***
Белоснежный дворец с многочисленными колоннами, арками, крылатыми и бескрылыми статуями в самых различных, в основном призывно зовущих за собой вперед, позах, возвышался над кишащей людьми площадью. И если совсем недавно внизу постоянно мелькали черные тона офицерских одежд, то сейчас темно-зеленые пятна камуфляжа полностью вытеснили мрачные тени немецких мундиров. Позолоченные сферы замка, как и герб более не блестели так ярко, и виной тому были затянувшие несчастное небо в свои удушающие обьятья грозовые тучи. Дождь собирался уже второй день, и именно сегодня духота улиц достигла своего апогея. Вена, хотя и сполна ощутила на себе гнет артиллерийских пушек и ярость свинцовых пуль, но все же, в отличие от Берлина, не напоминала выжженную алым пламенем пустошь. Именно поэтому это, чудом нетронутое, белокаменное сокровище, будто насмехаясь над копошением мелких людишек вокруг, сейчас лениво наблюдало за нарушителями своего покоя, ожидая, когда все наконец стихнет, и навязчивые чужаки уйдут восвояси. Внутри дворца Хофбург также кипела жизнь, люди, словно заведенные, постоянно кого-то искали или что-то теряли, находили и снова забывали, кричали, злились, терялись сами и, конечно, подгоняли друг друга. То ли сладкая эйфория долгожданной победы, то ли осознание, что конец войны наступил только на бумаге заставляли людей выполнять порученное в разы быстрее. И лишь в самом отдаленном, пустынном крыле, возле которого даже генералы ходили на цыпочках и переговаривались исключительно шепотом, в одном из апартаментов в напряженной тишине сидели двое мужчин. Уже порядком изнервничавшийся, но всеми силами старающийся этого никак не показать, брюнет который раз пытался отыскать в серых глазах напротив хоть что-то, что могло бы опровергнуть все сказанное до этого момента. — Я не понимаю, что за бред? Вы… клятва, какая еще клятва? Чтобы мой отец просил, прошу заметить, именно просил, да еще и именно Вас о чем бы то ни было? Und sogar… okay, gut*. Если все действительно так, как вы говорите, то почему тогда вы мне это рассказываете, если, с ваших же слов, отец хотел сохранить все в тайне? Дело принципа или, может, банальная месть? С каждым словом молодой лейтенант распылялся все больше и больше, временами его речь сменялась какими-то немецкими проклятьями и восклицаниями. Слегка сморщенный нос, яростные жестикуляции, острый взгляд и не менее острый язык. Как же похож, даже злятся почти одинаково… Правда, Германии еще расти и расти до отца, который одним своим взглядом мог заставить в мгновение замолчать и офицеров, и генералов, и даже целые страны, при одном лишь виде которого многотысячная армия замирала в благоговейном трепете не в силах ни то, что говорить, даже дышать. Германия был очень похож на отца, но он не был его точной копией, нет. Намного более открыт, несдержан и искренен. Конечно, это можно было бы списать на банальный шок, но Союз с годами научился «читать» людей, выявлять их слабости, мог вывести всю подноготную любого, заставив лжеца выдать себя уже на седьмой минуте. Любого… кроме него Гневная тирада окончилась так же быстро, как и началась, и тогда русский, достав из, казалось, и вовсе бездонных карманов своего плаща небольшую черную папку, положил ее на центр стола. — Твой отец был крайне… упрямым человеком. Думаю, об этом ты знаешь не хуже меня. Заставить его передумать мог лишь он сам. Всегда открыто признавая собственные промахи, он не боялся оступиться. Ведь перед тем, как подняться на новую высоту, нужно сначала пару десятков раз упасть, это нормально. Самым главным его страхом было не удержаться на этой самой высоте. Рейх всегда был чрезвычайно строг к себе, любое послабление принимая за слабость или, того хуже, трусость. Всё происходящее напоминало Германии не больше, чем бредовый кошмар: самоубийство отца, проигранная война, мирное чаепитие с заклятым врагом в занятом красной армией родовом замке. Эти странные фразы. С чего русскому коммунисту говорить о Фюрере так, словно он и правда знал его не хуже самого лейтенанта? Ведь это просто невозможно… Конечно, невозможно Или? Нет, нет… Бред — При этом он обладал удивительным даром убеждения: мог заставить людей любую ложь принять на веру, а истину, ни секунду не сомневаясь, отринуть прочь и предать забвению до тех пор, пока ему это выгодно. Именно поэтому мы сейчас сидим за этим проклятым столом только вдвоем, — все меньше и меньше понимая происходящее вокруг, Германия не мог не заметить, что с каждой секундой непосредственная близость Союза уже не вызывает это отвратительное чувство клокочущей внутри ненависти. Странно, но таким русского видеть было крайне непривычно: ранее статная и величественная фигура приняла выражение неподдельной скорби, а знаменитые, леденящие душу глаза и вовсе из стального как-то незаметно вылиняли в серый. Коммунист и правда не выглядел сейчас, как тот, за кем в любой момент тысячи солдат готовы пойти на верную смерть. Как тот, кто пойдет впереди этих тысяч, и, несмотря ни на что, дойдет до конца. Этот образ с каждым мгновением рушился в голове молодого немца, казалось, осталось еще чуть-чуть, и он поверит, что сидящий перед ним мужчина и правда жалеет о гибели своего врага. И не просто жалеет, а словно… Внезапно неожиданно затянувшаяся тишина прервалась, когда русский перестал сверлить стену напротив невидящим взглядом светлых глаз, и, усмехнувшись, в голос засмеялся темным, насквозь пропитанным горечью и безумием смехом. — Конечно, втемяшить себе в голову бред и самому же поверить в него, никому ничего не сказать и точно также молча помереть. Как же это похоже на тебя, Рейх, гордый ты придурок! — когда прославившийся своей исключительной выдержкой и хладнокровием, мужчина с силой сжал мгновенно лопнувший хрустальный стакан, Германия и вовсе выпал в осадок. И хотя в адрес отца было озвучено оскорбление, что, впрочем, не столь удивительно как-то, что прозвучало оно настолько отчаянно и… Это в конец сломало восприятие молодого лейтенанта. «Все это или бред, или я просто сошел с ума» Стряхнув осколки на залитую водой шелковую скатерть, Союз несколько нервным движением ослабил ворот рубашки. Глубоко вздохнув, русский, мельком глянул на потерянного немца и решил, что лучше рассказать все именно сейчас, пока парнишка еще в состоянии соображать, а он держать себя в руках. — Думаю, стоит начать с самого начала. Я представляю, как много ты сейчас хочешь спросить, но все же лучше будет, если ты сначала выслушаешь меня, а уже затем задашь свои вопросы. Уверен, что на большинство из них под конец моего рассказа у тебя уже будут ответы. — Но почему? Почему вы мне все, — голос внезапно сорвался сначала на хрип, а затем и вовсе перешел на шепот. Перед глазами появилось старое, пожелтевшее на уголках фото двух мальчишек в белых фартуках и поварских колпаках, полной женщины с красивой улыбкой и высоким строгим мужчиной с, на удивление, очень добрыми глазами на фоне какой-то небольшой пекарни.° — Мы с твоим отцом и правда знакомы уже больше сорока лет. Впервые мы встретились в альпийском саду Верхнего Бельведера. Именно здесь, в Вене. Это было очередное собрание, однако в тот раз «круг» решили созвать неполным составом, и поэтому я напросился поехать с отцом. Не сказать, что он был категорически против, но слишком хорошо зная меня, все же решил приставить ко мне двух своих людей. Правда, мне все же не составило особого труда через десять минут после приезда «потеряться».***
Петляя по запутанным коридорам дворца, растрепанный и раскрасневшийся блондин, счастливо улыбаясь, сорвал с лица ненавистную белую маску и закинул ее прямо в древнюю, совершенно точно не заслуживающих такого к себе отношения, китайскую вазу. Пока двое высоких мужчин в парадных одеждах, удерживая сосуд от падения, пытались достать из ее горла намертво застрявший предмет, мальчуган, подленько хихикая, продолжал бежать вперед. Конечно, его выходка не останется безнаказанной. И ему еще не раз припомнят, что он обещал вести себя, «как подобает молодому наследнику». Но, во-первых, он лишь кивнул в ответ на прозвучавшую тираду учителя и в конце сказал, что обязательно приложит все усилия. А Михаил Степанович уже сам себе надумал, что это какое-то там обещание. Может он птичке за окном кивнул или просто шею разминал. Это во-первых! А во-вторых, кто ж знал, что поездка окажется столь долгой и заберет все силы молодого царевича? А прогулка на свежем воздухе, как всем известно, помогает не только отдохнуть, но и набраться сил и бодрости на весь день. Внезапно поток теплого воздуха ударил в лицо вместе с ласковыми лучами еще не до конца проснувшегося солнца. Парадные двери никем не охранялись, что было крайне странно, но кого волнуют какие-то там стражники, когда впереди открывается вид на фигурный пруд и окружающие его зеленые лужайки? Отбежав к ступеням, мальчик обернулся, чтобы повнимательнее рассмотреть белые стены замка. Конечно, с Петергофом им не сравниться, но этот излишний пафос и не нужен такому милому и уютному местечку, как Венский Бельведер. Краем уха слыша звук бегущей воды, парень вспоминает о мельком замеченном вдали фонтане, когда его нога в этих отвратительно скользких ботинках внезапно съезжает вниз. Прочувствовав своей несчастной тушкой каждую из шестидесяти восьми ступеней, блондин, зашипев, схватился за ушибленный затылок. Несколько секунд ушло на то, чтобы определить, где небо, а где земля, пока голова продолжала гудеть и кружиться. — Вы в порядке? ** — небольшое, черное, расплывчатое нечто все приближалось, пока перед глазами все еще не до конца пришедшего в себя после падения парня, не появилась протянутая ладонь. «Пятном» же оказался голубоглазый брюнет, на плече которого висела большая, больше похожая на мешок рабочих, сумка, которую тот придерживал свободной рукой.***
— В детстве твой отец часто сбегал на время собраний куда-нибудь подальше, о чем, поверь, мечтали абсолютно все участники этого сомнительного торжества. Чаще всего он уходил в глубину посадок или, если таковых вблизи не наблюдалось, то часами засиживал в тени садов и рисовал.***
— Все в порядке, я всего лишь хотел внимательнее осмотреть местные достопримечательности и… — Поскользнулись? — брюнет все же помог свалившемуся незнакомцу принять относительно вертикальное положение, когда заметил на его руке кровоточащую ссадину. — Решил проверить, на какой из ступеней я смогу, не задирая головы, увидеть замок от основания колонн до верхушки крыши. Предыдущие шестьдесят семь попыток потерпели неудачу, зато теперь я в любой момент могу, не напрягая шею, не спеша наслаждаться видом, — непонятно когда они переместились к тому самому злосчастному фонтану, а рука русского царевича уже с минуту отмокала в кристально чистой воде. — Боюсь вас расстроить, но буквально в нескольких шагах отсюда, вон в той часовне, видите, на северо-западе? На одной из ее башен открывается отличный вид не только на замок, но и на оба пруда и даже небольшую часть торговой площади, — блондин посмотрел в указанную сторону и заметил мрачное высокое здание, которое определить как часовню он смог лишь благодаря острым, крестовым шпилям. — Все гениальное уже придумано до нас, верно? Считайте, что я оказал вам услугу и внеочередной раз проверил прочность этих ступеней, — вода была настолько чистой, что, казалось, ее можно было пить прямо из фонтана. Это мысль с каждой секундой проведенной под подпекающим солнцем становилась все более привлекательной. — Ну и каков ваш вердикт? — Конечно, пришлось изрядно поработать головой, но зато теперь я могу с уверенностью утверждать, что сделаны они на славу. — Боюсь, вам неверно объяснили значение этого выражения. Оно связано с работой мозга, а не непосредственно черепа. А если вы и дальше продолжите в том же духе, то и первое и второе вскоре придет в абсолютную непригодность, — неожиданно блондин отметил, что с новым собеседником ему чрезвычайно комфортно перебрасываться этими полушутливыми фразами. Он ни разу не встретил на лице нового почти-знакомого осуждения или непонимания, что нередко происходило, когда он пытался также разговаривать с боярскими детьми. Высокопарные речи, презрительное снисхождение и громогласное внутреннее «фи» — так в двух словах можно было описать все его попытки искреннего общения со сверстниками. Правда, русский царевич уже давно понял, что окружающие его люди в основном или что-то хотят от него, или общаются с ним исключительно из-за статуса. А поэтому научился вежливо сворачивать такие «вымогательные», да и вообще любые беседы с родовитыми отроками еще в зачатке. Непонятно, почему сейчас он не поступил так же. Быть может, и правда чересчур сильно стукнулся головой, а, может, это сам город на него так странно влияет. Но что-то внутри подсказывало блондину, что на попятную идти уже поздно да и незачем. — «Живем один раз»? — возможно, это знакомство обернется чем-то намного большим, чем простое воспоминание из детства. Но одно можно утверждать точно… — В вашем случае еще и «умираем молодыми», — скучно им точно не будет.