Л
- Род Стюарт, - говорит Гарри. Луи тупо смотрит на содержимое своего холодильника с прижатым к уху телефоном. Несколько минут назад он стоял здесь и думал, как давно он купил эту брынзу, а потом позвонил Гарри и фактически захватил всё его внимание. - Что? - Род Стюарт, - повторяет Гарри. - Я был прав. Это точно был Род Стюарт, а не Барри Манилов. Луи прислоняется к двери холодильника, пытаясь подавить внезапную улыбку, появившуюся на его лице. - Боже, это было где-то две недели назад, Гарольд. - Да, но я только что вспомнил прогуглить это, - говорит ему Гарри. Луи почти видит, как он пожимает плечами, его самодовольное лицо, и он благодарен, что Гарри не может увидеть его собственную улыбку. - Ну, надеюсь, ты собой доволен, - говорит Луи. Он сгребает с полки банку вишни и закрывает дверь бедром, откручивая крышку, направляясь к кухонному столу. - Доволен, - говорит Гарри, а затем он понижает голос и хрипит строчку. - If you want my booody, and you think I'm seeexy, come on sugar let me knooow. (Если ты хочешь моё тело и думаешь, что я сексуален, давай, сладкий, дай мне знать.) Луи зажмуривается на секунду, но не пропускает удар. - Ты позвонил мне, только чтобы исполнить мне серенаду с плавными, страстными звуками Не Барри Манилова? - В значительной степени, да, - говорит Гарри. - И есть много песен Не Барри Манилова, так что тебе стоит устроиться поудобнее. Это шоу будет долгим. Луи ставит банку на стол и облокачивается на него. - Разве? - Герцогиня прыгает на столешницу, и Луи рассеянно гладит её. - Мхмм, - мычит Гарри. Луи не может ничего с собой поделать. - Так значит, ты собираешься не давать мне заснуть всю ночь? - мурлычет он. Он слышит резкий вдох на том конце линии, что могло бы быть смехом, но до того, как ему удаётся выяснить, Герцогиня ударяет лапой и сносит банку вишни со стола. Она с грохотом падает на пол и разлетается на осколки, вишни и сироп, который угрожающе быстро начинает распространяться. - Чёрт, чёрт, чёрт, - говорит Луи, перепрыгивая через кухню, чтобы схватить полотенце с края раковины. Герцогиня просто наблюдает за ним, зло виляя хвостом. - Лу? - тоненький голосок Гарри напоминает ему, что между его плечом и ухом до сих пор есть телефон. - С тобой всё в порядке? Что случилось? Боже, ему нужно сначала попытаться впитать сироп или собрать осколки? - Господи! Хаз, я должен отпустить тебя, моя кошка только что разбила банку об пол, эта хрень повсюду. - У тебя на ногах есть что-нибудь? - Нет. Нужна ли ему для этого швабра? У него вообще есть швабра? - Хотя бы носки? - голос Гарри снова врывается в его мысли. Луи делает гримасу, наполовину из-за липкой консистенции у него на полу, наполовину из-за его вопроса. - Когда ты видел, чтобы я носил носки? Гарри вздыхает на том конце линии. - Видишь, вот почему нужно носить носки! - Реально? Вот почему? - он останавливается с головой в шкафчике под раковиной в поисках губки. - С тобой часто случаются вещи такого рода? - Просто будь осторожен, - говорит Гарри, посмеиваясь. Он достает губку и резиновые перчатки из-под раковины. - Хазза, если у меня сегодня выйдет серьёзно пострадать от разбитой банки, то я это заслужу, - он надевает резиновые перчатки и начинает собирать самые большие осколки, выкидывая их в мусорку. - Но я действительно могу порезаться, если отвлекусь, так что я пошёл. - Пока, - говорит Гарри, а Луи убирает телефон со своего плеча и кладёт трубку. Закончив со стеклом и начав вытирать сироп, он поднимает глаза на стол и видит, что Герцогиня наблюдает за ним с прижатыми ушами и всё ещё виляющим хвостом. - Что? - говорит он, прищурившись. - Что должен значить этот взгляд? Герцогиня лишь свысока приподнимает подбородок и косится на него. - Ой, не начинай, а, - говорит Луи. - Слушай, просто потому что он нравится мне, как личность, и просто потому что он в прекрасной форме, и просто потому что иногда он заставляет меня смеяться и еще иногда заставляет меня хотеть утопиться в канаве, не значит, что он меня привлекает. Она слегка склоняет голову набок в смеси снисходительности и жалости, что Луи находит это откровенно оскорбительным от того, кто гадит в лоток. Луи осуждающе указывает на неё рукой в перчатке. - Хватит так на меня смотреть! Герцогиня поднимает лапу и изящно проводит ей. Я смирилась с тем, что мой владелец жалкий идиот, кажется, говорит её морда. - Что ты знаешь, мм? - говорит Луи, впившись в неё взглядом. - Что ты знаешь о человеческих эмоциях? Она медленно опускает лапу с оскорблённым видом, и Луи сразу же чувствует вину. - Ладно, я не должен был этого говорить, извини, - говорит Луи, перепрыгивая через беспорядок и протягивая руку, чтобы погладить её. - Извини! Не делай такие глаза, о, Боже. Вот, - он хватает ближайшую игрушку и трясёт её перед мордой кошки. - Хочешь маленький звенящий мячик с пёрышками на палочке? Смотри, твой любимый! Герцогиня лишь продолжает смотреть на него, как будто он то, чем её вырвало на ковёр. - Ох, ну, ради Бога, не дуйся, - говорит Луи, отбрасывая игрушку. - Ладно, хорошо. Может, он привлекает меня. Совсем немного. Вид её задолбавшейся кошачьей морды остаётся глубоко невпечатлённым, и Луи стонет с досадой. Его кошка - засранка, но она не ошибается. Дело в том, что он знает, что чувствует к Гарри. На самом деле он знает уже несколько недель, может, даже лучше. Он не идиот, сколько бы его кошка, по-видимому, не думала наоборот. Он знает это головокружительное, беспокойное чувство в своих пальцах и это электрическое тепло в его груди, и что это значит, когда его голова наполняется шумом каждый раз, когда Гарри произносит его имя. Но одно дело знать что-то о себе, а другое - действительно принять это и иметь дело с последствиями, и Луи вообще никак не заинтересован в последнем. Ему двадцать пять лет, и он уже давно сказал себе, что не может больше позволить себе такие чувства. Это всегда заканчивается одинаково. До тех пор, пока он не имеет с этим дело, не даёт этому название или не превращает в реальность, это не важно. Это может просто остаться в местах между его костями, эта несказанная вещь, которая ничего не меняет или не заставляет его забыть причины, по которым он в первую очередь укрепил всю эту защиту. И если иногда, думая о Гарри, он ловит себя на том, что беспричинно улыбается, то это никого не касается, кроме него самого. Но Герцогиня до сих пор смотрит так на него, и, Боже, он никогда не простит себя за тот раз, когда он дал маме взять её на то время, пока он был за городом, потому что он уверен, что Герцогиня переняла это от неё. - Ладно, он очень привлекает меня! - полу-кричит он. - Я по уши, блин, влюблён в Гарри. Теперь ты счастлива? Ты этого от меня хочешь? Он тяжело падает на стол, погружая голову в руки в резиновых перчатках и прилипая ногами к полу и чувствуя вину в честности на эмоциях из-за своей кошки. Герцогиня издаёт удовлетворённый звук и спрыгивает на пол, оставляя дорожку липких розовых отпечатков лап из кухни.✖
После мойки они все дразнили Зейна несколько дней, подшучивая над его исполнением и значительным пожертвовании Лиама и предлагая ему продолжить карьеру экзотического танцора, поскольку, кажется, с этого идёт такая высокая прибыль. Несколько недель после этого Лиам не заходил к ним особо много, и они перестали, приписав этот взнос к смехотворному добродушию Лиама. А Зейн вновь вернулся к своему постоянному истощённому и трагичному виду. В общем, как всегда. По традиции, когда Зейн впадает в особенно глубокий испуг, Луи устраивает Вечер Грустного Кино. Может, это из-за какой-то склонности Зейна к настоящей драме и трагической романтике, но, кажется, лежание на диване с бутылкой вина и рыдания над несчастными идиотами всегда сразу же помогают ему почувствовать себя лучше. Как бы там ни было. В обычные дни он ненавидит смотреть такое дерьмо, но он может пожертвовать собой ради друга. Кроме того, если это заставит Зейна перестать вести себя так, будто он в грёбаном романе Бронте, и твитить вещи, как "любить тебя больно x всё, чего я хочу - это ты", то это того стоит. Гарри пропадал несколько дней, слишком занятый работой над большим учебным проектом, и не приходил к нему днём, но он за такой вечер, как только Луи пишет ему. Он уверяет, что Титаник - его второй любимый фильм, и предлагает принести собственный DVD, о чем Луи реально должен был догадаться. Как и всегда, Найл соглашается высидеть до конца, лишь когда ему обещают бесплатное пиво и начос, и их четвёрка договаривается встретиться вечером пятницы в квартире Зейна. Луи на половине пути от машины к Зейну, когда слышит быстро приближающиеся шаги позади, и у него хватает времени лишь подумать "вот чёрт, меня сейчас ограбят" перед тем, как уронить сумку и повернуться, и обнаружить в своих руках Гарри Стайлса. Столкновение отталкивает его назад, и он рефлекторно хватается руками за талию Гарри, цепляясь за его кофту. О, Боже. Ограбление, наверное, было бы лучше. - Привет! - говорит Гарри. Луи уверен, что какая-то часть волос Гарри у него во рту. Он сосредотачивается на этом, потому что если он будет слишком задумываться об ощущении Гарри в его руках и тела Гарри, прижатого к нему, он может не выбраться отсюда. - Привет, - удаётся ему. Гарри отпускает его, отходя на шаг или два, чтобы Луи восстановил равновесие. - Прости, - улыбчиво говорит он. - Давно не видел тебя. Луи игнорирует румянец, угрожающий распространиться по всему его лицу. - Как твой проект? - Отлично! - говорит Гарри. - Получил сегодня оценку, профессору понравилось. - Значит, он мужчина со вкусом, - говорит Луи, и то, как улыбается Гарри, заставляет Луи глупо гордиться собой. Они идут в один шаг: Гарри - с парой пакетов в руках, а Луи со своей сумкой на плече. Приятно просто так идти рядом с Гарри, снова болтающем о своём проекте, и весь исходящий от него позитив заставляет Луи начать чувствовать себя слегка легкомысленно. Когда Зейн открывает дверь, на нём его самая старая толстовка над громоздкой майкой, а сам он выглядит, как самая упавшая духом и жалкая версия себя самого. - Оуу, - говорит Луи, - посмотрите на мою любимую грустняшку. - Ты принёс вино? - говорит Зейн вместо приветствия. Луи заходит внутрь, Гарри следует близко за ним. - Да. Три бутылки. Скажи мне, что любишь меня. - Я ненавижу тебя меньше, чем я ненавижу сейчас всё остальное, - говорит Зейн. Он берёт одну из бутылок и направляется в кухню, где Найл уже посыпает сыром гору начос. - Спасибо, Господи, вы здесь, - говорит Найл. - Ещё пять минут наедине с ним, и я бы мог совершить самоубийство. - Я в эмоциональном состоянии, - с жаром говорит Зейн. Луи вытягивается и аккуратно забирает из его рук штопор, решив, что сегодня вечером Зейну нельзя трогать какие-либо потенциальные орудия убийства. - Я принёс кино, и ещё попкорн, - говорит Гарри, начав сваливать пакеты на столешницу. - И конфеты, которые мы можем смешать с попкорном. - Я тебя люблю, - говорит Найл, мгновенно бросив свой сыр, чтобы схватить пакет конфет. Гарри лучезарно улыбается ему. - Почему ты никогда не говоришь со мной так? - говорит Луи, надувшись на Зейна. - Потому что ты придурок, - говорит Зейн. Луи подмигивает ему, забрав бутылку и начав откупоривать её, и Зейн разворачивается, чтобы сердито взглянуть на Гарри через кухню. - Вы в обидно хорошем настроении. - Прости, - говорит Гарри, до сих пор улыбаясь. - Просто один из тех дней, когда ты чувствуешь, что можешь сделать что угодно, знаешь? - Нет, - говорит Зейн. Луи открывает бутылку, пока Гарри и Найл спорят, кто первый воспользуется микроволновкой, и Зейн выхватывает её у него из рук, отказываясь от стаканов на столе, чтобы пить прямо из бутылки. Он плюхается с ней на диван, а Луи вздыхает. Правило Вечера Грустного Кино номер один: удостовериться, что у Зейна есть собственная бутылка. Он на минуту заскакивает в уборную и возвращается, когда все уже переместились в гостиную и на телевизоре уже открыто меню DVD, играющее мелодию “My Heart Will Go On”. Луи любит Селин Дион так же, как и любой поклоняющийся театру гей, но этот звук уже заставляет его стиснуть зубы. Что он только ни сделает для своих друзей, Господи. Найл уже захватил единственное кресло и чувствовал себя, как дома, с бутылкой пива между колен и тарелкой начос, балансирующей на подлокотнике, и Луи задумывается, насколько жирным будет его телефон к концу вечера после игры в Bejewelled пальцами в начос весь фильм. На одном конце дивана Зейн свернулся калачиком со своим личным вином, а на другом развалился Гарри, положив ноги на журнальный столик. Единственным оставшимся местом была узкая полоса пространства между Гарри и Зейном, и Луи чувствует, как в его животе начинается веселье, когда он осознаёт, что ему предстоит провести следующие три часа прижатым к Гарри в темноте. - Я занял тебе место, - говорит Гарри, похлопывая по пустой половине рядом с собой. Луи перешагивает ноги Гарри, скептически оглядывая так называемое место. - Вы двое серьёзно недооцениваете объём пространства, который требуется моему заду. - Никто не недооценивает твой зад, - говорит Гарри. Он закидывает одну ногу на Луи, как только тот садится рядом с ним, и, вау, жизнь Луи, возможно, была бы гораздо легче без знания, как чувствуется бедро Гарри, протянутое через его колено. Луи сглатывает, переводя взгляд на телевизор, и тыкает пультом задницу Зейна. - Готов? Зейн издаёт какой-то бессвязный звук в ответ, что Луи воспринимает, как "да". Начальные ноты фильма наполняют комнату, смешиваясь с хрустом со стороны Найла. Луи понравился Титаник в первый раз, когда он его увидел, но куча младших сестёр и три года в качестве лучшего друга Зейна Малика отбили какую-либо любовь к нему. Поэтому следующие три часа будут большим испытанием на прочность, чем что угодно. Обычно он мог бы развлечься, опуская едкие комментарии, но если он попробует это сейчас, то Зейн оторвёт ему голову или, по меньшей мере, будет ныть из-за этого. Он изо всех сил старается сосредоточиться на едва ли законном Леонардо ДиКаприо. Хоть это никогда не устаревает. Гарри, должно быть, видел этот фильм даже большее количество раз, чем Луи, но он не шутил, когда сказал, что это один из его любимых. Скучающий Луи обнаруживает, что смотрит на Гарри столько же, сколько и на фильм, поражаясь тому, как Гарри беззвучно шевелит губами вместе со строками. Когда они добираются до сцены секса, Гарри театрально шепчет вместе с Кейт Уинслет: - Дотронься до меня, Джек, - и накреняется вбок и закидывает свои руки вокруг шеи Луи, будто упадёт сейчас в обморок. Луи приходится крепко схватить его бедро, чтобы удержать их от падения, и Гарри начинает хихикать и откидывается обратно на свою сторону дивана, но одна из его рук остаётся на Луи. Луи смотрит вниз на свои колени, на ногу на них, на собственную руку, покоящуюся на бедре Гарри. Они всегда слегка физически контактировали друг с другом, но обычно это были просто тычки и шлепки и локти, никогда ничего похожего на это. Должно быть, это из-за хорошего настроения Гарри, думает Луи, потому что это единственное мнение, которое не заставляет его нервную систему впасть в кризис. Луи хочет податься к его прикосновению, хочет опрокинуть его назад и залезть на него, хочет вскочить и убежать так быстро, как может, но он не может сделать ничего из этого. Он не знает, чего от него хочет Гарри, и даже если бы знал, то он не может решить, какой вариант был бы самым страшным. Вместо этого он решает оставить руку там, где она есть, и переключиться на фильм, и он чувствует, как пальцы Гарри подергиваются на его плече. Они сидят так, смотря, как Джек и Роуз занимаются сексом: рука Гарри вокруг него, а ладонь Луи на бедре Гарри - и Луи очень, очень сильно старается не впиться пальцами, когда рука Роуз соскальзывает по стеклу. Когда проклятый корабль наконец начинает тонуть, Луи отвлекается от Гарри, присваивая людям, прыгающим в океан, баллы за ныряние, дав бесшумную десятку тому, который попадает в пропеллер. Его садистское развлечение, однако, прерывается самоотверженной дурой Кейт Уинслет, и он больше не может молчать. - Да брось! - кричит Луи на экран. - Он симпатичный, детка, но не настолько. - Ты прикалываешься? - говорит Гарри, поворачиваясь, чтобы изумлённо поглазеть на него. - Это как бы практически лучшая часть фильма! Луи указывает на пару, обнимающуюся на экране. - "Ты прыгнешь - я прыгну?" Это самая большая хрень, которую я когда-либо слышал. У неё был шанс выжить! - Она и выжила! - спорит Гарри. - Да, с трудом, - насмехается Луи. - Ей было хорошо и безопасно в шлюпке, а потом она запрыгнула обратно на тонущий корабль и чуть не умерла от обморожения на двери. Она идиотка. - Это было ради любви! - говорит Гарри, так сильно взмахивая руками, что чуть не рассыпает попкорн. - Много добра принесла её любовь, - говорит Луи. - Он всё равно умер, не так ли? - Но суть не в этом, - говорит Гарри. - Они имели лишь друг друга. Она не могла просто оставить его. И не важно, живы они или мертвы, пока они вместе. Лу закатывает глаза. - Это чушь. Ты всегда спасаешься сам. - Вы двое заткнётесь? - огрызается Зейн со своего края дивана, где он до сих пор ласкает бутылку вина. - Я не слышу. Луи бросает в него подушку, но откидывается обратно, возвращая внимание Лео ДиКаприо. В любом случае это определённо не тот спор, в котором он и Гарри когда-нибудь придут к согласию. Гарри ходячий постер к оптимизму хиппи, а Луи - это Луи, и, ладно. Это глупо, но в его животе низкое, беспокойное, ползучее чувство, и по ощущениям оно практически, как зависть. Он пытается отогнать это на задворки сознания, но оно возвращается с горечью на конце его языка. В его голове продолжает раздаваться "пока они вместе", и это похоже на занозу под кожей, которую он никак не может вытащить. Как Гарри может так думать? Луи представить не может жизнь, которая позволила бы ему быть кем-то, управляемым чем-то, кроме инстинкта выживания. Должно быть, приятно, думает Луи, иметь роскошь думать вот так. Быть способным позволить себе риск поверить в возможность такого мира, где всё действительно так работает и оказывается к лучшему. Иметь дни, когда ты чувствуешь, будто можешь сделать что угодно, вместо нескончаемой вереницы дней, когда ты чувствуешь, будто ты не сделал ничего, стоящего такого счастья. Гарри этого не понимает. Он не скрывает своих чувств, потому что не имеет понятия, каков мир на самом деле. Не всё случается по какой-либо причине. Иногда жизнь жестока и бессмысленна, и люди ранят тебя, просто потому что они могут. Иногда ты влюбляешься в человека или в фантазию о человеке, которым ты собираешься стать когда-нибудь, и всё, что это делает - лишь превращает тебя в то, что ты ненавидишь, хрупкие кости и каменные стены. Краем глаза он замечает, как Гарри поднимает свой телефон, что вырывает его из мыслей. Луи успевает поставить руку перед лицом как раз перед тем, как слышит поддельный звук затвора. - Без меня, - говорит он, выглядывая через пальцы. - Я не понимаю, почему ты не даёшь мне сфотографировать тебя, - говорит Гарри, немного надувая губы, и Луи просто смеётся. - Ну, тебе нельзя узнать, что я вампир, так ведь? - говорит он, утешающе похлопывая по бедру Гарри. Он возвращается к фильму и пытается не беспокоиться о том, что Гарри может увидеть в его глазах, если ему когда-нибудь удастся застать его врасплох.✖
Когда Луи только переехал в Манчестер, осень была самым сложным временем года. Дома в Донкастере, когда он был младше, он проводил каждую осень на улице, гоняясь со Стеном по дворам, под крики пенсионеров из окон и борясь с сестрами в грудах листьев. Он помнит запах дров и корицы, привыкание к колючей шерсти свитеров, которые покупала ему мама к первому похолоданию, дерево в углу улицы, на которой он жил, и как оно превращалось в самый яркий, глубокий красный. Лето было весельем, а осень - домом. Даже сейчас, через несколько лет, иногда отогнать тоску по дому тяжело, когда температура падает, а листья начинают меняться, но теперь и Манчестер дом. Манчестер - это Зейн, звонящий ему из маникюрного салона, чтобы спросить название фильма, что он не может вспомнить, и Найл, ставящий ему подножки в коридорах, и куча подростков, которые смотрят на него так, будто у него есть ответы. Манчестер - это квартира, которая пахнет, как он, и Герцогиня, свернувшаяся калачиком в щели между сушилкой и стеной. Манчестер - это парень с кудрявыми волосами и камерой, висящей на его шее. Так октябрь перетекает в ноябрь, а ноябрь продолжает двигаться. Уже серьёзно проходят репетиции Много Шума: три вечера в неделю и иногда раз на выходных. Его ученики, кажется, хорошо усваивают материал, и он доволен, что вроде не осталось никого совершенно не имеющего понятия о Шекспире. Он никогда не ладил с учителем рисования с того инцидента с печью двухлетней давности, так что он всегда заручается поддержкой Зейна, чтобы покрасить декорации, и Найл появляется по вызову, когда он начинает работать со светом и микрофонами. Гарри приходит все так же регулярно, как и всегда, жаждущий помочь, чем может. Луи с гордостью наблюдает, как они все вместе пашут, и у него появляются большие надежды, когда они открываются прямо перед Рождественскими каникулами. Хотя большинство людей в школе не думают об этом до сих пор. Прямо сейчас большинство его учеников и факультета сосредоточены на конце месяца. В первые выходные ноября студсоветом в сотрудничестве с двумя ближайшими школами проводится школьная ярмарка, чтобы собрать деньги. Они впервые делают что-то такое, и вся школа стоит на ушах. Ярмарка займёт парковку на половину недели, чтобы установить аттракционы и игры и киоски, и это всё, о чем говорят классы Луи. Ему самому бы понравилось такое в его школьные годы, и ещё он уверен, что уже давно перерос способность наслаждаться таким. - Ты пойдёшь? - говорит Гарри в один день, сидя в классе Луи и листая папку собственных напечатанных изображений. Луи смотрит на него, пытаясь не отвлекаться на то, как двигаются его пальцы. - Не особо планировал. Гарри состраивает гримасу. - Давай, будет весело! - говорит он. - Я иду. - Я не знаю, - говорит Луи, задумываясь, каким маленьким он себя чувствует лишь из-за Гарри. - Мне нужно проставить много оценок на этих выходных. - Тебе всегда нужно проставить много оценок, - возражает Гарри. - Ты можешь оставить их на один вечер. Пожалуйста? Я хочу, чтобы ты пошёл, - он выглядит таким серьёзным насчёт этого, таким искренним, и Луи не может сказать "нет". Не когда Гарри так сильно хочет, чтобы он был там. - Ладно, хорошо, - сдаётся Луи, - я пойду. Гарри победно сжимает кулак, и через два дня Луи стоит перед билетной кассой, задаваясь вопросом, как он вообще позволил втянуть себя в это. Он дает члену студсовета у входа необходимые пять пенсов и кладёт в карман ленту билетов, которую она ему даёт. Он медленно заходит на ярмарку, слегка потрясённый огромным разнообразием звуков и зрелищ вокруг. Может, он здесь и не по собственной воле, но он должен признать, что школа проделала впечатляющую работу. Здесь столько игровых стендов, сколько может видеть его глаз, разносящиеся по воздуху запахи десятков жаренных продуктов и даже несколько аттракционов. Хотя колесо обозрения выглядит немного неустойчивым в свете вечернего солнца, так что Луи решительно заносит его под мысленную табличку "Не Подходить". Он достаёт свой телефон и отправляет Гарри смс. я тут. где ты? Он кладёт телефон в карман и начинает неопределённо брести к грузовикам и палаткам с едой, ожидая ответа. Он уверен, что ничего из того, что они могут предложить не скажется хорошо на состоянии его бедер или артериях, если на то пошло, но посмотреть вреда не принесёт. Он только приближается к стенду с карамельными яблоками, когда что-то сильно врезается в его спину, почти сбивая его с ног. Он издаёт недостойный вскрик, вырываясь из крепкой хватки небольших рук, и когда ему удаётся обернуться, он видит перед собой Найла Хорана, ухмыляющегося ему, как сумасшедший. - Луи, приятель. Это лучшее, что эта школа когда-либо делала, - маниакально говорит Найл, видимо непроницаемый для лучей чистого презрения, которым стреляет глазами Луи. Он протягивает руки и грубо берёт в них лицо Луи, как будто собираясь сообщить великую тайну жизни. - У них есть жареные пончики, парень. Жареные. Пончики. Он издаёт короткий, ужасающий смешок, а потом уходит, мчась в толпу. Луи шокировано поднимает руку к лицу. На его лице мазки жира, где были руки Найла. Ох, Хоран за это заплатит. Может, безграничная дерьмо-еда и дала ему какую-то сало-топливную силу, но никто не ставит под угрозу лицо Луи Томлинсона и не живёт, чтобы рассказать об этом. Из мыслей о мести его вырывает вибрация телефона. кольцеброс!!!!!! говорит сообщение Гарри. Боже. Как ему удалось окружить себя столькими людьми, которые в таком искреннем восторге от этих вещей? Он вздыхает и сливается с толпой, пока не находит Гарри у кольцеброса, как и было обещано. В его пальто заправлен красный шарф, а через грудь протянут ремень от сумки с камерой, и он выглядел бы порядочным двадцати-скольки-то-летним художественным типом, если бы он не стоял сейчас с таким серьёзным видом у кольцеброса. Луи сдерживает смешок на то, как он закусывает свою нижнюю губу, обдумывая свой следующий бросок. - Чемпион по кольцебросанию, Гарри Стайлс, готовится к своему последнему броску, - говорит Луи своим лучшим дикторским голосом. Гарри удивлённо поднимает глаза, но затем улыбается, когда видит, кто это. Он возвращает внимание к игре, нахмурившись, чтобы подыграть. - Он идёт к золоту, - продолжает Луи. - Всё держится на этом, последний бросок легенды... Гарри кидает кольцо, которое с грохотом уходит от вершин бутылок. - Нет! - громко вскрикивает Луи, вскидывая руки и поражая нескольких ближайших учеников. - Какой промах! Можно лишь представить шок фанатов, людей, смотрящих дома! Какая колоссальная ошибка! Ох, человечество—, - но тут Гарри появляется в его пространстве, закрывая ему рот рукой, даже, когда он смеется. - Ладно, ладно, все тебя поняли, - с улыбкой говорит он. - Перестань заставлять меня чувствовать себя хуже из-за этого. Его рука соскальзывает со рта Луи, и Томлинсон игнорирует тот факт, что он до сих пор может почувствовать легкий румянец на лице от внезапного контакта. Не в первый раз в жизни (или даже сегодня) он благодарит Бога за его способность поддерживать загар. Он быстро восстанавливается, показывая Гарри язык. - Я, - говорит Гарри, - удивительно плох в этой игре. Я пытался выиграть твердые десять минут и потратил половину билетов. Луи поднимает бровь. - Но есть лучшие вещи, которые ты можешь делать. Найл кажется очень непреклонным относительно жареных пончиков. Гарри усмехается и пожимает плечами. - Это весело. И когда я выиграю, а я это сделаю, - говорит он, выставляя палец на сомневающийся взгляд Луи, - моя победа будет слаще всего. Он отрывает еще один билет и дает его ученице в кабинке для еще одного раунда. Девочка дает ему еще три кольца с утомленным видом, который Луи не может не оценить. - Полагаю, есть определенная трагическая романтика в продолжении играть в игру, которая, ты знаешь, подстроена, - говорит Луи, прислоняясь к кабинке. Он подмигивает девочке, которая секунду тупо смотрит на него прежде, чем вернуться к телефону. Фыркая, Гарри готовится к очередному броску. - Ты знаешь, что возможно наслаждаться вещами и без иронии, так? - он кидает кольцо и ругается себе под нос, когда оно легко проносится мимо бутылок. Он смотрит на Луи со смесью юмора и беспокойства в глазах. - Даже здоровыми. - Ах, да, наслаждение без иронии, - говорит Луи, глядя куда-то вдаль. - Когда-то я его знал, в безмятежные дни моей юности. Гарри указывает на него с кольцом в руке. - Я еще выбью твой цинизм. Я выиграю один из этих призов для тебя, и тебе придется признать, что в этом мире случаются хорошие вещи. Луи усмехается. - Если тебе действительно удастся выиграть мне приз, то клянусь свободной могилой моей матери, что я попробую искренне насладиться этой ярмаркой. - Вызов принят, - говорит Гарри, вставая в атлетическую позу перед тем, как бросить второе кольцо. Еще один промах. - Черт подери, - говорит он, а затем кивает с быстрым "извиняюсь" девочке в кабинке. - Разве это игра на самом деле такая трудная? Я дефектный что ли? - Я уже говорил тебе, юный Гарольд. Эта игра подстроена, и ты тратишь впустую свое время. А что более важно, ты тратишь мое время, - лукаво говорит Луи. - Подстроенную игру все равно можно выиграть, Томмо, - говорит Гарри. Затем он берет последнее кольцо между пальцев и преподносит его ко рту Луи. - Дунь. Луи пялится на него. - Ты сейчас не серьезно. Гарри только легко касается кольцом губ Луи с выжидающим и непоколебимым взглядом. - Дунь. Луи нужно сделать вид, что то, как настойчиво Гарри смотрит на него, не заставляет все в его мозгу свирепствовать, так что он демонстративно закатывает глаза и выдыхает через искривленные губы. Улыбаясь так, будто он уже выиграл, Гарри возвращается к игре, делает глубокий вдох и бросает кольцо. Луи смотрит, как оно подскакивает, подскакивает и со звоном приземляется вокруг горлышка одной из бутылок. - Да! - вскрикивает Гарри, вскидывая руки с чистой радостью. - Победа моя! - Что, - говорит Луи. - Я считаю, что заработал приз, так ведь? - говорит Гарри девочке в кабинке. Она кивает и лопает пузырь из жвачки. - Чего хотите? - спрашивает она, дергая головой в сторону полки позади нее. - Думаю, я возьму того великолепного медвежонка, спасибо, - говорит Гарри. Когда она отдает его ему, он сразу же поворачивается к Луи, который до сих пор не совсем в состоянии перестать глазеть на кольцо вокруг бутылки. У него получилось. Гарри выиграл. Бог есть, а он придурок. Гарри всовывает довольно крупного медведя в руки Луи. - Извини, Лу, - говорит он с усмешкой, которая говорит, что он определённо не извиняется вообще. - Кажется, что тебе придётся побыть счастливым сегодня, хочешь ты того или нет. Луи беспомощно глазеет на него, прижимая к груди комично большого медведя, и пытается взять себя в руки. Гарри хочет счастливого, искреннего Луи? Хорошо. Хорошо. - Я полагаю, сделка - это сделка, - говорит он. - Какими чудесами мы будем наслаждаться дальше, о, бесстрашный лидер? - О, нет, не надо, - говорит Гарри, тряся пальцем перед Луи. - Это всё ещё высмеивания, а в сделке этого не было. Я не хочу, чтобы ты был саркастичным или притворялся, - он мягко улыбается. - Просто расслабься и наслаждайся. Как думаешь, ты в состоянии это сделать? - спрашивает он, тыкая Луи в бок. - Как думаешь, это в пределах возможного? Луи вздыхает и крепче обнимает медвежонка. По крайней мере, медвежонок не пытается заставить его что-то делать. Или что-то чувствовать. - Да, - обидчиво бормочет он в мягкий мех. Гарри улыбается так, будто все его дни рождения пришли за раз. - Отлично, - он хватает Луи за предплечье и направляется к зоне еды. - А теперь, что ты там говорил про жареные пончики? Они блуждают между различными палатками с напитками, рассматривая предложения, и в итоге Гарри отдает два билетика на пачку обжаренных Oreo. Он не заставляет Луи попробовать эту конкретную ужасающую стряпню, но улыбается, когда Луи с удовольствием откусывает сосиску. - Я знаю, что не должен, - говорит Луи, вытирая большим пальцем жир с нижней губы, - и я знаю, что в них полно всяких анусов свиней и еще много чего, но они слишком хороши, чтобы отказываться. - Я отлично понимаю, о чём ты, - говорит Гарри, улыбаясь ему. Луи чувствует, как раскалённый болт принятия желаемого за действительное проходится через него, представляя о чём именно может говорить Гарри. У него есть достаточно времени подумать, подождите-ка, стал бы он подразумевать, что во мне полно свиных анусов, прежде чем этот ход мыслей не прерывается видом Найла, растянутого на скамейке. - Что делаешь, Найлер? - зовет он певучим тоном. Найл открывает глаза и сосредоточивает взгляд на Луи. Его лицо - это лицо мирного человека. - Перевариваю, - говорит он. Он щурится. - Откуда этот медведь? - Я выиграл его для Луи на кольцебросе, - гордо говорит Гарри, и слышать это в присутствии кого-то заставляет Луи осознать, как это звучит, что это может значить для чужих ушей. Он замирает, наблюдая за реакцией Найла. - Мило, - говорит Найл, закрывая глаза. И, может, он не считывает в этом ничего или слишком удовлетворен, чтобы заботиться, но Луи знает, что кто-то другой задавал бы вопросы, смотрел бы на Луи, ища ответы, и прочёл бы правду даже в том, как он идёт, с каждым шагом всё ближе к Гарри. Он жалкий придурок, даже его кошка это знает, и единственное, что держит это в тайне - это созависимые отношения Найла с едой. - Стараюсь, - говорит Гарри, поворачиваясь к Луи с улыбкой, и это почти слишком. - Ты мог бы вернуть должок, знаешь, - отмечает он. - Что, выиграть тебе что-нибудь? - скептически спрашивает Луи. - Если ты не думаешь, что не сможешь, - Гарри смотрит на Луи широко раскрытыми невинными глазами, и жар, растекающийся в животе Луи - это лишь здоровая конкуренция и ничего больше. - Пожалуйста, Стайлс, как будто ты на моём уровне. Пошли обратно к играм, я выиграю тебе столько плюшевых игрушек, что ты подавишься ими. - Это обещание? - спрашивает Гарри, изогнув бровь, и, честно, чтоб его. - Это угроза, - произносит Луи, стараясь выглядишь настолько страшным, насколько вообще можно с гигантским мишкой в руках. Гарри разражается смехом на это. - Ладно. Ты идёшь и выбираешь игру, встретимся там, - говорит он. - Мне нужно в туалет, и, я так думаю, тебе понадобится много времени, чтобы попасть в ту зону. - Я живу в этой зоне, Стайлс! - кричит Луи в удаляющуюся спину Гарри. Он вздыхает, как только тот исчезает из вида. - Меня тошнит от вас двоих, - сонно говорит Найл со скамейки с всё ещё закрытыми глазами. - Вероятно, это просто все те шашлыки, которые ты только что затолкал себе в пасть, - говорит Луи. Он бросает в него остатки сосиски. Через пять минут он оказывается перед шариками и палаткой с дартсом, пытаясь лопнуть хоть один. - Что-то вдруг мне гораздо лучше по поводу моих способностей с кольцебросом, - раздаётся голос позади него, и на данный момент Луи знает этот голос достаточно хорошо, что ему даже не приходится оборачиваться. - Не сейчас, Стайлс, я концентрируюсь, - говорит ему Луи. Он держит кончик языка между зубами и очень сильно старается смотреть только на шарик перед ним, а не на Гарри, прогуливающегося рядом с ним и улыбающегося, когда опирается одним бедром на край палатки. В каждой руке у него по сладкой вате. Одна для него и одна для Луи. Будь это всё проклято. - Остался один дротик, - отмечает Гарри. - Напрягись. - Ты издеваешься над моими амбициями, - говорит Луи. - Некоторые люди воспринимают забаву лопать шарики очень серьёзно. - Я сейчас серьёзно, - говорит Гарри. - Как ещё мои руки доберутся до одного из тех мишек? - Выиграв самому, ты, ленивая задница, - говорит Луи. Он готовится к выстрелу, поправляет очки, целится— И полностью промахивается, кидая дротик далеко влево, потому то Гарри выбирает этот момент, чтобы невзначай слизать сахар с одного длинного, изящного пальца. - Полагаю, мне и придётся, - говорит Гарри. Он усмехается, когда Луи поворачивается, чтобы нормально посмотреть на него, и Луи почти может поклясться, что все это было нарочно. - Никто не любит умников, - говорит Луи. Он выхватывает свою сладкую вату из руки Гарри. - Ура, - говорит Гарри, откусывая огромный кусок собственной. Когда он снова начинает говорить, везде летают розовые пушинки. - Хорошо, мы нашли Найла. Где Зейн? - Вон там, за той толпой, - говорит Луи, указывая через парковку на очередь. - Ах, он до сих пор на своей смене? - спрашивает Гарри, выковыривая из своей челки кусочки сахарной ваты. - Кажется так, бедняга, - говорит Луи с театральным вздохом. - Знаешь, я думаю, он предложил кабинку с поцелуями только в шутку, как в том фильме, который он так любит? Тот ремейк Шекспира? Но люди были на редкость в восторге от этой идеи. Гарри фыркает. - Интересно, почему, - в очереди полно учениц, учительниц и, кажется, несколько родительниц учеников. - Как думаешь, у нас еще есть шанс? Очередь быстро движется. - Есть шанс? Я всех растолкаю, если придется, - говорит Луи и спешит через парковку, а близко за ним Гарри. В очереди Луи оглядывается. Гарри прав: очередь быстро двигается, в чем заслуга строго усиленного правила только-поцелуев-в-щеку. Луи видит около половины своих актрис, хихикающих друг с другом над собственной наглостью, и он делает мысленную заметку напомнить Зейну прийти в настолько ужасном виде, насколько возможно, когда он в следующий раз соберется помогать ему раскрашивать декорации во время репетиций Гарри кивает головой на группу парней в стороне. - Там некоторые из моих ребят, смотрят шоу. Думаешь, ревнуют? Луи осматривает их, замечая, что не все из них наблюдают за девушками. - Ревнуют кого? - иронично говорит он. Гарри подслушивает и украдкой оглядывается на игроков. - Ты не думаешь—интересно, - говорит он. Луи лишь надеется, что тот рыжеволосый научится держать свои глаза при себе, если хочет быть хоть немного незаметным. Прежде, чем Гарри может сказать что-то еще, наступает их очередь. Зейн выгляди лишь немного убийственно: обе его щеки окрашены несколькими слоями блеска для губ и помады - пока не поднимает глаза, чтобы посмотреть, кто его следующий клиент. Абсолютное отчаяние, которое появляется на его лице, когда он их видит, делает Луи невероятно гордым собой. - Давай быстрее, а, - говорит он с видом приговоренного человека. - Любовь моя! - кричит Луи, кладя медведя на землю. - Мы так долго были разлучены, но теперь мы вместе! Наконец, я снова нашел тебя, и с этого дня мы никогда больше не будем разделены, - он бросается через кабинку Зейна, а руки Малика взлетают в воздух, будто кто-то только что пролил на него что-то неприятное. - Поклянись, что отвергнешь этих, этих самозванцев и останешься со мной навсегда, - продолжает Луи, несдержанно указывая на ошеломленных членов очереди позади него. Гарри же громко смеется. - Поклянись мне, мой и только. Свет моей жизни, огонь моих чресл, моя Зейнлита. Зейн смотрит на него с бесстрастным лицом, которое было бы пугающим, если бы у Луи не было врожденного иммунитета к угрозам от мужчин с отпечатками губ на лице. - Я посвящу свою жизнь тому, чтобы убедиться, что останки твоего тела настолько мелкие, насколько возможно, - говорит он. - Достаточно хорошо для меня, - говорит Луи. Он встает, отрывает билетик и держит его в зубах. Он поднимает брови на Зейна и многозначительно опускает на него взгляд. Боже, он смешон. - Никаких грёбаных шансов, - говорит Зейн и вырывает билет руками. Он хватает Луи за щеки и грубо целует его в лоб перед тем, как оттолкнуть. - Следующий! Луи отступает в сторону, когда Гарри подходит, спокойно отдает Зейну билетик, а затем перепрыгивает через стенд, чтобы повалить его на землю. Наблюдая, как они борются в пыли, как наблюдают за этим шокированные посетители, Луи хвалит себя за выбор друзей и достает медведя. Когда Зейн, наконец-таки, освобождается, он избит, но улыбается. Он выталкивает Гарри с заднего выхода из кабинки и на Луи, который ловит его рукой, не держащей медведя. Его пальцы хватаются за воротник пальто Гарри, и Гарри смотрит ему прямо в глаза, и оба пытаются не упасть со смеху. Да, может, Луи немного нравятся эти люди. Зейн отходит, чтобы присесть за кабинкой, но его останавливает один из преподавателей математики со второго этажа в здании Луи. Его имя начинается на "Б", но Луи совсем не может его вспомнить. Бредли? Беннет? Бенджамин? Кем бы он ни был, Зейн, кажется, рад его видеть. - Твоя смена окончена, Малик, - говорит он, похлопывая Зейна по плечу. От толпы проносится слышимый стон, и Луи видит, как одна девочка яростно кидает мороженое на землю, когда Зейн встаёт, а его место занимает учитель математики. Бернард? Барри? - Спасибо, Джордж, - говорит Зейн, и, ладно, невозможно угадать всё. - Удачи, - Джордж салютует, когда Зейн проходит мимо Гарри и Луи. - Эй, куда ты идёшь? - окликает его Луи. Зейн поворачивается, но продолжает идти задом-наперёд. - Я иду, э-э, проверить аттракционы. Удостовериться, что они соответствуют правилам техники безопасности, - говорит он, рдея. - На всякий случай. - С тобой больше не весело! - кричит Луи в его спину. Гарри, до сих пор под рукой Луи, лишь показывает ему язык. Луи, по причинам, которые он не может объяснить, слегка ударяет своей головой в висок Гарри. - Куда же дальше? - спрашивает он, и Гарри пожимает плечами. - Ты ещё не выиграл мне приз, - лениво отмечает он, а Луи наклоняет голову назад и стонет. Они бредут обратно к играм, и Луи тратит около получаса и большинство своих билетиков, обнаруживая, что он, по-видимому, плох в них всех. Гарри предельно никак не помогает, шепча в ухо Луи, когда он пытается попасть в утку, и вставая на его пути во время "прицепи ослу хвост". Луи с завязанными глазами врезается прямо в него, и Гарри просто смеется. Луи вздыхает и поднимает повязку. - Знаешь, ты на самом деле можешь получить что-нибудь, если перестанешь сбивать меня. Ты идешь против собственных интересов. Гарри усмехается и опускает повязку обратно. - Я сложный человек, - говорит он, снова разворачивая Луи. - Ты сложный придурок, - бормочет Луи, но все равно идет к ослу. Наконец, несколькими промахами позднее, у Луи остается последний билет. Он выставляет его перед Гарри. - Последний шанс на приз. Как я должен его потратить? - Гарри задумчиво смотрит на билет, но затем качает головой. - Без приза. Пойдем, давай найдем остальных, я хочу фотку нас всех. Гарри пишет Найлу, а Луи - Зейну, и через пять минут они собираются перед колесом обозрения. Сейчас оно светится, мигая на фоне темнеющего вечернего неба. Луи помнит, каким неустойчивым оно выглядело несколько часов назад, и задумывается, когда именно оно начало казаться привлекательным. Он поворачивается на Зейна, чтобы отметить это, но отвлекается на угрюмое выражение его лица. - Господи, кто пернул тебе в сладкую вату? - спрашивает он, тыкая Зейна в живот. Зейн вздыхает. - Ничего, просто—я полностью проверил это место, и все соответствует правилам техники безопасности. Эти ребята, они реально знают свое дело, - он смотрит с негодованием на колесо обозрения. - Даже ни одного грёбаного ржавого болта,что уж тут говорить о опасности возникновения пожара. - Мне жаль, приятель, - говорит Гарри. - С хорошей стороны, Луи абсолютный профан в ярмарочных играх. Луи кивает. - Это действительно так. Он клянётся, что может видеть, как чёлка Зейна заблестела. - Серьёзно? - Это позор для человеческой расы, - признаётся он. - Это меня утешает, - говорит Зейн. Гарри хлопает его по плечу. - Хорошо, нельзя, чтобы ты плакал на фотографиях, - говорит Найл. Гарри останавливает проходящую ученицу и дает ей камеру. Их четверка выстраивается в линию: Зейн рядом с Луи, который рядом с Гарри, который рядом с Найлом, - их руки на плечах друг друга, хотя одна из рук Луи занята медведем. - Три, два, один... - говорит девочка, и когда вспышка гаснет, Луи поднимает медведя перед своим лицом. Гарри дает ему подзатыльник. - Дурак, - ласково говорит он и идет, чтобы забрать камеру, благодаря девочку. Он смотрит на дисплей и смеется. - Ох, эта пойдет на стену, - когда остальные трое пытаются взглянуть на экран, он прячет его, отскакивая от них. - Вы увидите это, когда я дам вам распечатки, отстаньте. Найл потягивается и выпускает небольшую отрыжку. - Ладно, парни, я домой, - он идет вдоль них и поглаживает их всех по голове, даже медведя. - Я буду очень долго спать, и это будет чертовски восхитительно. Увидимся в понедельник! - он машет и направляется к парковке, когда остальные хором прощаются с ним. - Думаю, я тоже пойду, - говорит Зейн, шаркая ногами. - Оу, Зейн, - подольщается Гарри. - Я позволю тебе ударить меня на той штуке "узнай-свою-силу", если ты останешься. - Я ценю твое предложение, но не, - Зейн достает пачку сигарет из пиджака и кладет одну между губ. - Мне хватило развлечений для одного вечера, я думаю, - он поджигает ее и делает утомленную затяжку, которую, Луи точно знает, он тренировался делать перед зеркалом. - Как скажешь, - говорит Луи. - Только знай, что если ты сожжешь свою квартиру в меланхоличном гневе, то я не дам тебе спать у меня на диване. - Поздравляю, - говорит Зейн и уходит. Они смотрят, как он идет, ссутулившись. - Сто человек сегодня стояли в очереди, чтобы поцеловать его, и он все равно несчастен, - говорит Луи. - Не знаю, быть мне раздраженным или впечатленным. - Да нет, я понимаю. В самом деле не считается, если нет нужного, - говорит Гарри с улыбкой на уголках губ. - Готов потратить свой последний билет? - Я родился уже готовым, Гарольд, - говорит Луи, сталкиваясь с плечом Гарри. - Какой план? Гарри просто указывает на колесо обозрения, и желудок Луи скручивается, как животные из шариков. - Кажется, достойный конец вечера, да? - Луи лишь кивает. Очередь двигается достаточно быстро, что у него нет времени вспомнить последний раз, когда он действительно был рад покататься на колесе обозрения. Когда они достигают ту, кто берет билеты, она останавливает их. - Трое на кабинку. Гарри хватает медведя из рук Луи. - Он наш третий, - он отдает девочке два билета из своей ленты и быстро отходит, держа Луи за руку, и Луи едва успевает отдать ей последний билет перед тем, как его протащил в кабинку. Гарри кладет медведя на дальнее сидение и забирает себе середину, оставляя Луи сидение с краю. - Уютно, - шутит Луи, усаживаясь, и дежурный по поездке блокирует планку над их коленями. Колесо начинает крутиться, поднимая их, и Луи опять брошен в крайне четкое понимание. Хотя на этот раз его не волнует, что думают другие. Вместо этого каждая его часть сосредотачивается на этой узкой скамье колеса обозрения и весе Гарри, прижатом к его боку, и на том факте, что здесь ему некуда бежать, нет даже свободного сантиметра между его телом и стороной кабинки. Только он и Гарри и гигантский медведь, и все, чего он боится, что он не сможет промолчать. - Ты ведь не боишься высоты или еще чего, так? - Луи оглядывается, чтобы обнаружить, что Гарри смотрит на него с тревогой, и он в замешательстве, пока не осознает, что его руки сжались на коленях, а костяшки побелели. Он заставляет себя расслабиться. - Не беспокойся, - ярко говорит он, и то, как медленно расплывается улыбка Гарри, разрывает его на кусочки. Он не боится высоты, но он был на слишком многих шоу, чтобы не знать свои нервы. Они сидят в тишине, глядя на вид, когда их кабинка поднимается все выше и выше, а звуки и цвета ярмарки отдаляются. Луи кладет руки на колени и держит их на месте, смотря на то, как свободно руки Гарри висят на балке, удерживающей их колени. Они так близко, и так легко просто протянуть руку и переплести их пальцы. Он может представить широкую и теплую руку Гарри в своей, свои липкие от сахара пальца на тыльной стороне его ладони, и, Боже, когда в последний раз он хотел взять кого-то за руку? Заключенный в этом крошечном, заполненном пространстве, он не может продолжать игнорировать то, что чувствовал весь вечер. Луи сидит на чертовом колесе с парнем, который заставляет его нервничать, и он не чувствовал такого с семнадцати. Когда они достигают вершины, колесо останавливается со скрипом, и они одни со звездами и огнями Манчестера. Луи смотрит на городской горизонт и впитывает тепло человека рядом с ним и думает о том, как странно чувствовать, что не хочешь быть где-то ещё, или с кем-то ещё. Он не знает, как справиться с этим. Может, раньше мог, но больше нет. Он громко прочищает горло, и Гарри оглядывается на него. - Расскажи, о чем ты думаешь? - Зачем? - спрашивает Гарри, как будто у Луи есть ответ на то, зачем, особенно с ним. - Немного скучно сидеть тут в тишине, - говорит Луи, пытаясь держать свой тон легким. Лучше бы он не доверял своему голосу, такому же слабому и колеблющемуся, как и он сам. Гарри лишь мягко качает головой, будто прилип к нему глазами. - Мне не скучно, - говорит он и оглядывает весь город с играющей улыбкой на губах. - Тебе не скучно. Луи смотрит на точку на горизонте и пытается игнорировать неравномерное сопротивление собственных легких. - Полагаю, нет. Он осмеливается еще раз взглянуть на Гарри, и это почти выбивает из него дыхание. Он сидит в профиль рядом с Луи, смотря куда-то вдаль, близкий и теплый и такой чертовски красивый. Свет от колеса обозрения ложится на него, как надо, затрагивая кончики его ресниц и наклон его нижней губы и место, где его волосы спадают через его висок и закручиваются у его скулы, отливаясь в красное и желтое сияние вокруг его кудрей. Луи хочет поцеловать его больше, чем хотел когда-либо поцеловать кого-то в своей в жизни. Колесо приходит в движение, и Луи отводит взгляд. Они не разговаривают оставшуюся поездку. Каждое нервное окончание в теле Луи подошло вплотную к поверхности кожи, от позвоночника до кончиков пальцев, напрягаясь у самых границ, в попытке добраться до Гарри. Кажется, будто это последний момент перед ударом электричества, перед тем, как болт встанет поперек зазора, и Луи не может позволить этому случиться. Поэтому он держит руки на коленях. К тому времени, как Луи выходит из кабинки, его ноги такие слабые, будто он бежал марафон. Гарри выбирается после него, вытаскивая за собой медведя за лапу, и Луи не может не улыбнуться на его вид. - К несчастью, боюсь, что для меня это конец вечера, - говорит Луи, пытаясь быть небрежным, теперь, когда земля снова под его ногами. - Всё к лучшему, - говорит Гарри. Он берет медведя в руки, и они начинают брести по направлению к зоне парковки. Луи смотрит на свои ботинки и соответствует медленному темпу Гарри, делая вид ради собственного благополучия, что это был просто приятный вечер с хорошим другом и только, что он не хочет ничего большего. И это было действительно приятно. Гарри был прав. - Было хорошо, - вдруг говорит Луи. Он не помнит, что решил говорить, но возвращаться теперь слишком поздно. - Я, эм. Я рад, что пришел, - он задевает локтем Гарри, немного толкая его в сторону. - Даже если это было только потому, что ты меня заставил. Гарри смеется и слегка пихает его в ответ. - Всегда пожалуйста. И для медведя тоже. Он протягивает его Луи, немного встряхивая, так что набитые ноги крутятся, и Луи горделиво берет его. - Не больше, чем я заслуживаю. Гарри снова смеется. - Слишком правильно. Они идут в тишине еще момент перед тем, как Гарри смотрит на него и говорит: - Я рад, что встретил тебя. Это висит в воздухе между ними, и Луи тоже хочет схватиться за это, хочет засунуть себе в пальто и удержать это там. В один день он перестанет удивляться вещам, которые Гарри готов сказать вслух. - Да? - говорит он. - Да, - подтверждает Гарри, выглядя довольным собой. Луи ничего не может поделать с улыбкой, которая расползается по его лицу, когда они продолжают идти. - Хорошо. Затем он замечает, что они приближаются к концу парковки, и останавливается. - Где ты припарковался, Хазза? Гарри останавливается, как вкопанный. - Там, - говорит он, указывая большим пальцем через плечо. - Я шёл за тобой. Луи издает слабый смешок. - Я там, - он указывает в другом направлении. - Я думал, что я шёл за тобой. - Ох, - говорит Гарри, тоже посмеиваясь, протягивая одну руку, чтобы потереть затылок. - Тогда, догадываюсь, здесь наши пути разделяются, - он пинает гравий на земле. - Ладно, я, э-э—, - Луи ищет слова, которые не выдадут его. - Я увижу тебя в понедельник, полагаю. Гарри кивает. - Да, понедельник, - он смотрит на Луи с нахмуренным бровями, будто пытается что-то разобрать у себя в голове. - Ладно, - говорит Луи. - Пока. - Пока, - говорит Гарри в ответ, но не двигается, все еще смотря на Луи. Свет парковки отбрасывает длинные тени на лицо Гарри, и с такого близкого расстояния он может рассмотреть каждую. Он думает об осени и доме и семнадцатилетии и вере в то, что теперь он с трудом упоминает в своей голове. Он думает о разноцветных огнях и руках Гарри и чувствует, будто он снова один на колесе обозрения, и что-то крошеное висит над чем-то гораздо большим, чем он сам. Здесь край, и здесь он, и он не может остановиться от движения ближе и ближе. Он делает глубокий вдох, открывает рот, вновь закрывает его, а затем разворачивается на пятках и уходит. Он спешит к машине, боясь посмотреть назад, а гравий под его ногами хрустит идиот идиот идиот.