♦♦♦♦♦
Для детей Вала Мелько секретов просто не существовало. Они многое знали, многое слышали и всегда с трепетанием вникали в суть любого вопроса. Пожалуй, их пытливости могли бы позавидовать и самые прославленные эльфийские мудрецы. Даже в крайне тяжелые моменты жизни Миас продолжали постигать окружающий мир. Так поступала теперь и Ниар, лишенная возможности видеть. Осаа наблюдала за ангбандской принцессой с растущим в груди почтением. Когда сердце призрака отпустило смятение, и разум перестал лихорадочно искать выход из, казалось бы, патовой ситуации, гномка вновь обрела способность мыслить четко и ясно. До момента встречи с отрядом гномов Королева Эребора хранила обет молчания. Тщетно силясь обуздать гнет кипящих эмоций, Осаа волей загоняла в себя подступающие к горлу крики отчаяния. События пережитого дня никак не хотели укладываться в голове. Слишком уж много всего предвещали недавние происшествия. Слишком многое теперь было поставлено на карту. В момент, когда уставший рассудок гномки окончательно отказался от рассуждений, а душа затребовала отдыха, Торин и Ниар уже подходили к широкому горному тракту. Осаа, не чувствовавшая физической усталости, в минуты коротких привалов отходила от своей компании прочь. Гномке не хотелось присутствовать при неловких беседах сына с наследницей ангбандского трона. Торин хоть и казался совершенно спокойным, на деле же переживал гораздо сильнее своей матери. Видимо, наконец, успокоившись, он только начал осознавать, о чем именно вела речь Ниар у места побоища. И, надо сказать, радости от осмысления неожиданного признания эреборец не испытал. «Она была бы уже мертва, если бы не его чувства, — рассуждала Осаа, наблюдая за сыном. — Он будет и впредь защищать ее, так как иначе поступать теперь и не может. И будет до последнего отрицать открывшуюся ему правду, потому что так будет удобно. Все, лишь бы не потерять свою маленькую чародейку. На деле же окажется, что ее жизнь для него важнее славы. Хотя, вряд ли Торин сумеет простить ей гибель близких в день падения Эребора. Но и тогда кипящее в нем чувство не остынет». Гномка, сглотнув, сложила руки на груди. Все еще не осмеливаясь называть отношения Красной Колдуньи со своим сыном любовью, Осаа пыталась предугадать ход развития дальнейших событий. Говорить о чем-то конкретно было сложно. Сопоставить достоверные факты Королева не могла – для подобного следовало обладать осведомленностью, которой похвастать могла только Ниар. А девушка, мирно сидящая у костра, явно не намеревалась в ближайшее время заниматься делами политическими. Чародейка впала в глубокую задумчивость, грозящую перерасти в полноценную хандру. А Торин тем временем оживленно беседовал с Балином на повышенных тонах. После встречи за снежным трактом, бурной и полной эмоций, путники поспешили покинуть окрестности Гундабада и спустились к долине внизу, где по заверению Двалина не могли водиться ни орки, ни тролли. Резво организовав временный лагерь, гномы сварганили еду и начали отпаивать нашедшихся членов отряда подогретым на костре элем. Кили и Фили, сиявшие как начищенные пятаки, выспрашивали у своего дяди подробности схватки с орками. Торин им в ответ беспристрастно врал. Так не любящий лицемерия и лжи, в этот раз Король-под-Горой решил отойти от собственного кодекса чести. На всякий кучерявый вопрос он с легкостью и готовностью находил изящное и разумное объяснение. Описав на свой лад то, что произошло после падения в расщелину, Торин еще больше часа излагал подробности выдуманной истории. В итоге у него вышла вполне удовлетворяющая слушателей сказка, в которую никто бы не поверил, если бы не заслуженный Торином авторитет. Сама Осаа находила в сказе сына сотни погрешностей, однако упрекнуть в чем-то молодого гнома Королева не могла. Наверное, она и сама попыталась бы отгородить Ниар от неприятностей. Правда, не перешагивая условной черты между откровенным враньем и простой недосказанностью. Для Торина же такой черты слово бы и не существовало. В опусе Короля-под-Горой нашлось логичное объяснение всему – и разбушевавшейся буре, и слепоте Ниар, и даже чудесным образом зажившим ранам. Спутники Торина хмурились, спорили, обсуждали, но не давили на своего предводителя, предпочитая доверять ему на слово. Лишь Балин оказался недоволен услышанным. Он попросил Торина отойти на пару минут и теперь препирался с ним, как никогда. Осаа напора белобородого воина не осуждала, но находила его упрямство раздражающим. Торин, судя по всему, думал так же. Под давлением своего наставника эреборец не прогибался и от предложенной истории не отказывался, однако все чаще поглядывал на Балина исподлобья. Мудрый гном же, спустя целый час безрезультатной пикировки, махнул на своего подопечного рукой и удалился от отряда, буркнув на последок пару зычных ругательств. Король-под-Горой, с достоинством выслушав долгую отповедь учителя, лишь проводил его мрачным взглядом. Остальные путники благоразумно воздержались от каких-либо реплик. А предмет спора между Торином и Балином тем временем все внимательно слушал. После воссоединения отряда Ниар вела себя на удивление тихо и подавленно. Осаа, не имевшая возможности говорить с Красной Колдуньей, расценивала поведение чародейки как признак надвигающейся бури. Хотя исключать другие объяснения загадочному настроению ангбандки гномка не решалась. В конце концов, Ниар потеряла глаза и сломала ногу. Излечить себя Миас теперь не могла. Воля Эру запрещала ей избавляться от увечий, предназначенных Торину. Магия, на протяжении многих лет поддерживающая принцессу Дор Даэделота, вдруг оказалась бесполезной. Это значило, что до конца своих дней Красная Колдунья не сможет любоваться окружающим миром и будет обречена терпеть боль, отпущенную Королю Эребора. И Ниар терпела. Бесспорно, муки ее были непередаваемы. Сломанные ребра и бедро не позволяли чародейке двигаться свободно. Даже малейшее движение заставляло Красную Колдунью морщиться от боли. Легче ей не стало даже тогда, когда эльфийские девы наложили чародейке на искалеченные части тела целительные повязки. Но хуже всего дело обстояло с глазами. Привыкшая в первую очередь полагаться на свой взор, Красная Колдунья беспомощно шарила перед собой руками всякий раз, когда желала либо до чего-то дотянуться, либо куда-то пойти. Столкнувшись с бессилием, Ниар молча дожидалась внимания со стороны, чтобы, банально, справить малую нужду. Еще в прошлую ночь царствовавшая над огнем и смертью, теперь старшая дочь Мелькора самостоятельно не могла ступить и шага. Впрочем, в этом плане Осаа не слишком переживала за чародейку. Глупой старшую Миас назвать никто бы никогда не посмел. Пройдет какое-то время и Ниар найдет способ вновь обрести былую ловкость и реакцию. Помимо слепоты существовали и другие, более серьезные проблемы. Во-первых, Торин. Продолжая искренне переживать за сына, Осаа не пугалась признавать и волнения за Ниар. Молодой Король хоть и защищал чародейку перед своими соратниками, сам вряд ли хоть на миг переставал думать о случившемся. Мрачный и хмурый, эреборец глядел в пустоту перед собой и стоял вдали от всех, застыв, подобно каменному изваянию. Осаа понимала, о чем думает сын. Взвешивая все за и против, он пытался рассудить, как правильно поступить с красавицей-наездницей. Полюбившаяся ему за смелость, открытость и жизнелюбие, Ниар оказалась чародейкой. А маги в мире сущем хоть и считались существами почитаемыми и уважаемыми, на деле чаще оказывались простыми интриганами и злыми шутниками. Знал ли Торин, кем на самом деле являлась воспитанница оборотня? Нет. Знал ли он, какой силой обладает маленькая девочка? Трижды нет. Мог ли он знать, что за действиями Ниар не крылась тривиальная корысть? Ответ очевиден. Выходит, что Торина от сурового, но справедливого суждения удерживал лишь один немаловажный и бесспорный факт. Однако мог ли этот факт оказаться решающим Осаа, к сожалению, не знала. Ниар в пору было бы бежать прочь, но в нынешнем физическом состоянии чародейка вряд ли бы сумела скрыться даже от диких зверей. К тому же, что-то подсказывало гномке, что не стоило ожидать от ангбандки трусливых жестов. Принцесса не была из числа людей, способных отвернуться от своей цели в середине сложного пути. Оставалось надеяться лишь на благоразумие Короля-под-Горой и на его милосердие. Ложь Ниар, конечно, никак не способствовала сближению с упрямцем-гномом. Ожидать от Торина постоянной протекции и лояльности было бы глупо. Осаа, вздохнув, опустила взгляд к ногам. Загвоздка в том и заключалась – понять, какие решения будут приняты, и как они будут влиять на всю ситуацию, предугадать было невозможно. Оставалось действовать наперед. А для этого хотя бы следовало решить, чьей стороне хранить преданность. Прищурившись, гномка прикусила нижнюю губу. Бросив короткий взгляд на сына, опустила плечи, чувствуя разливающуюся внутри горечь. Качнув головой, перевела взор на Ниар и ощутила острейший укол в сердце. «Я никак не помогу ни Ниар, ни Торину, если буду ждать с моря погоды, — решила Осаа, перебирая пальцами складки платья. — Что бы ни предпринял мой сын сейчас, ситуация радикально не изменится. Нападения со стороны ожидать тоже не стоит, так как для большой битвы вряд ли кто готов. Вернуть Ниар зрение я не могу, а вот попробовать вернуть ей бодрость духа вполне по моим силам. Остается только понять, зачем же ангбандке нужно было попасть в Казад-Дум и чем я могу быть полезна в тылу наших врагов. Ни много ни мало, а сносный план». Даже не заметив, что уже расценивает трех Миас в качестве союзников, Осаа, недолго думая, подошла к принцессе Дор Даэделота. Склонившись рядом с ней, замерла, не зная, с чего начать. Негромко кашлянув, заметила, как Ниар чуть подалась в сторону. — Это я, — шепнув чародейке в ухо, Осаа едва заметно улыбнулась. — Понимаю, ты вряд ли захочешь слушать то, что я буду говорить, но выбор невелик. Как понимаешь, происшествие у Гундабада очень навредило твоей репутации. Торин пусть и питает к тебе сильные чувства, не будет ориентироваться на них в вопросах, касающихся безопасности и благосостояния народа Дурина. Между личным и вечным, он всегда будет выбирать вечное, таков уж его удел. С другой стороны, он будет стараться огородить тебя от чужих нападок. И пусть его верность тебе пока крепка, так не будет вечно. Рано или поздно Торину придется выбирать, чью сторону занять, и кажется мне, он сделает выбор не в твою пользу. Осаа выдержала паузу, всматриваясь в лицо Красной Колдуньи. Отчужденно-сосредоточенное, оно ровным счетом ничего не выражало. Гномка, расценив это как добрый знак, продолжила: — Я знаю, на что тебе пришлось пойти и какой выбор сделать. Твой поступок, хотелось бы верить, более благороден, нежели меркантилен. И так как я явилась в этот мир, чтобы просить у тебя заступничества за сына, на мне теперь лежит ответственность за твою судьбу. Сомневаюсь, что ты сможешь это признать и переложить долю своих обязательств на спину чужака, но так уж распорядился случай. Я сама не трепещу от жажды помогать тебе и твоим родственникам в войне, о которой никогда не помышляла. Зато теперь мне известно, против кого ты борешься и почему. Быть может, твой отец бывал слишком суров в своих решениях и иначе воспринимал битву за Средиземье, но я не забуду, что ты – не Мелькор, а прославленная за честь Красная Колдунья, осмелившаяся бросить вызов самому Илуватару. Я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. Согласна, во мне нет твоего дара убеждения и беспредельной силы, зато есть хитрость и хваткость, которыми могут похвастать далеко не все. Скажи мне, что ты надеешься найти в Мории, и я постараюсь узнать, знают ли твои враги о планах, которые вы лелеяли. Осаа смолкла, уступая право речи воину темных земель. Ниар долгое время молчала, никак не выказывая испытываемых чувств. Держа голову прямо, чародейка лишь иногда слегка поджимала губы, будто оценивая честность своей собеседницы. Гномка, терпеливо дожидаясь ответа, даже успела испугаться, что ангбандская принцесса говорить не собирается вовсе. Но страхи оказались беспочвенными. Когда Ниар раскрыла рот, голос ее прозвучал едва различимым шепотом. С губ старшей Миас слетело короткое слово и растворилось в шуме ветра, однако и этого хватило, чтобы Осаа, наконец, поняла, почему наследница трона Дор Даэделота так стремилась очутиться в Казад-Думе. Выпрямившись, гномка нервно сглотнула, почти физически осязая, как гнев Амана оседает на спящий Эннорат. Произнесенное Ниар слово за собой скрывало длинную историю славы и гибели, и несло в себе прорицание, оставленное тем из Аратар, кто под крыло свое собирает души погибших. — … оказалось, что лезвие Гуртанга переломилось надвое. Эльфы и люди вместе собрали огромное количество дров и сложили большой костер, пламя которого полностью поглотило тело дракона. А над Турином насыпали высокий курган, и осколки Гуртанга похоронили вместе с ним. И когда с погребением было закончено, эльфы спели жалобный плач о Детях Хурина, и возложили на вершину кургана серый камень, на котором рунами Дориата выбили слова: "Турин Турамбар дагнир Глаурунга", — Осаа наизусть процитировала слова, услышанные в Чертогах Мандоса от своего друга Истари. Холод и страх завладели гномкой. — Вот что ты желаешь найти в чертогах Казад-Дума. Черный меч, который станет погибелью для Мелькора. Ты хочешь заполучить Гуртанг.♦♦♦♦♦
— Вот что ты желаешь найти в чертогах Казад-Дума. Черный меч, который станет погибелью для Мелькора. Ты хочешь заполучить Гуртанг. Я правильно все поняла? — Верно, — Феанор кивнул, улыбаясь. Сидевшая перед ним эльфийка, бледная от жара, неохотно потягивала из кружки охлаждающий чай. Казалось бессмертному, что сестрица не верит его словам. — И охочусь за этим мечом не я один. Дети Мелькора тоже желают заполучить клинок любой ценой, ибо знают, на что он способен. — Даже если ты говоришь правду и все, упомянутое тобою, действительно происходит, маловероятно, что Моргот сможет высвободиться из своего плена, — заметила Тауриэль, хмурясь. Облизав потрескавшиеся губы, лесная стражница качнула головой. Феанору бессмертная отчего-то нравилась. Незнатного рода, эльфийка все же обладала удивительной красотой и изяществом. — Он скован нерушимой цепью, вдали от света, от сущего мира, за границей реалии. — Ангаинор хоть и прочна, но все же не нерушима, — неспешно ответил нолдо. Отпив из своей кружки, Феанор улыбнулся, восхищаясь теми, кого Саурон называл Миас. — К тому же, даже если предположить, что цепи на Мелькоре разорвать нельзя, в чем я очень сомневаюсь, то следует помнить об ошейнике, к которому крепится эта цепь. Он кован не из тилкала, и разрубить его пополам не составит особого труда тем, кто сможет пробиться за стены Ночи. Нужно лишь найти подходящий свет, способный указать путь даже сквозь непроглядную тьму. — Сильмариллы, — догадалась Тауриэль. — Или же Аркенстон, — добавил Феанор. — Он подобен тем камням, что некогда были созданы мною и свет его схож со светом, хранимым Сильмариллами. У пелорийской тройки хватит ума и упорства, чтобы забрать у гномов их сокровище. И, пожалуй, они обладают прытью, которая поможет им достать из тайников Мории Гуртанг. — Зачем этим колдунам клинок из небесного железа? — Тауриэль казалась озадаченной. Видимо ранее эльфийка и не задумывалась о вопросах мира и войны с позиции тех, кто способен переписывать историю Средиземья. — Если мечу этому суждено стать вестником смерти для Моргота, не лучше было бы от него избавиться? — Кто его знает, какие именно планы строят на счет Гуртанга наследники Железной Короны, — Феанор позволил себе на секунду отвлечься. Прищурившись, он представил себе лица тех, с кем сражается в немой битве. Как и все великие, загадочные ученики Мелькора должны были обладать красивой, привлекательной внешностью. Если только их тела не стали зеркалами для почерневших от крови душ. — Возможно, они хотят обладать им просто потому, что сохраннее держать оружие врага под своим надзором. А возможно, они действительно хотят этот клинок переплавить на подковы. Хотя сдается мне, что Гуртанг для них не просто меч, способный убить отца. В нем они видят силу, сокрытую в стали, великую и нещадную, как гнев и ярость Дор Даэделота. Вероятно, если клинок способен убить Мелькора, он способен умертвить и их самих. — А это значит, что у тебя есть все шансы снова заполучить Сильмариллы, — продолжила рассуждать Тауриэль. — Ведь твое присутствие для них остается тайной, и колдуны не ведают, что рядом с ними рыщет смерть. — Подумай дальше, — предложил Феанор. — Если Гуртанг настолько крепок, насколько о нем говорили, значит, существует вероятность, что Миас желают использовать его для уничтожения Ангаино. Мне не известно точно, может ли черный клинок повредить заветную цепь или нет, но из соображений вполне очевидных нам нужно допустить, что может. — И если Миас заполучат Гуртанг, а вместе с ним и Аркенстон, они окажутся на полпути к возвращению отца, — протянула эльфийка, внезапно ужасаясь неожиданному прозрению. — То есть в самом начале пути завоевания всего Средиземья. — Я думаю, речь идет не об Эннорате, сестрица, — поспешил поправить нолдо свою новую знакомую. — Мы говорили о Морготе и детях его, восставших против Первого Певца и всего сущего. Беседа была о добре и зле как о материях даже более реальных, чем земля под ногами. И если вдруг мои догадки окажутся хотя бы наполовину правдивыми, мы станем свидетелями боя не только за Эа, но и за Чертоги Безвременья. Между говорящими повисла тягостная пауза, изредка нарушаемая лишь треском догорающих в камине поленьев. Феанор, вслушиваясь в легкое дыхание сидящей напротив бессмертной, гадал, как обернется разговор в дальнейшем. Вероятностей существовала уйма, но Верховный Король Нолдор нуждался только в единственной нужной. Спустя пару минут Тауриэль позволила себе неуверенно засмеяться. Хохот девушки наполнил мрачную комнату светом и теплом, ранее Феанором не замечаемым. Удивившись странной реакции эльфийки, кузнец поджал губы. — Прости меня, конечно, но весь твой рассказ похож на сказку, — изрекла Тауриэль, вдоволь насмеявшись. Смахнув с глаз капельки слез, эльфийка откашлялась. — Было забавно послушать и многое вспомнить. Некоторые вещи ты рассказываешь даже лучше самого Трандуила, клянусь звездным светом. А многие легенды я слышала так давно, что успела порядком их подзабыть. Так что я вдвойне тебе благодарна. Наверное, некоторые мои сородичи осудили бы тебя за пренебрежительное отношение к чужой истории и совершенное неуважение к чужой культуре, но я не из их числа. Даже присвоенное тобой имя меня не смутит. «Понятно, — без злобы подумал Феанор, постукивая пальцами по столешнице. Острый взгляд нолдо метался от одного угла комнаты к другому. — Не верит и не верила. Пожалуй, я и сам бы решил, что имею дело с чудаком, будь я на месте Тауриэль. Однако в этот раз приходится играть роль великого обольстителя, а не бравого солдата. Мне нужны ее покорность и полное осознание творящихся бед. Иначе придется забыть и о Сильмариллах, и о потерянной чести». Подавшись вперед, Феанор замер. Улыбнулся тихонько, боясь свою собеседницу напугать неожиданным проявлением веселья. Чуть помолчав, хохотнул, будто бы в насмешку над закостенелым разумом эльфийки. Задумавшись о Миас, Верховный Король Нолдо начал говорить, и говорил в этот раз медленно и четко: — Я понимаю тебя, Тауриэль, и не могу обвинить в безверии. Наверное, существам этой эпохи не дано мыслить в тех масштабах, в которых приходилось мыслить моим врагам и моим соратникам. Для тебя, дитя, войны, пережитые мною – забытая и никому не нужная легенда, возможно правдивая, а возможно и нет. С другой стороны, мой путь в действительности был устлан телами павших и моя дорога всегда утопала в чужой крови. Реальность не похожа на выдумку, и потому в нее так сложно поверить. Ты можешь продолжать закрывать глаза на очевидные факты, а можешь просто принять их и смириться, правда от твоего решения не изменится. А Тьма, между тем, накроет все Средиземье, и владычеству наших врагов уже не в силах будет противостоять даже Аман. Ибо Тьма коварна и всесильна в своем стремлении порождать ложь и уныние. Я не стану тебя переубеждать или запугивать, нет. Ты вскоре убедишься в этом сама. Но прежде, позволь мне показать тебе нечто, что сможет изменить твое мировоззрение. Близится время выбора, и он будет не прост. Далеко не так прост, как хотелось бы.♦♦♦♦♦
Близится время выбора, и он будет не прост. Далеко не так прост, как хотелось бы. Курунир все прекрасно понимал и потому которую ночь подряд не мог уснуть. Спокойствие покинуло его сердце, уступив позиции трепету и страху. Под гигантские жернова внутренней паники попало и знаменитое хладнокровие Белого Мага, коим он имел глупость некогда гордиться. Сейчас от былой сдержанности не осталось и следа – Саруман ходил по зале из стороны в сторону, чеканя свой шаг и нашептывая себе в бороду разные проклятия в адрес Саурона. Палантир, накрытый плотной тряпицей, стоял на своем постаменте в центре широкого атриума. Подходить к рокочущему камню чародей не торопился. В Мордоре сейчас царил хаос, так что с беседами можно было повременить. Зато выкралась долгожданная минутка на размышления. А Курунир так давно в ней нуждался. По разумению Белого Мага, в Эннорате творилось нечто совершенно невообразимое. Наверное, Эру, так давно забросивший любимый мир, нечаянно чихнул и тем самым пробудил на землях Эндора спящее зло. Впрочем, не в Илуватаре было дело, и даже не в пропавшем Гэндальфе. Чудак в серых одеждах хоть и прослыл сорви головой среди своих старых друзей, все же имел мудрость и такт держаться подальше от серьезной опасности. Он не в первый раз отправлялся в долгие странствия, забывая сообщить о своих планах тем, кому обязан подчиняться. Таков уж был Митрандир, и Саруман ничего не мог с этим поделать. Оставалось лишь смириться с непокорным характером младшего Майа и дожидаться от него весточки. Волноваться не стоило. Покоя Белому Колдуну не давало воспоминание о недавно услышанном зове – прозвучавший в ночи громогласнее летнего урагана, он оглушительной песней заполнил разум чародея, немедля подчинив себе волю Курунира. Голос певшего не ведал устали и звенел громче почти позабытого Саруманом рыка Мелькора. Он раздавался на высоких нотах, призывных, пленяющих, сочных. Никто из Валар не обладал голосом столь дивным и столь властным. Певший еще ни разу не показывал своего лица владыкам Амана и Саруман, дрожа от волнения, догадывался, кому именно он принадлежал. Если домысел был правилен, принцесса Дор Даэделота заслуживала внимания к своей персоне. И не только внимание Курунира, но и всех тех айнур, что жили до сих пор припеваючи под защитой своего создателя. Феанор многое рассказал колдуну о Миас, объяснил природу их силы и пояснил, почему они преданы Мелькору. Но Король не совсем понимал, о чем вел речь, иначе слова свои преисполнил бы восхищением и почтением. Ниар, описанная нолдо как смелый и умный воин, теперь представлялась Саруману одним из величайших лидеров всех времен. Решивший, что раскусил секрет Красной Колдуньи, Курунир, блестя глазами, представлял, как принцесса ангбандская говорит с Эру. Как принуждает его выполнить обязательство и как обманывает Первого Певца, ставя себя выше добра. И если ныне для детей Илуватара Аман служил символом мира, то Ниар должна была послужить символом его становления. Она несла в себе свободу и свободой этой готова была разрушить вечность бессмысленной, но умиротворенной жизни. Она могла предоставить существам Арды выбор, о котором они никогда и не задумывались. Саруман тяжело вздохнул, нервно улыбнувшись. Сложил руки на груди, вслушиваясь в завывания ветра. Не хотелось покидать Изенгард, однако в этот раз не стоило заботиться о собственном комфорте. Настоящая битва кипела на севере и казалась Куруниру, что именно она в итоге окажется решающей. Обычно преданный собственным идеалам, в этот раз Белый Маг искренне сомневался в способности Саурона выстоять Мордор. Властелин Колец не обладал ни мощью, ни великой армией. На его стороне был Феанор, но что-то Саруман не верил в искреннюю преданность нолдо. Король преследовал свои личные, корыстные цели и явно не намеревался помогать Майрону. Вместе с Сауроном под удар попадал и Курунир. Значит, следовало быстро менять стратегию поведения. Ниар пела хоть и сильно, но цену за пение выплатила приличную. Саруман не вслушивался в ее молитву, и знать не хотел, во имя чего жертвует Миас своей душой – важность момента заключалась в его двоякости. Эру ответил ангбандке на зов и просьбу ее исполнил, однако затребовал обратной услуги, непомерно сложной. И Красная Колдунья согласилась ее выполнить, тем самым указав врагам на свои слабые места. Несомненно, песнь чародейки услышали и в Амане. Материальный мир хоть и казался смертным непроницаемым, все же для Валар оставался полупрозрачной вуалью. Теперь присоединение к битве рыцарей Валинора являлось лишь вопросом времени. А Саруман против Великих воевать не хотел. Для него жизнь оставалась дороже победы. С другой стороны, все еще существовала возможность битвы исключительно между Сауроном и Ниар, хотя Курунир мало верил в подобное. Никто из участников набирающего обороты конфликта отступать не собирался. Это значило, что малой кровью обойтись не удастся никому. Так или иначе, но сидеть без дела Саруман более не мог. Ему не давал покоя факт собственной неосведомленности. Понимай он, что же именно происходит и кто имеет больше шансов на победу, выбор не стал бы для колдуна очередной пыткой жизни. В глубине души уже зная, кому отдаст предпочтение, и на чьей стороне будет сражаться, Белый Колдун покосился на Палантир. Вала Мелько в свое время ужасал даже самых смелых своих собратьев. Саурон, как истинный ученик своего учителя, продолжал добрую традицию устрашения бравых защитников Арды. Однако трон Дор Даэделота мог принадлежать только одному существу и Майрон, к счастью, им не являлся. Право носить Железную Корону переходило к старшему отпрыску старого Короля. И Саруман мог поклясться остатками своего благородства, что Ниар, загадочная Красная Колдунья, вполне могла осилить уготованный ей путь. …та самая принцесса ангбандская, осмелившаяся бросить вызов прямо в лицо Первому Певцу.♦♦♦♦♦
…та самая принцесса ангбандская, осмелившаяся бросить вызов прямо в лицо Первому Певцу. Та самая женщина, хранившая в себе тайные знания Валинора. В ее глазах горело белое пламя, и крылья из языков огня широким плащом накрывали ее плечи. В ней заключалась дикость и в ней заключалась независимость. Теперь Больг это понимал. Пробиваясь сквозь колючие кусты, без сна и отдыха, орк спешил вперед, перед глазами видя сказочной красоты лицо своего палача. Понимая, что нужно спешить, Больг перепрыгнул через широкий ручей и трусцой побежал по тропе. Останавливаться на привал чернокровый не собирался – следовало как можно скорее передать послание Красной Колдуньи в Мордор, самому Владыке, чтобы он опасался напасть на Ниар и оградил свой народ от чародеев Белерианда. Взращенный на суровых землях среди темных существ, не знающих ничего, кроме жестокости и вечного голода, урук впервые подумал, что в мире действительно существует истинное, ничем не сгибаемое Зло. Оцепеневший от ужаса, Больг внезапно остановился и рухнул на колени, обхватывая себя руками и начиная истошно выть. Вопль боли и страха, вырываясь из глотки монстра, разлетался по округе громоподобным рыком. И рык этот, тая в окружающей тишине, оседал невидимой тенью отчаяния на все окружающее. Заглянувший в глаза существу, по природе своей доброму и светлому, Больг увидел нечто гораздо более ужасное, чем смерть. Потерявший надежду избавиться от ощущения жара в груди, несчастный прикрыл веки и тут же погрузился мыслями в недавно пережитый им кошмар. Запах пепла будто все еще витал в воздухе, слегка перебиваемый дурманящим ароматом плавленого железа и камня. Именно так, по разумению смертных, пахла Война.♦♦♦♦♦
Запах пепла будто все еще витал в воздухе, слегка перебиваемый дурманящим ароматом плавленого железа и камня. Именно так, по разумению смертных, пахла Война. Для Осаа же этот запах являлся живым напоминанием о потерянном доме. В кузне отца подобные ароматы постоянно щекотали нос зевакам-гномам. Хмыкнув, Королева поджала губы. Загадочный эльф, несший с собой жар и пламя кузницы, нравился подгорной жительнице все меньше. Она встретила Феанора и Тауриэль спустя долгую неделю непрерывных скитаний по Лихолесью. За то время, что Осаа провела под исполинскими деревьями темной рощи, отряд Торина должен был уже перейти через плато Эттенблат к югу от Ангмара. По словам Ниар, дальнейший путь компании эреборцев лежал вдоль русла реки Седонна, основной приток которой – Бруинен – вел прямиком в Ривенделл. Существовали и другие маршруты, короче и удобнее, но долина реки являлась гарантом спокойного путешествия. Север Рудаура заводнили тролли, и встреч с ними в этот раз смельчаки под началом Дубощита желали избежать. А так как тролли боялись прямого солнечного света, открытая долина Митейтиля как нельзя лучше подходила для долгого похода. Такая осторожность заслуживала похвалы, но Осаа не одобряла пассивного поведения Ниар. Так бесстыдно и дерзко заявившая о себе, ангбандка теперь правдой и неправдой пыталась исключить всякую возможность общения со своими возможными союзниками. Ей претила сама мысль о троллях и гоблинах, и как ни пыталась гномка девушку переубедить, старшая Миас оставалась непреклонна. Обычно проявляющая не дюжий интерес к бывшим подчиненным отца, Ниар будто совсем потеряла желание отвоевывать родную землю. Покорно вышагивая вслед за гномами, она размышляла о чем-то и иногда улыбалась. Враги же Ниар оказались более расторопными. Осаа вышла на след Феанора по случайности и поначалу даже не признала в эльфе угрозы. Выглядящий как обыкновенный человек, Король Нолдор вышагивал в компании рыжей эльфийки по отравленным землям Лихолесья. Наткнувшись на тихую компанию, гномка от нечего делать решила какое-то время за путниками последить. Никаких особых причин для подозрений не было. Тем сильнее оказалось удивление Осаа в момент, когда симпатичный златовласый человек начал вести со спутницей беседу о детях Мелькора, строящих планы по завоеванию Арды. Осаа не потребовалось много времени для того, чтобы понять, кем является эльф и какую опасность он представляет не только Ниар, но и всему ее Королевству. Явившийся, как и сама гномка, из Чертогов Намо, Феанор обрел на землях Арды новое тело и свою старую мечту. Как и прежде желающий вернуть в Аман утерянные камни света, нолдо отлично понимал, кем являются дети Вала Мелько и прекрасно сознавал все величие их силы. Повествующий о Миас с невероятной любовью и восхищением, Кузнец то и дело напоминал своей спутнице о том, что вскоре начнется невиданная по масштабам битва за право называться Владыкой Всего. Тауриэль, ведущая Короля сквозь чащу, иногда неохотно поддакивала ему, но в целом оставалась незаинтересованной в беседе. Лишь когда эльфы вышли на старый гномий тракт, рыжая эльфийка впервые проявила обеспокоенность. Спокойная и тихая прежде, она озиралась по сторонам с мерцающим в глазах страхом. Оглядывая деревья, поросшие серебряной паутиной, бессмертная шептала себе под нос неизвестные гномке слова и осторожно касалась древесных стражей тоненькой ручкой. Феанор, явно намеренно приведший девушку к Мен-и-Наугрим, не мешал остроухой озираться. Медленно продвигаясь по дороге, эльфы бесшумно переступали через поваленные деревья и почерневшие камни. Осаа, решившая держаться стороной от странной компании, внимательно прислушивалась к шепоткам в лесу. — Дети Унголиант, — молвил, наконец, Феанор, нарушая повисшую в чаще тишину. От глубокого голоса Короля гномку охватила дрожь. Видимо в нем кипел гнев не менее жаркий, чем тот, что кипел в жилах наследницы трона Дор Даэделота. — Не подумал бы, что эти исчадия тьмы, порожденные Вириломэ множество лет назад, будут способны согнать моих собратьев с плодородных земель. — Трандуил мудро правит своим народом, Феанор, — молвила Тауриэль без злобы. С грустью оглядывая еще недавно цветущую дорогу, эльфийка понуро опустила плечи. — Он не желает войны и оберегает нас от тьмы, сгущающейся на юге. — Только до тех пор, пока тьма не окажется у вас на пороге, — заметил Кузнец. — Белерианд давно существует в сердцах живых как давно забытый урок истории. Но на самом деле он реален, как этот лес, и только ждет своего часа, сокрытый водной гладью. — Ты сказал, что покажешь мне нечто, способное убедить меня в правдивости твоих слов, — Тауриэль, не скрывая в голосе сомнения, замедлила шаг. — Очень многое ты говоришь о Сильмариллах и об утерянных землях, но до сих пор ни одно твое слово не нашло подтверждения. Пойми меня, ведь ты выглядишь как простой человек. — Согласен, — Феанор остановился по примеру собеседницы. Выгнув одну бровь дугой, легким движением руки указал вдаль. Там, сгущаясь над трактом, висел палантин из непроглядной тьмы. — И раз уж так вышло, что вновь без помощи мне не обойтись, твой покорный слуга готов раскрыть несколько тайн, о которых сам узнал не так давно. В паре чейнов впереди дорога серпантином уходит чуть на север и выглядит также тихо и уныло, как здесь. Но любопытный путник, рискнувший сойти с пути к обочине, сможет увидеть густую поросль колючего вьюна, крепкими узами сцепившего в своих объятиях незадачливого мага. Если ты пойдешь туда, куда указывает тебе твой союзник, то выйдешь прямиком к спящему в лесу Олорину. Его дрема крепка и будить его опасно, но еще опаснее оставлять Серого Странника здесь, в Лихолесье. — Чудесная история, но почему я должна верить твоим словам? — побледневшая эльфийка, переступив с ноги на ногу, повернула голову на восток. Устланный опавшей листвой тракт змеился вдаль подобно черной ленте. Осаа, нервно сглотнув, задержала дыхание. Как призрак, она не нуждалась в целебном воздухе, но привычки вновь и вновь заставляли гномку неосмысленно приобщаться к миру живых. — Во-первых, потому, что я сохранил тебе жизнь, — Феанор говорил твердо и размеренно, как обычно говорят с детьми. — Во-вторых, потому, что я рассказал тебе свою историю и поведал тайны, о которых не известно никому, кроме вестников Врага. Теперь тебе ведомо происхождение трех Миас, и ты можешь понять, почему именно я должен лишить их жизни. Они стали оплотом обмана Моргота, их существование порицает все святыни Валинора. Давший некогда клятву, я обязан ее исполнить вопреки всем невзгодам и трудностям. В-третьих, ты уже встречалась лицом к лицу с той, что пугает меня больше всего. Ее имя Ниар и ты виделась с ней недалеко отсюда. — Откуда такая уверенность? — Тауриэль начала нервничать пуще прежнего. В ее речь проникла резкость и раздражение, коим раньше бессмертная не давала воли. — Обвинять человека в ужасных грехах, даже не видев его лица. — А разве я не прав? — вопросом на вопрос ответил Феанор. — Если так, то откуда мне вообще ведом факт твоей встречи с Ниар? Откуда мне известно о тайне Сильмарилл, которая много веков скрывалась приспешниками Мелькора? Зачем мне придумывать столь изощренные истории и присваивать чужое имя? Неужели лишь потому, что жизнь стала скучной и пресной? Нет, Тауриэль. Мне судьбой суждено забрать жизни детей своего Врага, как он лишил покоя меня и моих сыновей. Таков мой удел и удел моего рода, вечно странствующего по пустынным землям в поисках утерянного света. — Я все равно не верю тебе, — изрекла Тауриэль неуверенно. Феанор в ответ лишь рассмеялся. — Ты не хочешь мне верить, а это другое, — заметил бессмертный. — Разница между первым и вторым огромна. Но так как времени на споры нет, как брат, спасший тебе жизнь, я потребую от тебя маленькой расплаты. Сейчас я отправлюсь по своим делам, а ты пройдешь дальше по этой дороге и освободишь Гэндальфа от злых чар. А если твоя слабая магия не справится с наложенным Миас заклинанием, то приведешь сюда подмогу и расскажешь всем, что в Эннорат вернулся Верховный Король Нолдор и что он призывает своих сородичей на войну. — Никто не хочет битв и кровопролития, — мрачно прошептала Тауриэль. — Никто и никогда, тут ты права, — разворачиваясь на месте, Кузнец оскалил зубы. — Но путь не выбирают. Он сам выбирает нас. — Куда ты направишься? — эльфийка начала озираться по сторонам так, будто впервые оказалась на Мен-и-Наугрим. Видимо не нравилась бессмертной перспектива одинокой прогулки по столь отдаленным от дома местам. — Туда, где сходятся все дороги, — коротко ответил Феанор. Теперь степенно вышагивая в обратном направлении, Верховный Король Нолдор казался довольным. — В Казад-Думе лежит нечто, что сможет помочь мне избавить Эндор от пелорийской тройки. Могу ли я спокойно об этом факте забыть? Закончив свою мысль, Феанор покинул эльфийку, видимо не желая сопровождать ее дальше. Осаа, глядя в спину знаменитому мастеру кузнечного дела, нахмурилась. Медный привкус, разливавшийся во рту, нагонял дурноту. Сумерки сгущались над Лихолесьем, как над Средиземьем сгущались тучи близящейся битвы. Не зная, за кем последовать теперь, гномка проводила Феанора долгим взглядом. Сомнений в правдивости его слов подгорная жительница, в отличие от Тауриэль, не испытывала. Лучше других ей было известно, какие странные вещи творились за кулисами тихой и мирной жизни. Никаких тайн больше не существовало. Осталась лишь игра, правила которой никем не соблюдались.♦♦♦♦♦
Никаких тайн больше не существовало. Осталась лишь игра, правила которой никем не соблюдались. Стоя напротив гигантских каменных врат, Азог гадал, что же хранилось в гномьей сокровищнице. Наверняка какой-нибудь особенно ценный и могущественный артефакт. Разве стали бы владыки мира грызть друг другу глотки из-за пары золотых слитков или огромных камней? Нет, конечно же. Нечто важное покоилось там, за резными дверями из камня и стали. Нечто крайне необходимое всем тем волкам, что ныне готовы были разорвать Эндор в клочья. Шагнув вперед, бледный орк замер. Чуть помедлив, оглядел густую рунопись на грубо кованных обкладках дверей. Пластины из проржавевшего железа буквально врезались в твердую, крепкую плоть скал. Испещренные серебряными нитями, они сияли в темноте едва заметным голубоватым заревом. Старая магия рода Дурина. Кто бы мог подумать, но гномы умели в свое время отлично колдовать. Нераспечатанная сокровищница была тому отличным примером. Сколько ни пытались упрямые орки открыть заветные врата, ничего не выходило. В ход шло любое оружие и любые инструменты, от крохотных кинжалов до исполинских таранов. Каменная дверь выдерживала любые удары. Мория даже сейчас оставалась непокоренной. Вытянув перед собой когтистую лапу, Азог положил ладонь на холодное тело врат. Кожу тут же обожгло морозным дыханием, безумствующим и кровожадным. Забавно, но, наверное, старый Король-под-Горой мог открыть заветные ставни. Хотя, будь все так просто, Анаэль давно бы заставила своего подопечного вытащить из темницы заветный клад. Но нет. Миас ждала появления в Казад-Думе нового предводителя детей Дурина. Азог зарычал. Проклятый Торин Дубощит, да будет век его короток. «Ничего, — утешил себя гундабадец, наслаждаясь болью в ладони. — Ничего. Этот глупец придет сюда за своим отцом, высокомерно надеясь раз и навсегда покончить со мной. Как бы не так. В этот раз я отрублю голову мелкому выродку и брошу ее варгам, чтобы посмотреть, как те сдирают плоть с костей. А после заберу голый череп у щенков и сделаю из него свою собственную корону. И, если повезет, отправлюсь к Эребору. Одно гномье королевство уже принадлежит мне. Почему не быть и второму?» Такой исход событий имел право на существование. Если план Азога относительно Траина в конечном итоге окажется успешным, гундабадец окажется в относительной безопасности, и в определенном смысле будет обладать возможностью менять расстановку сил на карте. Конечно, на полную протекцию Саурона рассчитывать не стоило. Хозяин сейчас занимался подготовкой армии. Вероятно, Владыка сам опасался чародеев Ангбанда. Однако из всех живых только он и имел представление о действительной мощи загадочных детей Мелькора. Впрочем, не исключались и иные возможности. Азог, запертый в Мории под строгим надзором Анаэль, не мог даже для себя решить, кто из действующих сил обладал большей армией и большими ресурсами. В чем бледный орк точно не сомневался, так это в уме Миас. Действующие вдали друг от друга, они, тем не менее, умудрялись работать слаженно и результативно. Беря в расчет недавний призыв Ниар, взбудораживший всех и вся, гундабадец даже мог предположить, что ангбандцы втроем составляли ту самую ударную часть древней армии, что некогда сумела обратить на себя взор Валар. И если в этом заключалась правда, стоило проявить не дюжую хитрость во избежание лишних конфликтов. Азог осклабился, отступая прочь от каменных врат. До тех пор, пока в Казад-Дум не ступит Торин Дубощит, зачарованные двери останутся закрытыми. То, что хранилось в сокровищнице Мории, являлось неотъемлемой частью плана Моргота. И чем-бы ни оказался предмет вожделения Владык Тьмы, охота за ним уже развернулась нешуточная. Гундабадец, против воли втянутый в борьбу за власть, не мог более играть под чужую дудку. Чтобы связаться с Сауроном и передать ему довольно интересные вести нужно было покинуть Казад-Дум. Бледный орк поступить так не мог – клятва, даденная Анаэль, повязала его по рукам и ногам нерушимой магией. Наверное, гундабадец пошел бы на риск, если бы не поддержка неожиданного союзника. Тому, кто уже ничего потерять не может, впору поставить на кон и собственную шкуру. Траин так и поступил, выменяв временную лояльность на свободу. В гноме орк не сомневался, хотя порой и подвергал суждения подгорного жителя грубой критике. Старый Король-под-Горой, всем сердцем ненавидевший чернокровых, только и ждал удобного случая для побега. Азог, решив воспользоваться ситуацией, просто поймал удачу за хвост, предложив Траину доставить сообщение в Мордор. После отзвучавшей песни наследницы Железной Короны медлить не имело никакого смысла. Развернувшись, гундабадец направился по просторному коридору в главный зал Казад-Дума. Широко шагая, урук ловил себя на мыслях о будущем. Длинные тени плясали вокруг, навевая мысли о грядущем пире на могиле Эндора.♦♦♦♦♦
Длинные тени плясали вокруг, навевая мысли о грядущем пире на могиле Эндора. Причем казалось теперь Талрису, что выиграть в споре между представителями разных жизненных философий не удастся никому. Добро и зло настолько походили друг на друга, что различить их между собой не представлялось возможным. Так священное желание Ниар вернуть отца в Средиземье воспринималось иными за зло, а жестокость правителей Валинора почиталась за благодеяние. Сам уже не решающийся судить, Талрис в оцепенении следил за эльфами. Холод проник в тело колдуна и все конечности, обратившись в ледяные култышки, покрылись гусиной кожей. Страх не отравлял сознания, но очищал его, показывая реальную картину сущего. Он наткнулся на Феанора совершенно случайно. Собираясь вернуться к Дол Гулдуру, шел по непроходимой чащобе Лихолесья, раздумывая о Ниар и о ее поспешном решении помочь Королю-под-Горой. Надеясь в глубине души, что старшая сестра припасла пару тузов в рукаве, он перешел вброд через крохотный ручей и неожиданно для себя услышал вдали незнакомые голоса. Насторожившись, Талрис без колебаний двинулся в сторону говоривших. Ступая без единого шороха по густой лесной подстилке, Миас вышел к знакомому тракту, где не так давно имел честь биться с Олорином. И не пожалел, решив познакомиться со смельчаками-путешественниками, что вышли на петляющую дорогу Мен-и-Наугрим. Сказать, что Талрис испугался, все равно, что ничего не сказать. Из всех самых страшных врагов судьба в этот раз решила послать пелорийцам вдогонку наистрашнейшего. Конечно, чародей не сразу узнал в лице златовласого мужчины своего заклятого врага. Но не прошло и пары минут, как имя незнакомца произнесла его спутница. Замерев на месте, обомлев и лишившись дара речи, единственный сын Моргота впал в ужас. Внимательно вслушиваясь в голоса собеседников, колдун едва дышал, боясь выдать себя. Речь путников становилась то тихой, то громкой, так или иначе подходя к концу. — ... В Казад-Думе лежит нечто, что сможет помочь мне избавить Эндор от пелорийской тройки. Могу ли я спокойно об этом факте забыть? Послышался глубокий смех и звук неспешных, размеренных шагов. Талрис, не смея шевельнуться, молча стоял, считая свои вдохи и выдохи. Лишь тогда, когда вокруг стало совсем тихо, и более ничья поступь не слышалась вдали, Миас позволил себе чуть расслабиться. Озноб охватил Талриса, и жуткая дрожь сковала сильное тело воина. Сам Феанор явился в Эннорат, Верховный Король Нолдор, создатель Палантиров и Сильмарилл. Зачем он показался в Средиземье и чьим посыльным являлся, Талрис сказать не мог. Зато он точно знал, чем сулило появление Кузнеца детям Мелькора. Сглотнув, Миас сорвался с места и ринулся сквозь лес быстрым бегом. Как можно скорее нужно было сообщить старшей сестре о незваном госте. Ниар должна была узнать о Короле Нолдор прежде, чем тот заявит о своем существовании самостоятельно. Охотящийся за Сильмариллами, эльф ни в коем случае не должен был узнать тайны Миас. В противном случае вся работа, проделанная для освобождения отца, могла оказаться бессмысленной. Загоняя усталость глубоко в себя, а вместе с ней и панику, Талрис ускорил шаг. Небо стремительно темнело. Едва мелькающее сквозь густую завесу древесных крон, оно сияло россыпью звезд. Не останавливаясь, чародей иногда поглядывал вверх, угадывая на черной тверди хорошо знакомую, такую любимую и одновременно с тем такую ненавистную звезду Эарендила. Ярчайшим огоньком далекое светило окрашивало Небесные Моря, являясь маяком для странников на пути к Вратам Ночи.