Поверхность солнца

Открыв дверь, которая в последнее время начала жутко скрипеть, пропускает Ли вперёд. Он так хорошо смотрится на фоне однотонных обоев и тумбочки, куда старший скинул рабочие бумажки в сумке. Чанбин отчего-то ощущает, что в это самое мгновение не чувствует похоти или дикого желания, вообще ничего. Идеальная кожа, идеальные губы и тело — хочется поцеловать, не более. — Что такое? У меня что-то на лице? — недоуменно спрашивает младший, проводя ладонями по щекам и стараясь заглянуть в небольшое зеркало в прихожей. — Вроде бы, совсем ничего… Разумеется, совсем ничего. Чанбин не отвечает, снимая куртку и молча предлагает Ли сделать то же самое; в квартире душно и нужно открыть окно, а младший иногда чихает. — Я приоткрою совсем немного, хорошо? В бледно-сером вязаном свитере под горло Ликс молча сидит на диване с идеально ровной спиной и неотрывно смотрит на рыбину. Тогу живёт уже два года — настоящий рекордсмен, который пережил даже двух улиток и своего собрата. Внутри что-то сжимается от умиления или, вполне возможно, растекающейся по венам нежности. Чанбину становится чуточку стыдно за то, что особо в холодильнике не разгуляешься, хоть и Ликс ничего не ест. Он заваривает кофе, молча протягивая дымящуюся кружку Ли. Младший говорит тихое «спасибо», тем самым что-то запуская, и Со неожиданно прорывает (такое случается слишком часто в его присутствии): — Ты хоть кофе-то любишь? — Нормально отношусь, почему спрашиваешь? Потому что мне становится не все равно, — но не говорит. Чанбин садится рядом, ставя кружку на столик, и просто целует его, чувствуя привкус любимого эспрессо на губах. Где то отвращение, которое должно быть при свете дня и свежих мыслях? Оно тонет сразу же, мгновенно погружаясь на дно, когда Феликс смущенно улыбается, чуть склоняя голову и едва не утыкаясь в грудь старшего. Блики весеннего, ещё совсем ленивого солнца прорываются сквозь полупрозрачный тюль, играют с еле видимыми веснушками Ли, скрытыми под ровным слоем крема, и Со действительно слепнет — так ярко. Так нелепо все закрутилось и, получается, виноват в этом Хёнджин. Переспали раз — по пьяни с его стороны, два — необдуманный порыв, три — хотел проверить, вообще-то, дело ли только в теле; Чанбин понял что-то именно в третий. Начал подмечать невольно то, что даже и не собирался: Феликс может надеть совершенно «обычную» одежду, но обувь у него будет вычищена чуть ли не до блеска; все вещи разложены строго по полочкам, и никакого бардака и в помине нет. Ли придирчиво относится к себе, но не к другим — взять того же самого Сонхуна, который может прийти на сходку в разных носках (синий и белый — было дело). — Какого ты года? — Осенью двадцать пять будет, — сразу же отвечает младший, чтобы не пришлось напрягаться и считать. Выходит, Хун старше него всего-то на пару месяцев. — Хён? — Что? Ли пододвигается ближе, хотя куда уже, обхватывая ладонями за предплечья, и смотрит пронзительно. — Я знаю, что ты ненавидишь все такое, мне Хёнджин сказал, но, — он обрывается, прочищая горло. — Ты можешь прийти на спектакль? Можешь даже просто посидеть где-нибудь на последнем ряду, только приходи, пожалуйста. С таким чувством просит, будто бы от этого зависит что-то очень важное. Чанбину становится совсем уж совестно, потому что если отказаться, то Ликс очень сильно расстроится (он старается не думать о том, что младшему даже грусть сыграть как два пальца об асфальт). А потому обещает. — Спасибо, — сбивчиво благодарит, слишком уж нервно улыбаясь. — Послушай, я… Чанбин, в принципе, привык к тому, что у него работа фактически 24/7, так что ничего удивительного, что в воскресное утро клиент может спокойно позвонить. Он начинает втирать что-то совершенно глупое, что провернуть вообще нереально, исходя хотя бы из кодекса. Со жестом просит Ликса подождать, потому что разговор может длиться вообще час, если ещё повезёт. — Ты выглядишь счастливым, — замечает Чисо, поправляя искусственно нарисованный синяк, чтобы придать ему большую реалистичность. — Это… странно? Не знаю, — она смеётся. — Мне кажется, что в твоей жизни случился кто-то хороший. И правда, не что-то, а кто-то. Увидев его в ту роковую, как про себя прозвал Ликс, пятницу, он понял все сразу — было то самое японское предчувствие*. Это не что-то, от чего «вау» и искры перед глазами — просто Со Чанбин, немного раздраженный и предвзятый (Ли далеко не дурак — все эмоции у старшего на лице были написаны). Феликс четко знал лет с двенадцати-тринадцати, что «не такой». Он дружил с девочками, но никогда не интересовался тем, что находилось под их формой, и не замечал за собой трепет при виде хорошенькой нуны — ничего. Это стало само собой разумеющимся, но даже среди парней, которые привлекали, не было определенного идеального типа. Просто искал того, с кем будет хорошо в хорошем смысле, а не из-за боязни быть одиноким. Возможно, он был готов признаться в тот же день, потому что доверяет только чувствам — они его не подводят. А Чанбин оказывается таким другим, совершенно с иными интересами, убеждениями, в своём мирке, где игре и изменениям места нет. И младшему так хочется показать все, что накопилось с самого знакомства. Феликс совсем не думал, когда спросил «к тебе или ко мне»; он и так знал, что его хотят. — Да. — У-у, — довольно тянет Ким. У этой великолепной женщины всеобъемлющая любовь и поддержка к лгбт (её бывший работодатель, кажется, живёт уже двадцать семь лет со своим мужчиной в Канаде). — И какой он? Высокий или ниже тебя? Он старше? Надеюсь, что ему не за пятьдесят, потому что Мию завела роман с директором цирка. И где она его только откопала… Ли спокойно отвечает на её вопросы, как можно деликатнее опуская подробности, о которых все же даже ей знать не стоит. Откровенно говоря, Ликс очень опасался того, что сразу же после первого раза хён больше не захочет продолжать, просто потому что. Младшему показалось, что он недостаточно хорош для кого-то вроде Чанбина — по-обыденному простого, и в то же время нет; он действительно был искренним, когда занимался с ним любовью. Думая об этом, по спине пробегают мурашки. Феликсу так много нужно показать и сказать ему. «Вообще, хочу тебе честно сказать: я облажался, наверное, во всем.» «Что случилось?» Чанбину писать больше некому — дилемма, и полуночное сообщение младшему — какая-то уж вынужденная мера, когда треть всех вещей превратилась в непонятного размера разноцветное месиво. Со скептично подцепляет мизинцем футболку, больше похожую на половую тряпку в магазине красок, и совершенно не знает, что, собственно, с этим поделать. Телефон звонит через пару минут, и, не здороваясь, Ликс просит рассказать о случившемся. Со даже не знает, как сформулировать так, чтобы звучало не очень глупо — в таком-то возрасте дико тупить непозволительно. — Я забыл, что оставил в машинке свитер, и забросил туда ещё вещей. В итоге, что-то непонятное произошло. А ещё, не знаю, как вообще такое могло случиться, но я простирнул четверть своей зарплаты, — Чанбин сгребает в кучу и несёт в мусорное ведро все, кроме чёрных джинсов, которым удалось спастись. — И зачем я тебе говорю это так поздно… По ту сторону раздаётся смешок, и Ликс встаёт со своей невозможно большой кровати (старший выучил её скрип наизусть). Сердце на секунду замирает, и Чанбин тоже, потому что такое, казалось бы, обычное действие побуждает в нем примесь странных чувств. — Тебе нужны деньги? Такое со многими случается, не волнуйся, — утешает он. — Но не с тобой, — заканчивает Чанбин невесело. Они несколько минут просто молчат, ходя каждый по своей квартире туда-сюда; и хорошо бы перестать тратить попусту средства. — Ты почему не спишь? Я разбудил, да? Ликс отвечает, что ему «холодно и пусто», а потому и нет. Чанбин, на самом деле, тоже думал об этом, ведь в одиночку засыпать как-то не так, не теперь. Дом вообще кажется чужим и отстраненным, что не получаешь никакого удовлетворения, возвращаясь сюда; и рыбина смотрит своими совершенно безрадостными глазами. Со сравнивает себя с Тогу — дожил, такой же практически бесполезный. Безлимитный проездной на месяц — отлично, и Со примерно прикидывает, что ещё можно успеть на метро. Старший считает себя немного больным на голову, а ещё жутко уставшим и морально вымотанным; он желает Ликсу доброй ночи. В подобное время суток в вагонах пусто, но граждане с алкогольным опьянением неплохо себе существуют, еле держась за перила. Чанбин выходит на нужной станции, предварительно пихнув мужчину рядом по ноге (в полупьяном бреду он сказал, что ему выходить тут же). Охранник у дома Ли, кажется, уже запомнил в лицо, потому что пропускает без проблем, лениво зевая. — Я не думал, что ты придёшь, — а на лице чуть ли не красной строкой горит: «я знал». Феликс немного уставший, с вымытой от лака головой, смотрит очень тепло и нисколько не осуждающе (время очень позднее, так что ему следовало бы). — Ты хочешь…? — и тянет на себя, чтобы поцеловаться. Чанбин чуть отстраняется, беря его за руку, но всё-таки целует в уголок рта. — Хочу спать, в прямом смысле. Наверное, совсем отвык в одиночку. Как только голова касается мягкой подушки, пахнущей чем-то лёгким и очень приятным, Со проваливается в сон. Не снится ровным счётом ничего, и он даже не замечает, как младший обвивает своими костлявыми конечностями, прижимаясь вплотную. Пробуждение не резкое, и Чанбин чувствует себя настолько отдохнувшим, что даже маячащий на горизонте понедельник не омрачает утро. Он чувствует, что вот именно это «переспали» обязывает, и ничто иное. — Доброе утро, — мямлит младший куда-то в подушку, не меняя положения. С его растрепанными волосами играет ветер — на удивление тёплый — Ли оставляет на ночь окно открытым. — Ещё минуту подожди, пожалуйста. Я поднимусь и приготовлю тебе что-нибудь. Смуглая спина скрывается под одеялом, и минуточки Ликсу точно не хватит. Чанбин усмехается, вставая с постели, и идет в ванную; немного поколебавшись, из списка контактов в телефоне он удаляет номера парочки знакомых девушек, с которыми было неплохо сходить куда-нибудь. Почему-то приходит чёткое осознание того, что ему это не понадобится уже, наверное, никогда. Феликс неожиданно оказывается позади и обнимает со спины, кладя голову на плечо (ему очень удобно, потому что все же чуточку выше), сталкиваясь взглядом в отражении зеркала. Десятки веснушек на его лице и эти рыжие волосы — абсолютная противоположность черно-белому старшему. — Поверхность солнца. — Что? — неодумевает Со. — Так называется спектакль, в котором я буду играть. Название всё-таки изменили, — говорит он, не отстраняясь ни на секунду. — В конце я должен умереть, кстати. Будет, на самом деле, довольно-таки интересно, хотя не мне судить. Я… — Ликс прижимается щекой, и визуальный контакт утерян; Чанбин откровенно не понимает в чем дело, потому что такого не было ни разу, даже собирается спросить, но младший тихо выдыхает. — В моем поприще я встречал множество людей, похожих друг на друга. И теперь я думаю, что все они, на самом деле, были похожи только на тебя. Старший даже не знает, стоит ли задать вполне себе соответствующий вопрос. Ли молчит, пару раз невесомо проезжается губами по шее, и сжимает крепче в объятьях.