***
Анна поправила очки и снова перевела взгляд на окно. В этот раз Дездеморы рядом не было, но зимний морозец приятно холодил кожу; девушка как никогда хотела отвлечься от неприятных мыслей. Театр был пуст. Анна усмехнулась. Уже конец декабря, самое волнующее время для большинства людей, а она проводит свои дни в неком заточении, пусть и ради спасения собственной жизни. Без возможности поговорить с семьёй. От этого на душе становилось только хуже. Анна сжалась, обхватив себя руками. Всё равно в театре никого кроме неё не было и можно было позволить себе такую слабость, как жалкая попытка согреться. Конец декабря. Рождество. Рождество — семейный праздник. Семейный праздник, проводимый в кругу незнакомцев. «Нет, — поправила себя Анна, всматриваясь в утренний зимний пейзаж, — проводимый в одиночестве». Так надо, потому что рядом находиться опасно. Потому что они делают это ради её же блага. Потому что так будет лучше. Потому что они боятся сорваться. И Анна понимала, правда. Она смотрела на чуть виноватого, такого непривычного Еймея и чуть раздражённую Дездемору и понимала. Сегодня эта двоица ушла вместе. Не то, чтобы девушка ревновала одного к другой, но они хотя бы («хотя бы», — прошипел в голове тихий завистливый голосок) вместе. А всё из-за этого проклятого запаха. Вообще всё из-за этого чёртового запаха! Анна задумчиво посмотрела на обнажённую кисть, рукав тёплого свитера немного задрался, и поднесла её к носу. Она глубоко дышала, пытаясь почувствовать этот убийственный аромат, но не могла ничего уловить. Бесполезно. Яркие, пронзительные лучи солнца осветили лицо девушки. С Рождеством.***
— С рождеством! — Дездемора резко повернулась к подошедшему к ней рифу. Они оба стояли на крыше одного из многочисленных домов, но из-за довольно сильного снегопада было сложно наблюдать за тем, что творится внизу. Еймей довольно усмехнулся и встал рядом, на что девушка лишь сморщилась. — Что, не нравится моя компания? — Ни капельки, — честно призналась Хранительница и снова посмотрела вниз. — Я так и думал, — юноша, казалось, даже не расстроился. Он с наслаждением втянул морозных воздух и улыбнулся. Несмотря ни на что, Еймею всегда нравился этот праздник. По большей части из-за всеобщего настроения, ведь ему самому было не до празднования. В полном одиночестве невозможно почувствовать то тепло, которым должно сопровождаться Рождество, поэтому риф предпочитал не праздновать его вообще. Он прикрыл глаза. А ведь сейчас риф совсем не один. Это было действительно судьбоносное стечение обстоятельств. Но там, в ранее всегда пустом и холодном театре, есть человек, с которым он может сделать то, что давно хотел — поделиться Рождественским внутренним теплом и, конечно, получить его в ответ. Возможно, даже Дездеморе перепадёт кусочек, если она не будет упрямиться, как обычно, но Еймей знал, что риф ни за что не признается в том, что кто-то может подарить ей что-нибудь хорошее. Это немного забавляло. Так странно было осознавать, что он больше не один. После всех этих долгих лет скитаний, простое знание того, что ему есть, куда вернуться, давало надежду на хороший исход всей истории. Ведь возвращался он не в холодное, всеми забытое место, а в дом. Его дом. Их общий дом. Всё хорошее настроение тут же пропало. Анна… — И что нам теперь делать? — голос был чуть хриплым после долгого молчания. Еймей не уточнял, но Дездемора сразу поняла о чём он говорил. Она снова повернула в его направлении голову и легонько улыбнулась. — Сдерживаться? — риф поймала рукой снежинку и заинтересовано наблюдала за тем, как она тает на ладони. — Нам больше ничего не остаётся. Да пошлёт нам Королева терпения. Еймей дёрнулся на этих словах, но быстро взял себя в руки. — Ты так ничего и не смогла узнать про этот запах? — Ага, абсолютно ничегошеньки. Такое случилось впервые, и никто не знает, с чем это может быть связано, — Дездемора пожала плечами и пару раз согнула пальцы по очереди. — Нашей дорогой девчонке одна дорога — на хирургический стол учёных, если мы хотим понять, что это такое. — Не смей! — выкрик слетел с его губ раньше, чем Еймей задумался над тем, что произносит. Он застыл на месте, не понимая собственной реакции, на что Дездемора лишь усмехнулась, обнажив заострённый белый ряд зубов. — О да, конечно, милый. Я и не думала отправлять твою земную радость в наш мир, не волнуйся, — протянула она насмешливо. Еймей почувствовал, как его щеки краснеет. От гнева. Естественно, от гнева. — Прикуси язык, — отрезал он, поворачивая голову в противоположную от собеседницы, сторону. — Она не «моя земная радость», а способ насолить Хильдегарде. Та будет в бешенстве, когда узнает, что у меня есть то, чего нет у неё. Уникальный случай, уникальный запах. — Да, да, — Дездемора отмахнулась, — ты хоть себе-то не ври, голубушек. Риф ловко увернулась от лезвия парня, просто отскочив в сторону. Еймей же напряжённо смотрел на заострённый кончик щупальца, которое моментально упёрлось ему в горло. Они оба застыли, не сводя взгляда друг с друга. Раздалось низкое рычание, заставившее обоих рифов вздрогнуть. Обычный человек ни за что бы не услышал столь тихий звук, но, Еймей ещё раз поблагодарил судьбу за то, что он наполовину нечеловек, их раса вполне могла это расслышать, особенное, если этот рык могли издавать только подобные им существа. Дездемора быстро убрала щупальце и двинулась вперёд, ловко огибая юношу. Она оторвалась от крыши в направлении звука, напоследок самодовольно бросив: — Раз уж мы оба здесь, покажу тебе как работают профессионалы. Еймей тихо зарычал от возмущения, но прыгнул следом за Хранительницей. Спустя несколько пролётов они оказались на крыше здания, где внизу улица кончалась тупиком. Осторожно осмотрев дорогу, Дездемора удивлённо присвистнула. Еймей тут же подошёл к ней ближе, вцепляясь взглядом в то место, куда смотрела девушка. — Пятеро диких, ничего себе, — Хранительница растопырила пальцы, притянув ладонь к лицу. И тут же задорно посмотрела на Еймея. — А кто больше уложит не хочешь помериться? Риф фыркнул: — Это не игра, идиотка. Им всем осталась только одна дорога — в ад. — Все мы там будем рано или поздно, — Дездемора звонко рассмеялась и прыгнула вниз. Еймей ругнулся и тут же последовал за ней. Группа одичалых даже не заметила их приближения. На вид им было не больше тридцати, все мужчины. Двое валялись в снегу, извиваясь в мучительных судорогах, что переделывали их тела. Трое, державшихся на ногах, протяжно выли, не в силах заглушить боль трансформации. Еймей поморщился от омерзения. Именно такое будущее ждёт тех рифов, кто сдерживал свой голод слишком долго. Тех, кто не смог принять себя. — Божечки, да у них это похоже на сходку с метаморфозами, — Дездемора близко подошла к одному из стоящих на ногах парню, но он был слишком поглощён болью, чтобы заметить это. — Эй, голубчик! — она повернулась к Еймею, одновременно протягивая руку в сторону. Из кожи тут же вытянулось небольшое извивающееся щупальце. Дездемора метнула в застывшего рифа задорный взгляд алых глаз. — Посмотри на это и больше не смей называть меня идиоткой. Увидимся в аду, несформировавшийся собратец! С этими словами девушка резко проткнула мутирующего насквозь, там, где располагалось сердце. Стало тихо. Четыре пары глаз смотрели на Хранительницу, не осознавая ничего кроме боли. Четыре пары алых, безумных глаз. И одна пара янтарных, ясных. — Ты только оправдала это ругательство, — чертыхнулся юноша, тут же уходя от бросившегося в его сторону собрата. Быстро развернувшись, Еймей впечатал лицо одичавшего в стену. И ещё раз, и ещё… до тех пор, пока тот не перестал подавать малейших признаков жизни. Дездемора театрально вздохнула и пригнулась. Удар одного из диких не достиг своей цели, а вот девушка вполне успешно сбила противника с ног. Их трансформация всё ещё продолжалась, но сущность уже более походила на звериную.«Вероятнее всего, они даже не понимают, что делают», — подумала Дездемора, добивая противника. Парниша лет двадцати пяти, один из тех, кто корчился на земле, испуганно отполз в сторону. В погашенном голодом разуме вертелась лишь одна мысль — выжить. Он притих и, дождавшись момента, когда оба рифа отвлекаться на других, рванул в сторону выхода из тупика. Еймей заметил дикого краем глаза, но не успел сказать и слова, как его отвлек последний противник. — Дездемора, он уходит! — откинув мужчину в сторону, юноша преобразовал руку и резко сделал выпад. Однако, к удивлению Еймея, дикий не только увернулся от удара, но и бросился к Хранительнице. — Берегись! Дездемора перехватила руки с торчавшими нечеловеческими когтями и вывернула их под немыслимым углом. Одичавший жалобно заскулил, на что девушка довольно улыбнулась. — Пока-пока! — Щупальце проткнуло горло дикого рифа ровно по середине. Тот дёрнулся и закашлялся собственной кровью. Дездемора немного отошла, не желая запачкаться. — Один ушёл, — Еймей вернул руку в нормальное состояние и подошёл к Хранительнице. — Что они делали в этом тупике? Пятеро рифов решили собраться вместе, чтобы мутировать в диких от голода. Звучит как название дерьмовой статьи. — Дездемора хмыкнула и направилась к выходу из тупика. — Потом над этим подумаем. Надо поймать последнего, нам же не нужна всеобщая паника на Рождество, верно? — игриво закончила она и прыгнула вперёд. Еймей огляделся. Четыре мёртвых тела. Четверо мёртвых рифов. Юноша нахмурился. Он знал, что в этом городе, где грань между мирами наиболее тонкая, много рифов, но чтобы пятеро за раз. Ему это не нравилось. Однако Дездемора была права, они разберутся с этим позже. А сейчас у них осталось одно маленькое дельце.***
— Приятного аппетита! — пухлый пекарь радостно улыбнулся Анне и протянул ей пирожок. — И с наступающим. Девушка молчаливо кивнула и, забрав сдачу, двинулась дальше по улице. Пару минут назад, не выдержав гнетущего одиночества, Анна накинула на свитер куртку и шарф, и вышла прогуляться. Улицы, украшенные к празднику, волшебным образом поднимали настроение. Девушка медленно шла вдоль проспекта, кусая горячий пирожок. Она с интересом наблюдала за тем, как вели себя прохожие. В преддверии праздника многие жители были взволнованны, все суетились, стараясь скорее попасть домой. Кто-то спешил, а иные, наоборот, прогуливались, наслаждаясь дивным моментом. Это вдохновляло. Анна улыбнулась своим мыслям. Да, ей не повезло в этом году, но Рождество не стало от этого менее прекрасным праздником. Пусть она и не рядом с семьёй. Анна вздохнула. Она справится. Всегда справлялась. За своими мыслями девушка не заметила, как свернула на менее людную улицу. Несмотря на то, что день находился в самом разгаре, здесь было на удивление темно и… мрачно? Анна не могла утверждать это однозначно. В любом случае, ей стоило бы вернуться назад. Неизвестно, когда появятся рифы, и пусть из-за усилившегося запаха они находились рядом довольно редко, Анна не хотела пропустить их приход. Хотя бы совсем немного, но побыть рядом с кем-то. Её отвлекло хриплое дыхание. Девушка ещё не успела выйти из тёмного переулка, поэтому напряглась. В таких местах довольно редко можно встретить людей с благими намерениями. Однако через пару секунд Анна была готова молиться, чтобы это имело человеческую природу. Мужчина. Парень, если быть точнее. Его лицо ещё не утратило человеческих черт, но неестественно широко раскрытый рот с рядом слишком острых зубов (форма которых напомнила подростку о Дездеморе) давали понять, что это не надолго. Однако, самым пугающим было не лицо, а тело. Анна невольно прижала руки к груди и отступила назад, когда это существо вышло на освещённый участок переулка. Первое, что бросилось в глаза — вывернутые конечности. Кисти рук и стоп смотрели внутрь. Где-то на периферии сознания девушка отметила, что оно передвигается на четвереньках. Это было отвратительной пародией на собаку, только красные глаза, выражающие неподдельный ужас, не давали Анне покоя. Существо скулило, качалось, но оставалось стоять на месте. Девушка с минуту осторожно вглядывалась в искажённый силуэт и, выдохнув, приблизилась на шаг. Позже Анна будет корить себя за то, что не убежала сразу, но тогда она не могла уйти. Словно всё её отторжение исчезло под животным страхом алых глаз. — Ты понимаешь меня? — Анна всё ещё содрогалась от близости этого существа, но родившаяся в душе жалость приковывала её на месте. Существо не ответило. Хриплое дыхание вырывалось из его рта с небольшим паром. Дикий, не мигая, смотрел на неё. Анна собралась с духом и немного повысила голос: — Эй! Откуда ты взялс… взялось? Оно тихо завыло. Возможно, девушка даже и не услышала бы этого, если б не мёртвая тишина вокруг. Даже звуки улиц словно потеряли всю свою звонкость. Анна чувствовала, что это явно не было человеком изначально. Она не могла сказать почему, но была твёрдо уверена в этом. Девушка замялась. Кажется, существо (чем бы оно ни было) не собиралось на неё нападать, но с другой стороны, Анна не могла так просто оставить его здесь. Не было никакой гарантии, что оно не будет так же спокойно с другими людьми. Анна осталась стоять на месте, вслушиваясь в надрывный хрип существа. Было в нём что-то, что не давало девушке уйти. — Ты… сожалеешь? — тихо спросила она, удивлённо вглядываясь в лицо существа. Оно не проронило и слова, только плавный тихий вой, Анна чувствовала как мурашки побежали по коже. — Сожалеешь о том, что произошло? Девушка тихо выдохнула. Она даже и не заметила, как перестала дышать, крепко стиснув зубы. Оно… говорило с ней. По крайней мере, пыталось. Так надломлено, отчаянно. Девушке стало не по себе от такой палитры чувств. Она приблизилась ещё и, неожиданно даже для себя, села на холодную землю. Теперь их взгляды были на одном уровне. Существо начало выть громче, словно боясь упустить свой шанс. Изуродованные конечности медленно покачивали тело. Анна слушала его. Вдали от человеческой суеты, словно напоминая о том, что она добровольно отрезала себя от того мира. Девушке было больно от этого сравнения. Однако, она осталась сидеть. Она слушала. И понимала. Его звали Чарльз в человеческом мире и Сейн в мире рифов. Около пяти лет назад всю его семью сослали сюда в наказание за то, что он ослушался прямого приказа Королевы. Они не имели связей на земле, были чужими с всепоглощающим чувством голода. Рифы — людоеды по своей природе, но даже в их мире считается негуманным напрямую нападать на людей из-за физиологической схожести видов. И, Королева тому свидетель, он до последнего не хотел опускаться так низко, быть животным, управляемым инстинктами. Первой умерла дочь, не вынеся изолированности от необходимой им еды. Она нуждалась в этом больше, чем её взрослые родители, ведь её способности ещё не проявились и организм требовал мяса. Источника энергии, если быть точнее. Наш мир перенаселён. Несмотря на это, Сейн не мог решиться на убийство своими руками. Большинство рифов никогда не убивали, все поставки мяса контролируются королевской службой и на каждый дом выделено определённое количество человечины. Он не знал как именно это работало, но факт оставался фактом. У них не было необходимости охотиться на живых людей. И тогда он чувствовал не просто вину, это была ненависть к самому себе. Сейн похоронил дочь. И теперь был вынужден наблюдать как его жена переступает через себя ради выживания. Она была не в себе. Она винила его в смерти дочери. Она была голодна. И она умерла, так и не успев съесть и кусочка недавно убиенной девочки. Сейн остановил её. Остановил навсегда. Он не прикоснулся к человеку. Не имел права после того, как его семья погибла из-за моральных устоев. Рифы, всю жизнь пребывавшие в своём мире, ничего не знают о человеческих реалиях. Они даже не могут съесть больных, ведь их организм также подвержен заболеваниям. Сейн не мог ничего с этим сделать. Только сдерживаться. Анна прикрыла дрожащий рот рукой, чувствуя как слёзы покатились по щекам. Девушка зажмурилась и снова подумала над тем, что только что услышала. И тут существо дёрнулось. Оно медленно приблизилось к подростку, не прекращая своего воя. Анна шумно дышала. Она несмело протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до холодной кожи лица. Существо не сопротивлялось. — Ты выбрал жертву, — прошептала девушка, более смело поглаживая существо. — Боже, это ужасно. — Анна! Девушка вздрогнула от неожиданного громкого голоса и огляделась. Переулок был пуст, если не считать их. Чуть подумав, она подняла голову. И правда. На крыше здания находились два человека. Рифа, поправила себя подросток. Они оба стремительно спустились в переулок. — Отойти от этого! — Еймей явно был взволнован. Он не решился подойти ближе, боясь, что сможет спровоцировать существо. — Что ты вообще здесь делаешь? Анна отвернулась от рифа, стискивая зубы. Она несколько раз глубоко вздохнула прежде чем начать говорить. — Всё нормально, он безобиден. Еймею показалось, что он ослышался. — Безобиден? Анна, это дикий риф и он намного опаснее обычного. Не глупи, ладно? Но девушка не сдвинулась с места. Еймей тихо ругнулся. — Эй, милая, этот день слишком хорош для смерти, — проворковала Дездемора и шагнула навстречу, — особенно, когда такие милахи упрашивают тебя спастись. Не хочешь сделать одолжение, м? Встань и свали. Она закончила слишком резко по мнению Еймея, но это повлияло на человека. Пусть и в негативном смысле. Анна встала и преградила Дездеморе дорогу. — Я уже сказала, — девушка хмуро окинула взглядом рифа. — Он не опасен. Сейчас. Я…я слышала его. — Ты делала что? — Дездемора растерянно переглянулась с Еймеем и неловко улыбнулась. — Милая, я понимаю, одиночество и всё такое, но давай без крайностей? Просто дай нам завершить свою работу. — Так вот чем вы занимаетесь, — прошептала Анна. — Ясно. Я поняла, что никто не хочет слушать, да? Ха-ха. А у меня с ним намного больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Нас обоих никто не слушает! — Анна! — Еймей выглядел по-настоящему сердитым. — Хватит ломать комедию, для тебя же стараемся. Существо молчало. — Ты даже не пытаешься понять…! — Здесь ничего понимать! Тот, кем он был, исчез, — Еймей указал на дикого рифа, который замер на месте. — Это больше не риф, не осознающая свои действия личность, а действующее на инстинктах существо, имеющее одну цель — жрать. Я не знаю, что ты там услышала, но сейчас это и не важно. Ты не вернёшь его. Уж лучше смерть, чем такое существование. Анна поражёно смотрела на парня, не в силах найти нужные слова. Она повернула голову к дикому, но тот никак не реагировал. — Но как же так? После всего… Высшая награда — смерть? — Не смерть, — подала голос Дездемора, вернувшись к Еймею. Анна снова обратила внимание на них. — Освобождение. Обратно он никогда не вернётся, а впереди только ещё больше разрушение. — У него ещё есть самосознание! — Нет, — Еймей трансформировал правую руку и подошёл к Анне. — Обернись. И прислушайся. Девушка послушно повернулась к дикому и затаила дыхание. Было тихо. Ни гула, ни шороха. Грудное рычание. Еле заметное. — Сейн? — Нет. Больше нет. Анна зажмурилась. Запах железа стал невыносимым.***
Анна сильнее сжала край умывальника, впиваясь взглядом в своё отражение. Девушка напротив выглядела настолько вымотанной, словно не спала третьи сутки подряд. Она помотала головой и зажмурилась. Пару раза глубоко вздохнула. И снова посмотрела на себя. — Паршиво выглядишь, подруга, — вымученно усмехнулась Анна. Она внимательно разглядывала малейшие изменения в лице. Растрёпанные волосы, небольшие мешки под глазами отвратительного сиреневого оттенка. Сухая, обветренная кожа и потрескавшиеся губы с корочкой от ранок около уголков. Грязные очки. Ну, последнее хотя бы поправимо. Она сняла очки и подслеповато прищурилась. Убедившись, что близорукость никуда не делась, Анна с упорством вытерла стёкла краем свитера. Чище они не стали, только разводов прибавилось. — Надо бы найти салфетки, — Анна вышла из туалета. Коридор был не менее затхлым, чем зал. Однако здесь заброшенность здания ощущалась намного больше. Девушка повертела головой. Возвращаться обратно на сцену совсем не хотелось. Вчера они и так до театра добрались в полном молчании. Даже Дездемора не стала язвить в своей излюбленной манере. Анна прислонилась спиной к стене и прислушалась. Некая умиротворенность словно растворялась в этих пустынных коридорах. Рассветное зимнее солнце пробивалось сквозь концентрацию пыли, что витала в воздухе. Помутневшее, но всё ещё целое, окно пропускало большую часть света. Анна слегка улыбнулась. Потрескавшиеся стены, облупленная краска, пыльные подоконники и полы, поржавевшие подсвечники, чуть выцветшие картины — всё вокруг уже не казалось таким чужим. Она здесь почти месяц и, если задуматься, то время прошло слишком быстро для той, кто привык к обычной жизни за исчирканной партой общеобразовательной школы. Из раздумий её вывел громкий возглас. — Анна! Испытав лёгкое чувство дежавю, девушка обернулась. В дверном проёме стоял Еймей. Он выглядел недовольным, даже слегка взвинченным. Парень стремительно приближался. С опаской девушка попятилась на несколько шагов, прежде чем вспомнила, что ничего не сделала из того, что может вызвать гнев рифа. — Что? — Анна с раздражением заставила себя стоять на месте, сдерживая попытки убежать. Такое поведение в сторону её персоны ничуть не порадовало девушку. Со скрытым раздражением в голосе Еймей ответил: — Я подумал, что ты снова решила прогуляться в город, — риф остановился в нескольких шагах от Анны. — Идём. Дездемора ждёт. — Чего? — невзирая на возникший вопрос, спутница послушно последовала за собеседником. — Зачем ей меня ждать? — Будь добра, молчи, — Еймей поморщился. Кажется, он сам не был в восторге от идеи их общей подруги. Через несколько минут они оказались напротив дверей в зал. — И глаза закрой. — А-а…ага, как же, — неуверенно протянула Анна, с опаской оглядываясь на вход.— Может быть их и завязать для пущего удобства? Чего уж мелочиться. — Не язви, — в ответ рыкнул риф. — Молчи, глаза закрой, не язви — не слишком ли много приказов? — Анна недовольно посмотрела на Еймея. — А не слишком ли много наглости? — тот только хмыкнул в ответ. — Если я охочусь за дикими, то это не означает, что ты можешь вести себя подобным образом. — Ты первый начал, — прозвучало намного возмущённее, чем девушке бы хотелось.— Пришёл весь такой недовольный, командуешь и даже не поздоровался нормально. Естественно, что я буду отвечать тем же. Еймей только собирался ответить, как дверь резко распахнулась. Оба собеседника с молчаливым удивлением посмотрели на Дездемору, появившуюся в проёме. — Эй, детский сад, успокоились! — риф самодовольно оглядела спорщиков и загадочно улыбнулась. — Сегодня никто не поссорится, уяснили? Ты, — она указала на Еймея, — и впрямь будь вежливее, и что касается тебя, — палец переместился на Анну, — умей доверять ближнему своему. А теперь закрой глаза и дай мне, чёрт возьми, сделать долбанный сюрприз, иначе я разозлюсь, а я не люблю злиться, — несмотря на достаточно грубую манеру, в глазах Дездеморы можно было увидеть шаловливый огонек нетерпения. — Сюрприз? — на автомате повторила девушка и сильно вздрогнула, когда Еймей, подошедший сзади, закрыл ей глаза руками. — Иди уже, — тихо прошептал он, и Анна почувствовала, что немного краснеет. Она перевела дыхание и шагнула вперёд. — Осторожнее веди! — послышался голос Дездеморы, и Анна отметила, что риф обогнула их и побежала дальше — её шаги были довольно громкими. — Да знаю я. — Эй, — девушка привлекла внимание Еймея, — я могу и сама закрыть глаза, так что можешь убрать руки? Мне немного неудобно. — Когда я попросил тебя об этом, то услышал только возмущение, — съязвил риф, но руки осторожно убрал, убедившись, что глаза и правда закрыты. — Только не подглядывай. — И не собиралась, — отмахнулась девушка. Еймей тут же схватил её за руку и ответил на удивлённый выкрик: — Чтобы не упала или ещё чего. И да, — он замялся, — возможно, я и правда был немного грубоват. Дездемора своими дурацкими идеями кому-угодно душу выест, так что не принимай на свой счёт. — Выяснять отношения у тебя получается лучше, чем извиняться, — усмехнулась девушка, крепко вцепившись в руку собеседника. — Ладно, забыли. Анне дорога казалась бесконечной. С закрытыми глазами девушке было сложнее ориентироваться в пространстве, ресницы подрагивали, но она насильно заставляла себя держать глаза закрытыми. Сейчас, в этой темноте, Анна отчётливо слышала гулкие звуки шагов и удары собственного сердца. Она не могла понять из-за чего волнуется и даже не пыталась как-то это объяснить. «Просто волнуюсь перед неизвестным», — пронеслось в голове у человека, мало ли что могло придти в голову Дездеморе. Да и странно то, что они оба так просто находятся рядом после долгого времени игнорирования. — Еймей, — имя друга сорвалось прежде, чем девушка подумала над тем, надо ли вообще задавать этот вопрос. — С тобой всё в порядке? — В каком смысле? — риф не остановился, однако Анна почувствовала, что они немного замедлились. — Ну, запах и всё такое. В смысле, вы же так долго бегали от меня, а теперь спокойно касаетесь и ведёте невесть куда. Точнее, куда я знаю, но зачем — не имею понятия, но дело совсем не в этом и, господи, мне надо поскорее заткнуться, это всё начало звучать слишком странно, — с каждым словом девушка стремительно краснела и мотала головой в разные стороны, словно избегая изучающего взгляда рифа. Еймей молчал. Анна не слышала ни единого шороха с его стороны. Она обеспокоенность повернула голову с закрытыми глазами на собеседника и чуть нервно повторила: — Еймей? Тут послышался шелест одежды и всё. Снова всё замолкло. Только вдали девушка могла различить ровный стук каблуков об деревянную поверхность сцены. От этого ожидания отвлекло шумное дыхание друга. Оно оказалось ближе, чем Анна ожидала. Девушка напряглась, ресницы дрогнули и она рефлекторно попыталась открыть глаза. Темнота. Тёплая рука закрыла обзор. — Эй! — девушка снова почувствовала, как возмущение захлёстывает её с головой. — Я должен извиниться. За всё это, — голос рифа был непривычно серьёзным. Анна замолчала, давая парню слово. — Мы не должны были так тебя оставлять, это было слишком эгоистично. — Вы ничего не могли бы поделать с желанием, — твёрдо ответила Анна, чуть нахмурившись. — Сейчас я немного больше понимаю вас благодаря… ему. И это желание насытиться неотделимо от вашей природы, вы и так пытаетесь сдерживаться при мне настолько, насколько это возможно. Я понимаю. Всё понимаю, правда. Тебе не стоит извиняться, Еймей. — Стоит, ещё как стоит, — парень помотал головой, но Анна этого не видела. Он грустно усмехнулся, смотря на девушку более тепло. — Голод можно контролировать, если вовремя заботиться о своих потребностях. Мы… Я просто испугался того, что усиление запаха может сделать меня более неуправляемым. — Всё равно, это было сделано с целью защитить меня, — она была непробиваема. — Отчасти, — согласился риф, — но в большей мере я делал это для того, чтобы защитить себя. Я убегал, не желая казаться слабым и ты знаешь, мне кажется, что я только всё усугубил. — Еймей, всё в порядке, — Анна нерешительно улыбнулась. Отчего-то она не смогла скрыть облегчения, услышав о том, что эти дни мучили не только её одну. Что ему не всё равно. — Ты и Дездемора — единственные с кем я вообще могу говорить теперь, и да, мне правда было одиноко, но я понимала, что вам и без меня нелегко приходится. — Ты всегда была такой простодушной или только сейчас пытаешься мне мозги запудрить? — недоверчиво протянул парень, не в силах убрать улыбку с лица. — Боже, ты невыносима. Ты вместо меня находишь оправдания моей же трусости, никогда бы и не подумал, что такое вообще может произойти. — Это не простодушность. Я просто стараюсь относится к вам по-человечески. — Мы не люди. — Зато я очень даже. Поэтому тебе стоит прекратить этот акт самокопания и наконец-то привести меня к сцене, так как, чую, открыть глаза мне никто не даст, а без этого я немного беспомощна. На секунду всё стихло. — Анна. — Что? — Спасибо. Анна почувствовала как её обвивают чужие руки и бережно прижимают к тёплому свитеру. Светлые волосы рифа защекотали нежную кожу щеки, а девушка вдруг поняла, что глаза больше не накрыты ладонью. Она ничего не видит, потому что голова упирается прямо в плечо рифа. Анна заторможенно рассмотрела узор извечного клетчатого плаща, словно не осознавая что происходит. — Я постараюсь, чтобы такое больше не повторилось, — Еймей не смотрел на девушку, его взгляд был устремлён в никуда, а голос был тихим. Он говорил быстро, сумбурно и даже немного сбивчиво. — Мы оба не должны были оставлять тебя одну, и я не знаю как выразить своё сожаление. Я знаю, как много значит семья для тебя, и ты не поверишь, конечно, но это одна из вещей, которую я в тебе уважаю. Неправильно было заставлять тебя изолировать себя от всего мира, а потом бросать здесь в одиночестве. Анна немного отодвинулась и подняла голову, всматриваясь в лицо рифа. Тот смотрел в сторону. — Никто не должен быть один. Оба собеседника ощутимо вздрогнули и обернулись, Дездемора стояла всего в паре шагов от них. Анна тихо рассмеялась от повторного чувства дежавю. День сегодня обещал быть интересным. С таким-то началом. — Еймей прав, милая. Мы оба конкретно облажались, когда посчитали, что игнорирование — это лучшее из того, что можно было сделать. Хотя я не удивлена, что он снова струсил. — Еймей нахмурился под недовольным голосом рифа, обращённым к нему, однако та снова повернулась к Анне, чуть виновато улыбаясь. — Радость моя, мне не менее стыдно за своё поведение, которое недостойно Хранительницы. И в извинение мне, — Дездемора лукаво бросила взгляд на парня, — то есть, нам хотелось бы подарить тебе то, чего ты по нашей, хотя, если быть точнее, то по Еймея, но сейчас это совершенно не важно, милости, лишилась. Риф схватила Анну за руку и легонько толкнула вперёд так, чтобы перед человеком раскинулась вся сцена. Девушка не могла поверить своим глазам. Сцена была украшена. Нет, не так. Она была украшена. Деревянные колонны были обвешаны яркими гирляндами, сверкающими разноцветными огнями в разных режимах: одна гасла, когда другая мерцала зеленым, голубым, красным и жёлтым, а третья стремительно меня оранжевые оттенки на синие, в то время, как четвёртая светила статично всеми огнями. Чуть выше колонн — на антаблементе — в ряд висело несколько внушительных венков. Они совершенно не сочетались с гирляндами и представляли собой довольно сомнительное дизайнерское решение, но Анне они показались чуть ли не самими уместными украшениями в данной ситуации. Сама сцена больше подходила на скопление хлама. Рождественского хлама. Пустые (девушка была почти уверена, что они были поставлены чисто для украшения) праздничные коробки в дальнем левом углу, рядом фигурка оленя в половину человеческого роста, напротив, в противоположном углу, нелепый снеговик из папье маше высотой чуть ниже колена Дездеморы. На снеговике красовались не менее нелепые шарф и шапка. И почему-то он был без морковки в виде носа. «А вот это действительно странно», — тихо рассмеялась девушка. И свечи. Свечи везде. На полу, на обеденном столике, что стоял в середине всего этого наляпистого великолепия. На снеговике, что грозило нехилым пожаром в случае их неаккуратности, на куче подарков, на балконе, на некоторых сиденьях. Дездемора даже смогла найти баллончик с искусственным снегом и усыпать им всю сцену. Но самое главное — ёлка. Большая, пышная, как в фильмах, — она стояла в правом дальнем углу и полностью его занимала. Ёлочные игрушки были развешаны по большей части на нижних ярусах — Анне это показалось даже более забавным, чем идея со снеговиком, — в полном беспорядочном хаосе. Одни шары закрывали другие, снежные звёзды держались на честном слове, а дождики укутывали ёлку с «ног до головы», перекрывая собой всё великолепие украшений. — Я знаю, что Рождество было вчера, но мне здесь правила не писаны и вообще, милая, не стоит потакать древним тараканам древних людей — праздновать можно в любое время. В конце концов, Рождество — семейный праздник, верно? — поддела подругу риф, становясь рядом. — Ага, семейный праздник, проводимый в кругу почти незнакомцев, — Еймей встал по другую сторону от человека. Он выглядел немного смущённым от своей вспышки эмоций, но в основном старался держаться как можно невозмутимее. — Нет, — тихо возразила Анна. Она не отрываясь смотрела на сцену и глупо улыбалась. Девушка даже не заметила, когда щёки стали влажными, а губы свело от длительного напряжения. Она закусила губу, чтобы сдержать эмоции. Это был первый год, когда она встречала праздник вдали от семьи. И, будь у неё возможность, Анна бы не задумываясь пожелала оказаться с ними рядом в этот день, но сейчас… Девушка невольно потёрла красные глаза. Она не одна. И совсем не с незнакомцами. Прошёл всего месяц, за который она пережила больше страха, чем за всю жизнь. И пусть порой это казалось невыносимым, девушка, улыбаясь, осознавала, что согласилась бы на всё это снова. А потом ещё раз, если бы понадобилось. Потому что семья — это важно. За неё умирают. Её убивают, защищая от падения на самое человеческое, моральное дно. За неё борются, смиряясь со всеми обстоятельствами и невзгодами, чтобы не дать ей пострадать. И её обретают даже за какой-то жалкий месяц. Рождество — семейный праздник, который надо обязательно проводить дома. Это то, что Анна поняла в далёком детстве. Что ж. В этом году традиция не нарушена. Она с семьей. Она. Наконец-то.Дома.
***
Красный. Как много скрыто в этом слове. Чья-то боль, чьё-то счастье. Влечение, коли хотите так называть. Еймей знал это чувство. Тянущее, зарождающее где-то глубоко глубоко в груди — оно проявлялось тонкой нитью, увлекающей в долгие поиски своего конца. И он идёт на поводу, идёт вперёд, петляя из стороны в сторону в этой красной комнате с множественными поворотами, закоулками и тупиками. Нить не даёт ошибиться, она введёт его мимо ловушек и грязных помыслов прямо в чистый, чистый рай для таких, как он — ждущих, зовущих кого-то на помощь. В этой красной комнате он чувствует, что нашёл свой конец. Он может трогать её руками. Везде, где захочет. Анна смотрит снизу вверх и улыбается. Она мягкая. Она тёплая. Живая. Да, она живая и полностью принадлежит ему. Его желаниям и мыслям. Еймей склоняется, девушка лежит на полу без движения, не мешая и не помогая своему концу. Нить между ними расслабилась настолько, что Еймей уверен — ею можно обвязать все их конечности, нити хватит с головой. Он осторожно касается плеча девушки и мягко скользит вниз, словно боясь надавить — она тут же растает. Покорность. Смирённость? Принятие. Еймей усмехается и впервые чувствует себя освобождёнными от всего на свете в этой красной комнате. Есть только он, нить и улыбающаяся Анна. Она склоняет голову набок и растягивает улыбку ещё шире. Риф не может не улыбнуться в ответ. Такая откровенная, такая податливая — её не хочется ни обманывать, ни использовать, просто вдыхать этот убийственный аромат и трогать. О да, трогать везде, куда может дотянуться. Чтобы их кожа слилась воедино, чтобы красный стал ими, а они красным. Чтобы не было отличий. Еймей проводит носом по ключицами, бережно вдыхая аромат, который хочется сделать ощутимым на материальном уровне. Он скользит рукой вниз, очерчивая талию и объёмные бёдра, поражаясь мягкости и гладкости, внимая малейшим изменениям. Риф хочет дотянуться до всех уголков её тела — ощутить это влечение ещё больше, чем есть сейчас, кажется, невозможно, но Еймей знает — это лишь начало. Волосы, лицо, плечи, грудь и ниже, ниже — всё источает влечение, которому никто не способен воспротивиться. Это нельзя назвать одержимостью. Еймей просто хочет быть един с этим запахом. Девушка изгибается, доверчиво заглядывает в глаза и прижимает ближе, когда жилистые руки парня напрягаются. Она словно заигрывает, но делает это так искренне и с душой, что Еймей не смеет указать ей на эту пошлость. О нет, не здесь и не сейчас. В красных комнатах нет пошлости. И его глаза — красные. Риф касается языком живота и резко проводит им до грудей. Не только аромат, но и вкус — всё сводит его с ума до такой степени, что мышцы скручивает от нетерпения, дыхания учащается, а зрачки уже давно расширены. Девушка — наркотик. Девушка — героин. Девушка — добыча. Он останавливается и вглядывается в её счастливое лицо. Анна осторожно касается его лица ладонями и что-то шепчет, но парень совсем ничего не слышит. Он поглощён. Еймей прижимается к руке щекой и резко выдыхает. Он хочет всё. И кусает. Плоть мягкая, плоть тёплая, плоть живая — всё это только его. Он может трогать, он может отрывать её кусочек за кусочком, где захочет, и никто не сможет его остановить. Риф имеет право на это, да, ему можно, конечно можно, это ведь так просто — быть счастливым. Он будет частью этого аромата, аромат будет частью его, и больше ничего не надо, ведь зачем нужно что-то ещё, когда твоё истинное счастье теперь есть внутри твоего тела. И он берёт. Берёт всё, что ему полагается, то, что ему безоговорочно разрешают взять — потому что когда он поднимает взгляд на девушку, та всё ещё улыбается сквозь слёзы и прижимает его ближе. Еймей чувствует это на губах. Любовь? Разочарование? Надежду? Желание? Влечение пропадает с каждым укусом. Животное насыщается рано или поздно, но риф упорно двигает тело к себе и вгрызается в него снова и снова. Красная комната на то и красная комната. Ешь. Действуй. Бери всё! Еймей разрывает заострившимся зубами горло и плачет от счастья. Он чувствует как тепло разливается по всему телу, руки начинают дрожать, а сам он пару раз поскальзывается на скользком от крови полу и чуть не падает. Еймей смеётся. Так свободно и сытно, что всё вокруг кажется неважным. Он запрокидывает голову, заливаясь смехом, и только тогда останавливается. И время застывает. Риф смотрит на потолок мутным от сытости взглядом и усмехается чуть более довольно, чем следовало бы. Этот запах, эта девушка — он забрал всё, что хотел. И ни с кем не пришлось делиться. Всё — его! Абсолютно всё! Он глубоко дышит и опускает взгляд на пол.В его руках — обглоданный труп со знакомыми русыми волосами.
Еймей вздрагивает, моментально распахивая янтарные глаза. Он приподнимается, оглядывая охваченную темнотой комнату, и подносит руку к сердцу, что бешено стучит. Кажется, что удары заглушат собой любой звук. Риф зажмуривает глаза и легонько качает головой, пытаясь сбросить наваждение. Это всё сон. Просто сон. Вздох облегчения и разочарования. Но последнее он ни за что не признает. Еймей тут же вскакивает с пола — нормальных кроватей они так и не купили. Осторожно, чтобы не шуметь, он отодвигает соседний занавес и застывает на месте. Где-то вдалеке слышится непонятный шум, но юноша полностью сосредоточен на девушке. В нос ударяет знакомый запах, и Еймей поспешит зажать себе рот, отворачиваясь от мирно спящего человека. Риф закрывает занавес и отходит на несколько шагов назад, спотыкается и падает на одеяло. Тупая боль приводит его в себя, не давая забыться. Еймей обхватывает ноги руками и зарывается в них носом. Он отказывается открывать глаза или дышать, обходясь маленькими вздохами. Лучше сжаться так сильно, чтобы он не смог никогда больше никому навредить. Исчезнуть. Распасться на атомы. Не существовать. Легкие покачивания почти отвлекают от мыслей. Почти. Риф чувствует, как горло сжало спазмом, а нос начинает щипать. В комнате темно, его никто не увидит. Это чёрная комната, предназначенная как раз для этого. Еймей шумно выдыхает и кусает себя за правую ладонь, впиваясь в кожу клыками. Он чувствует привкус крови, он чувствует боль. Он готов чувствовать, что угодно, кроме желания. Рифу противно от самого себя. Совсем недавно он стоял рядом с Анной, извинялся за свою слабость, а потом видит это.Потаённые желания.
Насущные страхи.Недоступную реальность.
Еймей оттягивает белоснежные волосы руками, чтобы себя отвлечь. Кровь с ладони тут же размазывается по локонам. Ему плевать. Главное — не дать себе сорваться. Не дать показать, что все его обещания — лживые.Главное — не показать монстра вместо человека.