***
Серые улицы величественного града освещал молочный небосклон. Через туман, что, словно жирные сливки, нежно обволакивал сырые мостовые, лишь изредка пробивался приглушенный свет одиноких фонарей.
А пока Санкт-Петербург и его знаменитые белые ночи поражали своим великолепием и мрачной невозмутимостью умы сотен зевак и туристов, в одних из многочисленных апартаментов культурной столицы царила атмосфера напряженной задумчивости.
***
Pov Ru
На дворе лишь конец лета, а череда странностей в моей жизни уже успела зарекомендовать себя как предопределенная кем-то закономерность.
В целом, ничего особенно не изменилось: на рабочем столе как всегда одна кипа жалоб и претензий, а другая — внеочередные пакеты санкций пополам с незаконченными законопроектами, сдать которые надо было еще до того, как их успели напечатать.
Все как и месяцы назад: иногда даже кажется, что на одну решенную проблему меня ждет еще с десяток новых. Впрочем, нам не привыкать. А вот, что меня действительно беспокоит, так это чересчур активное внимание к моей персоне со стороны одного звездного товарища.
Вообще, все странности в основном связаны именно с ним. Если и раньше его поведение вызывало тучу вопросов, то сейчас эта туча стремится разразиться настоящей бурей. С той «случайной» встречей в галерее мы ещё раз двадцать «удивительным образом» пересекались в совершенно разных местах.
В придорожном кафе, на не самой разрекламированной выставке в Лондоне, в парижском Ашане и даже в час ночи в ларьке рядом с моим отелем в Токио.
Сначала он делал вид, что это все лишь нелепая случайность, но, когда мы уже в пятнадцатый раз пересеклись в очереди в театр, то, похоже, мое полное скепсиса выражение лица дало понять безпардонному засранцу, что очередное удивленное восклицание с его стороны может грозить ему хотя и несколько принудительным, но от этого не менее страстным поцелуем с полом.
А точнее венецианской плиткой, и да, мне стало жаль ее, и я сдержался не иначе как из уважения к возрасту сияющего камня. В последующие разы он просто появлялся из неоткуда, обозначая свое присутствие каким-то очередным полу-риторическим вопросом.
Сначала у меня было чувство, что Америка просто решил доконать меня своими выходками, как раз в его стиле. Затем я понял, что репортеры и их постоянное внимание, которое раньше сдерживала моя охрана, были лишь безобидными мошками, жалкими чайниками в области преследования. Да, давненько же это было…*
Чертов американец появляется просто из воздуха, словно может перемещаться по гребанному щелчку пальца. А так как в свои выходные я предпочитаю отпускать и своих работников, то, конечно, отследить его появления у меня возможности не было.
Конечно, можно было бы заморочиться и проверить камеры… впрочем, я это и сделал. Но на рябящем изображении эта улыбчивая физиономия вновь появляется вместе с толпой и растворяется в ней же. Короче говоря, и эта идея потерпела крах.
Но дело даже не в его появлении, проблема в том, что я до сих пор не понимаю, в чем смысл его визитов. Он просто приходит, ходит
со за мной, говорит…и все. Нет, правда, он просто пытается вывести меня на диалог.
И если первое время я успешно его игнорировал, и тот в результате разговаривал практически сам с собой, на седьмую нашу встречу я начал переодически вслушиваться в то, что глаголил американец, а еще через семь как-то незаметно стал и отвечать.
А говорили мы обо всем: Эпохе Просвещения, известных философах, древнегреческой драматургии, классике балета, Римском Праве и даже установлении автокефалии Русской церкви. О чем угодно, но не о делах.
Удивительно, но Америка оказался по-настоящему интересным собеседником. Я и раньше предполагал, что он по большому счету лишь строит из себя шута, но пообщавшись с ним поближе мне даже стало немного не по себе.
Он не просто знает то, о чем говорит, он говорит это так, будто сам видел собственными глазами, как творится история, и точно не был там лишь в качестве немого наблюдателя. Америка не раз произносил правильные вещи насчет жизни, смерти и даже войны.
Но я до сих пор не могу совместить два этих образа у себя в голове: тот, кто всячески пытается развязать фатальную для всей планеты бойню, так живописно рассказывает о последствиях прошлых, о муках, что принесла война и солдатам, и матерям, и детям, о том, насколько все это глупо и бессмысленно.
«…люди делили одни и те же территории уже сотни раз, а каждый когда-то отвоеванный метр земли пропитан кровью десятков войнов. И для чего все это? Из-за власти или денег? На самом деле не только.
Для народа мы — воплощение их идеи, их родины. Мы и Короли и само Королевство. Многие бы хотели оказаться на нашем месте. Но ведь в реальности каждая страна была бы только рада хотя бы на время стать простым человеком.
Для обычных людей самое ценное в жизни — это семья, для нас же наши дети — не наследники, а палачи. Мы переживаем своих друзей и хороним возлюбленных. Именно поэтому, стремясь заполнить пустоту внутри, мы и ввязываемся в войны, в эту вечную гонку «Больше, Богаче, Быстрее».
Оправдываясь всеобщим благом, лжем даже самим себе. Но вот простая истина — войн во благо не бывает. А каждое сражение — это пиршество смерти, парад отчаяния, агонии и боли. И если бы в этом был хоть какой-нибудь смысл, все равно через пятдесят, а может и десять лет эта гонка продолжится, и снова будут говорить о благе народа, и вновь людские тела будут устилать серые дороги.
Но почему не хватило прошлых жизней, что были отданы ради мира или того самого блага? Никто не знает ответа ни на вопрос «почему?», ни на срывающиеся крики «зачем?!». А все потому, что ответа просто нет, а очередную ложь придумать банально не успели.»
Не те слова, которые ожидаешь услышать от того, кто несколько дней назад закатил истерику по поводу того, что в зале собрания сломался кондиционер, а затем в открытую флиртовал сначала с рабочими и принесшей под конец заседания кофе фигуристой секретаршей.
Два абсолютно разных человека. Как-то меня посетила мысль, что я все это время просто бредил и на самом деле все наши встречи — это плод моего разыгравшегося воображения. Я даже один раз принес пленочный фотоаппарат.
Ну, а что, так ведь и ищут призраков во всяких тупых реалити, разве нет?
Но когда я вывел изображение и в цифровом виде на монитор, то (не)Америка никуда не исчез. Так получилось, что в тот момент одна из моих подчиненных, еле постучавшись, почти ворвалась ко мне в кабинет со срочным извещением.
Уже после нескольких ее косых взглядов на монитор, и проявившегося полумечтательного выражения на лице Анны, с которой мы работали уже больше семи лет и которая также была известна на весь отдел своей слабость к смазливым брюнетам, я понял, что любуется она так отнюдь не залами Третьяковской галереи.
На всякий случай я все же решил один раз «случайно» подтолкнуть моего старого — нового знакомого искупаться в фонтане. В результате во время падения этот засранец схватил меня за край куртки. В общем, бегали от охраны, а в конце и платили штраф мы вместе. На его вопрос, зачем я это сделал, я не стал юлить и рассказал все начистоту.
Тот лишь хмыкнул, и, подойдя поближе, протянул свои культяпки к моему лицу. Сказать, что я напрягся — ничего не сказать. Но я и подумать не мог, что Америка всего лишь ущипнет меня за щеку. На мое возмущение этот… лишь рассмеялся и сказал, что теперь я точно могу быть уверен, что он не просто очередной глюк от недосыпа.
«Глюк, не глюк, а вот начитанный садист с явной манией преследования уж точно…»
В ответ американец лишь рассмеялся. И все. Просто. Рассмеялся. Прямо мне в лицо.
Наглая морда
Ну вот, как-то так я и привык к его постоянной компании. Если какое-то время назад она меня знатно подбешивала, то теперь присутствие Америки напрягает меня не больше постоянных нотаций Белки, то есть не напрягает вообще.
И, возможно, это неправильно, возможно, все это один гениальный план американца по захвату мира, но пока я все еще не могу понять, зачем ему, например, информация о том, что я обожаю белый и темный шоколад, или, что я в детстве вместе с отцом занимался стрельбой из лука. Но с каждой нашей встречей я думаю, что при других обстоятельствах мы могли бы стать если не друзьями, то точно хорошими приятелями.
Несмотря на все это, в общем целом ничего не поменялось: на собраниях вместо спокойного, до чертиков эрудированного американца с неплохим чувством юмора, меня вновь встречает неуровнавешанный гибрид распущенной истерички, новый пакет санкций и обвинений в агрессивности моей политики.
Правда, временами мне кажется, что я вижу в его взгляде что-то очень похожее на сожаление, будто ему и самому не особо хочется делать все это, хотя, может, я просто вижу то, что хочу видеть.
Но последнее время криков и бумажек стало значительно меньше, точнее не совсем так. Их концентрация постепенно уменьшалась и сейчас эти изменения не так уж заметны для замыленного глаза.
А вот это уже точно не мое воображение…
Впрочем, у меня завтра все равно свободный день, что все еще является редкостью.** И, руку даю на отсечение, завтра я снова встречу этого гениального психа в солнечных очках, вот тогда и задам ему этот крайне интересный вопрос.
А сейчас… черт, уже три часа ночи, а я тут хренью страдаю, мне же завтра утром еще надо съездить и забрать документы по новому проекту. Всё, спать—спать—спать!
End Pov Ru
