Vassalage

Утро после кутежа и попойки всегда начинается не лучшим образом, но для Доёна оно наступило в подвале с кандалами на руках, в одной длинной рубашке на голое тело и матрасом в роли постели. Омеге всё ещё хотелось, чтобы кто-нибудь просто оттрахал до звёзд в глазах, хотелось альфу, и чтобы сильного, яркостного, но парень даже не представлял, как быстро исполнятся его желания. Тэён вошёл сразу, как услышал звон, оповестивший о резком движении пленника. — Как голова? Сильно болит? — Ли ласково касается чужой щеки, но стоит податься вперёд, как тепло исчезает, сменяясь огнём от пощёчины. Ким вскрикивает, но не уворачивается, ожидая большего, пусть и грубости, но главное, чтобы желание наконец утихло, а альфа и рад, пристраивается сзади, на голову рубашку забрасывая и резко рывком проникая, двигаясь грубо, резко, за шею хватая и рыча на ухо оскорбления, а Донён от одного властного вида и тона готов к ногам чужим упасть, кончить позорно, продолжив истекать соками, скуля и пытаясь ещё глубже насадиться на чужой член. — Течные суки, вам лишь бы орган потолще найти, чтобы грубее и резче, чтобы вас выебали во всех позах до бессознанки, вы за это сдохнуть готовы, — вбивается остервенело альфа, оставляя многочисленные следы от зубов под громкие стоны, кончая и с ухмылкой засаживая вместо члена вибратор, так и оставляя, на цепях звенья убирая, чтобы омега не мог ничего сделать. Максимум, на что способна жертва — это вертеться, тереться о матрас в попытках загнать игрушку поглубже, чтобы хоть так снять напряжение, да только не выходит, только хуже становится. — Прошу, хватит, — Ким молит, пока Тэён с садистским удовольствием наблюдает, к голове придумав уже сотни всевозможных вариантов истязания, просто чтобы показать, насколько низко находятся омеги, насколько они противные похотливые создание. У Ли презрение к Доёну и ему подобным вместо крови в венах, у него ненависть давно все чувства собой перекрыла, а ярость принимает самые немыслимые формы. Ён использует самые изощрённые методы, он ломает попавших в руки омег морально и физически, а потом выбрасывает на свалку, использует как огрызок от яблока вместо удобрения, ему доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие наблюдение за муками и страданиями. А ведь потом, когда схлынет желание, когда течка закончится, всё те же вещи будут причинять нестерпимую боль, ведь этот альфа уж точно не опустится до траты времени на прелюдии, зачем, если это всё равно грязь под ногами. Но Тэён не всегда был таким, когда-то давно, он такого и не вспомнит, ведь был слишком мал, Тивай бегал на площадке, играл с другими детьми и даже разницы между альфам и омегами не осознавал. Он в раннем детстве был слабым и болезненным ребёнком, часто попадал в переделки, а дома не был нужен никому, ведь отца и не знал никогда, а создание, подарившее парню жизнь, не интересовалось ничем, кроме чужих членов. Вечно течная омега, родителю и дела не было до того, что в средней школе Тэ шпыняли как бездомного щенка, ведь тот слаб, но при этом поблажки омеги на него не действуют, пару раз даже пытались напасть, думая, что Ли свою сучью натуру хорошо скрывает, да тот успевал убегать. Мальчик рос всё более озлобленным на окружающих, а доме его ждал извечный удушающий запах и куча альф, которые пользовались предком и уходили. Он до сих пор и не знает даже, может не первый такой отпрыск, хотя ему и плевать. Пусть молодой и неопытный, но набравшийся сил с взрослением альфа пытался положить всему конец, навести порядок, да без толку. Последней каплей стало то, что пришедшие друзья отца, которых Тэ скорее назвал бы коллегами, попытались пристать к парню, ведь тот альфа, да ещё и молодой, симпатичный. Страшно признаться, но в некотором роде его тогда чуть не изнасиловали, ведь эти личности были в своём роде тоже специалисты. Ли сбежал и несколько недель жил в подсобке клуба, где подрабатывал охранником, собирая деньги на учёбу. Когда, набравшись силы и мужества, Тэён вернулся в место, что язык не повернулся бы назвать домом, то встретил полицейскую ленту и уже в участке узнал, что случилась пьяная драка и несколько альф порезали друг друга, а его единственный родственник и владелец дома ещё раньше скончался от передозировки неизвестным наркотическим препаратом. При всех своих ужасных повадках, но тот омега дал парню жизнь, возможно поэтому Ли пошел на опознание, хотя не сразу в чистом и аккуратном теле узнал воплощение похоти и разврата, что обитало в том строении, и пусть на них никто не пришел, но Ён по всем правилам организовал похороны, и только выждав положенное время стал приводить дом в порядок, выбрасывая всё лишнее, меняя планировку и ставя крепкую ограду вместо хлипкого забора. Неизменным почти остался лишь подвал, где столько лет ютился парень, он и теперь частенько там прячется от всего мира, вслушиваясь в всхлипы и стоны омег, пытаясь побороть старые страхи и внутренних демонов, но увы, безуспешно. И нигде в своём доме Ли не чувствует себя в безопасности, пусть всё на своих местах, всё по полчкам и не пылинки, но до сих пор везде витает леденящий смех давно исчезнувших людей. Он в тёмном углу в рваное одеяло кутается, ребро ладони закусывая и убеждая себя, что сильный, что власть на его стороне, а сам всего лишь рано повзрослевший ребёнок, что так и не получил родительской любви и ласки. Как и все Тэён пытался найти пару, чтобы открыть в себе и окружающих хоть крохи тепла, но видел страх, ненависть и похоть, видел привычку и презрение, видел подобострастие и зависимость, но не видел жизни. Внутри всё сильнее разрасталась холодная злая бездна, что поглощала в себе, взращивая ещё больше тьмы, побуждая на пугающие поступки. Он ведь даже не осознаёт, что «бросившие» его омеги не всегда сбегали, чаще они просто погибали не выдерживая подобной жизни, вечной боли и унижений, а Ли не видел в этих живых телах разума и сознания, не принимал даже возможности быть мягче, не осознавал, что тоже не прав. Для него эти слёзы и крики куда лучшая музыка, чем любые стоны, он упивается жалостливым скулежом, увеличивая мощность в игрушке, пальцем вырисовывая на цементном полу подвала круги и вензеля, в мыслях стихи читая, пока что-то внутри обрывается, снова падая на самое дно, пока душа в муках терзается, разрываемая на куски. По щекам бегут слёзы, но сознание выдаёт их за дождь, эти шрамы на сердце давно оставили уродливые рубцы, но раны так и не зажили, продолжая болеть и саднить. На губах солоноватый вкус печали и горьковатый ненависти, и это не забивают никакие даже самые безумные ласки и поцелуи, он давно сломан и разрушен, как это было с теми, кто когда-либо попал в дом на окраине, окруженный высокой кирпичной стеной, точно такой же, как та, что скрывает за собой истекающее непрерывно кровью сердце.