лентой, — передай ей это, и тогда она сможет занять мое место и делать все то, что могла я. Только ей для этого не придется жертвовать собой.       — Не делай этого... — попросил Один непривычно жалобно.       — Если не сделаю — судьба Свартальфхейма, если не еще более ужасная, постигнет и остальные миры. И Асгард — в том числе. Я не смогу управлять собой, и миры ждут хаос и разрушение.       Глядя на Одина, легко можно было предположить, что до остальных миров, и даже до Асгарда, в этот момент ему не было никакого дела.       — Аске...       Не выдержав, она подошла к нему и запечатлела на его губах почти целомудренный поцелуй.       — Прости меня, мой славный Игг, — прошептала Аске. — И прощай.       Она отступила от него, и Гермиона всерьез задумалась, а не наложены ли на Одина чары, потому как смотрел на супругу он с непередаваемой мукой, но двинуться с места не мог.       Аске сделала шаг вперед по направлению к солнцу, раскинула руки в стороны и произнесла что-то на незнакомом Гермионе языке. Вспышка света заставила ее на мгновение зажмуриться; проморгавшись же, Гермиона увидела, что силуэт Аске стремительно рос и ширился, в процессе видоизменяясь. Всего несколько секунд — и на поляне во всем своем великолепии стоял по-настоящему огромный ясень. От его ветвей в разные стороны расходилось множество призрачных нитей, уходящих, казалось бы, в никуда.       Гермиона помнила это древо. В настоящем под ним стояла беседка, в которой так приятно было отдыхать после долгих прогулок по саду...       Проморгавшийся Один со страхом и болью смотрел на великое древо. Ноги не удержали его, и он рухнул на колени, пряча лицо в ладонях. Тело его содрогалось в рыданиях.       Позабыв, что ее здесь на самом деле нет, Гермиона хотела положить ладонь Одину на плечо. Ей было жаль его, она могла прекрасно себе представить, что он чувствовал в этот момент.       Но рука ее прошла сквозь доспех и плащ, отчего туман завихрился.