В которой Волшебник Ленин рассказывает историю, проделки Лили приводят к поджогу дома, а Смерть обвиняют в недавно произошедших событиях.
____________________________________________________________________
Через несколько воскресений после того первого сеанса терапии в окрашенном яркими красками кабинете доктора Митчелла Лили и Волшебник Ленин снова оказались на вокзале под названием «Чистилище», распивающими чай вместе со Смертью. Они сидели за их обычным столиком в кафе, каждый степенно потягивал чай, который Смерть налил в самом начале встречи. Он был одет в свои обыденные темные одежды, но вот Волшебник Ленин оказался достаточно любезен, чтобы привнести немного красного цвета в их компанию: сегодня он лишился своей военной формы и перевоплотился в школьника, одетого в темно-серую форму, идущую в комплекте с красными шарфом и беретом — который с гордостью бы носил сам Че Гевара. По какой-то причине Волшебник Ленин не разделял чувство стиля Че Гевары, так что сердито отбросил берет куда-то в сторону, как только они с Лили материализовались на станции. Что было весьма любопытно в этой конкретной встрече со Смертью — не те мысли, которые всегда лезут в голову, при встрече с ним — вроде рассуждений о смертности человека — а они, несомненно, были; а то, что Волшебник Ленин так расстроился из-за Лили, что даже не мог вести себя, как обычно, потому решил сам завязать разговор со Смертью, а не сидеть молча, как раньше, пока тот беседовал с Лили. Вся беда была в том, что Волшебник Ленин ненавидел Смерть. Он вообще, как обнаружила Лили, ненавидел практически все, но именно Смерть занимал особое место в его холодном черном сердце. Что было странным в его ненависти к Смерти, так это то, что она была направлена даже не на самого конкретного человека — хотя Смерть явно раздражал его — а на саму идею того, кем тот был. Как будто Смерть сделал что-то, чтобы лично оскорбить Волшебника Ленина, и Лили понятия не имела, что именно, поскольку ее голова начинала раскалываться от боли всякий раз, когда оба мужчины смотрели друг на друга слишком долго. За последнюю пару посещений они стали куда терпимее друг к другу, по крайней мере, больше не тратили все время встречи на ссоры по одному-единственному поводу, но все равно не были такими уж дружелюбными. При разговоре с Волшебником Лениным у дядюшки Смерти чаще всего было нечеловеческое лицо — лицо древнего забытого Бога. Словно пред ними стоял сам Бог-Император, наблюдающий за своим Царством из пыли и праха. Казалось, что над головой Лили велась невидимая война, где единственным оружием были лишь зрительный контакт и скрытые угрозы. Их дружелюбие друг к другу было болезненно сладким, оба нацепили очаровательные улыбки, в то время как их побелевшие пальцы судорожно вцепились в стол, словно сжимая горло оппонента. В воздухе все еще ощущался привкус опасности, но это был первый раз, когда Волшебник Ленин так долго говорил со Смертью, не пытаясь нервировать его или оскорблять. Нельзя сказать, что Волшебник Ленин изо всех сил старался быть милым, но то, на чем он заострял внимание обычно, совершенно внезапно обрушилось на их разговор. — Ты, вероятно, худшая кандидатура на роль отца из всех, что я видел, — небрежно начал Волшебник Ленин, словно обсуждая погоду. — Включая моего собственного отца. Смерть моргнул, выглядя несколько оскорбленным — этим словам удалось вывести его из равновесия не в пример лучше, чем остальным насмешкам Ленина. Оскорбления, которые заставили бы дядю Вернона вырвать Лили волосы и избить за то, что она опозорила семью, скатывались со Смерти, точно холодные волны, оставляя его все таким же безмятежным и невосприимчивым, как и всегда. Но в этот раз его глаза чуть сузились, а выражение лица стало несколько холодным. — И почему же? Волшебник Ленин начал улыбаться, до жути напоминая Чеширского Кота, и сложил руки под подбородком. — Ну, могу поведать тебе небольшую историю, поясняющую это. Все началось несколько недель назад, когда она впервые пошла на терапию. Доктор Митчелл оказался хорошим человеком, даже милее миссис Фигг, которая нервничала вот уже как несколько месяцев после ее первой встречи с дядюшкой Смертью. Он не предлагал ей чай и лакомства, но зато предлагал относительно приличную беседу, в ходе которой доктор позволял ей говорить все, что она хотела, и не прерывал. Иногда он задавал конкретные вопросы: о школе, Дадли, Дурслях, даже миссис Фигг, делал небольшие заметки, пока она говорила, но, по большей части, Лили и вправду могла говорить все, что приходило ей на ум. Это действовало на девочку успокаивающе: никогда — пока не встретила дядюшку Смерть — она не могла ни с кем поговорить; Волшебник Ленин был неплох, но порой он пренебрегал ее словами, вместо этого начиная бурные разглагольствования. Волшебник Ленин, в конце концов, был весьма резок по отношению к буржуазной мрази: даже нахождение в том же доме, что и ее работодатели — представители среднего класса — доводило его до бешенства. Лили не сразу осознала, что чем дольше она говорила, тем растерянней и обеспокоенней становился доктор Митчелл. Наконец, прямо перед тем, как она начала объяснять текущее состояние Рагнарека, вмешался Волшебник Ленин. Он был несколько недоволен перспективой посещать терапию: в мозгу Лили промелькнули картинки психбольниц и кричащими галлюцинациями, вызванными наркотиками; однако он был готов позволить ей делать то, что она хотела, даже если допускались ошибки — как сейчас — если, в конечном итоге, это поможет ей проникнуть в Магический мир — об этом он уже говорил и раньше. Волшебник Ленин был убежден, что единственный выход из ее мозга в какое-нибудь подходящее тело может быть найден в глюках системы, которые возникали гораздо быстрее, когда раскалывалась Вселенная, и особенно сильно это проявлялось в сообществе людей, которые этим самым глюкам поклонялись, пытаясь использовать их в своих целях; чем дольше они сидят в Литтл Уингинге, тем дольше великой революции придется ждать его возвращения. Волшебник Ленин страдал, точно так же, как страдают все великие лидеры в изгнании. Он был Наполеоном на Эльбе, проклинающим тот день, когда подумал, что вторгнуться в Россию зимой — хорошая идея. Казалось, он игнорировал тот факт, что ей всего пять лет: хотя ее дядя и тетя вполне могут и сами справиться с выполнением ее обязанностей — таких, как приготовление пищи и уборка дома, но вряд ли они будут в порядке, пока она бродит по центру магического Лондона, пытаясь сотворить голема под аккомпанемент голоса в своей голове, который велит ей убивать. С тех самых пор они оказались в тупике. Во время поездки на машине, пока тетя Петунья давала ей четкие инструкции о том, чтобы она ни в коем случае не отвечала честно, а если ослушается, то помоги тебе Господь, Элинор Поттер, ты никогда больше не выйдешь из чулана и не увидишь дневного света, Волшебник Ленин ограничился одним-единственным предупреждением: — Если этот доктор сочтет тебя слишком нестабильной, независимо от твоего возраста, ты окажешься в месте, гораздо худшем, чем приют, куда твои родственники угрожают тебя отправить. Постарайся держать все под контролем, иначе у тебя не останется другого выбора, кроме как вернуться в Магический мир раньше, чем планировалось. Однако стало очевидно, что молчать куда легче, чем выполнять наказанное, поскольку головная боль Лили становилась все сильнее на протяжении сеанса, пока, наконец, Волшебник Ленин не пришел в отчаяние. — Ты будто вообще не представляешь, как разговаривают дети! Ты же живешь с одним, что может быть проще, попробуй походить на Дадли, Бога ради. У Волшебника Ленина была эта сумасшедшая теория, что она слишком умна, чтобы существовать, по крайней мере, для пятилетнего ребенка. «Умный ребенок может прочесть толстую книгу», — сказал он однажды. — «Очень умный ребенок может время от времени генерировать особенно блестящие мысли. Но ни один ребенок, каким бы умным они ни был, не смог бы постоянно обдумывать природу своего существования и существования этой реальности. Ты, Лили, отклонение от нормы». Лили попыталась придумать, как ответил бы Дадли, но это было трудно, поскольку ему редко удавалось что-либо сказать. Девочка даже не была уверена, что он действительно смог бы ответить на вопросы доктора Митчелла — по крайней мере, не в полной мере. Должно быть, она выглядела смутившейся, поскольку, пока они молча ждали, когда Лили ответит, доктор Митчелл вздохнул и посмотрел на часы. — Итак, Лили, это было… мне придется обдумать кое-что к следующему сеансу. — Вероятно, именно в тот момент доктор Альфред Митчелл понял, что он немного не в своей тарелке, — произнес Волшебник Ленин Смерти перед тем, как сделать глоток чая; его лицо было безмятежным, несмотря на раздражение, которое он испытывал во время той ситуации. — Лили не нуждается в детском психологе, но она, без сомнения, обвела бы вокруг пальца любого другого психолога, так что, оказавшись в затруднительном положении, наш дорогой доктор решил вернуться к основам, что стало его первой ошибкой. Вне терапии все медленно, но верно, возвращалось на круги своя. Теперь Дадли был рад возможности называть ее чокнутой уродкой, а не просто уродкой, как обычно, и, учитывая то, как Лили разговаривала, все в ее классе поверили, и так она нашла новых, весьма резвых друзей, которые носились за ней с палками по детской площадке. Тетя Петунья немного нервничала, но только тогда, когда Лили приходилось идти на терапию, в противном случае, возвращалась прежняя она — мрачная и требовательная — наблюдающая за Лили, только когда чувствовала, что это и впрямь необходимо, а не постоянно, как раньше. Единственным реальным различием стали кошки. Стая кошек миссис Фигг превратилась в патруль, теперь они регулярно бродили по окрестностям через равные промежутки времени, а зеленые глаза сверкали с крыш, как камеры видеонаблюдения. Даже Волшебник Ленин не смог заставить себя спорить, когда Лили заявила, что они шпионят за ней. Сама миссис Фигг казалась несколько спокойней, чем раньше, она пялилась на Лили с другой стороны улицы с чуть более веселой улыбкой, махая рукой, когда их взгляды встречались. Потому неудивительно, что Лили предположила, что терапия никак не повлияет на ее жизнь. На следующей неделе доктор Митчелл пришел к ней с тем, что девочка сочла интересным предложением. Сначала он начал задавать ей весьма прямолинейные вопросы, что никто до него не пытался сделать. — Элли, ты специально приняла лекарство своей тети? — это был его первый вопрос, мужчина даже не удосужился потратить время на шутки, так что Лили удивленно моргнула от его непосредственности. Ему не хватало безжалостности Волшебника Ленина, а еще его харизмы, но вопрос был поставлен как раз в его духе, оставляющим весьма мало места для маневра. — Да. Он выглядел расстроенным, но не удивленным, словно ожидал такого ответа, но хотел бы, чтобы он был другим; потерев виски, доктор перешел к следующему вопросу: — Знала ли ты, что произойдет, если ты примешь слишком много таблеток одновременно? — Да. Они сидели в тишине, глядя друг на друга, на заднем плане тикали часы, а яркие краски кабинета резко контрастировали с атмосферой, царящей в нем. Казалось, доктор очень усердно думал о том, что ему нужно говорить дальше, будто бы одно неверное слово обречет весь мир на катастрофу. Наконец, он сказал: — В области психологии существует несколько теорий касательно того, почему люди делают нечто подобное, даже если это плохо для них самих. Одна из теорий гласит, что люди просто вынуждены выполнять определенные действия, другими словами, если человек что-то делает и получает награду, то захочет сделать это вновь, или, если он сделает что-то, что повлечет за собой исчезновение чего-то плохого, то он повторит это действие. Понимаешь? Лили кивнула: — Я знаю все о методе кнута и пряника, доктор Митчелл. Одно из величайший увлечений Волшебника Ленина — мотивировать людей делать то, что они обычно делать не склонны, особенно, если эта мотивация идет изнутри. Однажды он часами говорил о том, как правильно сочетать количество пыток, чтобы кто-то, просто увидев тебя, инстинктивно вздрагивал и, возможно, даже заблевал собственную обувь. -… Хорошо, да, они очень похожи. В соответствии с этой теорией ты была вынуждена принять лекарство своей тети по какой-то причине, и, как только ты приняла их, то каким-то образом была вознаграждена, поэтому, если мы хотим помочь тебе прекратить причинять себе вред, то должны найти то, что вызвало у тебя такое желание, и то, что, впоследствии, стало твоей наградой. Если мы сможем разорвать цикл в одной из этих двух точек, то тебе станет лучше. Лили смогла сказать в ответ лишь одно: — Оки-доки. — К несчастью для нашего дорогого доктора, Лили восприняла его слова, как совет, а не простое объяснение, — прокомментировал это Волшебник Ленин своим слушателям. — Понятно, — отозвался Смерть со вздохом, выглядя несколько заскучавшим; будь он человеком, то в этот самый момент даже взглянул бы на часы, но он спокойно продолжал смотреть на Волшебника Ленина. — Хотя я до сих пор не понимаю, как эта история связана со мной. — Да, — вставила Лили теперь, когда бесконечный поток слов Волшебника был прерван. — Какое отношение эта история имеет к дядюшке Смерти, Ленин? Волшебник Ленин глупо посмотрел на них, не так уж злобно, но определенно расстроено. Они молча смотрели друг на друга, словно между ними раскинулся целый мир, будто они были в одном из тех драматических моментов на Диком Западе, когда один из противников вот-вот выстрелит в двух других через считанные минуты. Наконец Волшебник Ленин сказал тихим голосом: — Если бы вы позволили мне закончить, то у вас бы не было такой проблемы. На обратном пути, сидя в машине и обдумывая слова доктора Митчелла, Лили пришла в голову ужасная идея, чудесная, но ужасная. Слово, внезапно пришедшее ей на ум, причем для обычных обстоятельств слово было весьма странным — оно означало то, что люди существуют, будучи продуктом своей окружающей среды — чему Лили смутно верила, поскольку была уверена, что люди на деле людьми не являются. Недавно Лили поближе познакомилась с библиотекой. Во-первых, Дадли считал это место очень скучным и, как правило, не заходил туда, даже если где-то там можно было поймать Лили, во-вторых, девочке нравились книги. Она всегда хорошо их понимала, даже самые сложные, которые она вообще пока не должна была понимать; книги были простыми и крайне информативными. Девочка стала регулярно посещать школьную библиотеку, и теперь ее часто можно было увидеть в углу, рядом с небольшой башней из фолиантов. Пришлось подпустить в голос немного лести, но зато ей удалось убедить библиотекаря сделать запрос на более внушительные книги по психологии из городской библиотеки. В течение нескольких дней Лили была готова рвать на себе волосы от нетерпения, листая почти бесполезные книги, хранящиеся в самой школе, мучаясь на уроках, где их учили читать алфавит, выслушивая лукавые слова Волшебника Ленина, что, мол, ей не пришлось бы ждать, если бы она прямо сейчас отправилась в центр Лондона, но она выдержала, и книга пришла. После перерыва на обед и чтение Лили была готова. Наконец, наступил великий момент заявления всему миру, который в любом приличном фильме сопровождается музыкой: девочка воскликнула, обращаясь к Волшебнику Ленину: — Я собираюсь сделать Ящик Скиннера! Согласно ее исследованию, Скиннер был психологом, который предположил, что люди и животные могут быть обучены тому, чтобы выполнять какие-либо странные действия, основанные на серии вознаграждений и наказаний. В нескольких экспериментах он помещал крысу в ящик с рычагом и обучал ее тянуть за рычаг, вознаграждая всякий раз, когда она делала это. Ящик, в котором проводились эксперименты подобного рода, стали известны миру, как Ящик Скиннера.* Это была относительно простая модель, но почему бы не расширить ее? Почему бы вместо ящика с рычагом не взять целый дом, а точнее дом под названием «Тисовая улица, № 4»? Мало, кто знал, что в этом доме была еще одна спальня, в которой, однако, никто не жил; в ней хранились всякие игрушки Дадли, с которыми он играть не хотел, но был слишком жадным, чтобы выбросить. В течение многих лет Лили замечала, что, когда она спрашивала, почему ей нельзя просто занять эту спальню — ведь в ней никто не спит — дядя Вернон превращался в разгневанного монстра с побагровевшим лицом, который после вопросов весьма долго кричал на нее, упоминая вопиющую неблагодарность и то, что ей место в приюте. В течение многих лет она жила в комнатке для прислуги без надежды переселиться в иное место мира, пока ее долг не погашен вместе со всеми процентами. Однако теперь, благодаря доктору Митчеллу и множеству книг, она нашла способ замотивировать своих жадных родственников. Девочка решила начать с малого, и если бы это сработало, она бы решила, куда двигаться дальше. На следующее утро, когда она готовила завтрак с такой дозой холестерина, что он тут же закупорил бы артерии и смог бы вызвать Смерть самолично к их порогу, девочка спросила тетю Петунью и дядю Вернона во время жарки кусочков бекона: — Ну, во второй спальне Дадли все равно никто не живет, можно тогда я переселюсь туда? Прежняя необразованная и неосведомленная о психологии Лили позволила бы дяде Вернону впасть в ярость, но с недавних пор более подкованная в терапии Лили прервала багровое безумие весьма громким магическим шумом. Согласно книге из библиотеки, которая, как девочка теперь начала полагать, является куда более важной и гораздо более полезной, чем Библия, люди, естественно, одержимы одними вещами больше, чем другими. Высота, громкие звуки, паразиты и тому подобное очень легко заставляют людей испытывать страх, и если она соединит одну из этих неприятных вещей с тем, чего хочет, то достаточно скоро, чтобы заставить ее прекратить, ей позволят занять комнату. Конечно, они еще этого не знали, все, что им было известно, так это то, что в их доме прогремело что-то, смахивающее на отвратительный гонг, и не было ничего, что могло его вызвать. Семья сидела в немом удивлении, гнев дяди Вернона угас, а Лили продолжала готовить завтрак; наконец, когда они, казалось, вернулись в свое обычное состояние, она спросила снова: — Ну, во второй спальне Дадли все равно никто не живет, можно тогда я переселюсь туда? Дядя Вернон считал себя сильным, здравомыслящим и рассудительным главой семьи, который и перед лицом огня прошел бы испытания беспрепятственно, оставшись невредимым. Он сломался до ее следующего сеанса терапии. Это не заняло много времени, после первых пяти повторов он почти попытался прибегнуть к физическому насилию, которое тетя Петунья сначала останавливала с помощью: «Что подумают соседи, Вернон?» и даже «Что, если психолог увидит синяки?!». Но через некоторое время даже тетя Петунья потеряла способность ясно мыслить, так что пришла к здравому заключению: — О, Вернон, просто отдай ей эту чертову комнату! Без тети Петуньи, способной ему помешать, дядя Вернон попытался, но так и не смог выбить из нее всю дурь. Он годами пытался, но у него так ничего не получилось. Когда она впервые заговорила — задолго до того, как Дадли оказался способным мыслить вообще, он объявил, что это какой-то нечестный причудливый фокус, и попытался понять, поможет ли его прекратить шлепок. Позже, когда они обнаружили, что Лили умеет читать, когда Дадли едва ли мог произнести даже слово, он прибег к тому же методу. Тетя Петунья, как правило, смотрела на это с суровым одобрением, но сама активно никогда не участвовала. Однако время показало, что независимо от того, что случится, дяде Вернону никогда не удастся изменить поведение Лили. Сначала дядя Вернон попробовал порку, затем опробовал ремень, затем чулан — он опробовал все, что только мог придумать, но ничего не получалось, поскольку каждый раз она выходила с одним и тем же вопросом, сопровождаемым безбожно ужасным шумом, если он отвечал неправильно. Это было больше, чем способен вынести человек. Волшебник Ленин, казалось, был в восторге от нее: он ничего не говорил во время всего процесса, лишь когда дядя Вернон, наконец, сломался, сказал: - Ты так подходишь для этого. — Подхожу для чего? — спросила Лили, не зная, имел он в виду психологию или еще что другое. Что бы это ни было, Волшебник Ленин не стал ничего объяснять, лишь продолжил странно пустым тоном: - Полагаю, это заставило бы Беллатрикс устыдиться. А еще он не объяснил, кто такая Беллатрикс, но Волшебник Ленин никогда ничего не объяснял. Лили приняла комплимент — раз уж ему так захотелось его сделать. В мире Лили Элинор Эван Поттер все было хорошо. Теперь у нее был матрас, окно и книжная полка, как во дворце. Миссис Фигг, казалось, заметила, как изменился ее настрой, или ее кошки донесли, потому что их внезапно стало намного меньше, будто их успокоило ее приподнятое настроение, и они могли вернуться в свое логово. Школа, хоть и была скучной, стала проще выноситься, поскольку теперь девочка знала, что у нее есть полка для хранения любых книг, которых она только захочет. Самым приятным было то, что теперь Дадли не решался ее беспокоить: громкие звуки оказывали на него наибольшее влияние, и, всякий раз, как он приближался к ней, казалось, он боялся, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. На самом деле, все изменилось так, что Лили даже и не думала, что это все может быть возможным. С этой новой способностью не было предела тому, чего она могла достичь. Волшебник Ленин, однако, не был уверен, что согласен с ней. Вновь столкнувшись с жизнью в Литтл Уингинге, отличной от той, что происходит на улицах магической Британии, он начал капризничать в ответ на ее успех. Каждый раз, как ей удавалось совершить какой-то новый подвиг, девочка слышала гул недовольства от своего соседа-коммуниста. — Я понимаю, Лили, что ты еще не знакома с неудачами, но, исходя из… моего опыта… зайдешь слишком далеко, и твоя империя рухнет. Если бы я был на твоем месте, то, достигнув вершины, притормозил. Впрочем, слушать его девочка не стала: полагала, что, поскольку Волшебник Ленин проводил большую часть времени, игнорируя ее мудрые слова, она вполне может позволить себе точно также игнорировать и его. В конце концов, что он мог знать? Он сам превратил себя в призрака, живущего у нее в мозгу, поехав на красный свет на перекрестке, в попытке совершить убийство. Позже, вспоминая это на вокзале, пока Волшебник Ленин продолжил вещать о своих обидах, Лили сделала для себя вывод, что сделала бы все ровно то же самое, будь у нее шанс повторить, даже если бы все сложилось совсем не так, как ожидалось. Она и вправду была не прочь повторить содеянное, несмотря на отсутствие успеха. Вам просто не стоит прилагать усилия на исправления, по крайней мере, Лили, даже если Волшебник Ленин докажет свою правоту. Все началось в тот день, когда девочка решила научить Дадли Дурсля готовить. Лили готовила для Дурслей в течение многих лет: когда они поняли, что она умеет говорить в своем довольно юном возрасте, то решили, что раз девчонка достаточно взрослая для того, чтобы произнести парочку красивых слов, то окажется и чертовски умной, чтобы слушаться их. Первый месяц обернулся настоящей катастрофой: у нее не было никаких инструкций, а тетя Петунья постоянно кричала и заставляла ее готовить снова и снова, пока не получится правильно, но, в конце концов, Лили достаточно научилась готовить, чтобы быть в этом компетентной, а теперь и вовсе стала хороша в этом. Готовка — это не очень сложно, в большинстве своем, достаточно следовать рецепту, потому девочка решила, что Дадли Дурсль вполне способен сам приготовить себе чертов завтрак. Тетя Петунья была в саду, а дядя Вернон — на работе, так что горизонт был чист, и Лили могла свободно начать обучение своего слегка потускневшего и растолстевшего кузена. Это было бы по-настоящему здорово для него, поскольку у Дадли, на самом деле, не было никаких полезных навыков, а приготовление бекона — всегда полезно. Волшебник Ленин был с ней крайне не согласен: оторвавшись от своих мечтаний о последнем плане, который заканчивался кончиной Дамблдора (кем бы тот ни был), он попытался остановить девочку до того, как та протянула сковороду Дадли: — Лили, твоему кузену пять лет. Пятилетние дети почти не разговаривают, так что я очень сомневаюсь, что они способны готовить на плите. — О, прошу прощения, но я готовлю с тех пор, как была… задолго до того, как меня научили точным способам измерения времени, — подумала Лили, одновременно протягивая сковороду Дадли. — Сегодня, Даддерс, мы собираемся научиться готовить бекон, чтобы мне не пришлось его делать. Дадли глупо уставился на нее, а затем энергично покачал головой: — Нет, я скажу… Прежде, чем мальчик успел закончить фразу о маме, по комнате эхом прокатился звук гонга смерти, из-за чего он закрыл уши на секунду позже. Лили начала заново: — Сегодня, Даддерс, мы собираемся научиться готовить бекон, чтобы мне не пришлось его делать. Понимаешь? Мальчик выглядел так, словно вот-вот заплачет, но, по крайней мере, он удержался от упоминания о маме, так что он хотя бы частично хотел сотрудничать. — Я думаю, мы уже доказали, что ты ненормальна, я даже не уверен, что ты являешься человеком на данном конкретном этапе, — заметил Волшебник Ленин, все еще отвечая на ее предыдущие мысли, а не на поведение с кузеном. — Какое это имеет отношение хоть к чему-нибудь? Ее шрам начало покалывать, как бывало всегда, когда Волшебник Ленин начинал чувствовать, что его терпение на исходе, а раздражение все усиливается. — Это значит, Лили, что, хотя ты и сможешь безопасно для себя управляться с печью, твоему дорогому кузену Даддерсу может так не повезти. — Скиннер писал, что человека можно заставить делать практически все, что угодно. — Не думаю, что Скиннер именно это имел в виду. — Смотри, это не так уж сложно, просто включаешь плиту, а затем ставишь на нее сковородку, потом кладешь на нее несколько полосок свиного бекона и ждешь, пока он не начнет чуток подгорать. Легко, — Лили показала рукой на плиту, и Дадли со слезами на глазах и с естественным страхом перед гонгом смерти поставил сковородку и включил плиту. Лили все еще думала, что самой ее большой ошибкой было вовсе не то, что она пыталась научить своего пятилетнего двоюродного брата управляться с печью, а то, что она оставила его одного, как только убедилась, что он понял общую концепцию — что было в значительной степени далеко от «понял правильно» — и не проверила, как он справляется, даже когда сработал датчик дыма. Тетя Петунья, все еще работающая в саду на заднем дворе, не знала о предупреждающем звоне благодаря магической звукоизоляции, которую Лили поставила заранее, и поняла, что начался пожар, только тогда, когда из окон повалил дым. Было вовсе не похоже на то, будто сгорело все полностью, но к тому времени, когда прибыла пожарная часть и все соседи вышли на улицу, чтобы посмотреть на их дом, они были немного опалены. После того, как Волшебник Ленин закончил свой рассказ, Смерть поднялся и зашел в кафе, чтобы принеси еще чая; его голос зазвучал поверх далекого лязга чайника, когда он принялся за приготовление новой порции. — Кажется, ты не очень хорошо меня знаешь. Я — Смерть, мистер Риддл, я видел, как погибают народы под кончиками моих пальцев. Меня мало тревожат выходки ребенка; можно обсудить тебя, раз уж мы заговорили о детском насилии: кажется, я припоминаю, что еще до наступления одиннадцати лет ты линчевал кролика. Волшебник Ленин, казалось, несколько оскорбился: — Поджог дома — это только начало. — Разве? Потому что я бы скорее подумала, что это конец, — Лили выразилась именно так, поскольку после этого она не пыталась сделать что-то слишком амбициозное, просто придерживалась того, чтобы избавляться от разных вещей, а не учить кого-либо новым навыкам, таким, как готовка. Волшебник Ленин посмотрел на нее через стол: — Тебе так удобно забывать, а затем по памяти восстанавливать заклинания, которыми ты пользуешься? Лили моргнула. Что ж, она не могла просто так взять и выйти из дома, дядя Вернон ясно дал понять, что любая выходка приведет ее прямиком в детский дом, и девочка была совершенно уверена, что поджог дома вполне попадает под эту категорию. Если Вселенная раскалывается, то почему бы не воспользоваться этим? Пока это казалось ей довольно полезным, поэтому Лили позаимствовала немного энергии, вьющейся вокруг, и заставила людей забыть о том, что произошло, а еще починила дом. Все стало выглядеть так, словно этого инцидента никогда не происходило. — Это не совсем заклинания, Ленин, то есть, я имею в виду, что все, что я сделала, так это предложила глюкам Вселенной, что может быть неплохой идеей стереть воспоминания соседей и Дурслей, а затем подлатать дом, но это не было чем-то вроде заклинаний, — пояснила Лили. — Подожди-ка, разве это и было целью истории, я думала, что смысл ее состоит в том, что я учусь радоваться жизни. — Думаю, целью истории было опозорить меня, продемонстрировав твой безжалостный прагматизм и склонность к манипулированию, однако мистер Риддл, кажется, пока знает меня не так хорошо, раз уж все еще судит по человеческим стандартам, — Смерть пожал плечами, но легкая улыбка, украсившая его губы, заставила Волшебника Ленина быстро и уверено ворваться в разговор. — Дети не способны на такую магию! — Волшебник Ленин хлопнул рукой по столу со всей яростью и пренебрежением товарища-коммуниста. Парочка несколько секунд молча смотрела на него, позволяя этим словам повиснуть в воздухе, и, наконец, Лили посмотрела на дядюшку Смерть с растерянным раздражением: — Он продолжает это повторять. Глаза Смерти немного расфокусировались — он выглядел так, будто снова копался в своих воспоминаниях, вероятно, задерживаясь на тех, где он еще считал себя человеком: — Я когда-либо утверждал, что она — ребенок? Казалось, это более-менее озадачило Волшебника Ленина, по крайней мере, так посчитал Смерть, потому он отвернулся от мужчины и взял руки Лили в свои, обращаясь к ней с грустной полуулыбкой: — Возможно, он прав, я — далеко не величайшая кандидатура на роль отца, даже для моих собственных детей, в свое время я разочаровался в этом. Я не прохожу с тобой один и тот же путь, так что не могу дать тебе множество подходящих советов для жизни, просто знай, что если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, то я жду тебя на вокзале между жизнью и смертью, и все, что тебе потребуется — позвать меня, и я сразу приду. Иногда, когда Волшебнику Ленину действительно удавалось спровоцировать Смерть, на несколько минут тот становился очень серьезным, а потом говорил ей что-нибудь странное, что, как ей казалось, будет иметь чрезвычайную важность позже, но на данный момент не имеет никакого значения. Тем не менее, Лили знала, что это были те слова, которые Дурсли никогда ей не скажут, потому она примет их, во что бы то ни стало. — Вы закончили обсуждать эту нелепицу? — Волшебник Ленин явно не оценил широкий жест Смерти. — Я считаю, что на этом наши дела здесь и заканчиваются, Лили. Волшебник Ленин схватил ее за руку и потащил к выходу. Девочка с легкой улыбкой помахала на прощание Смерти, зная, что обязательно каким-то образом найдет способ навестить его в следующее воскресенье, даже если до этого момента все дела придется послать к черту и обратно. Смерть улыбнулся и помахал в ответ, произнеся прощальные слова: — В следующий раз он должен прийти одетый как Кастро, особое удовольствие я бы получил при виде зажженной сигары. В целом, это был довольно приличный воскресный день, даже если он закончился тем, что Лили утонула в ванне, чтобы добраться до железнодорожного вокзала. *** Примечание переводчика: * Ящик Скиннера — реально существующий лабораторный прибор, используемый для изучения поведения животных. Если честно, у меня так и подмывает поставить в предупреждения «нехронологическое повествование», особенно, когда я делаю продолжительные перерывы между переводами страниц. Эти скачки по воспоминаниям, порой едва уловимые, здорово выносят мозг, но «нехронологичность», согласно фикбуку, значит нечто несколько иное, так что потерплю. Если вы замечаете опечатки — чекайте в ПБ, у меня какая-то хрень на неврологической почве, напоминающая медленно развивающуюся дислексию. Текст и сама внимательно вычитываю, но огрехи все равно будут. Заранее спасибо за понимание! И огромное спасибо за большое количество отзывов и слов поддержки. Очень помогает.