Чертоги Хаоса

      Андрей даже не знал, чего ему хотелось меньше — размахивать ножом в попытках убить Зелёнку, которая на полголовы выше и точно в два раза сильнее, или же быть заколотым всё той же Зелёнкой. Радовало то, что у противницы (какое непривычное по отношению к Лене слово) не функционирует правая рука. Ещё ей явно приходилось бороться с болью — впрочем, как и самому Васильеву. Рану на ноге дёргало — очевидно, пошёл процесс заражения. Если он не поторопится, то останется без конечности. Впрочем, сейчас бы без жизни не остаться, не то что без ноги.       Лена стояла напротив, мрачная, собранная и сосредоточенная. Андрей даже сказал бы «наводящая ужас». Он помнил, как восхищённо наблюдал за боями Зелёнки, помнил, как несколько лет назад с ней подрался (но тогда Лена была одного с ним роста!), однако, никогда не задумывался над тем, каково это: всерьёз столкнуться с кем-то в самой настоящей смертельной драке. Андрей и на так называемые «стрелки» никогда не ходил ввиду своей миролюбивости и спокойствия, только дрался с одноклассниками иногда — зачастую было больно, но отнюдь не смертельно. А тут вот. Хотя, после всего пережитого, эта драка не казалась чем-то, выходящим из ряда вон. Всё бы ничего, но сражаться придётся с враждебно настроенной, сильной и опасной даже с больной правой рукой, Зелёнкой.       Из-за этого у Андрея что-то в сердце болело, ныло нещадно, но физической боли почему-то не было. У них, собственно, нет выбора — их воля к победе, их жажда отсюда выбраться одинаково сильна, они не уступят друг другу, жертвуя собой. Нет, и Андрей, и Зелёнка, готовы были сражаться до последнего за себя и свою жизнь, наплевав на старую дружбу. Сейчас Лене и Андрею нечего терять, кроме жизни — Артём, Корги и Шурик (ему ведь даже не дали шанса попытаться) мертвы, остались только они двое. И ножики в их руках. — На счёт «три» начинаем наше шоу! — до отвращения радостный голос Диктора пробудил в Андрее злобу. Интересно, поможет ли это чувство сражаться яростнее и упорнее? В любом случае, Зелёнка не виновата во всём этом, однако, можно направить свою ярость на неё. Конкретно сейчас это будет нужно. — Ра-а-а-а-а-а-а-а-а-аз! — тянет Диктор довольно. Андрей даже удивился: он-то думал, что тварь сразу же заорёт «три» играя на внезапности. Маловероятно, однако, возможно, победит тот, кто сорвётся с места первее. Упускать такого шанса нельзя. — Два-а-а-а-а-а-а! — по лбу катится пот, Зелёнка напротив излучает уверенность, твёрдо держит нож одной рукой, стоит, чуть отставив одну ногу назад. Кажется, подобная поза нужна для хорошего старта или сохранения равновесия? Андрей не разбирался в этом — он мог только крепче стиснуть свои ножи. — Четыре! — верещит Диктор, и Андрей срывается с места, пока Лена напротив всё ещё стояла, замерев. Он слишком поздно осознал свою ошибку — вслед за четвёркой летит торжествующее «три».       Андрей едва избежал прямого попадания ножом в грудь — остановился и отскочил. Это молниеносное движение Зелёнки едва не лишило его жизни в самом начале боя — мысленно Васильев помолился за свою реакцию, потому что Ткачева, не давая опомниться, резко метнулась следом, кажется, нисколько не сомневаясь в своих действиях. Он резво рванулся навстречу, заходя со стороны больной руки Лены — так будет меньше шансов, что его достанут. На потолке вспыхивал белёсый яркий свет, противно слепящий глаза и до омерзения напоминающий ту, самую первую, вспышку, после которой перед Андреем предстало окровавленное тело Шурика. Он грозился сам стать таким же.       Лена легко уворачивается от первого неуклюжего замаха, скалится, следит, не упуская ничего. Её движения по-прежнему уверенные, она не стремится догнать Андрея и будто медлит. До него доходит — она хочет измотать его. Сделать лёгкой добычей, подождать, пока Андрей выбьется из сил, а потом прикончить. Что же, если Андрей хочет выжить, то придётся действовать как можно быстрее, иначе потом шанса не представится. Зелёнка попросту убьёт его и пойдёт дальше. Лена настроена как никогда серьёзно — если раньше, на боксе, она запальчиво, почти не задумываясь, атаковала, действуя на одних лишь инстинктах, то теперь она наблюдала и анализировала, цепляя взглядом малейшие детали, которые могут помочь ей победить. С такой Зелёнкой драться ещё сложнее — она отнюдь не глупа, просто болезнь мешает ей использовать свой мозг на все сто процентов. Раздрай в голове успешно компенсировался недюжинной физической силой.       Андрей понимает, что совершенно не умеет обращаться с ножами, когда Лена предпринимает первую попытку атаковать — резкое, отточенное движение вперёд и назад — Зелёнка рассчитывала нанести колющий удар. Так ей бить привычнее; похожие движения используются в боксе. Только без холодного оружия и твёрдого намерения убить. Зелёнка — правша и, бить левой рукой, несмотря на весь опыт, будет гораздо трудней — хоть что-то утешало. Васильев только шагнул назад, почти с ужасом осознавая, что Лена всё это время теснила его к стене — и быстро, насколько мог, метнулся вправо, допуская глупейшую ошибку. Второй удар вышел широким, размашистым, режущим — на левом плече, аккурат около предплечья, сочился кровью свежий порез. Андрей зашипел от боли, рефлекторно разжимая руку; нож тут же оказался под подошвой Зелёнки — она легко отодвинула его в сторону, пока Андрей пытался зажать здоровой рукой кровоточащую рану. — Теперь — по-честному, — усмехнулась, щерясь и щурясь, показывая собственное превосходство. Андрея это неожиданно разозлило — всё было бы по-честному, не занимайся Лена своим треклятым боксом! Что ж, с одним даже лучше, наверное. Именно этим ножом Андрей отсёк подруге (теперь уже бывшей) пальцы, именно от него она и умрёт. Собственные мысли, наполненные пафосом и чрезмерной трагичностью, заставили выдавить Андрея слабую улыбку. Забавно. Произошедшее дальше, однако, перестало казаться чем-то забавным.       Лена преследовала его, почти не отставая и изредка замахиваясь, больше чтобы подогнать, а не по-настоящему ударить. Нога отдавалась болью, обожжённые ладони неприятно покалывало, недавно полученную рану жгло жаром. Андрею казалось, что само его тело стало источником боли — нескончаемой, сильной и беспощадной. Сам он двигался быстро, но совершенно неуклюже — неприспособленный к дракам, неопытный, раненный и державшийся на одном честном слове, Андрей всё чаще задумывался о том, что эта битва была неравной изначально. Исход оказался предрешён, как только он согласился на предложение Корги пойти на этот злополучный квест. О, они, несомненно, замечательно повеселились. Лучше и представить нельзя.       В один момент боль кольнула неожиданно-остро, так, что перед глазами потемнело и ноги подкосились. Андрей упал, переворачиваясь на спину максимально быстро, чувствуя дыхание смерти, касавшееся его почти неуловимо. Зелёнка — взбешённая, озлобленная — Андрей видел, как потемнели от ярости её светлые глаза, вогнала нож в неожиданно оказавшийся хрупким пол по середину лезвия, тут же с вжиканьем вытаскивая его обратно. Васильев, елозя ногами, поднимался. Тело наливалось усталостью, раны нещадно ныли, конечности казались неподъёмными. Андрей чувствовал, как начинал сдавать, в то время как Зелёнка ещё только распалялась, двигаясь всё быстрее и быстрее, нацеливаясь по-настоящему убить.       Он слышал грохот, периферией разума понимая, что стены, ближе у потолка, выдвигаются вперёд — шумно, грузно, медленно, даже отвлекая. Что там такое происходит? Зелёнку этот шум лишь сильнее злил — её лицо, прежде предельно спокойное и сосредоточенное, окрашивалось уже такими знакомыми нотками ледяной беспощадной ярости, что могла уничтожить всё на своём пути. Это место играется с ними, как с глупыми неразумными детишками. «А мы разве являемся кем-то другим?» — мелькает горькая мысль в голове Андрея, когда он уворачивается от стремительной атаки бывшей подруги. По сравнению с Диктором, Стальной Леди, Боссом (почему-то ему только сейчас в голову пришло, что этому существу, должно быть, больше нравится прозвище «Администратор») они все — ничтожно-маленькие и глупые. Жалкие.       Чертоги Хаоса, должно быть, какой-то своей, особой, тёмной энергией провоцировали всплески болезни Лены. Ну точно — это адское место усиливало все их негативные эмоции, вытаскивая наружу самое тёмное и мерзкое только тогда, когда это было выгодно Боссу. Должно быть, именно поэтому слабовольному Корги не хватило сил добраться сюда. Только у людей с наибольшей сопротивляемостью к ауре этого места есть хоть какие-то шансы добраться до четвёртого этапа если не целыми, то живыми. Как Андрей и Зелёнка. Возможно, у Андрея уже нет шансов на победу — даже если он убьёт Зелёнку, у него не останется сил на то, что ждёт его после. Тем не менее, Андрей не собирался сдаваться. Да, он слабый маленький ребёнок, жалкий и ни на что не способный, но всеми силами цепляющийся за собственную жизнь. Если он смог зайти так далеко, то почему бы и не попробовать пробиться дальше?       Лена перешла в фазу быстрой и жёсткой, не оставляющей никаких шансов, вероятно, своей самой сильной и безрассудной атаки. Она угрожающе надвигалась на Андрея, стремительно замахиваясь ножом и пытаясь приблизиться к нему рваными скачками — он едва-едва успевал шарахаться в сторону. Ему было больно и страшно, как никогда. Каждый удар угрожал стать смертельным. Опоздай он хоть на одну секунду, хоть на миг, и от него останется только окровавленный истерзанный труп, потому что его тело, даже мёртвое, Зелёнка будет кромсать в припадке нескончаемой ярости, движимая своими голосами, пока не придёт в себя. Истыкает ножом, пока от Андрея не останется одно только кровавое месиво. Его передёрнуло — умирать не хотелось, и ещё больше не хотелось, чтобы над его телом издевалась эта отбитая на голову ненормальная.       Выдвинутые по периметру платформы над их головами отбрасывали тени — Андрей знал, что это было не просто так. На этих кусках стен явно что-то лежало, что-то, что могло помочь кому-то из них победить… Не могла же стена выдвинуться просто так? Тем более, что бы там не находилось, его так просто не сбить. Взгляд на мгновение метнулся к дыре в полу — Лена воткнула нож в кирпич, который неслучайно оказался таким хрупким. Очевидно, в камне находилась кнопка, запустившая некий механизм, и где-то здесь, в этой комнате, есть такие же. К этому выводу Андрей пришёл за секунды, убегая от размахивающей ножом Лены, которая, кажется, полностью лишилась контроля, действуя на одних лишь инстинктах, велевших ей убить.       Несмотря на то, что она растеряла всю свою слаженность, её удары стали стремительнее и агрессивнее, Лена прекратила анализировать, слепо подчиняясь своему безумию. Если в адекватном состоянии Зелёнка способна пощадить, замешкаться на мгновение, не решаясь нанести смертельный удар, то теперь ей всё равно на то, что Андрей умрёт. Больная и безумная, она не просто хочет прикончить путающегося под ногами Васильева, она жаждет крови. Он долго не протянет, нужно срочно что-то предпринять. Андрей не являлся хорошим тактиком или стратегом, он действовал по наитию, за неимением другого способа решив действовать наобум. Если ему повезёт, то, возможно, у него будет чуть больше шансов на победу.       Оказавшись прижатым к стене, Андрей едва-едва успел увернуться от лезвия, нацеленного аккурат ему в глаз. Клацнул камень, и Андрей уже порадовался — неужто лезвие полностью отломалось? Но нет, нож, почти целый, красовался в руках Зелёнки — Васильев не был уверен, но, кажется, от него откололся небольшой кусочек. Тогда Андрей, уповая на удачу, вновь попробовал замахнуться, но Зелёнке потребовалось сделать лишь один шаг назад, чтобы увернуться. Она тут же стремительно метнулась вперёд, радуясь близости добычи — и в этот раз поранена оказалась щека, Андрей едва-едва успел увернуться. Кровь заливала рот — наверное, у него шрам останется. Сейчас об этом думать решительно некогда.       При очередном быстром движении из кармана Лены выпало что-то, отдалённо напоминающее фломастер. Нет, это — маркер! Ткачевы любили рисовать свои странные символы повсюду… Белый маркер может пригодиться. Андрей быстро, насколько мог, подхватил упавший фломастер, примерно помня место удара Зелёнки по кирпичу — и отметил его белым прочерком. Так будет проще. Лена издала звук, отдалённо напоминающий звериный рык — Андрея пробрало до мурашек от низкого хрипа её голоса. Он чувствовал себя кроликом, оказавшимся перед волком — настолько жалким и слабым чувствовал себя Васильев. И если у кролика есть хоть какой-то шанс убежать, то Андрей заперт в этом месте, обречённый сражаться против человека, который в несколько раз быстрее и сильнее его.       Тем не менее, Андрей понимал: он не кролик, Зелёнка не волк — они оба люди, способные анализировать и принимать решения, в то время как звери действуют автоматически, ведомые инстинктами. Сейчас Лена как раз-таки отбросила рационализм, больше напоминая какое-то неразумное животное с задатками человека — спасибо её болезни. В этом мире властвуют люди — такие слабые и маленькие по сравнению с величественными хищниками и грациозными, быстрыми копытными — а всё потому, что среднестатистический человек в несколько раз умнее любого животного. На этом Андрей и сыграет — пока Зелёнка себя не контролирует, у него есть шанс на победу, пусть и совсем крошечный.       Происходящее меж ними больше напоминало догонялки — Лена всё пыталась поймать на редкость изворотливого и ловкого Андрея, которому до сих пор удавалось выскальзывать из лап смерти только благодаря расчётливости и удаче. Тело наливалось тягучей усталостью — изначальный план Зелёнки приводился в действие. Андрей молил всех известных ему богов ещё хоть о капельке сил — ему жизненно важно найти кирпич со спрятанным в нём механизмом, потому что ни на что другое теперь надеяться и не приходилось. Лену всё сильнее утягивало её безумие — движения становились абсолютно непредсказуемыми, Андрей уже не мог сказать наверняка, куда Ткачева метнётся в тот или иной раз. Изредка стену задевали удары ножа, и Андрей слышал звонкое лязганье, молясь, чтобы при этом и откалывался кусочек лезвия.       Чёрт, но ведь случайные удары ни к чему не приведут! Они могут бегать так до бесконечности, в расположении первого механизма должна быть подсказка к местонахождению второго! Она просто обязана там быть! Нужно включить логику и мыслить рационально — в этом и кроется спасение. Машинально уворачиваясь от очередного удара, Андрей силился разглядеть в вязкой полутьме количество кирпичей, разделяющие активированный механизм от стены. Три или четыре, — подметил Андрей, едва-едва успев уйти из-под удара Зелёнки — он ведь остановился всего на секунду! В любом случае, если его предположение верно, Андрею, так или иначе, придётся нагнуться, чтобы вонзить нож в кирпич, в котором, возможно, кроется механизм. А для этого придётся как-то задержать неудержимо несущуюся на него Лену. Дело дрянь.       Итак, перед ним на данный момент стоит весьма и весьма тяжёлый выбор: попробовать опрокинуть Зелёнку, используя элемент неожиданности, чтобы потом у него точно было время разломать кирпич, или же попытаться сделать всё по-быстрому, но при этом рискуя оказаться нанизанным на нож Лены. Впрочем, такой риск существовал в обоих случаях. Но ему срочно нужно что-то предпринимать, пока есть силы уворачиваться от чужих атак. Ещё немного и Андрей полностью измотается, а Зелёнка прикончит его, не способного оказать сопротивление. Перед глазами всплыло нелепое воспоминание: примерно лет десять назад Андрей с кулаками кинулся на старшего мальчика и умудрился повалить его на землю — тот просто растерялся и не сумел удержать равновесие. Сработает ли то же самое с Зелёнкой, если ей, как боксёру, не привыкать падать?       Впрочем, — думал Андрей, резво разворачиваясь, — теперь-то уже поздно об этом задумываться. Два тела столкнулись на полной скорости — Васильев почти услышал, как хрустят кости в его руках, коими он навалился на Зелёнку, с удивительной силой её толкая. Он едва успел отскочить от неуклюжего взмаха ножа — Лена, с застывшим в глазах удивлением, падала, и Андрей, точно в замедленной съёмке, видел каждое её движение. Наверное, её давным-давно не опрокидывали, — мелькнула в голове вялая, удовлетворённая мысль, — а ему, Андрею, выпала честь сделать это вновь. И поделом — нечего его недооценивать. Пусть знает, с кем имеет дело, зарвавшаяся сука. Васильев уже не удивлялся своим, неожиданно жестоким, мыслям.       Удар, пришедшийся по кирпичу, оставил на нём только небольшую царапину — чёрт, не тот. Взгляд тёмных глаз упал на кирпич пониже — ну точно, он ошибся, третий кирпич от пола, а не четвёртый! На размышления времени уже не оставалось — за его спиной грузно подымалась Зелёнка, и её невнятные бормотания заставляли спину покрываться мурашками. Андрей прицелился ещё раз и, сосредоточив на руке, удерживающей складной нож, все свои силы, ударил — отчаянно, быстро, потому что другого выбора у него не оставалось, потому что Лена слишком сильна. В голову пришла запоздалая мысль — а почему он не ударил Лену ножом сразу же, как повалил?.. Ах, да, прежде, чем Андрей успел бы сделать хоть что-нибудь, Зелёнка насадила бы его глотку на свой нож.       Платформы, мрачно возвышавшиеся над головами сражающихся детей, вновь загрохотали, накренились — Андрей слышал, как по камням скатывается что-то, готовящееся упасть. Зелёнка уже неслась на него, и Андрей привычным движением метнулся в сторону, задирая голову и силясь разглядеть предметы на платформах — полумрак несколько мешал обзору. Загадочные предметы поблёскивали, отражая скудный свет помещения, и Васильев в шоке распахнул глаза, наконец, поняв, что это такое. Отовсюду раздался звон упавшего оружия, мгновенно отрезвивший чуть затормозившего Андрея.       Огнестрел, целая куча чёртового огнестрельного оружия — от всего этого великолепия, которое Андрею доводилось только видеть пару раз в играх (они быстро ему наскучили), разбегались глаза и перехватывало дыхание. А Зелёнке, кажется, абсолютно плевать — она продолжала преследовать Васильева, совершенно не замечая открывшихся противнику возможностей. Металл приятно холодил обожжённые ладони (нож оказался забыт где-то неподалёку), непривычно тяжёлое оружие чуть тянуло вниз, но Андрею нравилось это ощущение защищённости, на мгновение посетившее его. Тем не менее, увернуться от удара Зелёнки оказалось тяжелее, чем обычно — ему пришлось несколько секунд приспосабливаться к весу пистолета. Это ненадолго, — мелькнула в голове мысль, быстрая, но отчётливая до рези в глазах, — скоро всё закончится.       Андрей на бегу постарался снять пистолет с предохранителя (или предохранитель с пистолета? он, честно, совершенно не разбирался в подобных вещах) и у него даже вроде бы получилось, судя по характерному щелчку, раздавшемуся после его короткого, резкого движения. Небольшой и ладный, пистолет идеально ложился в ладонь Андрея — казалось, они были созданы друг для друга. А Лена, кажется, почуяла угрозу — точно зверюга какая-то — и ускорилась — хотя куда уже быстрее? Навскидку, курок легко поддастся даже слабому нажатию — но сделать его почему-то сложнее всего, а у Андрея дрожат, точно осина на ветру, руки, и сам он чувствует себя этим деревом — таким чувствительным к малейшему колебанию воздуха.       Первое движение даётся нелегко — грохот отдаётся в ушах, руки чуть вздрогнули от отдачи, а пуля ушла чуть ли не в противоположную от Зелёнки сторону — совсем не туда, куда надо. Лена замерла на мгновение, недоумённо сощурившись — грохот выстрела дезориентировал её, и, пока Зелёнка не пришла в себя, Андрей, ощущая странную, непонятную апатию, сделал ещё два выстрела — и, разумеется, никуда не попал, даже не задел ничего. А Лена вскинулась, взглянула хищно, по-звериному и понеслась напрямую, ускоряясь, как никогда до этого. Андрей чувствовал, как его начинает колотить истерика, и разом выпустил в сторону подруги, человека, когда-то им нежно любимого, всё, что осталось — пули летели мимо, и с каждым выстрелом Васильев почти физически ощущал накрывающее его отчаяние.       Возможно, то была случайность, или же он сумел прицелиться туда, куда надо, но в один момент, Зелёнка, остановилась, как вкопанная — или же ему показалось, и это произошло более плавно? — и схватилась раненой рукой за горло — а сквозь целые пальцы брызгало кроваво-красное, тёмное и густое. Андрей замер в неверии, широко распахнув потемневшие глаза и видя, как Лена, точно в замедленной съёмке, падает. Бездарно опрокидывается на спину, не выписывая каких-то пропитанных пафосом, изящных движений руками, как то обычно бывает в фильмах — нет, её конечности нелепо вскидываются, словно она пытается уцепиться за что-то, не дать себе упасть. Васильев замечает, что его пальцы всё ещё давят и давят на курок, хотя раздаются только холостые щелчки, а отдачи нет — пули кончились.       Он, не глядя, откидывает пистолет, и ноги его, мигом забыв о боли, сами несутся в сторону откинувшегося тела, а Андрей совершенно не помнит, как так получилось. Он ведь даже не заметил, что какая-то пуля оцарапала сонную артерию Зелёнки, он просто выпустил весь магазин, надеясь непонятно на что. Случайность, не более. Андрей не знал — неудачник ли он, или же напротив, везунчик? Опускаясь на колени рядом с тяжёло дышащей Зелёнкой (ей осталось минуты две, не больше), Васильеву с сожалением подумалось о том, что совершенно не такого исхода он ожидал. Лена не должна была умереть так глупо. Зрачки, казалось, полностью затопили чужие серые глаза, и видеть их такими — тёмными, блестящими, было непривычно. Расфокусированный взгляд с трудом нашёл склонившегося над Зелёнкой Андрея — тот, забыв о том, что несколько секунд назад они сражались насмерть, смотрел… с жалостью. Будто она — ничтожная и слабая. Беспомощная.       Боль отрезвила, вернула в нормальное состояние, Лена смутно помнила их драку, в которой Андрей больше убегал, чем пытался ударить, и подумала — как же, глупо, однако, получилось. Она должна была выжить. Не он. В итоге, её, как всегда, погубила чёртова шиза. Нет таким, как она, места в этом мире. Тем не менее, Ткачеве не хотелось, чтобы этот тощий ублюдок, отчасти из-за которого погиб её брат, запомнил Лену такой. Ткачева Елена умирала — это ясно, как сегодняшний майский день, но кто сказал, что её дух сломлен? Нет, она скажет своё последнее слово, пусть оно и будет обращено к идиоту-Андрею. — Д…Дрюх, — на выдохе, почти бессвязно бормочет Лена, проверяя, может ли она шевелить пальцами левой руки. Может. Значит, и локоть согнёт, и руку вскинет, если потребуется. О, потребуется, — мелькнула злорадная мысль в воспалённой голове, — не сомневайся, Андрей. Васильев же, кажется, так низко склонился над её лицом, что почти касался своим носом чужого. — Да? — заворожённо спросил Андрей, отзываясь на сокращение своего имени. И, кажется, понял: что-то не так, ещё до того, как Лена исказила губы в кривой ухмылке, мимолётно отметив, что её язык прокушен.       Лена всё ещё сжимала нож в левой руке, а Андрей — господи, каков же идиот — даже не обратил на это внимание. Васильев метнулся назад, отскакивая, но было поздно — Лена замахнулась ножом, и, несмотря на то, что целилась она в шею, результат удовлетворил её — Зелёнка не без удовольствия ощутила, как лезвие проехалось по чужому глазу, раздирая его с омерзительным хлюпающим звуком. Андрей откинулся на задницу с воплем, полным боли, зажимая кровоточащую глазницу и боясь представить, что осталось на месте глазного яблока. Он уже победил, а в итоге его природная глупость взяла своё — и Зелёнка-таки успела ему оставить «подарок на память». Чёртова мразь, неужели ей было трудно просто сдохнуть? — Хуй на, — выплюнула Лена вместе с кровью, и Андрей, несмотря на грохот в ушах, прекрасно услышал. Ха, вполне в её стиле. А Зелёнка ощущала мрачное удовлетворение, колеблющееся в груди — раз уж не смогла забрать этого ублюдка с собой, то хотя бы отомстит за свою смерть. И за Артёма тоже. Забавно, однако, получается — она лишила глаз двух Андреев… это можно считать достижением в жизни? А, чёрт с ними, с достижениями. Уже всё равно как-то, что было в жизни Лены, а чего не было. Только жалко, что она перед Андреем Дановым… так и не извинилась. Она правда не хотела. Мороженое… перед тем, как пойти на квест, они с Артёмом хотели купить по мороженому — магазин как раз располагался у того большого здания. Яркое, притягивающее взгляд — они то и дело непроизвольно поворачивались в его сторону, удивляясь самим себе. Когда Артём открывал дверь, их перехватил тот блондинистый мужчина, Босс, кажется. Сказал, что перед посещением Чертогов Хаоса лучше не наедаться, а то не получится убежать. Хах. И как они уже тогда ничего не заподозрили? Впрочем, это уже проблемы Андрея. Да, именно так.       Даже сквозь адскую боль и прыгающие в единственном целом глазу яркие всполохи Андрей успел разглядеть двух людей — высокую крепкую девочку и небольшого хрупкого мальчика. Они держались за руки и улыбались, вместе шагая навстречу ослепительно-яркому свету — вероятно, именно это сияние называли светом в конце тоннеля. Почему-то злиться на Зелёнку расхотелось, Андрей ощутил только острую зависть, пронзившую его сердце — эти двое уже свободны, а он всё ещё заперт в этой дыре. С другой стороны, Ткачевы мертвы, а он, пусть и израненный, уставший морально и физически, всё ещё живёт и дышит. На мгновение Васильеву показалось, что Артём обернулся к нему и улыбнулся, искренне поддерживая. Неужели ты не злишься на меня? — хотелось закричать (язык его совершенно не слушался) Андрею, но Артём, кажется, итак всё понял. Ему уже нет смысла злиться — и он, и Зелёнка теперь мертвы, так зачем же выливать на друга очередной поток ненависти и бескрайней злобы? Лена же оборачиваться не стала — показала свободной рукой палец вверх (обе её ладони были целы) и сделала ещё один шаг, утягивая за собой брата. Наваждение развеялось, и Андрей вновь увидел перед собой лишь полумрак, лужу крови и тело Лены посреди неё. Из-под руки, зажимавшей раненную глазницу, капала вязкая кровь, и несколько ужасно долгих минут Андрей думал, что умрёт тоже, но нет — рана оказалась лишь жутко болезненной. Тем не менее, в левом глазу наступила темнота — Андрей полагал, что навсегда. — Какая же ты мразь, Зелёнка, — сквозь задушенные всхлипы сообщает Васильев непонятно кому, крупно дрожа и всё силясь подавить в себе рыдания, хотя, показывать свою стойкость и силу духа, было, ясное дело, уже не перед кем. Он слишком много за сегодня плакал — так нельзя. Конец квеста ещё не настал, но Андрей уже полностью выдохся — его тело более не способно нормально уворачиваться от атак, его уставшие ноги не убегут даже от Теней, что уж говорить об арсонистах и костяных гончих, а его руки настолько дрожат, что не удержат даже самый лёгкий, самый удобный в мире нож. На пистолеты теперь даже просто смотреть вряд ли получится.       Более того, впереди поджидало последнее испытание, которое, судя по всему, не прошёл ещё никто — куда уж с этим ужасом тягаться ослабшему Андрею, который только что собственноручно прикончил своего друга, потерял глаз и ужасно измотался? Васильев понимал, что его шансы на выживание стремятся к нулю, однако… Он слишком многое пережил, чтобы сдаться сейчас. Это было бы как минимум глупо, к тому же, Ткачевы вряд ли одобрят подобную инициативу. А потому, Андрей, поднимаясь и уже слыша грохот очередной отодвигаемой стены, что была проходом дальше, в последний раз взглянул на постепенно остывающее тело подруги и, повернувшись к чернеющему провалу, медленно, максимально осторожно поплёлся в ту сторону. Возможно, на самоубийство.       По его лицу всё ещё текли слёзы вперемешку с кровью, но Андрея уже не колотило так, как, например, минуты две назад. После непродолжительной истерики накатила удушающая апатия — он остался один на один со всеми тварями, обитавшими в Чертогах Хаоса, ему никто, кроме него самого, не поможет. Наверное, смысла переживать больше нет. Сейчас он либо умрёт, либо выживет — третьего не дано, однако, во втором случае концовка определённо будет куда более интересной. Неужто он-таки стал бесчувственным чудовищем? Или же просто устал настолько сильно? А, чёрт знает. Надо идти — этим Андрей и занялся, а его тело поглотила темнота — мальчишечий силуэт мгновенно растворился в чёрной пасти широкого прохода, такого же мрачного и устрашающего, как и то, что поджидало Васильева в конце.       Он не помнит точно, сколько так шагал — может, десять минут, может, несколько часов — слишком устал, чтобы задумываться о такой мелочи, как время. Его шаги гулким эхом отдавались в абсолютно пустом, почти вакуумном пространстве прохода, но Андрея это не пугало, как и кромешная темнота. Его уже, кажется, ничто не пугало. И вряд ли напугает. Одежда, вся перепачканная в грязи и крови, больше не волновала, боль прокушенной арсонистом ноги почти не ощущалась, ожоги на ладонях перестали колыхать уже давным-давно и даже отсутствие левого глаза теперь не так удручало. Странное состояние — вроде как и ничего не хочется, но понимаешь, что надо, и, превозмогая лень и усталость, идёшь.       Конец, казалось бы, бесконечного в своей длине коридора, ознаменовался тихим девичьим смешком — точно такой же Андрей слышал перед тем, как встретиться со Стальной Леди. — Уже то, что ты дошёл до сюда, можно считать подвигом, — саламандра сидела на большом кресле, вальяжно развалившись и расставив ноги. Выглядела она также, как и в их последнюю встречу — внешность девочки-восьмиклассницы, аристократически бледная кожа, стальной протез вместо левой руки и рыжие волосы до лопаток, — почти все сходили с ума из-за переполняющих их мыслей и в конце концов начинали метаться в припадке, разбивая голову о камень, — произнесено будничным тоном, и раньше Андрей непременно возмутился бы такой холодной жестокости со стороны твари, но сейчас он только задумчиво склонил голову набок, оценивающе глядя на развалившуюся рептилию. — Чтобы пройти по тому коридору, нужно… как же это в фильмах говорили… «очистить свой разум», я правильно понимаю? — Стальная Леди с неприкрытым удивлением уставилась на почти равнодушно говорившего Андрея. Неужели он… сдался? Босс по этому поводу ничего не сообщал — только молчал почему-то, и саламандра не могла сказать точно, что стало с тем мелким. Его глаз, точнее, глаза — девчонка здорово постаралась в драке — не было видно, Андрей наклонил голову и понять, какие эмоции испытывает человеческий детёныш, Стальная Леди не могла. — Ты абсолютно прав, малыш, — согласилась саламандра, щуря жёлтые сверкающие глаза, скрипнув стальными пальцами и вдыхая запах, исходящий от человека. Что удивительно, страха почти не было — запах Андрея, перемешавшийся с другими, стабильно колыхался в пространстве и почти никак не менял свою тональность. Он смирился со смертью или что?       Андрей вскинулся так резко, что Стальная Леди едва не вздрогнула — его единственный целый правый глаз горел мрачной решимостью, полыхающей в полумраке просторного помещения, точно пламя. К своему удивлению, саламандра почувствовала облегчение — малец всё ещё продолжал борьбу. Не сдался и не сломался, он стоял, глядя почти отчаянно и Стальной Леди не захотелось и дальше мучить ребёнка ожиданием. Человеческое терпение далеко не такое, как терпение саламандр — они живут почти тысячу лет, за такое время хочешь не хочешь, а научишься. Людская жизнь мимолётна — а потому и ждать они не умеют. Нужно заканчивать мучения Андрея. Или же продолжать, — мрачно подумалось саламандре, — смотря, как всё обернётся. Бедный ребёнок.       Удивительное дело — Стальная Леди впервые за долгое время испытывала к кому-то из жертв Босса сочувствие. Не презрительную жалость, а именно самое настоящее сочувствие. Босс едва ли не впервые кем-то настолько сильно заинтересовался, Стальная Леди выбрала именно этого мальчишку для того, чтобы насытиться его кровью (её запах, всё ещё такой притягательный, витал в воздухе, тревожа чувствительное обоняние), в конце концов ему пришлось лицезреть смерть четверых своих друзей и дойти до самого конца, чтобы вновь встретиться с нею, Стальной Леди. Прежние дети были… другими. Не такими, как Андрей. Или, быть может, вкус его крови одурманил трезвый ум саламандры? Стальная Леди уже и не знала. В любом случае, сейчас не время для размышлений. Боссу не терпится узнать исход. — Не буду тянуть, вижу, что тебе уже не терпится, — тяжело вздохнула Стальная Леди, и Андрей мельком отметил, что сейчас она не вставляет никаких слов на французском. Стало быть, противница максимально сосредоточена и попросту не позволяет себе никаких оговорок, — суть последнего испытания максимально проста, мальчик. Тебе нужно дойти до меня и не упасть. «А каждый шаг смерти подобен», — мелькнула полная усталости, вялая мысль в грязной черноволосой макушке и Андрей глубоко вздохнул, пытаясь найти в своём теле ещё хоть чуть-чуть сил, чтобы иметь возможность сопротивляться Стальной Леди. Не зря ещё ни один человек не прошёл последнее испытание, которое на первый взгляд кажется столь простым, а на деле же является наисложнейшим в Чертогах Хаоса, если не во всей жизни в целом. Андрей чуть улыбается — порыв ветра, которого глубоко под землёй априори не может быть, всколыхнул густые волосы и освежающе ударил в лицо. Зелёнка? Впрочем, начать задумываться об этом Андрей банально не успел. Его мысли прервала Стальная Леди. — Тогда… малыш, мы начнём по моей команде. Ты готов? — поинтересовалась саламандра напоследок чуть неуверенным, сочувствующим голосом, а в её жёлтых глазах Андрей на мгновение разглядел усталость, которая, впрочем, тут же скрылась за маской напускной уверенности и равнодушия. — Спрашиваешь, — закатил глаза Андрей и вновь взглянул в чужие. Несколько секунд Андрей и Стальная Леди просто смотрели друг на друга, и Андрей, кажется, понял — кто знает, можешь ему просто почудилось? — тварь перед ним искренне сожалела о том, что сейчас должно произойти. Но извиняться, в любом случае, не собиралась — наверное, разучилась уже. Тот всполох, нет, неяркий огонёк эмоций являлся лишь секундной слабостью, и более Стальная Леди не собиралась допускать что-то подобное. — Как только я открою глаза, тебе будет позволено сделать первый шаг, — с этими словами саламандра прикрыла свои, сияющие в темноте, ярко-жёлтые глаза — Андрею даже показалось, что света в помещении стало меньше. Неприятно. В следующий миг все лампы, дающие залу скудный свет, потухли — воцарилась полная темнота, в которой Васильев различал лишь своё тихое дыхание — казалось, что кроме него здесь никого больше и не было. Несколько секунд всё так и было, пока Андрей не почувствовал хлынувший на него поток воздуха, горячего, почти как кипяток — он чуть не подавился, на мгновение задержал дыхание, приспосабливаясь, привыкая к жару.       А потом он понял — это не обычный горячий ветер. Это сила, исходившая от существа примерно в семи метрах от Андрея — Стальная Леди даже не сменила позы — так и сидела, закинув тонкую ногу на другую. Только её кожа сияла золотом, точно полыхая, а на левой руке-протезе горела чёрным пламенем какая-то странная метка — Андрей смутно припомнил, что нечто похожее сумел разглядеть и на руке Диктора, пока тот удерживал Артёма. Он не знал, что это такое — да и не было желания раздумывать сейчас над какими-то чёрными штуками — его разум должен полностью сосредоточиться на предстоящем деле. Дойти. И не упасть. Хорошо. Вспыхнули в темноте знакомые змеиные глаза — это и стало сигналом к старту. К тому времени Андрею казалось, что он находится в духовке, или же в печи — настолько ему было жарко, почти до боли.       Дойдёшь ли ты до конца? — с любопытством, насмешливо спрашивал чужой взгляд. Сможешь ли сделать хоть шаг, человек? Андрей сцепил зубы и двинулся вперёд — навстречу обжигающему воздуху. Боль во всех полученных им ранах усилилась в несколько раз — сказывался жар, царивший вокруг Стальной Леди. Лёгкие разрывало горячим воздухом — Андрей будто вдохнул огня, а ведь это только начало! Конечности, да что там — всё его тело колотило от нестерпимого жжения, хотелось просто повалиться к чертям, как-то спрятаться и прикрыть хотя бы лицо. Но не стоит делать лишних телодвижений — это может закончиться плохо.       Ветер, дувший Андрею в лицо, помимо жара приносил с собой и препятствие — сделать второй шаг ещё труднее, чем первый, но Васильев, тяжёло дыша, справляется и с этим. А Стальная Леди так и сидела, и, не будь у неё многолетней выдержки, приправленной несколькими веками опыта, она бы непременно показала своё неприкрытое удивление. Помимо физического давления (сильные порывы горячего ветра), на испытуемого оказывалось ещё и невероятное психологическое. Чем ближе жертва подходила к саламандре, тем сильнее, собственно, становилось давление — зачастую всё сопровождалось галлюцинациями, тошнотой, болью во всём теле и совестью, что медленно давила на расшатанную после Чертогов Хаоса психику последнего выжившего.       Именно поэтому допускалось только пять человек — наблюдая за смертью знакомых или друзей, люди волей-неволей чувствовали вину (если, конечно, не являлись напрочь отбитыми психопатами, или же бесчеловечными монстрами) — и после эта вина мощной волной обрушивалась на человека, столкнувшегося со Стальной Леди. Если же человек лицезрел слишком много смертей, он уже чисто психологически не был способен сопротивляться ауре саламандры — а Боссу важно, чтобы хоть один человек прошёл это испытание, даже если придётся ждать несколько веков. Экспериментальным путём Босс установил, что для успешного прохождения последнего испытания среднестатистический человек, успешно прошедший четыре этапа и добравшийся до Стальной Леди может увидеть лишь четыре смерти сородичей — это расшатает его психику, но недостаточно для того, чтобы не смочь выдержать ауру саламандры, которая ещё и наполовину подавляется печатью подчинения.       Разумеется, заполучив себе в помощники двух сильнейших существ, так называемая работа их с Диктором тогда куда более слабого начальника пошла быстрее. Несколько веков спустя Босс, вместо того, чтобы заманивать в свою пространственную ловушку большое количество людей, стал втихую промышлять свои тёмные дела, крайне туманно отвечая на все вопросы касательно того, зачем ему, собственно, всё это нужно. Что же, Стальная Леди — просто пешка, а Диктор перестал быть её братом уже давным-давно. У неё никого и ничего нет, а значит, и вопросы задавать нет необходимости.       С головой окунувшись в свои меланхоличные размышления, Стальная Леди не сразу заметила, что Андрей сделал ещё один шаг. Его единственный целый глаз (даже жаль, что так вышло — глаза этого человеческого детёныша одни из самых красивых, что Стальной Леди доводилось видеть) полностью затопил зрачок, а из пустой глазницы текла, точно слёзы, кровь. Руки безвольно (вероятно, Андрей не мог или не хотел ими шевелить) висели — порез на правой вновь кровоточил, уродливая рана на ноге, оставленная дорогими зверушками Стальной Леди, наверное ужасно болела. Но он всё ещё не падал, хоть Андрея трясло, колотило, как в эпилептическом припадке — какого чёрта он до сих пор держится?..       А Андрей, стоя в ослепительно-белом пустом пространстве, чувствовал, как четыре пары рук цепляются за его плечи, руки, ноги, видел арсонистов, костяных гончих и Теней — последние безжалостно втискивали когтистые пальцы в пустую глазницу, запускали их прямо в голову, кажется, царапая череп, заставляя отдаваться болью всё тело. Арсонисты методично обгладывали худые мальчишечьи ноги, разрывая их на куски, прямо на месте сжирая вырванные хваты человечьего мяса. Костяные гончие вгрызались в бока, шею, руки, наваливаясь сверху и давя, упорно пытаясь повалить его, чтобы наконец прикончить, окончательно подавляя сопротивление. Но не истязания над ним этих тварей казались самыми страшными — нет, то был въедливый шёпот призраков, вцепившихся своими руками в свободные от мерзких тварей участки его тела. — Мне даже не дали попытаться, — озлобленный, обиженный шёпот Шурика неприятно режет слух — Андрей подавляет в себе желание съёжиться. — Ты бросил меня там, умирать, — слезливо бормочет Корги, — я ведь не заслужил этого, не заслужил! — Васильев упорно пытается не обращать внимания на всё это, абстрагироваться от реальности, не дать костяным гончим, арсонистам и Теням себя сожрать, а потому делает слабый, еле заметный шаг вперёд. Во всём теле отчётливо отдаётся боль — Андрею кажется, он стал её средоточием, её источником — на нём нет места, которое бы не болело. Псы рычат, сильнее стискивая челюсти — и из-под их клыков капает густая тёмная кровь, которую жадно слизывают арсонисты, не дорвавшиеся до тела Андрея. Руки призраков вцепляются в него ещё отчаяннее — Андрей не видит их лиц, но слышит голоса и сглатывает просящиеся наружу слёзы. — Твоя ложь меня погубила, — вновь надменный, полный искренней ярости и чистого презрения, голос Артёма заставляет Васильева повернуть голову в его сторону, дабы наткнуться на холодный взгляд серых глаз. — Жалкое ничтожество, — выплёвывает прямо в лицо — сердце болезненно сжимается. Он не хотел, он правда не хотел всего этого…       Андрей не понимает, куда и зачем идёт — только знает, что надо, что иначе весь этот кошмар не закончится и он останется здесь навсегда, убиваемый болью и терзаемый собственными озлобленными друзьями. А потому сдвигается ещё чуть-чуть, сквозь адскую боль, сквозь снедающее его чувство вины, отчаянно нашёптывающее, что лучше ему тут и остановиться, дать себе умереть, дабы искупить вину перед теми, кто из-за него погиб. Но Андрей не собирается останавливаться так просто — нет, ни за что и никогда. Главное — просто не упасть. Тем не менее, слова Зелёнки, наполненные горечью и разочарованием, бьют больнее всего. — Разве так поступают с людьми, которых любят, а, Дрюх? — интересуется тихо, почти ненавязчиво, но Андрей отчётливо слышит каждое её слово, пропитанное огорчением. — Я… не… — он всё силится выдавить из себя хоть одно слово, но не получается — Лена Ткачева, чьи руки обхватывают тело Андрея поперёк груди, впрочем, никак не мешая Теням ковыряться в его голове, прерывает его жалкий болезненный лепет почти мгновенно. — Саша. Миша. Артём. Я. Скажи мне, в чём мы провинились перед тобой? — он поджимает губы — совесть давит на виски, воздействуя сильнее, чем любая Тень, причиняя боль в несколько раз сильнее, чем любая тварь этого дрянного места, которое, Андрей, пожалуй, ненавидел всей душой и сердцем. Ответ на вопрос Лены Андрей прекрасно знал, — нет, ни в чём, эти четыре человека, фактически, ничего такого ему не сделали. И от этого было ещё больнее — он виноват в их смерти, он виноват в том, что выжил, он…       Нет.       Одно-единственное слово вспыхивает в угасающем сознании слепящим глаза белым светом — он не виноват. Все эти события лишь являются следствием череды случайности, не более — а всё, что он видит, лишь не более, чем воздействие на психику. Андрей справится. У него есть цель, к которой нужно непременно дойти, дабы победить, осталось только вспомнить её… ну же, давай… ещё немного… жёлтые, яркие глаза, чешуя и блеск металла — это Стальная Леди и последнее испытание. Галлюцинация с треском рассыпается на мелкие кусочки, исчезает — вместе с нею уходят и призраки с болезненно-бледной кожей и все твари, терзавшие его тело, растворяются. Больше нет белой пустоты — он вновь в полутёмном помещении, и Андрею всего лишь очень жарко — нет той адской, раздирающей на куски, боли.       Стальная Леди шокировано распахнула глаза, на мгновение потеряв контроль над энергией и чуть ослабив её поток — Андрей, витавший где-то в глубинах своего подсознания, еле шевелящийся и уже готовый сдаться (Стальная Леди почувствовала укол разочарования — малец оказался таким же, как и все остальные до него), вдруг вскинулся, зашевелился и… блядской силой воли попробовал отбиться от ауры саламандры. Да, люди вполне способны дать отпор саламандрам — иначе бы последние уже давным-давно захватили мир, но… только огромной толпой, когда саламандре не хватает сил на подавление воли сразу многих людей. На памяти Стальной Леди такой случай произошёл, чёрт возьми, впервые за всю историю — маленький ребёнок, всего четырнадцати лет… насколько велика его жажда жизни, раз Андрей способен на нечто подобное?       Васильев, сжав зубы и издав утробный рык, сделал ещё один шаг-рывок — волоча больную ногу за собой, глядя вперёд со звериным бесстрашием и отчаянием человека, потерявшего всё, кроме своей жизни. Те, кто говорят, что людям без союзников не за что бороться, нагло врут, — вдруг поняла Стальная Леди, — если человек эгоистичен и хочет жить, он будет сражаться до последнего. Порез, красовавшийся на щеке, задымился, как и все раны Андрея — энергия, исходившая от Стальной Леди, стала настолько сильной, что обжигала. Между тем, мальчишка побил рекорд своих предшественников — до чинно сидящей саламандры осталось чуть меньше, чем четыре метра. Дальше ещё никто не заходил — Андрей стал первым, кому это удалось.       Стальная Леди сосредоточилась и натурально загорелась — печать подчинения, поставленная Боссом, подавляла много, но не всё. Этот мальчишка стал личным вызовом Стальной Леди — сможет ли она, используя лишь половину сил, остановить его, как сотни других до него? Печать на протезе причиняла боль всему телу, полыхая чёрным пламенем — главное, не перебарщивать, иначе её просто позорно вырубит, а саламандре этого точно не надо. Порывы бешеного ветра, заполонившие всё помещение, стали столь сильными, что на лице Андрея, чья пустая глазница брызгала кровью, вновь и вновь появлялись порезы — глубокие и не очень, Стальной Леди было всё равно, она пыталась использовать максимум сил, который ей позволяла печать. Она сжала зубы, нахмурилась — стул под ней сгорел, пришлось встать, но плевать, главное — не дать ему дойти, чёрт возьми, кем этот мелкий себя возомнил?!       Андрею было больно, он пытался прикрыть едва шевелящимися руками лицо, одежда, отданная ему вставшей со своего блядского стула тварью, рвалась — под ней расцветали всё новые раны. Из здорового глаза потекли слёзы, мешающие обзору, ноги дрожали от усталости и обрушившегося на них ветра, чудовищного в своей силе, он всё кружил, но не сбивал, не заставлял падать, и Андрей чувствовал в себе способность сопротивляться. Лицо Стальной Леди исказилось яростью, непониманием и страхом — она впервые видела такую сопротивляемость её силе. Что, не ожидала, сучка? — так и рвётся изо рта победный вопль, но язык во рту еле-еле шевелится, и Андрей, вместо того, чтобы тратить силы на лишние слова, делает ещё один шаг к полыхающей саламандре.       Она всё ближе, эта дистанция перестаёт казаться настолько невозможной — мысли в голове Андрея хаотично носятся, никак не собираясь в единое целое. Что будет, если у него получится? Что его ждёт? Неважно, неважно! С болезненным рычанием, что так напоминало собой Зелёнку на пике ярости, он сдвинулся ещё вперёд, ощущая, что ветер, хлеставший ему в лицо, усиливается, становится почти ураганным, а сама Стальная Леди щурит свои жёлтые глаза, и, кажется, её тело деформируется — Андрей видит, как она увеличивается в размерах, вытягивается, растущие на глазах конечности — саламандра издала рык, обнажив пасть с рядом острых зубов. Она стала на задних когтистых лапах, полыхая, всем своим видом навевая животный ужас — Васильев подметил, что Стальная Леди, вроде как, худее и изящнее, чем Диктор. Но её аура в несколько раз страшнее и опаснее ауры брата. От неё веет смертью. Ненавистью. Болью. Страхом.       Вопль разносится по всему залу, Андрей слышит грохот обрушивающегося потолка, и понимает — осталось недолго. Саламандра вот-вот приземлится на четыре лапы и за это время до неё нужно дойти. Изо рта, ушей, теперь уже обоих глаз течёт кровь — она заливает всё лицо, ха-ха, наверное, сейчас Васильев выглядит действительно ужасно. Давай же, давай же… двигайся. Несмотря на боль. Несмотря на отчаяние. До толстой лапы саламандры всего несколько шагов, а она так и стоит, рыча в потолок. Ветер больно хлещет по ногам — Андрей отчаянно мотает головой, нет, нет, только не сейчас! Но конечности предательски подкашиваются, и Васильев беззвучно спрашивает неизвестно у кого: неужели это конец?..       Он не может так бездарно умереть! Только не после того, что ему пришлось пережить! Вся жизнь — полная взлётов и падений, счастья и горя, искренних улыбок и слёз отчаяния — в один миг проносится перед взором сине-зелёного глаза, и трепещущее тело откидывается назад — Андрей помнит, что Зелёнка упала точно также, нелепо вздохнув руками, с хлещущей из сонной артерии кровью, а у него даже близко нет таких повреждений, он мог, чёрт возьми, выжить! — Стальная Леди, милая, достаточно, — мягкий голос проносится по залу, Андрей видит, как чья-то рука дотронулась до железного протеза, что, кстати, деформировался вместе с телом, и саламандра издаёт, наверное, самый громкий звук, который Андрею доводилось слышать — Васильев чувствует, как из ушей буквально вырывается поток крови. Перед тем, как провалиться в спасительную тьму, он чувствует мягко подхватившие его безвольное тело руки и видит вспыхнувшие голубые глаза, перекрывающие своим сиянием даже полыхающую тушу Стальной Леди. Это и есть конец?..