В которой Лили придумывает новые и пугающие способы повидать друга, приобретает псевдородственника, и также встречает весьма своеобразного человека, живущего у нее в голове.
__________________________________________________________________
Прошло уже два месяца, и Лили начинала терять терпение. Время — забавная штука, объективно она понимала, что два месяца — это лишь пшик, мгновение ока, но для пятилетнего ребенка два месяца были целой вечностью с половинкой. Настоящие войны и баталии между ней и заклятым врагом — жиртрестом Дадли — можно было вести, побеждая и проигрывая, в течение двух дней, не говоря уже о месяцах. Поэтому, хоть девочка и знала, что для взрослой — в другом измерении — нее эти два месяца ничего не значат, ее эта благодать минула. Да еще и вовсе не помогало то, что все сбылось именно так, как она и предсказывала — было ужасно скучно. Девочка допускала, что появилось то единственное, что действительно отличалось от ее ожиданий — ее постепенное отделение от школьного стада. Беда в том, что она несколько отличалась от других детей. Поначалу это было не так заметно, конечно, Лили умела читать серьезные книги целыми словами, а не слогами, но, не считая этого, она считала, что точно такая же, как и большинство других учеников. Однако, по мере того, как продолжалась ее школьная жизнь, девочка начала замечать некоторые тревожные различия, которые она игнорировала первую неделю или около того. Другие ученики как-то странно говорили — медленно и заикаясь, не совсем правильно произнося слова, хотя все равно довольно понятно, составляя слишком простые предложения. Ко всему прочему, они не умели читать, не могли даже различить буквы на страницах книг; все это весьма удивляло Лили, поскольку она не могла вспомнить время, когда не воспринимала слова целиком. Но что было действительно странно, так это то, что они не могли понять ни слова, которые она произносила. Девочка пыталась поговорить, множество раз, особенно поначалу, но казалось, что между ними испорчена связь, как у телефона. В основном они просто смотрели на нее и моргали, словно в шоке, а потом уходили — или называли ее глупой. Для Дадли Дурсля было крайне легко убедить класс в том, что она — уродка, после одного из таких «разговоров». Все было обманчиво обыденно, Дурсли притворялись нормальными — об этом Лили знала на протяжении всего своего существования. И она надеялась, что этот год окажется другим, но пока это было не так. Приближалось Рождество, но украшений к празднику пока не было; на кухне пекли печенье и складывали в морозильник, а Лили стояла на коленях в саду, выдирая сорняки из земли. Вообще, по правде говоря, она понятия не имела, зачем занимается прополкой, если в прогнозе погоды сказали, что завтра пойдет снег. Дурсли обожали сваливать на нее всю черную работу по дому, да еще и бессмысленную, зачастую: пропылесосить, помыть окна, прополку — что-то в этом роде. В этот раз ничего особенного делать было не нужно, так что семья отправилась в гости к друзьям. Так вот, а Лили посреди зимы пропалывала сад прямо во время снегопада. Через дорогу за ней наблюдала миссис Фигг вместе со своей стаей кошек, наводнивших ее дом, так что, можно сказать, каждое ее движение преследовала добрая дюжина пар глаз. Лили помахала соседке, заставив почти смутившуюся миссис Фигг отвести взгляд и задернуть шторы. С тех самых пор, как Лили впервые встретила Смерть, миссис Фигг стала чуть более сумасшедшей, чем обычно; ну, на Лили она теперь глазела намного чаще, да и казалась более обеспокоенной. Да и о Дурслях она расспрашивала куда как чаще, когда присматривала за девочкой, только теперь это сопровождалось особенно жестким взглядом, точно старушка пыталась что-то в ней разглядеть. Лили понятия не имела, что та в ней искала, но похоже, пока так ничего и не нашла. Кошки и чокнутая соседка-леди скрылись из виду, и девочка посмотрела на ряд одинаковых белых домиков — живущие в них не обращали на нее внимания и оставляли на нее прополку. «Это», — сказала себе Лили, вырывая из земли один из бесчисленных сорняков, — «недопустимо». Она не была уверена, так ли это недопустимо, но слово показалось ей подходящим. Девочка надеялась, что мистер Смерть навестит ее, но, похоже, для него это было сложновато, так что придется идти к нему самой. Хорошо, что она знала дорогу. Поднявшись с самым решительным видом, Лили зашла в гараж, дабы отыскать все опасные вещицы, которые там хранил мистер Дурсль. Одна из замечательнейших вещей, как подумала Лили, в том, чтобы быть племянницей человека, занимающимся продажей дрелей — это доступ ко всем потенциально опасным вещам, хранящимся в гараже. После долгих поисков, перерыв кучи всяких сверл, молотков и других тупых металлических предметов, девочка нашла длинный моток веревки. Он определенно подойдет! Улыбнувшись, Лили вернулась в дом, осторожно пробралась через гостиную и поднялась по лестнице туда, где ее терпеливо ждал чердак (и стропила). После кропотливой установки веревки на нужную высоту (потолок оказался выше, чем она думала, да еще и трудно было стоять на носочках и одновременно завязывать узлы) девочка принялась писать короткий некролог. В прошлый раз она об этом не беспокоилась, но теперь решила, что стоит оставить его — на случай, если вернуться все-таки не получится. «Лили Элинор Лили Поттер», — проговорила девочка вслух, записывая имя желтым карандашом, который был припрятан в ее кармане. Она проверила имя — «Лили» было написано дважды, что показалось девочке излишним. Зачеркнув запись, она вывела заново: «Лили Элинор Эван Поттер». (Ей всегда нравилась фамилия Эванс, но вторым именем его сделать было нельзя, так что девочка сократила его до настоящего имени — Эван). «Дочь Лили и Джеймса Поттеров, погибших в автокатастрофе. Двоюродная сестра Дадли Дурсля, ученика по части полноты и великодушия Вернона Дурсля. Племянница Вернона и Петунии Дурсль, которые всегда были достаточно добры, чтобы напоминать об ее огромных долгах перед их семьей. Любимица Смерти, с терпением относящаяся к чокнутой миссис Фигг. Хм… 1980-1985», — Лили закончила плести кружева слов и положила листок под веревку. Ну, теперь все готово. По какой-то причине девочка чувствовала, что подобной ситуации пристало больше серьезности, но ее, на деле, не было вовсе. С этой — последней — мыслью Лили взобралась на несколько коробок, ненадежно поставленных друг на друга, и просунула голову в петлю. Сделав последний вздох, она шагнула вниз и, после не слишком длительных предсмертных подергиваний тела, она оказалась на очень знакомой железнодорожной станции. И там, в одиночестве, сидел на скамейке он, глядя точно вперед и рассматривая пустую станцию с выражением лица, которое можно было назвать только пустым; его перчатки лежали на скамейке, вместе с черным шарфом. Он увидел ее, и теперь его лицо выражало крайнюю степень удивления; парень поднялся с изяществом и скоростью, которые выглядели как-то неправильно и неестественно, и направился к ней. — Привет, мистер Смерть, это я, Лили! — воскликнула девочка и побежала ему навстречу. — Помните, мы встретились несколько месяцев назад, я тогда упала с дерева и сломала шею, а потом мы говорили о космосе и всем таком! Смерть поймал ее, положил руки на плечи и с обеспокоенным выражением лица начал осматривать, пока, наконец, не спросил: — Лили, что ты здесь делаешь? Девочка пожала плечами. — Ну, ты никак не заходил в гости, а сейчас уже почти Рождество, а я все равно собиралась провести его запертой в чулане, так что решила навестить тебя и посмотреть, как приезжает поезд. Кто-нибудь еще приходил? — Лили с нетерпением огляделась, ища взглядом людей, каким-то образом сумевших найти свой путь в Чистилище. Рот парня слегка приоткрылся, словно тот порывался что-то сказать, а в его вороньих глазах мелькнула яркая искорка мысли, но затем рот его закрылся — точно он услышал окончательный приговор, а искорка уменьшилась, будто уходя под землю. Когда Смерть задал свой вопрос, он произнес его ровным голосом, в котором звучали темные годы меж мирами и звездами, сгоревшими задолго до того, как Вселенная заметила, что потеряли их свет: — Прошу прощения, но ты решила меня навестить? Как именно ты это сделала, Лили? Лили уставилась на него — самую капельку — и попыталась вспомнить, что говорила ему в прошлый раз; в итоге, решила начать сначала. — Ну, мои родители умерли, верно же, а ты встретил их в машине. Как бы то ни было, после их смерти я стала жить со своими дядей, тетей и двоюродным братом, и, похоже, у меня должна появиться машина или что-то в таком роде, потому что на мне висит долг — вроде смехотворный, но, кажется, что я никогда не смогу его погасить. В общем, я думала снова залезть на дерево, но мне пришло в голову, что я могу приземлиться на ноги или вроде того, и ничего не сработает, а потом я вспомнила, что дядя Вернон работает в «Граннингс» (это компания по производству дрелей), и хранит часть оборудования в гараже. Поэтому я немного покопалась там, нашла веревку и повесилась. В этот момент Смерть выглядел, точно жертвенный идол, стоящий на пьедестале, на который люди воздвигли его, и смотревший вниз, на корчащуюся человеческую массу, видя её истинную суть. Его глаза потускнели, их заволокла древняя печаль, и он медленно потянулся к девочке, обнимая ее. — Прости, Лили. Девочка не могла припомнить, чтобы ее когда-либо трогала чья-то привязанность, воспоминания раннего детства были расплывчатыми и размытыми, и она не могла припомнить ни единого такого случая. В потускневшей яркости его одежд было тепло, девочка была крепко прижата к ней, так что смогла разглядеть выцветшую красноту его рубашки — и поразилась тому, что Смерть позволил ей стать такой черной. Она высвободилась из объятий с некоторой долей неловкости и огляделась, пытаясь найти место, где они смогут присесть, а потом потащила Смерть в заброшенное кафе, где и уселась поудобнее с выжидающей улыбкой. Он последовал ее примеру и тоже сел, только резко, что его длинные ноги пугающе согнулись — все это время парень смотрел на нее с непостижимым выражением лица. — Значит, на самом деле ты никогда не рассказывал мне о космосе? — начала Лили без всякого перехода, желая разобраться в важнейших моментах их разговора. — Нет, полагаю, что нет, — тихо ответил Смерть, к нему вернулась слабая, почти человеческая улыбка, а глаза вновь обрели живость и драгоценную искорку. — Это было бы интересно, по-своему, — потом он вздохнул. — Лили, мне нужно, чтобы ты кое-что поняла. — Да? — спросила она, выжидающе глядя на него. — То, что сделала сегодня, это не… ты не можешь повеситься, Лили. — Ну, могу, вроде как, — сказала девочка в замешательстве — она ведь оказалась здесь именно потому, что у нее была возможность повеситься. Она осуждающе вскинула брови, а потом задумалась — быть может, у Смерти это вечная проблема — подбор правильных слов. — Нет, я не то имел в виду, — Смерть помолчал, прежде чем продолжить. — Ты не должна убивать себя, Лили, — он вздохнул, постукивая по столику удивительно бледными пальцами, подыскивая слова. — Я знаю, что все это трудно — даже больше, чем ты пока можешь себе представить — я знаю, на что бывает похожа жизнь. Ты должна помнить, что все еще может стать получше, подобно… свету Вселенной, который существует, если знать, куда смотреть. Лили, по правде говоря, не совсем понимала, куда Смерть заносит, поэтому решила перебить его: — Ладно, это здорово. Свет во Вселенной — потрясающе. На самом деле, раз уж мы заговорили о жизни во Вселенной, то как насчет нее самой: это и вправду настолько же круто и также наполнено космическими кораблями, как я думаю? Он несколько секунд смотрел в одну точку, ошеломленный своими собственными мыслями, явно не имеющими ничего общего с ее болтовней, прежде чем ответить, слегка ошарашено: — Хорошо, если ответить на твой вопрос, то да, к тому моменту, как я ушел, колонизация длилась уже тысячелетие, но… Лили, Литтл-Уингинг так ужасен? Девочка моргнула. — Ужасен? Да нет, иногда там скучно, но ничего особо страшного. На уроке мы делали рождественские открытки, я сделала тебе одну, но потом забыла про нее. Принесу в следующий раз, — сказала она, махнув рукой. — … В следующий раз?! — выкрикнул Смерть, едва не упав со стула. — Лили, я… ты хоть понимаешь, что вообще сделала? — Я нанесла праздничный визит: это то, что периодически делают люди по телевизору, а еще тетушка Мардж. Я решила как: поскольку не похоже, что ты меня навестишь, то это сделаю я. Да и к тому же, если бы ты все-таки пришел, а у дяди Вернона случился сердечный приступ? Врачи немного беспокоятся о его кровяном давлении. — Что?.. Я не… Лили! — бессвязно проговорил Смерть, а затем собрался и сказал чуть более взволнованным голосом. — Лили, убить себя — крайне серьезный поступок! Смерть нельзя воспринимать так легко! — Ну, ты выглядишь довольно тяжелым, — заметила Лили: не тяжелей дяди Вернона или Дадли, но слишком тяжелый, что толкнуть или пихнуть. — Да нет, не смерть, в смысле я, а смерть вообще в целом, — пояснил парень, драматично всплескивая руками. — Даже подумать о том, чтобы лишить себя жизни — это не игра, хобби или прихоть, это необратимое решение, от которого невозможно отказаться или передумать! — он посмотрел на нее и, очевидно, был разочарован ее непониманием, поскольку тотчас добавил. — Мы не убиваем себя только ради того, чтобы навещать странных людей, с которыми познакомились в Чистилище! Лили постукивала пальцами по столу, обдумывая серьезные мысли, прежде чем сказала: — Ты вовсе не странный, мистер Смерть, а ведь я вижу тебя уже во второй раз. Кроме того, даже если на этот раз я мертвая-премертвая, то, думаю, ты все равно намного интереснее, чем мои настоящие родственники. Или ты, на самом деле, мой дядя? Он выглядел растерянным, а лицо его приобрело то же выражение, как когда он сидел на скамейке до ее появления. Парень медленно встал и пролез за пустой прилавок, порылся в шкафчиках, пока, наконец, не достал две чашки и пару чайных пакетиков. Также медленно он начал явно успокаивающий его ритуал приготовления чая в полной и абсолютной тишине, пока Лили глупо глазела на него, оставшись за столиком. Смерть вернулся с готовым чаем и снова сел, поставив одну чашку перед девочкой, а другую оставил в руках. — Лили, — наконец, сказал он. — Да? Смерть не ответил, просто сидел, держа в руке чашку, и ждал, пока вода потемнеет от чая. Девочка посмотрела на его руку и заметила едва различимый шрам на его коже, складывающийся в слова: «Я не должен лгать», словно болезненно вырезанные чьим-то почерком. Наконец, без всякого перехода, да и выражения, Смерть спросил: — Ты хотела послушать о космосе? Не доверяя голосу, девочка энергично закивала. — Вообще мне не нравится использовать слово «космос» для его описания. У языков поновее есть выражения намного лучше. Космос не наполнен светом, также как и не является пустотой, это и небеса, и ад, выдуманные нами и существующие вне плоскости нашего бытия… И затем Смерть продолжил длинно и пространно говорить о сущности его реальности. В его измерении космические путешествия начались еще тогда, когда — у него все еще складывалось такое впечатление — он сам был человеком, чем-то похожим на Лили, но не до такой степени, чтобы считать это жизнеспособной долгоживущей версией. Только через несколько веков колонизация стала возможной, и спустя еще полвека ее программа, собственно, развернулась. Началась она с Земли — в их собственной Солнечной системе — но постепенно, с течением времени, она расширилась, сосредоточившись на том, чтобы найти больше планет земного типа. В конце концов, дошло до того, что, как помнил Смерть, на Земле вообще не осталось людей, и никто больше не говорил на языках с их планеты. Он был довольно расплывчат во многих деталях тех событий и своей собственной роли в них, и, в целом, предоставил крайне обобщенный рассказ об истории своего народа. Он ни разу не упомянул, почему ушел, и, каким-то образом, несмотря на многие свои недостатки по части общения, Лили знала, что существуют вопросы, которые не стоит задавать. Смерть не выразил неодобрения по поводу ее нового посещения и, казалось, задвинул эту тему в долгий ящик, видимо, куда-то в поезд, который все еще терпеливо ждал пассажира. В конце концов, Лили решила, что лучше бы ей вернуться к Дурслям — точнее, Смерть резко напомнил ей, что родственники точно будут искать ее. Вернувшись, она обнаружила, что лежит на полу лицом вниз с разбитым носом и порвавшейся веревкой, намотанной на ее шею. Воодушевленная своим успехом Лили развернула сомнительную и весьма опасную деятельность — встречи со Смертью каждое воскресенье. Еще она планировала навестить его в канун Рождества, Рождество и Новый Год, но он пока этого не знал. Сложно было сказать, одобрил Смерть эту затею или же нет; всякий раз, как Лили приходила, то он одаривал ее странным взглядом: будто бы потерял все и получил все разом, но больше он никогда не пытался помешать ей приходить. Это было заметно и в его глазах, и в скупых жестах его покрытых шрамами рук, и в той маске скуки и грусти, которую Смерть носил, пока не видел ее, и выражении лица, когда замечал — смеси разочарования и радости одновременно. Поначалу веревка отлично срабатывала, но после пары-тройки раз, когда девочка, очнувшись, оказывалась висящей и потом отчаянно пыталась выпутаться и слезть, она решила, что, быть может, стоит поискать альтернативные способы, которые не повлекут за собой вторую смерть — случайную. Было похоже на то, что при каждом своем возвращении Лили излечивалась (например, шея ни разу не оказывалась сломанной), но она не была уверена, что хочет слишком уж испытывать удачу. Помимо того, выстрелить или зарезать себя до смерти было грязновато, да и девочка не рассчитывала, что пятилетним детям разрешено покупать огнестрельное оружие. Подступало время ее третьего официального визита, когда Лили обнаружила снотворное тети Петунии, которое ни в коем случае нельзя было смешивать с джином, припрятанным в верхнем шкафчике на кухне, откуда Даддерс и уродка, вероятней всего, не смогут его достать. Никакого беспорядка, регенерация должна побороть яд и избавить от боли. Способ казался идеальным. Просияв, девочка достала чистый лист бумаги и быстро начала писать свой некролог и, одновременно, эпитафию чуть более заметным красным карандашом: «Здесь покоится Лили Элинор Эван Поттер, пяти лет от роду. Она не особо многого добилась в жизни, но, черт возьми, она отлично прополола этот сад. 1980-1985». Никто не удосужился сообщить Лили, что смерть от снотворного — весьма сомнительное мероприятие. Девочка предполагала, что это сработает примерно так же, как сломать шею или задохнуться — что все быстро закончится, и она вернется раньше, чем пройдет хоть сколько-нибудь времени в реальном мире. Она не понимала, что отравление, зачастую, медленный процесс, который может длиться часами. И если учитывать это, то девочка не приняла во внимание, что Дурсли могли потребовать ее присутствия именно когда она лежит мертвая в чулане. И именно тогда, к величайшему ужасу тети Петунии, она обнаружила свою пятилетнюю, обижаемую всеми племянницу с пустым бутыльком снотворного и стаканом джина, лежащую без сознания в чулане под лестницей с чем-то вроде пассивно-агрессивной предсмертной записки. Лили об этом не знала, так как была немного занята — умирая, но не совсем. Она оказалась не на вокзале, как обычно, а совсем в другом месте. Девочка не совсем понимала, как описать его, поскольку все здесь казалось ей зыбким, точно способным измениться по одной ее прихоти. На данный момент она находилась в какой-то библиотеке, со всех сторон ее окружали толстенные книги в кожаных переплетах. В этом месте царила мрачная атмосфера: плохое освещение, комната маленькая, да и в камине едва светились несколько тлеющих углей. В центре комнаты расположились два кожаных кресла, в одном из которых сидел молодой мужчина. Он выглядел похожим на Смерть, но Лили хватило одного мимолетного взгляда, чтобы понять, что перед ней кто-то другой. Смерть был изменчивым, выражение его лица в одно мгновение могло смениться с человеческого на воронье; простое слово, взгляд, мысль — и его лицо тут же менялось. Смерть имел обыкновение вести себя, как человек, но порой забывался и начинал играть человека, которым не являлся. Этот же незнакомец был другим. Его окружала аура спокойствия, но при этом что-то в нем притягивало взгляд и ловило, как в капкан; он выглядел и утонченным, и грубоватым одновременно. Мужчина развалился в кресле, чуть скрестив длинные ноги, уткнулся подбородком в свои тонкие пальцы, пока его темные волосы свисали, закрывая лицо, и все это время молча наблюдал за девочкой выцветшими голубыми глазами. Она нерешительно подошла к креслу напротив него, замечая, что его глаза следят за каждым ее движением, но выражение лица незнакомца не изменилось, оставаясь бесстрастным, почти пустым. — Так… ты не дядюшка Смерть, — заметила Лили, усевшись на громоздкое кресло. Эти слова вызвали удивленное моргание; мужчина чуть выпрямился, нахмурил брови — в целом, повторил то выражение лица, которое появлялось у большинства взрослых в присутствии Лили. — Нет, не думаю. Хотя многие с этим бы поспорили. Ты, должно быть, Элинор Поттер. Лили с подозрением уставилась на него — ну-у, так было совсем не интересно. Он знал ее прежнее имя и даже не удосужился представиться, пусть даже она первой назвала его Смертью — незнакомец мог бы сделать это хотя бы из вежливости. — На самом деле — Лили, хотя многие с этим бы поспорили, — сказала девочка, повторив его же слова тем насмешливым тоном, который злодей всегда использует в своем злодейском монологе. — Ну а ты? Незнакомец улыбнулся, медленно так, но это была вовсе не улыбка. В ней не было ни капли радости или счастья. — Нет, я отчетливо вижу шрам, да и помню, как оставил его. Тем не менее, это была хорошая попытка, ты выглядишь потрясающе похожей на свою мать, девочка, — проговорил он, откинувшись на спинку кресла, точно очутившись в своей стихии и найдя необходимую опору. Лили надулась; ну, по крайней мере, незнакомец доволен, но вот она до сих пор не знала, куда попала, еще и на встречу со Смертью опоздала. — Не Лили Поттер, урожденная Эванс, а Лили Элинор Эван Поттер — мама умерла. Чего только не делают автомобильные аварии с людьми. — Автокатастрофа? — внезапно переспросил незнакомец, на его лице явственно проступил шок, который заметно выбил его из равновесия. — А ты разве не знал? — в замешательстве уточнила Лили. — Ну, то есть, я имею в виду, что ты начал с целого «ты, должно быть, Элли» и «некоторые люди назвали бы меня смертью», так что мне показалось, что ты знаешь о том, что мои родители мертвы. Кстати, а ты и правда Смерть? Ты просто совсем не похож на дядюшку Смерть, с которым я должна была встретиться прямо сейчас. Тебе наскучил железнодорожный вокзал? — Разумеется, я знаю, что твои родители мертвы, кто, ты думаешь, их убил? — спросил он, повысив голос, хотя каким-то неведомым образом, это прозвучало совсем не как вопрос. — Очередная машина на перекрестке, — с уверенностью заявила Лили. — Это старая история, хотя, мистер Псевдо-Смерть, мы все, так или иначе, пройдем через это. Наконец, после дивного момента затянувшегося молчания мужчина произнес: — Полагаю, мисс Поттер, нам не помешает начать сначала. Мы никогда прежде не разговаривали, думаю, учитывая все сложившиеся обстоятельства, ты можешь называть меня лорд Волдеморт, — его губы внезапно растянулись в очаровательной улыбке, и мужчина протянул руку, приветствуя ее. — А ты? — О, ну почему ты просто не сказал этого сразу, Лорд Волдеморт? Видишь ли, я на самом деле ищу своего дядюшку Смерть, мы должны были встретиться сегодня, но я, кажется, умудрилась заблудиться… Есть идеи, куда я попала? — … Ты хочешь сказать, что не знаешь? — суховато спросил он. — В библиотеке? Очень темной и страшной библиотеке? — спросила девочка. Вновь наступило затянувшееся молчание, Лорд (должно быть, его имя) выглядел совершенно ошеломленным, пока, наконец, не спросил почти нерешительно: — Сколько тебе лет… Лили? — Пять, и знаешь, что весьма забавно — Смерть задал мне тот же вопрос, когда я только встретила его, — заметила Лили; если взять в расчет эти совпадения, то он, быть может, и впрямь окажется Псевдо-Смертью. -… Да, и еще эти твои встречи и дела со Смертью… — пробормотал мужчина, прежде чем умолкнуть — по-видимому, он решил не заканчивать мысль, а вернуться к ответу на ее предыдущий вопрос. — Мы внутри твоего разума. — Внутри моего разума? — Да, — рассеянно отозвался он, размышляя над ворохом информации, которую вывалила на него девочка, — причем довольно глубоко, почти в самом низу. Поразительно то, что тебе удалось забрести так далеко, — мужчина выжидающе посмотрел на нее, словно ожидая, что она сама прольет свет на эту непонятную ситуацию. -… Я заблудилась? — догадалась Лили, хотя в действительности она понятия не имела, что произошло: она была не в чулане, но и не на вокзале. Да и говоря откровенно, девочка не ожидала, что ее мозг окажется таким мрачным, или что в нем сидит какой-то бездельник, наверняка проворачивающий странные махинации, пока она не видит. -… Нет, это ничего не проясняет. Скажи-ка мне, Лили, ты заболела? — спросил мужчина, сверкнув глазами, он наклонился к ней, будто пытаясь внимательней осмотреть. — Без понятия, — Лили, сколько себя помнила, никогда не болела — казалось, болезнь избегает ее столь же упорно, как дети на детской площадке. Бактерии и люди словно разделяли одни и те же непонятные социальные критерии. Мужчина продолжил, словно не услышав ее: — Что ты делала перед тем, как попасть сюда? Лили нахмурилась, припоминая события минувшего дня, задумываясь над тем, что же пошло не так. — Ну, вроде все, как обычно. Меня разбудила тетя Петуния, я приготовила для всех завтрак… Тут мужчина перебил ее. -… Ты приготовила завтрак? Лили в замешательстве моргнула, пытаясь привести мысли в порядок. — Ну да, в смысле, кто-то же должен это делать, и за что-то же мне должны платить, верно? Да и не стоит ожидать, что у плиты встанет Даддерс — он же дом сожжет. Лорд на мгновение не смог вымолвить ни слова, выглядя озадаченным — и это чувство явно вызывало у него дискомфорт — а затем махнул рукой: — Не важно, продолжай. — Хорошо, итак, это было воскресенье — мы ходили в церковь по воскресеньям, ну, по крайней мере, некоторое время. Прости за каламбур, но Дурсли переросли ее, так что мы больше туда не ходим. Ну, если это не Рождество или Пасха. Теперь Дадли просто смотрит телевизор в гостиной, потому я подумала, что успею пробраться в ванную тети Петунии и дяди Вернона, и меня никто не поймает. Все получилось, я нашла снотворное, а еще стащила немного алкоголя с кухни, чтобы ускорить его действие. Потом я вернулась в чулан, съела все таблетки, выпила много джина — и вот я здесь. У мужчины не было слов. Наконец, он спросил: — Ты же понимаешь, что этим убила себя? — Я знаю, потому и растерялась, — вздохнула Лили. — Это должно было сработать, так что я понятия не имею, как очутилась в собственном мозгу. — Ты, ты пыталась покончить жизнь самоубийством, — казалось, это как-то его обидело, будто бы то, что из всех людей именно она пошла по этому пути, стало для мужчины личным оскорблением. — И они оставили тебя с магглами? — Думаю, ты не совсем правильно меня понял, — пожала плечами Лили. — Вообще я планировала просто навестить дядюшку Смерть на Рождество, — на второй вопрос она даже не собиралась отвечать, поскольку понятия не имела, что такое «магглы», слово звучало, как игрушка, которую Дадли мог бы получить в подарок на Рождество, а потом сунуть ей под нос, чтобы похвастаться. Мужчина откинулся на спинку кресла, будто глубоко погрузившись в свои мысли, его бледное лицо было непроницаемо для девочки, оно надежно скрывало его мысли. Наконец, Лорд заговорил, и слова его упали словно камни в воцарившуюся меж ними тишину: — Понятно, признаю — эта история оказалась более интересной, чем я ожидал. Его глаза на мгновение пересеклись с ее, и его взгляд словно поймал девочку в ловушку, требуя к себе безраздельного внимания. — А мы ведь уже встречались прежде, Лили. Помнишь? Девочка снова посмотрела на него, размышляя, такой ли уж он незнакомец. Она никогда не видела его в доме своего дяди. Лорд не просто не выглядел, как гость, он не выглядел даже как тот, кто вообще может даже существовать в Литтл-Уингинге. Девочка просто не могла представить его сидящим у них на кухне, слушающего чудесные истории о тренировках и «Граннингс». Лили покачала головой и поморщилась — обычно она хорошо запоминала всякие такие штуки (особенно важные), потому ее беспокоило, что этот человек проскользнул сквозь трещины памяти в глубины ее разума. — А, ну да, тогда ты была совсем маленькой, — сказал мужчина с улыбкой, опаснее кинжала. — Тем не менее, это мелочи. Расскажи немного о себе, Лили, почему тебе было так необходимо навестить дядюшку Смерть? — Ну, воскресенье же. Я навещаю его каждое воскресенье. Лорд замер. — Прости, конечно, но ты… пытаешься покончить с собой каждое воскресенье? — О, нет, не пытаюсь, в большинстве случаев у меня получается. Думаю, ты бы сказал, что я совершаю самоубийство каждое воскресенье, — девочка очаровательно улыбнулась мужчине, который от полученной информации был явно не в духе. — Видишь ли, уже почти Рождество, а он ближе всех к понятию «родственник», не Дурсль только — ну и ладно; еще я думаю, что он слишком одинок, чтобы много разговаривать. Так или иначе, моя жизнь скучная, а что насчет тебя? Мистер Волдеморт, в глубинах моего мозга интересно? В ответ мужчина ничего не сказал, лишь сосредоточился на ее глазах, в которые он пристально посмотрел; стены вокруг стали прозрачными, и сквозь них Лили разглядела слабое мерцание своих собственных мыслей. Наконец, Лорд тихо произнес, будто в благоговении: — Ты не лжешь, ты искренне веришь в то, что говоришь. — Не вру, вообще никогда. У лжи неприятный вкус, — Дурсли не переносили ложь даже сильнее, чем ее уродские причуды, да даже у Смерти было написано подобное напоминание на руке, навсегда впечатавшееся в кожу. — Сколько раз ты приходила к Смерти, Лили? Лили задумчиво постучала пальцами по стулу, припоминая. — Ну, вроде четыре раза, по крайней мере, те, о которых я помню… мы почти не говорили об аварии, но, думаю, он вполне мог встретить меня тогда, но, к сожалению, я этого не помню, — Лили отмахнулась от собственных слов. — Хотя это не так уж и важно. Моя жизнь… скучна. Мужчина выглядел так, словно собрался что-то сказать, как вдруг вскинул голову. — Я уверен, мисс Поттер, что тебя зовут. Он был прав — комната становилась все более расплывчатой, на ней было все труднее сосредоточиться. Девочка удивленно подняла брови, не понимая, кто там так о ней беспокоится. — Да, думаю, ты прав. — Мы поговорим позже, сегодня ночью, когда ты уснешь, — произнес Лорд, вставая с кресла и удаляясь куда-то вдаль, выцветая вместе с исчезающей комнатой, и тут Лили обнаружила, что прямо-таки катапультируется обратно в свое сознание. — Эй, подожди! Но он и не подумал сделать этого, так что вскоре девочка сонно открыла глаза и тут же увидела окружающий ее белый цвет, капельницу, проткнувшую ей руку иглой и стабильный ритм своего сердца на кардиомониторе. На ум Лили пришла лишь одна фраза, емко оценивающая сложившуюся ситуацию. — Вот дерьмо. ______________________________________________________________________________ Примечание переводчика: Одна из самых больших проблем в переводе — «ты» и «Вы». Лили обращается к Смерти на «ты», потому что в один из моментов она назвала его «парень». Поначалу я решила, что к Волдеморту она обращается на «Вы», но передумала, ведь, по сути, в рассказе довольно часто упоминается, что у Лили проблемы с социальными контактами и вежливостью. К тому же она — вундеркинд, как мне кажется, по крайней мере — так что пренебрегать вежливостью для нее нормально. Разумеется, в английском языке разделения на «ты» и «Вы» нет, но суть, думаю, вы уловили. Еще минутка забавной информации. Волдеморт и вправду не понял, сколько лет Лили. Изъясняется он сильно высокопарными, сложными словами, так что, не будь Лили такой необычной, ей было бы трудно его понять. Лично я часть слов вообще никогда раньше не встречала.