Любовь во время зимы

      Голос Одина-старика в ушах заставил ее вздрогнуть.       — Особо странно в это время было осознавать, что о существовании царицы никто толком и не знал. Аске не представляли народу официально, она избегала празднеств и пиршеств. Это было ее желание. Но я сделал все, чтобы никто не забыл об Иггдрасиле и его роли в существовании Девяти миров...       Это был один из самых печальных дней в моей жизни. Я обрел дочь, но потерял жену, и эта потеря волновала меня больше, чем что-либо еще. Я погрузился в пучину отчаяния.       Вместе со мной в бездну безумия погрузились и Девять миров. Войны, полное пренебрежение к дарам Иггдрасиля...       Я не мог смотреть на то, как жители Девяти миров превращают все то, что было дорого Аске, в выжженную или вымороженную пустыню.       То, что видела Гермиона, и правда потрясало: войны, смерти и разрушения, потребительское отношение к дарам природы. Одни только ваны достойно чтили Аске, как богиню, как символ природы, но при этом их спесивость и высокомерие не слишком способствовали дружбе с иными мирами.       — Дипломатия не помогала, да и я был не сильно в то время к ней склонен. Тогда я решил, что раз народы не хотят приходить к миру и гармонии словом и делом, то я приведу их к нему огнем и сталью. И началась война, и некому было ее остановить...       Это уже был не тот Один, что Гермиона привыкла наблюдать в этих видениях. Жесткость, граничащая с жестокостью, непримиримость и близкое к бесчеловечности хладнокровие — вот что представлял собой царь асов в то время.       — Наша с Аске дочь росла в одиночестве. Практически сразу я поручил ее воспитание слугам, сбежав на войну. Мне было тяжко видеть ее, замечать в ней черты ее матери.       Картина того, как печальная маленькая девочка издали наблюдала за отцом, которому до нее не было никакого дела, разрывала Гермионе сердце. Даже если вспомнить, что этой девочкой была Хела.       — Папочка, мне кошмар приснился, — пожаловалась маленькая Хела, заглянув в рабочий кабинет к отцу.       Он поднял на нее беглый, мимолетный взгляд, на секунду отвлекшись от дел.       — Это всего лишь сон. Ступай к себе.       — Посиди со мной, пожалуйста, — почти моляще попросила она.       — С тобой Лана посидит, ступай, я занят.       — Но она тянулась ко мне, отчаянно, болезненно. И со временем сделала вывод, что присоединиться ко мне в моей войне было лучшим способом обратить на себя мое внимание.       Чуть подросшая Хела, внешне ненамного старше Руны, в изнеможении размахивала на тренировочной площадке слишком тяжелым для нее мечом.       — Талант и упорство, доставшиеся от меня, а также магия и выносливость, перешедшие от матери, делали ее по истине умелой и сильной воительницей. И, на всеобщую беду, я ее заметил.       Спустя годы — всего, может, с дюжину — девочка, уже намного более умелая, заметив одобрительный взгляд отца, счастливо просияла. Один стал заниматься с ней, но Гермиона видела, что в его взгляде не было того тепла, что она замечала у Локи, смотрящего на дочь. Хладнокровный расчет и критичность — вот и все, чего заслуживала Хела.       — Из года в год я ковал ее, словно лучшее в своей жизни оружие.       Хела еще немного подросла. Одетая в черную кожаную броню, с шипастым шлемом, она уже выглядела довольно впечатляющей силой. Вдвоем с отцом они возглавляли Асгардскую армию — из битвы в битву, рука об руку.       Но снова — без семейного тепла. Во взгляде Хелы, украдкой бросаемом на Одина, боль и обида.       — Я открыл Хеле все то, чему меня учила Аске, но никогда не заговаривал о ней и не передавал ей свитка матери, а дочь вскоре перестала спрашивать. Вдвоем медленно, но верно мы завоевывали миры — один за другим, и мне казалось, что для нее этого должно быть достаточно. Но ошибался.       Сам тон картин сменился, наполнившись кровью и грязью.       — Я не понимал, что именно взращиваю в собственной дочери. Она не знала, что такое сострадание, милосердие, зато прекрасно понимала путь меча, путь насилия. «Если враг сопротивляется — ударь посильнее, чтобы он сопротивляться больше не мог, — вот чему я ее учил. — Если тебя ударили по правой щеке — отруби руку тому, кто посмел это сделать».       Лицо Хелы, уже не девочки, но молодой девушки, — забрызганное чужой кровью, — лучилось самой настоящей эйфорией.       — Кому было учить мою дочь милосердию, если я сам забыл, что это такое? Но нашлась та, что была готова напомнить мне, научить.       Не то чтобы увидеть ее было совсем неожиданно, но тем не менее Гермиона удивилась — совсем еще юная Фригга шла по коридорам дворца в компании подружек. Их, как дочерей знатных вельмож, с изрядным постоянством приглашали на пиры в царском дворце.       Один шел компании навстречу, и взгляд его невольно остановился именно на Фригге. Гермиона усмехнулась — этот прием был стар как мир. Будущая царица — единственная из всей толпы, что не смотрела на царя с выжидательным обожанием. Вежливо поклонившись, она тут же вернула свое внимание собеседнице, которая, к слову, ее даже не слушала, а едва ли не пускала слюни на Одина.       — Уставший от грязного лизоблюдства, я в лице Фригги ощутил приток свежего воздуха. Сперва я гнал от себя любые мысли о каких-либо теплых чувствах. Боль потери, тоска по Аске были со мной почти неизбывно. У меня уже была дочь, а остальное, я полагал, мне более было не нужно. Но у судьбы были совсем иные планы.       То, что показывали Гермионе видения, утверждало ее в мнении, что «иные планы» были совсем не у судьбы. Фригга открыла на Одина тихую охоту — она всегда была где-то поблизости, не пропускала ни одного пира, но при этом ни разу не выказала приязни большей, чем стоило выказывать царю его верноподданной.       Казалось бы, Один совсем ее не интересовал, но Гермиона видела, как смотрела на него Фригга, когда он этого не замечал.       Взглядов не замечал, но ее саму — заметил. Красивая, неглупая девушка, которая не стремилась упасть к его ногам… разве могло его мужское эго подобное пропустить?       Но было видно, что, поймав себя на этой заинтересованности, Один отверг это чувство — жестоко и беспощадно — начав всячески избегать встреч.       Та самая неглупая Фригга прекрасно это поняла, потому — отступилась. К тому же у нее явно появились совершенно иные проблемы.       Как ни избегал Один юную красавицу, все же порой сталкивался с ней в коридорах дворца, так произошло и в этот раз.       Фригга, тревожно мнущая в ладонях то ли салфетку, то ли белый платок, замерла в одном из переходов у оконного проема, из которого открывался хороший вид на тренировочную площадку, где в тот момент бились друг с другом эйнхерии в тренировочном бою.       Один замедлил шаг и, несколько раз переведя взгляд с девушки на солдат и обратно, нахмурился.       — Леди высматривает себе жениха? — с некоторой холодной язвительностью спросил он. И будто бы сам себе удивился.       Вздрогнув, Фригга бросила на Одина неожиданно разгневанный взгляд, но тут же обрела над собой контроль. Уже тогда будущая царица поражала самообладанием.       — Там мой младший брат, мой царь, — ответила она и запоздало присела в приветствии.       — Так он среди тех, кто послезавтра отправится в Муспельхейм?       — Да, — кивнула Фригга. И добавила чуть слышно: — к сожалению.       Но, на ее беду, Один услышал.       — Они прослывут героями за свою доблесть.       — Или бесславно погибнут в чужом краю.       — Погибнуть героем на поле боя — почетно, — его лицо застыло в мрачном, холодном и отпугивающем выражении.       — Но это не умаляет моей тревоги и горя, — мягкая, немного смущенная и виноватая улыбка Фригги возымела свое действие, и Один слегка растаял.       — А ваш брат знает, что вы загодя уже его похоронили? — он поравнялся с ней и улыбнулся девушке в ответ — уже без холода.       — Зачем ему это знать? — округлила она глаза. — У него достаточно и своих страхов, но, как и всякий муж, он будет их отрицать.       Ее слова заставили Одина приглушенно фыркнуть, и между ними воцарилось молчание, не кажущееся неловким.       — Я предпочту видеть живого воина, чем мертвого героя, — добавила Фригга задумчиво. — Даже если эта битва — за правое дело. За правое… — хмыкнула она в конце, скривившись.       Вдруг, опомнившись, она нервно поджала губы.       — Простите меня, мой царь, — снова присела Фригга в поклоне. — Мне… слегка нездоровится. Позвольте, я пойду, — и сбежала, не дождавшись ответа.       Один проводил ее долгим, задумчивым взглядом.       — Ее слова что-то всколыхнули в моем сердце, но в то время оно еще было слишком черствым и сухим, чтобы это движение затронуло его глубины. Но тем не менее я не мог оставить все как есть.       Картина неуловимо сменилась — тот же дворец, но явно другой день и другой коридор.       Один стремительно шагал прямо по направлению к промелькнувшей на другом конце коридора Фригге, пару раз окликнув ее. Девушка остановилась, смотря на царя с вежливым вниманием.       — Леди может быть довольна, — сказал Один после приветствия, — ваш брат не покинет Асгарда и будет охранять гарнизон.       На обеспокоенном лице Фригги застыло смешанное выражение, но, несмотря на упавшую на него тень, Фригга сделала над собой усилие и вежливо улыбнулась.       — Спасибо за столь трепетное отношение к тревожащемуся женскому сердцу, мой царь, — произнесла она сдержанно, заставив Одина нахмуриться:       — Чем вы недовольны?       — Завтра я не потеряю брата, — ответила Фригга после некоторого колебания, — но сколько матерей, жен, дочерей потеряют своих мужчин?       — И чего же вы хотите? — на скулах Одина заиграли желваки, но это, как ни странно, не испугало Фриггу.       — Быть услышанной и понятой, — выдохнула она с ноткой усталости в голосе и продолжила, оценив его взгляд: — но мне кажется, что сейчас, в предвкушении хорошей битвы, у вас нет ни времени, ни желания меня услышать. Буду рада объясниться при вашем возвращении, мой царь. Если вы вообще захотите видеть вашу недостойную слугу.       Поклонившись на прощание, Фригга поспешила ретироваться.       Туман снова сдвинулся, и Гермиона осознала себя в толпе на дворцовой площади. По широкому проходу от радужного моста на сером, в яблоках, коне ехал Один. По ликованию толпы, а также широким улыбкам царя и следующей за ним на огромном волке принцессы легко было догадаться, что вернулся Всеотец с победой.       Рядом с Гермионой в толпе стояла грустно улыбающаяся Фригга.       Новое движение — и уже Один с Фриггой прогуливаются по дворцовому саду. Гермиона прислушалась и поняла, что попала на середину разговора.       — …в других мирах нас чтут за диких варваров, что несут лишь боль и смерть, — печально закончила какую-то свою мысль девушка. — Это не то, чем бы я хотела гордиться.       — Откуда в столь прекрасных устах столь предательские речи? — насмешливо поинтересовался Один. Очевидно, он был в довольно благодушном настроении.       — Да простит меня мой царь, если речи мои ему неугодны, но я чту истину выше лизоблюдства. Вы умны и дальновидны, мой царь, и посему предположу, что лести вы предпочтете правду, пусть и не столь сладкую.       Фригга задумчиво посмотрела на махину дворца, возвышающуюся сбоку.       — Я люблю Асгард и его народ, — продолжила она свою мысль, — а вы — тот, кто способен привести наш мир к благоденствию, и я уверена, что именно его вы и ищите для своих людей, но далеко не всегда благоденствия можно достичь лишь войной. Кровь ведет лишь к крови, никак не к миру.       — И что же, по-вашему, я должен делать? — вопрос прозвучал с некоторым вызовом.       — Показывать людям, что вы можете быть человечным, можете быть и милосердным и справедливым. Быть ближе к своему народу…       Один не был согласен со словами Фригги.       — Просто попробуйте, мой царь, — мягко предложила она, сильно не давя и не настаивая. — Хоть где-то в каких-то мелочах. Милосердие и человечность — не есть проявления слабости, но проявления вашей воли и силы духа.       — Я не мог согласиться с ней, мне казалось, что слова ее по-девичьи наивны и полны розовых грез. Но мне хотелось показать ей, доказать, что излишнее милосердие ведет лишь к поражению, потому я выслушал ее советы и решил прибегнуть к ним — всего раз.       В тронном зале проходило какое-то судилище, перед крылатым троном на коленях стоял неизвестный мужчина, склонив голову. Один стоял, чуть выйдя вперед, и что-то говорил своим подданным, а те взирали на него с удивлением и изрядной долей недоверия. Лишь два взгляда выбивались из всей плеяды: Хела косилась на своего отца с возмущением и злостью, где-то в толпе же сверкали радостью глаза Фригги.       — Но именно в тот раз оказалось, что она не ошиблась.       Чуть позже тот самый мужчина, очевидно помилованный, передал Одину какой-то свиток, и тот, прочитав написанное, удовлетворенно улыбнулся.       — Мне понадобились время и силы, чтобы до конца увериться, что в словах Фригги было рациональное зерно. Да, женское сердце излишне мягко, но это не означало отсутствие ума и хитрости. Некоторые ее идеи я брал в расчет, некоторые долго обдумывал, некоторые — отметал. Но изо дня в день она заново учила меня быть более человечным.       Прогулки и беседы, споры и дискуссии мелькали перед взором Гермионы вспышками. Кроме того, Фригга вытаскивала Одина на тайные прогулки по городу, во время которых показывала те или иные проблемы жителей, их нужды и чаяния. Возвращаясь, Один издавал те или иные указы, принятие которых вызывало все большую радость у асов.       — Я сам не заметил, сколь сильно стал нуждаться в ее неоценимой помощи. И в ней самой.       Общение царя с понравившейся ему девушкой становилось все теплее и душевнее.       — Несмотря на это, на что-то решиться я так и не мог. Боль прошлых потерь гнала меня прочь.       Несколько раз он порывался коснуться ее или даже задумывал поцеловать — в уединении дворцовых садов — как тут же тень огромного ясеня омрачала его намерения, заставляла одергивать руку и отводить взгляд.       — Но однажды мне пришло осознание, что Аске хотела бы, чтобы я просто жил дальше…       В какой-то момент Один, оставшись в саду один, не выдержал и подошел к Иггдрасилю, что-то прошептав, его ладонь легко касалась грубой, шершавой коры. Прошелестевший в кроне древа ветер толкнул Одина в грудь, заставив его отступить на шаг, подхватил опавшие листья и унес их в сторону дворца.       Вздохнув полной грудью, он усмехнулся и ушел в том направлении, в котором его подтолкнул ветер.       — Только принятое решение не помогло мне сделать решительного шага. Помог случай.       С каждой встречей Фригга начала казаться все задумчивей и мрачней. На очередной встрече, стоило Одину попытаться коснуться ее ладони губами в приветствии, она тут же отстранилась.       — Мне очень жаль, мой царь, но больше мы не сможем видеться, — произнесла она с горечью. — Мои родители желают выдать меня замуж и не хотят, чтобы моя честь была скомпрометирована даже встречами с вами.       Не дав ему хоть как-то ответить, Фригга убежала.       Кадры хмурого Одина, никак не находящего себе покоя, сменялись один другим.       — Я хотел отпустить ее, но вскоре осознал, что не вынесу мыслей о том, что она теперь принадлежит другому. Потому решил опередить события.       Один в богато украшенном доме о чем-то разговаривал с высоким, дородным, светловолосым мужчиной. Чуть в стороне стояла Фригга в сопровождении другой женщины, очень сильно на нее похожей. Взор будущей царицы был стыдливо опущен, губы же с трудом сдерживали радостную, победную улыбку.       Мужчины, придя к какому-то соглашению, пожали друг другу руки.       — Лишь много позже я узнал, что никаких договоренностей о браке пока не было… — в голосе Одна слышалась теплая улыбка. — На нашей свадьбе присутствовал едва ли не весь Асгард, — продолжил Один, и Гермиона с интересом оглядела большой пиршественный зал, битком набитый людьми. За центральным столом чуть в возвышении сидели Один и его молодая жена, влюбленно не сводящая с царя взгляда. — Но не все радовались торжеству, — голос Одина упал, и Гермиона невольно скосилась на принцессу, нутром ощущая, о чем идет речь.       Хела, не желавшая сменять доспехи на платье, сидела по правую руку от Одина, как наследница, но на отца она принципиально не смотрела, и на лице ее царило скучающее, слегка презрительное выражение.       — Я рассчитывал, что Хела, как и я, благодаря Фригге отогреет свое сердце, проникнется ее добротой и мягкосердечностью. Но ошибся.       Фригга раз за разом пыталась наладить отношения с падчерицей, но выходило из рук вон плохо — жестокая и непримиримая Хела ни в какую не хотела идти на контакт.       Вероятно, она опасалась, что с приходом Фригги отец и вовсе о ней забудет, а после появится другой ребенок, которого Всеотец уже будет по-настоящему любить и ценить. Хела была еще достаточно молода, чтобы все комплексы старшего ребенка проявлялись в ней едва ли не в гипертрофированном виде.       — К сожалению, в чем-то я был виноват и сам, я не стремился общаться с дочерью больше необходимого, все сильнее она тяготила меня — как памятью о ее родной матери, так и своим поведением. Я все больше дистанцировался от нее, и это погружало мою дочь в пучину злости. Она во всех своих бедах обвиняла ту, что разрушила ее мир своим появлением.       Конфликт Фригги и Хелы набирал обороты, несмотря на старания молодой царицы сгладить углы.       Интриги, скандалы, нападения исподтишка — Хела была готова практически на все, чтобы выжить мачеху из дворца, но на счастье Фригги и беду Хелы — дочери Один не верил.       — Я все дальше и дальше отстранял ее от власти, от дворца, от наконец забеременевшей супруги. Тогда, осознав всю шаткость своего положения, Хела пошла на решительный шаг.       Она вместе с верными ей людьми попыталась убить и Одина, и Фриггу, но их план провалился, многие из людей Хелы погибли, сама же она сбежала.       — Я должен был отправиться за ней сам, лично, но… не смог.       Один снова стоял под сенью Иггдрасиля, удрученно склонив голову, как и много столетий назад.       — Что мне делать, Аске? — спросил он едва слышно. — Ты говорила, что я справлюсь, но… я не смог. Она стала совсем неуправляема… Неужели мне придется заточить нашу с тобой дочь?..       Ответом ему была лишь тишина.       — Валькирии, посланные мной разобраться с Хелой, не вернулись с поля боя, и мне понадобилось немало сил, чтобы решиться выступить самому. Несмотря на то, что я не испытывал к Хеле отцовских чувств, она была моей дочерью, частью меня. И главное — частью женщины, что я когда-то любил… Но я должен был ее остановить.       Один настиг Хелу в Хельхейме, том оплоте, что она выстроила для себя, сбежав из Асгарда. Несмотря на то, что она была далека от источника своих сил, ей хватило способностей разобраться с сопровождавшими царя элитными эйнхериями, оставшись с отцом один на один.       Один уже был ранен, более того, само происходящее причиняло ему не только физическую, но и душевную боль.       Хела же практически не обращала внимания на собственные ранения, нависая над почти поверженным отцом с победной усмешкой.       — О, как же ты размяк… — протянула она грустно, почти с презрением. — Что она сделала с тобой?       — Открыла мне глаза, — процедил Один сквозь зубы.       — Что ж, тогда мне придется их навсегда закрыть, — пожала Хела плечами, — вам обоим.       Битва разгорелась с новой силой. Но в этот раз, похоже, мысль о смерти — даже, наверное, не столько своей, сколько своей любимой супруги, — и нежелание видеть на троне собственную дочь заставили Одина бороться яростнее.       Умопомрачительный бой, за ходом которого Гермионе с трудом удавалось следить просто потому, что скорость и реакция обоих бойцов были ошеломляющими, вскоре закончился победой Одина.       — Ну, давай же! — крикнула Хела, поверженно распластанная. — Чего ты ждешь? Убей меня!       Она знала, что Один не убьет ее, это видела и Гермиона, как и муку, написанную на лице Всеотца.       — Так и знала… — презрительно оскалилась Хела. — Ты даже не можешь исполнить тот приговор, что мне вынес…       Один колебался.       — Я не смог поднять на нее меч, ровно как и знал, что заточение в дворцовых темницах никак не поможет — Хела была достаточно сильна, чтобы выбраться оттуда. Но и отпустить ее — значило подписать смертный приговор себе, Фригге и нашему еще не рожденному ребенку.       — Ты сама выбрала себе свою темницу, — наконец заговорил Один, стерев с лица любое проявление эмоций. — Отныне ты никогда не покинешь этого дворца. Именем моего отца, отца моего отца я, Один-Всеотец, изгоняю тебя и заточаю твоих залах в Хельхейме.       Волна магии едва не сбила Гермиону с ног, заставив зажмуриться. Когда она открыла глаза, вокруг снова было ослепительно бело.       — Возлюбленные мои сыновья. Если вы видели все это, значит, меня более нет с вами. Хуже того, я так и не смог завершить начатое и избавить Асгард от вашей сестры, и это бремя теперь ложится на ваши плечи. Простите меня…       Но я верю, что вам это под силу — вместе. Тор, ты силен, сильнее, чем ты думаешь. Асгард по праву рождения принадлежит Хеле, но ей более никогда не суждено узнать, что для нее это значит на самом деле, поскольку я сжег оставленный Аске пергамент. Тебя же я три дня и три ночи после твоего рождения держал над Вечным пламенем, чтобы впитал ты сосредоточие силы Аске. Возможно, только тебе по-настоящему под силу остановить вашу сестру.       Локи, я бы хотел вернуть тебе твои силы, но, вероятно, когда у меня выдастся возможность, то уже не будет времени. Но не в иллюзиях и чародействе твоя сила. Ты умнее и хитрее, чем кто бы то ни было из тех, кого я знаю. Твои смекалка и целеустремленность, твои познания в магии — помогут вам прийти к успеху. Когда-то я сам разделил вас, теперь же молю встать плечом к плечу. Спасите Асгард…       Голос стих, и Гермиона вдруг резко куда-то провалилась. Секунда — и она оказалась в объятиях Локи, сидящей на все том же подоконнике.       Голова кружилась, перед глазами все плыло, тело налилось свинцовой тяжестью. Чтобы окончательно не потерять сознание, Гермиона прислонилась к Локи и положила голову ему на плечо, прикрыв глаза, перед которыми мелькали разноцветные пятна.       — Это с непривычки, — пояснил он, погладив ее по плечу, и коснулся губами макушки.       Чтобы прийти в себя, Гермионе потребовалось некоторое время, на протяжении которого она наслаждалась тишиной и старалась обдумать увиденное и услышанное. Локи также не торопил ее с разговорами, погрузившись в себя.       — Я по-прежнему не представляю, что делать с Хелой… — призналась, наконец, Гермиона.       — Я тоже, — усмехнулся в ответ Локи.       Он задумчиво крутил в руках окклюдер, и было в его выражении лица что-то печальное, но теплое. Быть может, он вспоминал сейчас о Фригге?       Несмотря на то, что по сути эти воспоминания должны были стать ответом, они им так и не стали, оставив после себя еще больше вопросов.       — Что же мы будем делать? — спросила Гермиона, взяв его ладонь в свою.       — Я бы предложил ограбить сокровищницу Асгарда и вместе со стражами отправиться в путешествие по мирам, — ответил Локи с усмешкой. — Но вряд ли ты на это согласишься, — добавил он.       — Заманчивое предложение, но не думаю, что в таком случае наше путешествие продлится слишком уж долго… — постаралась она поддержать его шутку, намекая на то, что в итоге рано или поздно экспансия Хелы настигнет их.       — Ну, нам-то должно хватить времени. А вот Руне…       Мысль о дочери заставила любой намек на шутливость исчезнуть с их лиц.       — В любом случае стоит начать с эвакуации, а после… ну, у меня есть мысль, где можно почерпнуть идей, но для этого стоит сперва вернуться в Асгард и все же начать с эвакуации…       На том и порешили.       Стражи уже ждали их, полностью готовые к скачку.       — Три корабля должны прибыть к сегодняшнему вечеру, — сказал им Квилл. — Еще четверо — в течение ночи, но это всего лишь для нескольких тысяч человек. Максимум для десяти, если загружать корабли под завязку, но с таким уровнем численности не факт, что многие долетят в целости и сохранности.       — Один из кораблей подвезет еду для беженцев, но на всех ее не хватит, — добавила Гамора.       — Все эти проблемы будут решаться по мере поступления, — произнес Локи. — Мы даже толком не можем знать, надолго ли людям придется бежать. Перво-наперво всех нужно эвакуировать вот сюда, — он ткнул пальцем в равнинную местность рядом с горными массивами. — Долина Вигрид удобна для посадки кораблей, и, кроме того, если Хела попытается нас остановить, у нее не получится застать нас врасплох.       — У нас есть Хаймдалл… — напомнила ему Гермиона, не сомневаясь, что он и не сбрасывал его со счетов.       — Даже он не всесилен и всеведущ, — подтвердил ее мнение Локи, — так что лучше подстраховаться, — и продолжил, обведя Стражей взглядом, от которого Гермиону невольно снова бросило в дрожь. — Как раз здесь, в эвакуации, и понадобится ваша помощь. Большая часть жителей столицы пройдет подземными и горными переходами, мы с Гермионой будем их сопровождать. Но жители южных и восточных земель тоже должны узнать об эвакуации.       — Мы отправим туда один-два корабля, — успокоил его Ракета.       Именно Стражи должны были координировать ход эвакуации, это немного успокоило Квилла, не слишком довольного, что на его собственном корабле командовал чужак, впрочем, Локи умудрялся всего лишь парой фраз успокаивать подозрения парня до следующей вспышки:       — Тогда не будем медлить. Командуй, капитан, — кивнул Локи Квиллу, и тот, высокомерно фыркнув, начал раздавать указания своим товарищам.       По Локи Гермиона видела, что у того прямо зудело понасмехаться над таким хрупким мужским эго, но он усиленно сдерживал себя — накалять обстановку было не время и не место.       Бенатар стремительно приближался к Асгарду, облетая столицу стороной. Уже почти над самой поверхностью корабль разделился — основная часть со Стражами отправилась на юг, под же, управляемый Ракетой, вез Локи и Гермиону в «цитадель предков», прежнее жилище Аске, где теперь прятались жители столицы.       Оставив Локи и Гермиону на скалистой гряде, енот улетел к товарищам.       Спустя каких-то пару минут неподалеку с тихим скрежетом в сторону отъехал камень, и из образовавшегося проема вышел Хаймдалл.       — Люди ждут вас, мой принц, — склонился перед ними Страж, заставив Локи невесело усмехнуться, словно бы он сомневался, что люди и правда его ждали.       — Веди, — бросил он, не меняя выражения лица.       Хаймдалл поманил их за собой в длинный темный тоннель, который Страж освещал тусклым факелом. Спустя всего пару минут блужданий во мраке Хаймдалл вывел их на свет.       Открывшаяся перед глазами пещера поражала своими размерами. Подобного Гермиона не видела в воспоминаниях Одина, но, возможно, те залы Аске были не единственными здесь.       Наверное, даже тронный зал в асгардском дворце не настолько поражал своими габаритами, сколько эта огромная зала. Здесь, словно флоббер-черви в банке, набилась целая толпа людей — тысячи, десятки тысяч. Приглушенные разговоры, детский плач, звуки, издаваемые животными — все это смешалось в дикую какофонию.       Кроме того, здесь было довольно душно, очевидно, ни естественная вентиляция, ни магическая не справлялись с таким объемом воздуха.       Стоило Локи и Гермионе войти в основной зал, как взгляды тех, кто был ближе всех к этому входу, тут же устремились в их сторону. Здесь были в основном эйнхерии, что казалось логичным, в случае нападения именно им предстояло взяться за оружие и защищать остальных. Женщины и дети виднелись ближе к центру.       Не успела Гермиона моргнуть, как воины тут же обнажили свои оружия, готовые напасть на «вторженцев».       — Отставить, — попытался осадить их Хаймдалл, и это, в принципе, помогло. По крайней мере, те эйнхерии, что уже сделали шаг, замерли на месте, хоть и не опустили оружия.       — Ты привел к нам предателя, — прорычал один из воинов. — Неужели Страж Моста оказался одурачен Богом обмана?       Многие явно были согласны с этими словами, их решительность выдавала стремление сражаться до конца.       Сама Гермиона крепче сжала в руках палочку, не собираясь пока ее ни на кого направлять, чтобы не ухудшать и без того не самое приятное положение — вдвоем (в лучшем случае втроем) против целой армии.       Локи же выглядел так, будто ничего не происходило. Он смотрел на окружавших его воинов со своей привычной усмешкой, которую любому нормальному человеку обычно хотелось стереть с его лица. Желательно кулаком.       Все же Гермиона никогда до конца не понимала это стремление Локи доводить всех вокруг до белого каления. Это ее сильно беспокоило, ведь им требовалось спасти находящихся здесь людей, а для этого желательно, чтобы сами люди шли за своим принцем. Но пока повиновением даже и не пахло.       Несмотря ни на что, Хаймдалл заступил дорогу эйнхериям, встав прямо перед Локи и Гермионой, но это не привносило спокойствия. Первые ряды стояли напряженно замерев, но Гермиона видела, что где-то в толпе люди шевелились, и вскоре вперед вышагнули несколько человек, которые стремительно неслись к «гостям».       Рука с зажатой в ней палочкой дрогнула, и Гермиона решительно шагнула вперед, поравнявшись с Локи. Она бы встала перед ним, все же она ощущала себя в меньшей опасности, чем та, в которой оказался ее муж, но он едва заметно шевельнул рукой, подав знак остановиться.       На этот раз Гермиона не стала спорить, все же у нее еще была возможность защитить Локи, но зато она не выставила его слабаком.       Вдруг те самые люди, что спешили к Локи, не дойдя нескольких футов, развернулись, став еще одной линией защиты принца от остального народа.       — Альрик? Рагнар? Бьерн? — раздавались недоуменные выкрики.       Несмотря на это, стража стояла решительно и непоколебимо.       Поднялся гул, который резко стих, стоило Хаймдаллу поднять руку.       — Нравится вам или нет, но он по-прежнему ваш принц, — заговорил он в полной тишине. — Благодаря ему многие из вас сейчас здесь в сравнительной безопасности, а не удобряют столичные улицы собственной кровью. Он выступил против Хелы и отвлек ее от эвакуации. Он создал те порталы, благодаря которым вы и ваши семьи сбежали из столицы.       — Так что прошу, дайте мне пройти, — закончил за него сам Локи, но таким тоном, что Гермиона с трудом сдержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.       Ну вот вроде бы взрослый человек в опасной для жизни ситуации…       Не дожидаясь ответной реакции, Локи двинулся вперед, подавая пример для своей новоявленной свиты. Когда вся их группа достигла первого ряда, воины расступились, создавая для них коридор, но при этом Гермиона видела, что люди по-прежнему напряжены и недоверчивы.       Пусть, главное, что они не нападали и не чинили препятствий.       Они шли в полной тишине, лишь только где-то далеко впереди слышались приглушенные шепотки — ближние к процессии ряды передавали информацию остальным по цепочке.       Хаймдалл целенаправленно вел их к широкой, толще остальных, колонне по центру залы. При ближайшем рассмотрении оказалось, что целая сеть сталактитов и сталагмитов превратилась в отдельный закуток с дюжиной широких арок-проходов, не отделяющих от остальных до конца, но при этом дающих некоторое подобие уединения. Внутри посередине закутка стоял широкий каменный же стол с раскинутой на ней голографической картой Асгарда.       Место для собраний командования.       Здесь, вокруг карты, уже собралось полтора десятка человек, при желании закуток вместил бы еще столько же. Не слишком много, но при этом достаточно, чтобы полноценно совещаться друг с другом.       — Мой принц, — синхронно вежливо, но не слишком радостно раскланялись Локи собравшиеся командиры эйнхериев. — Миледи, — обратились они к Гермионе, вызвав у ее мужа более теплую, уже не похожую на его привычный оскал улыбку.       — Господа, что я пропустил за последние сутки?       Доклад был не слишком-то большим. Из него выходило, что асы с частью ванов и муспелов подняли бунт и, воспользовавшись суматохой, эвакуировали мирных жителей и немалую часть эйнхериев сюда, в безопасное место. Несколько тысяч воинов бежали из сталицы в леса и теперь по-возможности мешали людям Хелы взять след и отправиться на поиски.       — Им следует отступать, — велел Локи. — И нам тоже. Передайте людям, чтобы собирались — мы выходим через два часа.       — Но, мой принц, здесь безопасно, — попытался переубедить его один из командиров.       — Ни одно место в Асгарде не может считаться безопасным, пока Хела жива, — оборвал его Локи. — А мы не можем выступить против нее, пока за нашими плечами тысячи женщин, детей и немощных стариков. Или вы хотите принести их в жертву? — уточнил он с ядовитой насмешкой. — Ход хороший, но сегодня я слишком уж добр, чтобы ему последовать.       Собеседник покраснел от злости и некоторой доли смущения, было видно, что он совсем не это имел в виду.       — Мы эвакуируем людей, — перестав нарываться на скандал, продолжил Локи. — Несколько кораблей будут ждать нас здесь после заката, — он указал на окраины долины Вигрид. — Еще несколько прибудут к утру.       — Насколько велики означенные корабли? — прозвучал немного щекотливый вопрос.       — Достаточно, чтобы спасти на них тысячи наших детей, — не стал в этот раз шутить и издеваться Локи. — И, возможно, эти семь кораблей — не единственные, которых нам нужно будет ждать. Главное — протянуть достаточно долго.       Командиры сомневались, некоторые переглядывались в безмолвных диалогах, но в итоге сошлись во мнении, что принц прав. Дальнейший разговор представлял собой обсуждение деталей эвакуации и того, как все это лучше организовать, прежде чем огласить свое решение для всех, — им следовало избегать паники и толкотни во время всей операции.       Проработка всех мелочей заняла не меньше часа, и в итоге весть об эвакуации разнеслась по всему лагерю.       Первыми отправлялись доверенные, отобранные лично Хаймдаллом и Локи воины, которые должны были проверить путь и расчистить его от возможных опасностей, следом выпускались мирные жители — сравнительно небольшими группками в сопровождении тех же эйнхериев.       Следя за тем, как отправляется группа за группой раз в десять-пятнадцать минут, Гермиона не могла не думать, что вся эта затея растянется на неимоверно долгое время. Но это в любом случае было лучше, чем ничего.       Одно успокаивало — Хаймдалл в тот момент следил за Хелой и должен был предупредить, если вдруг произойдет что-то потенциально опасное.       Локи казался задумчивым и обеспокоенным, хоть и старался скрыть это за своей привычной маской язвительности и сарказма. Хоть он не мог в этом признаться, возможно, даже самому себе, но судьба этих людей волновала его, и Гермиона не могла ничем помочь, кроме как просто находиться рядом верной тенью и правой рукой. Ей самой, обычной смертной, к тому же не повенчанной с Локи по асгардским законам, не было места здесь, в этом мире, этом обществе, и она видела это. Ее сторонились и не воспринимали всерьез — несмотря ни на что, и Гермионе с трудом удавалось убедить себя, что ее это не волнует.       Она собиралась спасти всех этих людей, что бы они сами об этом ни думали.       — Пойдем, встретим первую группу, — отвлек ее Локи от невеселых мыслей, протянув руку. — Я бывал в Долине, так что смогу нас аппарировать.       Улыбнувшись, Гермиона вложила свою ладонь в его.       Она не сомневалась — вместе они справятся с чем угодно.