В которой Квиррелл переживает удивительное и несколько обескураживающее выздоровление, Гермиона Грейнджер приносит куда больше хлопот, чем ожидала Лили, а сама Лили чувствует, как что-то надвигается.
________________________________________________________________
Влияние эликсира жизни, также известного как невероятно таинственный «Кулэйд», оказалось почти моментальным и в крайней степени неожиданным. В улучшении своего физического состояния Квиррелл добился значительных успехов: его кожа утратила прежний болезненный бледно-жёлтый оттенок, беспричинная потливость прекратилась, да и теперь он не выглядел таким утомлённым. За каких-то пару недель профессор превратился из неизлечимо больного раком или героинового наркомана в относительно здорового мужчину тридцати лет. Полнейшей неожиданностью, вызвавшей у Лили и Волшебника Ленина сильные сомнения, стали другие произошедшие с Квирреллом перемены. Самой главной и заметной стало заикание, точнее, его отсутствие. Это произошло далеко не сразу, постепенно: в течение первой недели или около того Квиррелл заикался даже больше обычного, едва успев выдавить пару слов, прежде чем признавал своё поражение. В такие моменты профессор порой переживал маниакальные припадки: он принимался раздирать лицо и затылок ногтями, падал на пол и душераздирающе кричал — всё это несказанно тревожило. В такие моменты девочка обычно просто уходила из кабинета и делала очередную короткую запись в дневнике. А затем медленно, но верно эти пугающие инциденты прекратились, и заикание Квиррелла исчезло без следа — к немалому облегчению и удивлению всего Хогвартса, кроме, конечно, Гермионы Грейнджер. — Вам не кажется странным, что профессор Квиррелл так кардинально изменился? — однажды спросила Гермиона за завтраком. Гермиона, которую Лили спасла от верной смерти, теперь постоянно завтракала вместе с ней и Невиллом, а ещё старательно игнорировала Рона. Также девочка находила время, чтобы обсудить теорию магии, уроки, преподавателей, манеры Лили и другие всевозможные темы, в которых Гермиона считала себя непререкаемым авторитетом. Лили и Невилл теперь в основном завтракали молча, просто глядя на болтушку и размышляя, кому из них стоит попросить её заткнуться. — Эй, Элли, а почему ты всё время проводишь с Гермионой? — спросил Рон, в перерывах между пережёвыванием, выглядя оскорблённым до глубины души её присутствием. Мальчик вернулся к своему обычному поведению: Гермиона в его глазах была чуточку приятнее змей и Слизерина в целом, но ненамного, о чём он не преминул сообщить всем и каждому. — Я спасла её от смерти в лапах тролля, полагаю, это сделало нас подругами, — отозвалась Лили; поразительно, чего можно было достичь с помощью насилия. — Но ведь мы не поэтому… Ох, Элли, ты вообще понимаешь, что такое дружба? — спросила Гермиона почти столь же возмущённо, как и Рон. По правде говоря, Лили даже не предполагала, что Гермиона быстро разберётся, как вести себя с ней. Теперь девочка вечно болталась рядом, преследуя их с Невиллом; взяла несколько уроков по магии у Лили, а затем унеслась прочь, сказав напоследок, что та несёт какую-то несусветную чушь; предоставляла полезную информацию по мере надобности; но при всём при этом выглядела совершенно потерянной. Гермиона попеременно то поправляла Лили, укоряя за поведение и мнение — порой оскорбляясь настолько, что вставала и уходила — то просто не сводила с неё пытливого взгляда. Лили на мгновение задумалась над вопросом Гермионы и поняла, что ответ, скорее всего, будет отрицательным. До того, как сначала Гермиона, а затем и Невилл, начали оперировать этим словом, она вообще не считала их друзьями. Случайные знакомые, сверстники, люди, чья судьба немного её заботила; но Лили всегда считала, что дружба — это куда более близкие и глубокие взаимоотношения. Друзья были у Лили, но не у Элинор Поттер. И хотя Невилл и Гермиона были неплохими ребятами, иногда они немного раздражали. Оба всегда хотели быть рядом, а когда Лили не появлялась на уроке или опаздывала, они постоянно спрашивали, почему. Гермиона вообще оказалась любительницей покопаться в том, что её никоим образом не касалось: например, в причинах вражды Лили и Снейпа, в отработках у Квиррелла, в каждой оценке, которую Лили получила за домашнее задание, и куда она ходила, что её было невозможно найти. И всякий раз, когда Лили объясняла суть магии или устройство Вселенной в целом — в общем, о чём сама Гермиона просила рассказать после всей этой истории с троллем — девочка неизменно возражала: «В книгах ничего такого не говорится, Элли. Нельзя просто выдумать что-то и назвать это фактом». Так что, может, они были друзьями, а может быть и нет; наверное, как и сказала Гермиона, Лили и правда не понимала, что такое дружба. — Дружба — это полная противоположность чуланам под лестницей, — наконец заявила Лили после долгого молчаливого размышления. — Эм… — начал Невилл, выглядя, как и обычно, нерешительно и растерянно. — Что это вообще значит? — воскликнула Гермиона, воздев руки к небу, словно уже дошла до грани. Затем она глубоко вздохнула, вновь обретая дзен, и выпалила фразу, явно позаимствованную из словаря. — Нет же, дружба — это, ну… особая связь между людьми, разделяющими схожие интересы. — О, но у нас нет схожих интересов, — отозвалась Лили. — Элли! — рявкнула Гермиона, уже готовясь разразиться очередной тирадой, но взяла себя в руки и направила ход мыслей в нужное направление. — Сегодня утром мне совсем не хочется спорить с тобой на тему дружбы, особенно, если учесть, что ты вообще не понимаешь, о чём говоришь. А сейчас выслушай меня, хорошо? Есть что-то очень… странное в том, что в последнее время происходит с профессором Квирреллом, — проговорила Гермиона и подалась вперёд, будто ожидая, что они внесут свой вклад в разговор. — Немного странно, что он больше не заикается, — согласился Невилл, коротко кивнув. — И от него больше не пахнет чесноком. Лили не очень-то хотелось говорить двум одиннадцатилеткам, что это больше похоже на побочный эффект от философского камня, который она украла из шляпы Дамблдора, поэтому придумала замечательное предположение: — Может, он чудесным образом поборол свой страх перед вампирами? — Элли, невозможно избавиться от страха каким-то чудесным образом! — Гермиона выглядела так, будто хочет проехаться по умственным способностям Лили — явно глупейшим человеком, когда-либо повстречавшимся ей на пути — но с видимым усилием прикусила язык. — Сама знаешь, я не люблю говорить о профессорах дурно, но… это ненормально; несомненно происходит что-то важное, — закончила Гермиона с крайне встревоженным видом, хотя всё было вполне спокойно. Впрочем, несмотря на то, что Лили ненавидела соглашаться с Гермионой — этакий личный пунктик — позже, придя на очередную отработку к Квирреллу, и не заметив ни заикания, ни запаха чеснока, девочка теперь не могла думать ни о чём другом. У камня и правда оказалось множество неожиданных побочных эффектов. Профессор встретил её с вежливой улыбкой. Более того, Лили поймала себя на мысли, что это выражение лица выглядит смутно знакомым. Или, скорее, сам Квиррелл ощущался знакомо: его манера держаться, улыбка, холодный взгляд, который она уже видела прежде… До этого девочка видела в профессоре знакомые черты лишь мельком, а потом начала поить его эликсиром. — Мисс Поттер и мистер Рэббитсон, очень рад вашей компании, скрасившей мой сегодняшний вечер. Я так понимаю, вам каким-то образом удалось вновь разозлить профессора Снейпа? — вдруг его улыбка немного скривилась, став искреннее: больше веселой, чем радостной, словно Квиррелл находил всю эту ситуацию несколько забавной. — Не сказала бы, что он разозлился или что-то вроде; думаю, Снейп считает, что отправляя Элинор Поттер сюда, он однажды сможет сломить меня. Правда, у него скорее закончились идеи, но Снейп не хочет этого признавать, — отозвалась Лили и села на привычное место, после чего продолжила: — Знаете, Вы всегда можете сказать ему, чтобы сам проводил свои чёртовы отработки, и выставить меня вон. — О, но мне нравятся наши вечерние беседы, мисс Поттер, Вы… крайне интересная девочка, — произнёс Квиррелл, немного замешкавшись перед этим определением, словно хотел сказать что-то другое, и красноречиво сверкнул глазами. У Лили складывалось впечатление, что Квиррелл подшучивает над ней, отыгрывая гениального профессора — возможно даже, не солгав, но явно не показывая всей правды. Иногда она ловила его взгляд: там крылось что-то тёмное, горькое и злое — но едва заметное. — Вы принесли свой чай? — спросил профессор, и Лили сделала мысленную пометку, добавив привыкание к растущему списку побочных эффектов. Квиррелл спрашивал о чае каждый раз, когда она приходила, пытаясь вызнать: что это за чай, где Лили его берёт, может ли он оставить себе немного — и ещё множество всего, но девочка каждый раз отвечала очень уклончиво. Это разительно отличалось от того, что было раньше: сначала Лили пришлось сказать: «Никакие дроиды там не прячутся», чтобы профессор вообще взял чашку в руки; в итоге, ей пришлось поить Квиррелла волшебным «Кулэйдом» насильно — а это не входило в число её любимых воспоминаний. — Вы точно хотите ещё чаю? В смысле, мы пьём его каждый вечер последние несколько недель, — конечно, «Кулэйд» у Лили не закончился: камень обладал любопытным свойством — он мог производить эликсир бесконечно; однако всё равно и Лили, и Волшебник Ленин задавались вопросом, что случится, когда приём придётся отменить. Начнётся ли регресс? Квиррелл станет таким, каким был? Продолжит ли выздоравливать, раз эликсир уже циркулировал в его организме? Все эти вопросы останутся без ответа, пока они продолжают поить его чаем. Этот факт, а ещё странное покалывание в затылке — предчувствие — настойчиво твердили, что и дальше давать ему эликсир — очень плохая идея. (Что же Смерть говорил тогда о камне? Лили никак не могла вспомнить, но взгляд его был крайне серьёзным, а девочка в итоге проигнорировала те слова, решив помочь Волшебнику Ленину). — Я совершенно точно хочу ещё чаю, — в этих словах не было и намёка на вежливость, только приказ, а выражение лица Квиррелла отбило всякую охоту продолжить уговоры. Лили поставила чайник на стол профессора и принялась готовить чай под его бдительным взором — недавно появившаяся привычка профессора — тщательно управляясь с глюками, чтобы скрыть само существование эликсира и тот факт, что в её чашке не было лишних примесей. Лили передала мужчине напиток, и он принял чашку с изяществом, настолько несвойственным Квирреллу, что ей с трудом верилось, что эта всё та же белка, как и прежде. — Благодарю, мисс Поттер. — Ага, без проблем, — отозвалась Лили, медленно прихлёбывая чай. — Тебе нужно прекратить давать ему эликсир, иначе мы так ничего и не узнаем, — сказал Волшебник Ленин у неё в голове, пока они наблюдали, как улыбка профессора немного смягчилась, стоило сделать глоток горячего напитка. — Я знаю, но… — Но что? Ответа Лили не знала, но что-то точно её тревожило: Квиррелл выглядел знакомо, да, но кроме того порой он казался по-настоящему опасным. Девочка обратила внимание, что Кролик теперь не сводит с профессора глаз, будто тот внезапно начал представлять для него интерес, а это точно было причиной для беспокойства. Слова Гермионы продолжали звенеть у неё в ушах: происходило что-то странное, и у Лили не осталось реальных причин отрицать это. — Мисс Поттер, последние несколько недель меня мучает один вопрос. — М? — девочка подняла голову, вырвавшись из размышлений. Квиррелл пристально на неё смотрел, будто Лили была каким-то интересным механизмом, основные функции и принципы работы которого он никак не мог понять, а девочка не могла отвести взгляд. Возможно, профессору стало любопытно, почему он так загадочно и быстро начал выздоравливать от хронической Белки — ужасно смертельно опасного и крайне раздражающего заболевания. И Лили понятия не имела, что сказать в ответ. — Зачем Вы здесь? Ну, услышать такой вопрос она точно не ожидала. — Что? — Почему Вы решили поступить в Хогвартс? — пояснил Квиррелл, не сводя с неё пытливого взгляда; и почему именно он спросил её об этом, а не Снейп, Дамблдор, Гермиона или хотя бы Невилл? — Учиться? — Нет, — отозвался профессор, тут же отметая такой ответ. — Думаю, мы оба знаем, что в Хогвартсе Вам просто нечему учиться. Уверен, если бы Вы завтра отправились на экзамен ТРИТОН, то сдали бы каждый предмет на Превосходно, ну, за исключением Истории Магии, разумеется. На мгновение Квиррелл умолк, глубоко задумавшись. — Знаете, Вас регулярно обсуждают на педсоветах. Профессор МакГонагалл и Флитвик с полной уверенностью заявляют, что Вы — новый Мерлин, и описывают магические подвиги, на которые не способен ни один волшебник, не говоря уже об одиннадцатилетней девочке. Дело в том, что они понятия не имеют, что с Вами делать, поскольку Вы вышли за рамки учебной программы Хогвартса, но при этом слишком неопытны и юны для ученичества. С учётом выше сказанного, становится ясно, что в Хогвартсе Вам совершенно нечего делать. — А что насчёт дружбы? На этот раз улыбка профессора дрогнула, став резкой и холодной, повторяя взгляд его чёрных глаз. — Дружба, — повторил он, словно это слово значило гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. — Вы сейчас говорите о Невилле Лонгботтоме и Гермионе Грейнджер? Простите меня великодушно, но мне не кажется, что вы особо близки. — Довольно близки, — сказала Лили. — Не особо близки, — поправил её Квиррелл. — Мисс Грейнджер явно считает Вас счастливой обладательницей синдрома саванта*. О, я уверен, что она достаточно вежлива, чтобы не сказать Вам это в лицо, позволять Вам высказываться публично и даже прислушиваться к Вашему мнению; но всё же тролля оказалось явно недостаточно, и потребуется нечто куда более серьёзное, нежели спасение жизни, чтобы убедить девочку в своей неправоте. Мисс Грейнджер может считать себя Вашим другом, верить в это от всего сердца, но мы с Вами прекрасно знаем, что на самом деле она заблуждается. Лили сделала глоток чая и проигнорировала то, как неприятно кольнули её эти слова. Вместо этого она продолжила внимательно смотреть ему в глаза, сделав мысли тихими и незаметными; ждала, к чему же профессор ведёт. — А Невилл? — поторопила она его. От одного лишь упоминания этого имени в кабинете повисло напряжение, словно Невилл был куда важнее Гермионы Грейнджер. Улыбка Квиррелла стала шире, на грани оскала. — Невилл Лонгботтом больше нуждается именно в самой дружбе, чем в дружбе конкретно с Вами. Оттолкнёте его чем-то, и он сразу уйдёт. Вообще такая точка зрения была вполне справедливой: временами Лили сама задумывалась об этом. Ведь если подытожить, ни Невилл, ни Гермиона ничего не знали о ней. Они много знали об Элли Поттер, даже были знакомы с ней лично, но это вовсе не означает, что от этого они лучше узнали Лили. Они понятия не имели о Волшебнике Ленине и Смерти, не понимали Кролика, и казались неспособными постичь истинную сущность магии. Возможно, однажды им придётся столкнуться с этим, и тогда возникает вопрос — не покинут ли они её? Ответа Лили не знала, поэтому обычно старалась не задумываться особо; однако, похоже, что Квиррелл не собирался спускать всё на тормозах так же легко, как и она. — Значит, не дружба, — устало подытожила Лили и заметила в глазах профессора торжествующий блеск. — Не дружба, — согласился он. — Тогда что? Они оба ждали её ответа, прислушиваясь к тишине, воцарившейся в кабинете, и к тиканью часов, отсчитывающих секунды на заднем плане. — Гермиона Грейнджер права, Вы теперь совсем другой, — вместо ответа сказала Лили, наблюдая, как мужчина быстро осознал, насколько расслабился в её присутствии, и у девочки тут же начал покалывать шрам. — Если уж говорить начистоту, то до моей крайне неудачной поездки в Албанию мы были незнакомы, — сухо заметил Квиррелл. — На уроках Вы ведёте себя гораздо спокойнее. От заикания избавились, но от некомпетентного преподавания — нет: мы по-прежнему читаем дурацкие министерские учебники; а вдобавок, Вы сносите все отработки, которые мне назначает Снейп, без возражений. На публике Вы продолжаете играть роль рохли и тряпки. Потому, Квиррелл, у меня возникает вопрос: почему Элинор Поттер дозволено заглянуть за кулисы? Девочка совершенно не ожидала, что в ответ он рассмеётся. — С ним что-то не так, — встревоженно заметил Волшебник Ленин, глядя на истерику профессора. — А я и не заметила. Волшебник Ленин утверждал очевидное: при этом ему явно не хотелось признавать, что он понятия не имел, что происходит с Квирреллом. Камень не сработал — ну, сработал то есть, но не так, как надо. Физически Квиррелл был совершенно здоров — здоровее, чем когда-либо в жизни — но при этом он перестал быть собой. Профессор не просто снял маску — здесь крылось нечто большее. — Я и представить себе не мог, что Вы окажетесь столь… — наконец сказал Квиррелл, когда смог отдышаться, активно жестикулируя, — проницательной. — Обычно люди называют меня странной. Он снова засмеялся и покачал головой, отмахнувшись от её ответа: — Да, странности, несомненно, есть, но для одиннадцатилетней девочки… Впрочем, не могу не отметить, что мы так и не ответили на вопросы друг друга. Квиррелл вежливо улыбнулся ей, будто давая понять, что они зашли в тупик. — Я здесь, потому что меня ждали. — Элинор Поттер дозволено «заглянуть за кулисы», как Вы выразились, потому что она символ. А Вы, думаю, уже успели заметить, что за символами — как и за детьми — постоянно наблюдают, но никогда их не слышат. Лили перефразировала эту формулировку: — Другими словами, я никому ничего не расскажу, потому что всё равно никто не станет меня слушать? — Верно, — ответил он столь торжественно, словно этот ответ должен был поразить девочку до глубины души. В чём-то так и было: Квиррелл, перестав заикаться, приобрёл уникальную способность в любой ситуации оказываться правым, но на самом деле это ничего не значило. Люди никогда не слушают, это Лили давно знала, да и маленький секрет Квиррелла выдавать она не собиралась. Профессор хотел показать, что весь его образ — маска, но так, чтобы об этом не прознал Дамблдор, ведь последствия могут быть непредсказуемыми. — Интересно, — отозвалась Лили. — Думаю, сегодня я впервые провела отработку с удовольствием, мистер Квиррелл. До завтра. Уменьшение дозировки эликсира не помогло: что бы ни происходило с профессором, влияние чая теперь было постоянным и явно имело накопительный эффект. При этом, похоже, иных последствий не возникло: Квиррелл довольствовался ролью Белки точно так же, как она отыгрывала Элинор Поттер. В подземельях больше не бродили тролли, не было никаких угроз верной смерти — жизнь продолжалась. Лили внезапно обнаружила, что регулярно посещает занятия, выполняет задания, предназначенные исключительно для неё — профессорам стало ясно, что она давно усвоила программу первого курса — оберегает Кролика от неприятностей и вездесущих девчонок, а порой прогуливается по странным закоулкам вместе с Невиллом и Гермионой. А ещё, разумеется, Лили и Волшебник Ленин изучали и уточняли разнообразные теории о камне: на что он способен, и как им воспользоваться. Девочка чувствовала себя так, будто попала в лимб*, где реальность замедлила свой бег, и всё потеряло значение; словно она оказалась в мыльном пузырике и просто ждала, когда же тот лопнет. Но он всё никак не лопался, так что оставалось лишь набраться терпения. Вскоре наступили рождественские каникулы, на время которых Невилл и Гермиона решили поехать домой. — Лепур, ты должен хотя бы попытаться выучить английский. Я знаю, что в твоём прошлом было много… страданий, мягко говоря, но теперь у тебя начинается новая жизнь здесь, в Британии, так что ты должен взять себя в руки и… Ох, Элли, ну скажи же хоть что-нибудь. Невилл и Гермиона как раз собирались уезжать, так что Гермиона сочла идеальным решением собраться всем вместе напоследок, чтобы она смогла прочитать Лили и Кролику очередную нотацию перед каникулами. Правда, когда её едва не ослепило необычайно красивое лицо Кролика, девочка решила, что он вполне неплохо справляется со школой, даже если ничего не делает. В целом, у всех сложилось общепризнанное мнение, что Лепур Рэббитсон оказался настолько травмирован произошедшими в Албании событиями, что потерял дар речи и чуть не впал в кому. И теперь он такой задумчивый, потому что молча размышляет об ужасах, свидетелем которых стал — это, кстати, как раз и привело к его невероятной популярности среди всего женского пола школы. В нём крылась привлекательность глубоко травмированного человека, буквально умоляющего, чтобы кто-нибудь пришёл и спас его, вывел на правильный путь и объяснил смысл жизни. Гермиона отчего-то восприняла это, как призыв к действию. — Он по-прежнему не говорит по-английски, Гермиона, — заметила Лили. Гермиона была куда умнее большинства своих сверстников, даже Волшебник Ленин это признал, когда они начала проводить с ней достаточно много времени. Проблема заключалась в том, что она знала об этом, вот только не понимала: быть умнее некоторых — не значит быть умнее всех. Так что порой у неё проскальзывали идеи, которые звучали вполне разумно, но при этом были в корне неверными: например, об истинной сущности магии, вере в чужой авторитет и способности Кролика воспринимать речь. — Я знаю, что он не говорит по-английски, Элли! — огрызнулась Гермиона. — Вот, что я скажу: ты же его лучшая подруга, именно ты привела его в Хогвартс после… Ты ведь наверняка подберёшь нужные слова? Девочка умоляюще, почти отчаявшись, смотрела на Лили, пока Кролик не сводил бессмысленного взгляда с учеников, рассевшихся в Большом Зале, будто те были не более чем пылью под ногами. Не так давно Лили обнаружила, что лучше соглашаться с планами Гермионы. Потому что в противном случае — что девочка не раз проверила на своём опыте — Гермиона очень раздражалась, и внезапно оказывалось, что Лили каким-то необъяснимым образом с этими самыми планами неразрывно связана и всё испортила; или просто приходилось выслушивать очередную нотацию о том, что игнорировать чужие планы — очень плохая затея. В конечном счете, выяснилось, что куда проще и быстрее соглашаться с Гермионой, чтобы та не отвлекалась. Если Гермионе так хочется научить Кролика английскому, то нет смысла впустую сотрясать воздух, пытаясь её переубедить. — Кролик, — позвала его Лили, и тот сразу повернул к ней голову. Как и всегда, глаза Кролика выглядели неестественно: слишком глубокий взгляд, напоминающий бездонную яму, в которой терялся даже солнечный свет. Они были пустыми, порой проскальзывали какие-то мысли, но чаще не было даже этого. — Гермионе очень хочется, чтобы ты заговорил по-английски и начал ходить на уроки. Лили собиралась было отвернуться, как обычно не ожидая от Кролика какой-либо реакции, но не успела и почувствовала, как что-то ухнуло в груди, когда тот медленно кивнул. Будто понял. — Вот дерьмо. Кролика нельзя было назвать инертным, ведь он ходил, иногда даже делал что-то: например, бросал ненужные ингредиенты в зелья, научился садиться и притворяться, что ест — в общем, всяким человеческим заморочкам; но никогда не предпринимал попыток к общению. Кролик даже виду не подавал, что понимает чужую речь, и в принципе не интересовался тем, что происходило вокруг. — Элли! Следи за языком! А ты, Лепур, молодец… На каникулах меня не будет, но я хочу, чтобы вы ежедневно учили английский; займёшься этим, Элли? Пожалуйста, ради меня? Он нуждается в нас, ему необходимо научиться приспосабливаться к новым реалиям, но я не думаю, что хоть кто-то воспринимает его всерьёз, — сбивчиво протараторила Гермиона, пока Лили не сводила глаз с Кролика. — О, вот сейчас я отношусь к нему очень серьёзно, — отозвалась Лили. — Элли, ты же поможешь ему? — спросила Гермиона, явно не удовлетворившись таким ответом. — Не думаю, что это хорошая идея, — начала было девочка, но умолкла, даже дыхание затаила, увидев, как лицо собеседницы обиженно вытянулось. — Но я займусь этим, собственно, почему бы и нет? Не похоже, что это приведёт к каким-то катастрофическим последствиям, превосходящим то, что способно представить моё воображение. — Отлично, Элли, — сказала Гермиона, просияв так, будто Лили только что заработала золотую звёздочку. — Не понимаю, как ты вообще её терпишь, — пробормотал Волшебник Ленин, устроившись где-то в затылке девочки. По правде говоря, Лили и сама этого не понимала, так что перспектива провести несколько недель без Гермионы её несказанно радовала. — Вот, я тут подготовила кое-что вам на праздники. А это тебе, Невилл. Я рада, ну, очень рада, что встретила вас, — проговорила Гермиона, протягивая каждому прямоугольники, завёрнутые в обёрточную бумагу, подозрительно похожие на книги. — Я тоже рад, — ответил Невилл. — Не могу дождаться следующего семестра, не Зелий, конечно, но… — О, Невилл, тебе нужно относиться к ним спокойнее, — заметила Гермиона. — И вообще, я уверена, если ты будешь заниматься усерднее, то и зелья начнут получаться. Под бдительным присмотром Гермионы дела Невилла и впрямь пошли на лад — по крайней мере, котлы взрываться перестали — однако результаты всё равно оставались посредственными, о чём Снейп не уставал ему напоминать. — А ещё, Элли, я уверена, что ты обязательно отучишься провоцировать Снейпа и перестанешь постоянно пропадать на отработках у Квиррелла, — Гермиона никак не могла перестать тараторить. — Навряд ли. Гермиона вздохнула, выглядя немного разочарованной. — Я, правда, этого не понимаю. Если бы ты просто слушала его или ничего не говорила, он не был бы так строг с тобой. — Вот уж точно навряд ли. — Ну, всё равно, — ответила Гермиона со слабой улыбкой. Какое-то время они просто молча смотрели друг на друга; для Лили было так странно осознавать, что ближайшие несколько недель она их не увидит. Порой они слишком часто путались под ногами, особенно учитывая любовь Гермионы всюду совать свой нос, но всё равно ей нравились. Может, это и была не совсем дружба, как говорил Квиррелл, им было всё равно. Они заботились друг о друге гораздо больше Дурслей, и Лили искренне ценила это, пусть даже Гермиона и Невилл считали иначе. — Я, правда, рада, что встретила вас, — повторила Гермиона, вторя мыслям Лили и, похоже, Невилла, поскольку тот кивнул. — Да, я тоже, — отозвалась Лили. Мы словно попали в специальный рождественский выпуск, подумала девочка. Только вместо того, чтобы закончить всё тёплыми дружескими объятиями, Гермиона и Невилл сели в поезд. Лили помахала им, стоя на перроне вместе с Кроликом, наблюдая, как поезд — так хорошо знакомый ей поезд — уносится вдаль, обратно в Лондон. А пузырик всё никак не лопался.***
Примечание переводчика: *Синдром саванта (в оригинале «idiot savant», что на русский переводится как глупый учёный) — это когда у людей с умственной неполноценностью или отклонением в развитии (часто встречается у аутистического спектра) появляется непревзойдённый талант к чему-либо, узкоспециализированная гениальность, если кратко. Например, человек не может научиться обслуживать себя и базовым навыкам, вроде читать и писать, но при этом умножает в уме десятитысячные числа и тд. *Лимб — место, где пребывают души, не заслужившие ни ада, ни рая. Не путать с чистилищем! Гермиона всё ещё вызывает у меня вящее раздражение. А Лили, случайно воскресившая Тёмного Лорда — гомерический хохот. Так и живём. Поздравляю всех с наступающим или уже наступившим Новым Годом! Желаю вам здоровья, счастья и частого выхода новых глав любимых авторов и переводчиков! Увидимся в следующем году с: