В которой Лили продолжает общение с человеком, живущим у нее в голове, раскрываются великие политические завоевания волшебника Ленина, а реальность начинает трещать по швам.
______________________________________________________________
Лили не совсем понимала, что делать в сложившейся ситуации. Больница оказалась на удивление приятным местом. Превосходящим все пристанища Литтл-Уингинга, включая, конечно, и чулан, в котором она рассчитывала проснуться, так что, пусть все и прошло не так, как планировалось, сложилось все не так уж плохо. Прямо сейчас Лили лежала на белоснежной кровати, неторопливо просматривая телевизионные каналы и получая огромнейшее удовольствие от внезапной свободы, в которой ее ограничивали всю ее жизнь. В углу палаты сидела тетя Петунья, смотрела на нее широко раскрытыми глазами и нервно заламывала руки, вздрагивая всякий раз, как переключался канал. Тетя только вернулась после тихого разговора с доктором, во время которого она отчаянно пыталась не смотреть на Лили. А девочка просто пролистывала каналы, ища что-нибудь с Брюсом Ли или какой-нибудь другой приключенческий фильм в стиле кунг-фу. Похоже, дневное телевидение весьма скудно в этом отношении, но это было мелочью, по сравнению с поведением тети Петуньи, которое становилось все более драматичным — сегодня она какая-то невероятно дерганная. -… Элинор, — нерешительно произнесла женщина, и Лили не могла припомнить, чтобы тетушка хоть единожды произносила ее имя до этого, — доктор сказал, что мы уже можем пойти домой. Тетя Петунья демонстрировала несколько пугающее разнообразие эмоций, обычно ее эмоциональный диапазон был как у наперстка, но сегодня ее глаза выражали столько всего, что Лили не могла сказать точно, что именно творится у нее в голове. Девочка всегда считала, что другим не достает подобного разнообразия: люди напоминали дешевые картонные фигурки, чьи лица выражали весьма ограниченное количество мыслей. Пока она не встретила дядюшку Смерть, а затем таинственного мужчину, обитающего у нее в голове, девочка не встречала человека, способного проявить такое разнообразие эмоций. Казалось скучным, хоть и неоспоримым фактом жизни, что люди на самом деле вовсе не разумные, просто запрограммированные считать, что являются некой главенствующей стороной, возможно, той самой стороной, чье отсутствие прозорливости и стало причиной случайных сбоев в реальности. По итогу, люди вовсе не были настоящими людьми. Это, как решила Лили, должно быть, небольшой сбой в привычном механизме реальности, вызванный отсутствием ее смерти в то утро. Придется ей рассказать все человеку, прячущемуся в ее голове — когда они снова встретятся. В конце концов, он наверняка хоть немного, да приложил к этому руку: в своей этой пугающей библиотеке мужчина выглядел достаточно гнусным. В любом случае, Лили устала от этой реальности, она вовсе не возражала против ее возможного разрушения. Из-за всех этих событий: встречи с дядюшкой Смертью, ее явного бессмертия, человека в ее голове и других подобных инцидентов, произошедших за такой краткий срок, казалось, правила Вселенной начинают нарушаться. Девочка подробно обсуждала свои наблюдения со Смертью на вокзале, хотя он не выглядел столь же убежденным, как она. Разговор состоялся во время ее последнего визита, тогда они сидели в заброшенном кафе, откуда открывался вид на перрон, пили чай и время от времени поглядывали на поезд, который все ждал, пока кто-нибудь из них — или оба — сядут на борт. В тот раз Смерть казался куда более спокойным, словно ждал ее появления: движения его стали плавнее, а лицо не застывало на мгновение, прежде чем изобразить новую эмоцию. Он сидел в своих обычных черных одеждах (его внешний облик за время ее посещений ни разу не поменялся), скрестив ноги и откинувшись на спинку стула, что для него было воистину невероятно расслабленной позой. — Сбой? — недоуменно переспросил Смерть в ответ на ее многочисленные теории. Порой он не сразу понимал, что говорит девочка, и некоторое время уходило на мысленную обработку ее слов: Лили не знала, происходило ли это потому, что он не говорил по-английски тысячи лет, или же по какой-то другой неизвестной ей причине. Наконец, глаза Смерти зажглись огоньком понимания, и он чуть улыбнулся: — Думаю, это хороший способ описания незнакомых для тебя вещей. Сам я не думал об этом под таким углом, но понимаю, как к тебе в голову пришла эта мысль. — О, так значит, ты тоже заметил, — сказала Лили, поставив на стол кружку с чаем — никто прежде не понимал ее, но, с другой стороны, он же Смерть, так что, разумеется, он разбирается даже в мельчайших вопросах самых глубин Вселенной. — Ну, да, — неуверенно отозвался парень — подобная неуклюжая манера отвечать обычно говорила о том, что простым «да» или «нет» не отделаешься, придется выслушивать подробное разъяснение. — Только это вовсе не сбой. — Не сбой… — повторила Лили, хмурясь и пытаясь осознать его слова, но Смерть опередил ее мысленные изыскания. — Я знаю, что ты очень умна, Лили, но тебе всего пять, а это значит, что ты накопила лишь пять лет опыта и знаний о мире, в котором живешь. Это не так уж много, независимо от того, что ты сама сейчас об этом думаешь. Явления и события, кажущиеся странными или непонятными, могут быть лишь тем, с чем ты еще не сталкивалась, подчиняться правилам Вселенной, о которых ты еще даже не задумывалась. Физика не панацея, конечно, не в конце двадцатого века стоит заявлять, что все исследования закончились, это было бы попросту глупо, — Смерть сделал паузу, словно проверяя упорядоченность собственных мыслей — должно быть, они показались ему достаточно здравыми, поскольку он продолжил. — Когда я был маленьким, меня познакомили с таким понятием, как магия — ты называла бы ее сбоем системы. Лили ужасно хотелось перебить его и заметить, что магия и ее сбои — в сущности, одно и то же, неожиданные явления, которые, в соответствии с законами Вселенной, просто не могут быть возможными. Однако Смерть явно вошел в раж, а еще он с серьезностью относился к ее словам, так что она решила позволить ему продолжить. — Все, что казалось странным и… ненормальным внезапно обрело смысл, более того, подобные странности существуют почти столько же, сколько сама человеческая раса. Просто я не знал этого. Уверен, в твоей Вселенной происходит все то же самое, точно также есть некое сообщество людей, знакомых с магией и пользующиеся ею на постоянной основе, — Смерть закончил с бодрой улыбкой, а Лили только и могла, что молча смотреть на него. Смерть был самым умным, лучшим, самым удивительным человеком, которого она когда-либо встречала. Однако порой девочка вспоминала, что он не совсем человек, потому и не несет ответственности за совершенно немыслимые и неправильные вещи, которые говорит. Лили откусила большой кусок от печенья — одного из тех, которые Смерть сумел отыскать — и пристально посмотрела на парня. Он явно ностальгировал, будто одновременно был и с ней, и ушел куда-то в прошлое, возвращаясь в детские годы. Магия — куда более мягкое слово, чем «сбой», более дружелюбное и немного более знакомое. Хотя это почти то же самое, что и сбой, так что его можно использовать, как синоним. Дурсли, несмотря на всю свою тупость, очень хорошо понимали силу слов. И определенные, казалось бы, безобидные слова должны быть непременно вычеркнуты из лексикона, «магия» была одним из них. Возможно, они все знали — или, по крайней мере, считали, что знали. Тем не менее, люди частенько думают, что знают о весьма многих вещах, когда как на самом деле лишь мельком видят их отражение в кривом зеркале. Смерть видел знаки, но он существовал вне времени, пространства и всеобщей Вселенной. Для него мир не имел пределов, лишь слегка видоизменялся. Смерть покинул свою Вселенную по покрытой мраком, неназванной причине, но было ясно — он будет жив и когда разрушится ее Вселенная. Магия для него, сверхъестественные явления для них и сбои для нее — разные слова, означающие одно и то же, пусть и не всегда. — Да, может ты и прав, — произнесла Лили, и, в конечном счете, это не было ложью. Тетя Петунья привела ее домой с тем же странным выражением лица, они остановились в холле, глядя друг на друга. Казалось, тетя Петунья видит что-то иное, или, скорее, ищет что-то иное в своей племяннице. Пытается разглядеть что-то, минуя желтый свитер с въевшимися пятнами, когда-то принадлежавший Дадли, изношенные потертые шорты, едва виднеющиеся из-под свитера, заношенные кроссовки: минуя то, что они с мужем отчаянно пытались вылепить из девочки. Они обе молчали, но Лили редко когда было что сказать своим родственникам. Девочка не знала точно, почему ожидала, что сегодня все сложится по-другому, возможно, все дело было в странном выражении лица ее тети. Она со вздохом отвернулась от женщины и направилась к чулану, где Лили будет сидеть и ждать, пока ее не отправят в школу или не позовут выполнять очередную черную работу по дому. Ее остановил голос тети Петуньи: — Элинор, постой! То, что ты сделала*… Лили обернулась, вопросительно глядя на женщину. Только Смерть и, если называть коротко, «человек из ее головы» говорили с ней так, словно действительно ждали ответа. Это было странно, обескураживающе странно и неожиданно. Что ей следует сказать здесь, на Земле, наяву? — Я делаю много всего, — наконец ответила Лили с мимолетной улыбкой. — На самом деле, думаю, слово «делать» отлично описывает мою деятельность. Впрочем, в конце концов, для этого и нужны глаголы. Эти слова словно вывели тетю Петунию из ее нового, весьма странного состояния, лицо женщины вытянулось до такого знакомого, застывшего, точно камень, выражения, а из кармана она вытащила смятый листок бумаги: — Нет! То, что ты сделала, это было нарочно, ты, мелкая паршивка?! Это был тот самый панегирик, который написала сама Лили, красный карандаш осуждал ее даже на расстоянии. О, это, ну, Лили, на самом деле, даже не думала, что кто-то найдет его, хотя она могла бы предположить, что этим кем-то вполне может оказаться ее тетя. Ну, на этот вопрос можно было вполне легко и быстро ответить, это-то да, единственная проблема заключалась в том, что девочка была совершенно не уверена в том, о чем именно говорила тетя Петуния. У нее было прекрасное предположение — письмо — но вообще еще лучшей идеей было уточнение вопроса; с Дурслями стоило быть конкретной, поскольку все ошибки вменялись девочке, даже если сами инструкции были весьма расплывчаты. — Сделала нарочно что? — уточнила Лили. Тетя покачала головой: — Не бери в голову, девчонка. Иди в чулан и не вздумай даже высовываться. И вот так Лили вновь оказалась запертой в чулане, да еще и без таблеток. Ну, в общем и целом, это был довольно интересный день. Она пока так и не встретилась с дядюшкой Смертью — что весьма досадно — однако, будучи запертой в чулане без средств к самоубиению, девочка ничего не могла с этим поделать. Лили предположила, что могла бы попытаться побиться головой о дверь, но сама идея так и кричала о том, что она снова попадет в больницу, да и вряд ли это хорошо отразится на душевном здоровье ее тети. Не то, что бы самой выбирать канал для просмотра телевизора хотя бы раз в жизни так уж грустно, но, в целом, этот опыт нельзя назвать запланированным. Ну, могло быть и хуже — это девочка понимала. Тем не менее, Лили предпочла бы не сидеть запертой до конца дня. Главная беда заточения заключалась в том, что в чулане было практически нечем заниматься. Три или четыре книги, которые ей удалось стащить с чердака, были перечитаны на несколько раз, но все равно читать их снова было ужасно скучно. Мелки, стащенные у Дадли, тоже наскучили, а еще у девочки кончалась бумага, так что стоило быть экономной, если она застряла тут надолго. Потому большую часть времени Лили провела в одиночестве, раздумывая, время от времени основные темы ее мыслей сменяли друг друга, но девочка продолжала сидеть, уставившись в стену, пока ее мысли уносились вскачь. Лили закрыла глаза и бухнулась на матрас, выдыхая всю усталость и разочарование, накопившиеся за день. В конце концов, она уснула и оказалась в довольно-таки знакомой обстановке. Библиотека изменилась за те несколько часов, что ее не было: с одной стороны, стало поярче, чуть менее зловеще, но столь же мелодраматично. Мужчина переместился от кресла к окну, за которым только начинало вставать солнце. Он оказался бледнее, чем ожидала девочка, но таким же высоким; мужчина стоял, решительно глядя в окно, будто чего-то ждал, но чего именно — непонятно. Он не обернулся, чтобы взглянуть на нее — казалось, это дело принципа, ведь и в прошлый раз мужчина ничего не сказал при встрече. Похоже, Лили нужно было самой начать разговор: — Ну, человек из моей головы, как погодка? Он повернулся, чтобы медленно смерить ее взглядом: в нем выражалось что-то очень странное, то же недоумение, как и прежде, которое сочеталось с отдаленным страхом и разочарованием из-за недостатка взаимопонимания. — Элинор, — глупо сказал мужчина. — На самом деле Лили, если помнишь, у нас была целая дискуссия по этому поводу, — девочка вздохнула и зашагала по библиотеке, просматривая книги, подозревая, что они ненастоящие — на корешках отсутствовали названия — пролистав одну из них, она обнаружила, что та совершенно, пусть и не обескураживающе, пуста. Зловещая библиотека оказалось зловещей лишь для проформы, как скучно. — Да, помню, — тихо отозвался мужчина. — Я хотел бы задать тебе несколько вопросов, Лили. — Правда? — люди редко интересовались ею. — Ну, не могу гарантировать, что ответы тебе понравятся, но задавай… мистер Вейдер, верно? — Волдеморт. — Хорошо, спрашивай, мистер Волдеморт, — поправила себя Лили и доброжелательно махнула рукой, разрешая продолжить. Казалось, тот немного расстроился, но не подал виду, лишь вздохнул: — Ты знаешь, кто я? Ну, это был довольно странный вопрос, учитывая, что они уже устраивали по этому поводу песни и пляски, сначала один раз представившись, а потом второй — повторно, как он выразился. Может, мужчина мог поддерживать только разговоры на определенную тему — которые был способен понять только он — или все дело в его растерянности, но, в любом случае, Смерть был намного лучше. — Ты человек, живущий в моей голове, мистер Волдеморт, — со вздохом сказала Лили, ведь действительно — именно это он сам сказал во время их первой встречи. — Нет! Это не… — оборвал себя мужчина, причем явно преднамеренно, пусть и источая крайнее раздражение. Поправив волосы, он продолжил. — Прежде чем мы сможем по-настоящему полновесно все обсудить, я должен уточнить некоторые ключевые факты, которые тебе необходимо знать, касательно меня, твоих родителей и тебя самой. — Оки-доки, — отозвалась Лили, подошла к креслу и с удовольствием устроилась в нем, предчувствуя, что история будет подобна эпической поэме, передающейся из поколения в поколение веками. — Услади мой слух былиной о славной битве. Мужчина на мгновение изумленно уставился на нее, прежде чем пробормотать: — Боже мой, ты серьезно, — казалось, он немного встревожился, словно только осознал, что не требует от собеседницы ничего иного, кроме серьезного отношения. Лили кивнула, демонстрируя, что и впрямь совершенно серьезна. Насколько девочка могла припомнить, она никогда не шутила. Лили всегда имела в виду именно то, что говорила, и пыталась облачить мысли в самую простую форму. Коммуникация существует для того, чтобы быть эффективной, чтобы донести идеи из пункта А в пункт Б с наименьшим сторонним вмешательством. Или, по крайне мере, так девочке всегда казалось. И без того было довольно трудно заставить людей понять ее, так зачем еще и головы им морочить, если это лишь сделает разговор намного длиннее? Да и Дурсли, конечно, шуток не переносили, да и обычно, чем дольше длился разговор с ними, тем хуже был его исход. — Волдеморт — это не то имя, которое людям стоит произносить так легкомысленно, — заговорил мужчина, и при первом же слове его глаза потемнели, словно на них опустилась тень, а голос стал ужасающе холодным. — Существует некое сообщество людей, пользующееся магией — в нашей стране она древняя и невероятно могущественная. От остальной части Великобритании магия скрыта множеством различных способов, и вероятно, останется таковой и в обозримом будущем. Я был частью этого сообщества и стремился свергнуть действующее правительство, будучи Темным Лордом Волдемортом, лидером движения чистокровных, призывал извести позорное маггловское пятно с полотна нашей страны. Лили подняла руку: этому ее научили в школе, жест, означающий, что у нее возник вопрос. Судя по всему, этот жест был универсальным, так как помогал донести мысль, не прерывая другого рассказчика. Однако девочка засомневалась, что он так уж универсален, как говорил учитель, поскольку Лорд Волдеморт, король чистейшей крови (будто его кровь, и кровь его последователей была чуть кровавей, чем у остальных), несся со своими рассуждениями куда-то вдаль. — С несколькими верными последователями, Пожирателями Смерти, в течение нескольких лет я захватил контроль над страной. Лишь несколько повстанцев выступили против нас, пока оставшаяся часть населения застыла в страхе или выражала молчаливую поддержку. Я был так близок… До пророчества. На этот раз Лили просто перебила его: — Пророчество? — это звучало, как что-то по-настоящему захватывающее. — Ой, подожди, дай я угадаю! Ты убил отца и женился на своей матери*? Глаза Лорда сузились, и сулящим опасность голосом, он сказал: — Никогда не смей перебивать меня. Лили подняла руки в защитном жесте: — Хорошо, никогда не перебивать. Поняла. Продолжай. На мгновение он умолк, а в комнате стало существенно холоднее, и Лили задалась вопросом, не разбудила ли она своими словами в Лорде спящего дракона, но тот, тем не менее, продолжил: — Было предсказано, что дитя моих врагов сокрушит меня, весьма конкретно сказано о том, кто, но не сказано о том, как, только лишь слова, мол, я не буду знать всей силы этого ребенка. В общем, если говорить коротко, однажды вечером я пришел к тебе домой, чтобы вырезать всю твою семью — и тебя. Твои родители пали довольно легко, хотя и были частью сопротивленческого движения. А так осталась только ты, совсем одна, в своей кроватке, глядя на меня точно так же, как сейчас. И тогда я убил тебя, просто не мог промахнуться, совершить осечку — ты должна была умереть. Однако все же что-то пошло не так, и вот, четыре года спустя, мы оказались в глубинах твоего подсознания, я — призрак, а ты — сирота, воспитанная магглами, так что теперь мне хочется знать, почему. Лили осознавала его историю медленно, мысленно разрывая ее на части и рассматривая со всех сторон, пока, наконец, не пришла к выводу: — Ну, в общем, ты — волшебник Ленин. — У тебя что, напрочь отсутствует чувство самосохранения? — холодно уточнил мужчина со странной полуулыбкой, в которой не было счастья — лишь отражение его безумия; вдруг библиотека начала меняться, превращаясь во что-то непонятное. Даже когда пол накренился, и девочка начала сползать с кресла, когда свет свечей дрогнул, угрожая вот-вот погаснуть, когда темнота накрыла их с головой, словно волна, Лили обдумывала вопрос, а потом ответила со слабой улыбкой: — Почему же? Есть. Я вообще очень консервативна, как рассол. Комната прекратила двигаться, а холод покинул лицо мужчины, оставляя лишь странную усталость; он прислонился к стене, а голос его стал мягче, когда он произнес: — Ах да, я почти забыл… Ты ведь, на самом деле, не можешь умереть? Девочка ничего не сказала, просто смотрела на него: в тот момент он показался ей таким грустным, почти сломленным. Было забавно наблюдать, как Лорд улыбался, будучи на грани разрушения. Из его рта вырвался смешок, повлекший за собой поток безудержного смеха, во время которого мужчина даже спрятал лицо в ладонях. Лили чувствовала, что должна извиниться, ведь из-за нее планы всегда шли наперекосяк, но затем решила, что не хочет. Она ведь и впрямь была растеряна, ведь правда в том, что Лили, как правило, совсем не понимала людей, даже дядюшка Смерть порой сбивал ее с толку. И вот теперь она здесь, слушает, как волшебник Ленин впадает в истерику из-за собственного риторического вопроса. Ну, ей доводилось озадачиваться во время разговоров и сильнее (общение с другими детьми общеизвестно непростое занятие), но все это было немного странно. — Эм, наверное, нет? — наконец, ответила девочка. — То есть, конечно, несколько раз я не умирала, но, думаю, это не слишком-то убедительно — ну, ты понимаешь. Хотя не то, чтобы я прямо-таки изо всех сил пыталась убить себя. Смех мужчины утих, и вновь вернулся тот мрачный взгляд, которым он смерил Лили, будто бы она только что одним взмахом руки разрушила его мир. — Лили, я хотел бы услышать историю твоей жизни, вне зависимости от того, считаешь ли ты ее обычной или неважной — я хочу послушать. — Эм, ну, оки-доки тогда, — отозвалась девочка и приступила к рассказу об общих наблюдениях за своей реальностью. Очевидно, это заняло больше времени, чем ожидал волшебник Ленин, поскольку он все же опустился в одно из кресел со странно пустым выражением лица. Лили поведала ему о Дурслях, о своем статусе служанки, об умерших родителях (хотя она немного опустила подробности об автокатастрофе, поскольку Лорд показался ей несколько задетым за живое), о социальных экспериментах в школе, о сумасшедшей миссис Фигг и ее стае кошек, о Смерти и вокзале, и о сбоях в реальности. — Я хотел бы встретиться с этим твоим дядюшкой Смертью, — сказал волшебник Ленин, стоило ей закончить. — Когда будешь навещать его в следующий раз, возьми меня с собой. Лили удивленно моргнула и неуверенно кивнула: — Я могу попробовать, но знай, это может не сработать. Мужчина одарил ее дурацкой лисьей улыбкой, обнажившей ряд зубов, словно кинжалы: — Не беспокойся об этом, думаю, я понял, как последовать туда за тобой. Просто не удивляйся, когда я появлюсь. Девочка улыбнулась ему в ответ: она не знала, с чего это взяла, но у нее было чувство, что они с волшебником Лениным собираются стать лучшими друзьями. Может быть, это всего лишь часть ее мозга, но девочка просто чувствовала, что знала его, и, что более важно, он тоже знал ее. — Лили, еще кое-что. Дурсли, точнее, ты говорила, твоя тетя нашла тебя в чулане? — Ну, именно она была в больнице после этого, так что думаю, да. — На твоем месте, я был бы с ними осторожнее. — Осторожнее? Он сам внимательно* посмотрел на нее, прежде чем сказал: — Когда я был молод, индивидуумам, доставляющим другим проблемы, беспокойства, не столько даже не хотели оказывать помощь, сколько не хотели иметь с ними дело. Если Дурсли сочтут тебя слишком неуравновешенной, они могут поместить тебя в другое место, куда худшее, чем чулан. Девочка не совсем поняла, что Лорд имел в виду, но тот не стал ничего объяснять и лишь отмахнулся: — Мне больше не о чем с тобой разговаривать, можешь идти. Это были самые оскорбительные слова, которые только можно произнести, учитывая, что это вообще-то ее мозг, и это Лорд занимал его. Тем не менее, Лили и вправду больше нечего было ему рассказать, поскольку только что она поведала ему историю всей своей жизни. Быть осторожнее с Дурслями — какой странный совет. Девочке никогда и в голову не приходило вести себя перед ними каким-то определенным образом, в конце концов, она всего лишь их служанка, а чем она там занимается или о чем думает в свободное время — вообще не их дело. Тем не менее, тетя Петуния вела себя странно еще с больницы, так что, наверное, совет волшебника Ленина не излишен. Девочка подкралась ближе к дверце чулана: иногда, когда дяде Вернону только-только сообщали о ее поведении, он начинал говорить очень громко — достаточно, чтобы Лили слышала каждое слово, даже запертая под лестницей. Не всегда, конечно, по большей части, чулан представлял из себя весьма уединенный мирок. Вот и сейчас ничего не было слышно, и девочка нахмурилась: Смерть говорил что-то магии, рассказывал о существовании сообщества людей, способных пользоваться ею по своему желанию. Волшебник Ленин тоже сказал, что подобное есть, он даже сам принадлежал к такому сообществу — пока не напал на их автомобиль. Это нарушало законы Вселенной, но, возможно, способность пользоваться магией была ее частью, являясь при этом ошибкой системы. Если же и магия сама по себе своего рода сбой, то она способна на многое: например, разрушать миры, но еще и способна помочь девочке подслушать разговор своих родственников. Лили закрыла глаза и сосредоточилась, думая о самой идее слушать, слышать слова, доносящиеся издалека и концентрироваться на их звучании. Поначалу не было слышно ничего, кроме ее собственного дыхания и сердцебиения, а затем стали доноситься слова. — …клянусь, Вернон, эта записка, все это просто не может быть несчастным случаем. — Девчонке всего пять, дорогая*, должно быть… — Нет же, Вернон, это было запланировано! Если бы я вовремя не открыла чулан… — Тогда мы выбьем из нее эти идиотские идеи! Избавимся от этой дури точно так же, как от другого ее уродства. — Нет! Вернон, а что, если она попытается снова, что если она сделает это в школе?! — воцарилась недолгая тишина, а затем вновь полился поток взволнованных слов. — Они вернутся, Вернон, вернутся и сотворят с нами что-нибудь ужасное. Или, что еще хуже, школа — вдруг они начнут расследование? — Все знают, что она малолетняя преступница… — Она — самоубийца! Пятилетка, планирующая самоубийство, Вернон! Нет… нет, ты, наверное, прав, это был несчастный случай, ни один ребенок — особенно, такой, как она — не может быть достаточно умен для этого. И снова пауза, словно взвешивающая произнесенные слова, и хотя оба, казалось, согласились друг с другом, молчание было неловким и изнуряюще напряженным. Лили слышала свое дыхание, как воздух проникает в ее тело и выходит наружу — такая легкая, едва слышная волна, когда не произносишь ни слова. — Хорошо, мы поговорим с ней*, но ничего более. Мы же не хотим, чтобы о нас судачили соседи, — слова вырвались, всколыхнули тишину, в которой и увязли, точно сломленные птицы. Лили нахмурилась, желая подумать над этими словами и над тем, что они собой подразумевали, но тут раздался звук быстро приближающихся шагов. Лили потеряла концентрацию и отступила от двери. Распахнувшаяся дверь залила чулан светом всего остального дома, больно резанув глаза девочки, отчего та закрыла лицо руками и вскрикнула, даже не обратив внимания на команду дяди Вернона: — Девчонка! Вышла, быстро! Прежде чем Лили успела сдвинуться с места, громадная рука схватила ее за свитер и швырнула на деревянный пол возле входной двери. Подняв глаза, девочка увидела приближающихся родственников: Вернона впереди, а Петунью чуть в стороне. «Будь осторожна», глядя на эти огромные картонные фигурки, стоявшие так грозно и застилающие собой горизонт, девочка думала, что он, должно быть, ошибся. Он ведь не видел все эти дешевые рождественские украшения, и не мог заметить, насколько хорошо они подходят Дурслям. — Думаешь, что можешь вот так взять и залезть в аптечку? Ну конечно, только вот дядя ждал отрицательного ответа. Потому девочка покачала головой и сказала: — Нет, сэр. Однако вопрос, несмотря на требование ответа, явно был риторическим, поскольку не имело никакого значения, что именно она ответит. Очередной выговор продолжится вне зависимости от того, какие слова произнесет Лили, но, тем не менее, ей всегда казалось, что в подобных ситуациях лучше подыгрывать. Как и ожидалось, дядю Вернона понесло дальше: — Ни один ребенок в этом доме не будет таскать таблетки, как наркоман! Подобно тебе и твоим паршивым сдохшим родителям! Девочке всегда говорили, что ее отец был алкоголиком, но дядя Вернон никогда не разбирался в деталях, поэтому, очевидно, он и заменил выпивку на наркотики без каких-либо реальных причин. Хотя Лили никогда не слышала, чтобы кто-то принимал снотворное в качестве наркотика, но, опять же, наркотики и алкоголь она обычно ни с кем не обсуждала, так что откуда могла знать? Тем временем, дядя Вернон все продолжал говорить и с каждой минутой все больше багровел, злобно глядя на нее: — Ты позоришь эту семью, мелкая уродка! Не надо было брать тебя к себе, я ведь всегда знал, что ты станешь такой же, как они! Это все генетика, я же говорил, Петунья, она передается по наследству! Тетя Петунья, в свою очередь, все еще вела себя странновато: глядела на племянницу не со своими обычными обиженно поджатыми губами, выражающие ее праведный гнев, а с нервозностью, возможно даже, с толикой страха. И дело было не в самой Лили — разумеется, не в ней, Лили же маленькая девочка, чего ее бояться — а непосредственно в самой ситуации. Что-то меж багровым от гнева Верноном и реакцией девочки на всю эту изнуряющую сцену заставило глаза женщины расшириться, а руки — задрожать. Что бы это ни было, но дядя Вернон этого не заметил, поскольку заканчивал свою напыщенную речь, тыча своим дрожащим, толстым, как сарделька, пальцем в лицо Лили: — Хочешь жить на улице, как крыса? Хочешь, чтобы тебя отправили в приют, где кормить не будут? Мы даем тебе все, больше, чем ты заслуживаешь, и вот как ты отплатила нам! Прежде чем девочка смогла вымолвить хоть слово, ее с силой швырнули обратно в чулан, отчего она пребольно упала на пол. — Возвращайся в чулан, посмотрим, как тебе понравится сидеть там неделю! Лили обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на своих жестоких родственников, но их лица были едва различимы из-за быстро захлопнувшейся двери, да и вновь резко стало темно. Девочка смотрела на дверь, зная, хоть и не понимая как, что в ближайшее время она не откроется. «Осторожней», говорил Ленин с суровым выражением лица, «будь осторожней». В глубине души девочка чувствовала его присутствие даже сейчас, он прятался и поглядывал вверх — туда, где дрейфовало ее собственное сознание, безмолвное нахождение в ловушке, что позволяло лишь одному слову подниматься к ней: «Осторожней, Лили». *** Примечание переводчика (очень длинное): *В данном случае Петунья сказала просто «Did you…», где «Did», по сути, просто начало вопроса. Это могло быть, в дальнейшем, чем угодно. Но Лили зацепилась за это «Did», потому ее ответ содержит очень много «do», т.е «я делаю многое» и т.д. Вообще чуть не умерла с ее игрой слов, это просто так, информация к сведению, крик души. *Отсылка на легенду об Эдипе. Если не знаете, о чем она, погуглите. Весьма познавательная вещь. Дошла до современности еще и благодаря термину «Эдипов комплекс». *Игра слов. Том использует «careful» — один из самых распространенных переводов «осторожней». А Лили использует «carefully» — в свою очередь, переводят как «внимательно». Если хотите предложить свой вариант, как сохранить шутку — пишите в ПБ. *В оригинале Вернон называет жену «Pet», вообще это сокращение от имени Петуньи, но это Пэт выглядит ужасно. При этом «Pet» с английского переводится, как «дорогая, любимая», так что я позволила себе сделать вот так. Буду считать очередной игрой слов. * В оригинале «get out» — выражение до жути многозначное. Например, следующая реплика Вернона тоже «get out». Самое распространенное значение «проваливай, убирайся». Лили не совсем поняла, что имела в виду ее тетя (я тоже), но в дальнейшем контексте выходит, что они не выгоняют ее, как можно было бы понять по словам Петуньи изначально — «хорошо, мы выгоним ее» — а просто поговорят, пригрозив именно тем, что выгонят. Очередная многоступенчатая и непереводимая игра слов. Если вам интересно, то название главы мне напомнило высказывание Альберта Эйнштейна: «Реальность — есть, по большей части, иллюзия, только весьма навязчивая». Вообще я понимаю, почему люди бросают перевод третьей части — у меня от этих сложных мыслей в духе пугающего слияния философии и физики, да еще и на английском, мозг натурально кипел. Меня дико смешит, что Лили назвала Волдеморта Вейдером. Видела, кстати, пост на тему того, что Волдеморт и Дарт Вейдер весьма и весьма похожи. К слову, Лили использует в мыслях и речи иностранные слова — довольно распространенные и нашедшие свое применение и в английском. Если она выражается весьма витиевато — значит, то было иностранное слово. К тому же, они довольно сложные, вроде «Regale» — вообще румынское слово и действительно означает «услаждать», «потчевать». Встречалось испанское «gato» — нравится. Ну, и, конечно, японское «okie doki». Возможно, переводить их было кощунственно, но девочку все понимают, так что решила для себя, что они достаточно распространенные. К тому же, главы слишком большие, чтобы каждый перевод кидать в сноски. Заговорит полноценными фразами — посмотрю, что с этим делать. И, напоследок. Пока шел перевод этой главы, случилось страшное и, к сожалению, непоправимое. Ушла из жизни моя подруга. Она была неотъемлемой частью компании, которую я считаю своей семьей — пусть по духу, не по крови. Ева, ты не читала мои переводы, рассказы, даже вроде ГП не интересовалась. Но знаешь, что мне, в сущности, все равно, так что посвящаю эту главу тебе. Не весь перевод — ты, засранка, о его существовании даже не знала. Но зато навсегда останешься в памяти моих читателей. Интернет же такой — из него ничего не исчезает.