Эмили

Сегодня не нашлось бы такого человека, такого отчаянного смельчака, который назвал бы Риверру лишь отголоском прежней столицы Сабрие, что десятилетия назад канула в небытие. Страшное черное пятно теперь зияло на месте когда-то процветающего города, а его титул, словно по наследству, как и все в том мире, где судьба решалась чинами, властью и деньгами, перешел к преемнику. Когда Риверру провозгласили новой столицей, это был не очень большой городок, принадлежавший купцам, ремесленникам и священникам. Но когда в город стеклась вся знать страны, что уцелела после трагедии Сабрие, столица Риверра пережила новое рождение. Она нажила богатства великолепнее прежних, обзавелась собственным клубком секретов и приютила под своими крышами изворотливых змей и беззащитных птенцов, вынуждая их сосуществовать друг с другом. Иначе говоря, общество здесь проживало совершенно разношерстное. В старом городе, в вереницах малоэтажных жилых домов под одной крышей могли жить богач и бедняк. Богачи обычно селились сверху, а внизу селили своих слуг и бедных родственников. Поскольку центр Риверры считался очень престижным местом, зажиточные горожане готовы были мириться с небольшими квартирами и чересчур простым видом из окна, который обычно представлял собой узкую улицу с торговцами и соседние балконы. Однако жили они здесь от силы пару недель в году — обычно в то время, когда в столице проходили грандиозные балы. Чтобы не тратить время на дорогу, они селились в своих квартирах, а потом снова уезжали за город. В живописных пригородах Риверры их ждали роскошные замки, фамильные особняки и беззаботная жизнь, которая оплачивалась за счет сдачи столичных комнат беднякам по завышенным ценам. Очередной званый вечер, состоявшийся весной 18xx года, проводил некий знатный господин, высоко почитаемый в светских кругах. Вечер этот уступал в пышности только какому-нибудь королевскому балу, блюда подавали здесь отменные. Господин не удостоил чести осведомить публику о цели проведения сего мероприятия, но никто из переступивших порог его роскошного замка, расположившегося на знаменитом холме Риверры, даже не думал задаваться подобным вопросом. Баловням судьбы, разодетым в дивные наряды и драгоценные камни, не требовался повод для вечерних увеселений, лишь бы там можно было блеснуть своим состоянием и перемыть косточки неугодным знакомым. Присутствующие в этот день на празднестве оказались в нужном месте в нужное время, если они планировали стать свидетелями события, о котором можно судачить всю следующую неделю и ставить в пример своим непослушным дочерям. На подобных суарэ, где мужчины собирались вместе за тем, чтобы выпить и обсудить последние новости, а дамы – чтобы обсудить других дам, редко происходило что-либо интересное. Поэтому сцена, развернувшаяся перед публикой, заставила одних гадко хихикать, а других – искренне возмущаться. Около выхода из зала выясняли отношения молодая девушка и щегольски выглядящий юноша. Они вовсе не планировали привлекать к своим персонам внимание, но, разругавшись, совершенно забыли, что находятся в месте, где полно их знакомых, и стали разговаривать на повышенных тонах. — Твой отец проигрался в пух и прах – пожалуйста! Получил сполна. А мою семью это не касается! Ты меня в это не втянешь! — воскликнула леди, четко проговаривая каждое слово. Она собиралась открыть дверь, но юноша преградил вход рукой. — Что, уже о помощи попросить нельзя свою возлюбленную? Сразу в штыки все воспринимает. — Я помощи обездоленным не предоставляю, особенно когда они так со мной разговаривают. — Как так? — Так - это презрительно. — Вы посмотрите какая неженка нашлась... В школе твоей пороли мало, да и отец дисциплины не привил, разбаловал. Ты вроде как меня слушаться должна, а не перечить. — Я еще раз говорю, моя семья не желает участвовать в чужих финансовых аферах. — Какие слова выучила, вы посмотрите! Да что ты вообще можешь знать? Тебя здесь несколько лет не было! Это все паршивые сплетни, и совершенно не та причина! Могла бы еще на весь зал об этой мерзкой сплетне заявить, — прошипел он в ответ. — Какая же ты легковерная. И с каких пор мы чужие? Девушка все равно попыталась достать дверную ручку. Тогда молодой человек, прошипев что-то сквозь зубы, схватил ее за запястье и хорошенько встряхнул, что-то злобно нашептывая ей на ухо. Она продолжила вырываться, но юноша не выпускал ее из своей каменной хватки. На них уже смотрел полный зал любопытных глаз; все притихли, но никто так и не расслышал, о чем они шептались. Заметив любопытство толпы, юноша вытолкал собеседницу за дверь и вышел сам. Что произошло между парой за той дверью — не знал никто. Когда яростный джентльмен вернулся в зал, но теперь без девушки, на него уже никто так открыто не пялился. Здешние люди знали правила приличия и соблюдали их, только вот в разговорах вокруг уже начало звучать его имя. Тогда он громко сказал, разведя посреди зала руками: — Это все чушь — моя семья не разорена! Все что вы слышите — грязная ложь, нацеленная на то, чтобы опустить моего отца! А кто верит сплетням — тот сам недалекого ума! У кого из вас не было временных финансовых проблем, прошу сделать шаг вперед! — Кинув злобный взгляд на толпу и не дождавшись ни от кого ответа, он направился к противоположному выходу. — Что и требовалось доказать. В это время рослый, почти седой мужчина, облаченный в сюртук, подобающий лорду, наблюдал за этими событиями с балкона второго этажа, медленно раскуривая сигару. Его выразительные зеленые глаза сначала блеснули интересом, а когда юноша схватил девушку — взгляд превратился в лед, и он поглубже затянул сигару. Из-за музыки и гула ему мало что удалось расслышать. — Будь проклят тот день, когда я согласился на эту помолвку, — сказал лорд Синклер задумчиво. — Мало того, что этот проходимец не ладит с моей дочерью, не уважает ее, так еще и обнищал. А теперь еще и руки распускает. — Кто бы мог подумать, что его отец, маркиз ван Темпест, обанкротится, — поддержал его собеседник, тоже куривший. — Удивительно, с какой легкостью можно просадить такое состояние. Он стал картежником всего-то год назад и понеслась... — А ведь я взял на себя пару его векселей. Собирались же породниться, так сказать. Ну я и подумал, чего бы не помочь будущему родственнику? Ладно, были бы долги ради благого дела — построить там чего решил. Так нет же, просадил в никуда. Вот и я снова наступаю на одни и те же грабли. — Лорд загасил сигару. — С этой благородной кровью много проблем — сегодня богаты, а завтра смотрим, как наше добро уходит с молотка. Я вот думаю — может, выдать замуж ее за простака, который жизнь за нее отдаст? Руку помощи в любой ситуации протянет, а не будет что-то доказывать на словах... Что еще надо-то? — А жить они на что будут? — Дам, что смогу. — И есть у вас такой на примете? — Ну может и есть. Честное слово, я бы так и поступил, будь у меня такая возможность. Но тогда будут всю жизнь судачить и припоминать, дочь в гостях не примут, в делах считаться не станут. Сначала ведь смотрят на мужа, а потом на жену, и никак не наоборот. Выбираешь меж двух зол, а о любви и не заикаешься. И все ради того, чтобы она принадлежала этому миру, — Лорд Синклер выразительно развел руками при слове "этому", намекая на высшую касту, что собралась здесь. Он взял свою трость с позолоченной рукояткой, которая всюду служила ему опорой, и развернулся, чтобы уйти. — Пойду поговорю с ней. Для нее этот вечер безнадежно испорчен, как, вероятно, и ее репутация. Лорд Синклер удалился, попутно вслушиваясь в разговоры окружающих. Обсуждали и новость о разорении маркиза, и дерзкое поведение юной леди («разве можно так отмахиваться от жениха, попавшего в трудную ситуацию?»). Первому выражали сочувствие, а вторую порицали, ибо в данной ситуации в глазах общества главной злодейкой оказалась девушка, вынесшая чужие проблемы на всеобщее обозрение. Граф Синклер нашел свою дочь в темном пустом зале рядом с выходом из обители фальшивого блеска. Она стояла у колонны, прислонившись к ней лицом, а в руке у нее болтался платок. Выглядела она сильно поникшей. Вот они — закулисы балов и светских приемов. И стоили ли все эти роскошные мероприятия того, чтобы находить дочь в таком состоянии? А о самом графе что подумают? Конечно, ему эта ситуация пришлась не по душе. Услышав постукивание отцовской трости по мраморному полу, девушка поспешила привести себя в порядок. Она обернулась, одарив отца теплым, но немного грустным взглядом таких же зеленых, как и у него, глаз, и подала голос первая: — Я прошу прощения за этот инцидент, папа́. Я повела себя некрасиво, но и стерпеть этого не смогла. Вы слышали мои слова? Отец ответил, что слышал несколько последних фраз. Дочь рассказала ему о том, что лорд ван Темпест, сын маркиза и ее жених, потребовал отдать ожерелье (подаренное им же), которое сейчас было на ней, и даже попытался сорвать его. Он уже давно вымогал у нее ценные вещи. — Что значит вымогал, Оливия? — всполошился лорд Синклер. — Почему ты раньше не сказала? Ты что-нибудь отдала ему? — Только серебряный браслет, чтобы он отстал от меня. Прости меня! Сегодня он как с цепи сорвался! — В зале надо было повести себя достойнее, чем он, а не опускаться до его уровня, — строго ответил граф. — Я этого не отрицаю и понимаю свое отвратительное поведение. Но я готова отдать ему все подарки, лишь бы он отвязался от меня, папа! Я готова все вернуть, если это хоть сколько-то поможет его семье. Но нам не нужно иметь с ними ничего общего! У меня к вам просьба, папа. Расторгните эту помолвку! Пожалуйста, исправьте эту ошибку! Графу Синклеру было стыдно признаться, но он впервые видел дочь в таком состоянии. Руки у нее дрожали, в голосе сквозила мольба. Она никогда ничего не требовала, и вдруг — такое! Так как отец молчал, Оливия, не зная как дать выход эмоциям, в отчаянии топнула ногой, словно маленький ребенок, и чуть ли не плача сказала: — Ну пожалуйста! Поверь мне! Леона будто подменили! — Это семейство, конечно, не стоит и гроша. Я посмотрю, что можно сделать в этой ситуации. — Граф протянул дочери чистый платок, когда та снова расстроилась. — Право, еще не все потеряно. Его папаша и нас бы с долгами оставил, будь его воля. Я так понимаю, ты не расстроишься, если я расторгну помолвку? — Если честно, я буду рада от него избавиться, — лепетала Оливия, принимая платок. — Но что обо мне теперь все подумают? А о вас, папа? Я показала себя просто ужасно, я вышла из себя и повысила голос при всех. Прошел всего месяц с моего приезда, а я уже вас подвела, папа. — Что сделано, то сделано. Граф помог дочери накинуть шаль. В глубине души он был рад возможности избавиться от семьи ван Темпестов, тем более что взять с них было больше нечего. И он вовсе не собирался возвращать им подарки, которые были далеко не только украшениями для Оливии, но и кое чем покрупнее. Такая уж жизнь в великосветских кругах — если все потерял, будь добр сказать "до свидания". Лорд Синклер приказал своему валету, до сих пор державшемуся поодаль, но неизменно рядом со своим господином, сопроводить Оливию домой. Граф вдруг подумал о том, что надо было с самого начала оставить его с Оливией, а не рядом с собой, поскольку в последнее время она стала магнитом для неприятностей. Убедившись, что дочь в сохранности, лорд решил остаться до конца мероприятия и уладить кое-какие светские дела. Он ушел, оставив своих подопечных наедине. Тишина воцарилась в пустом зале. Оливия смирно ждала, пока слуга откроет для нее тяжелую дверь и пригласит выйти на улицу. Она ушла за слугой отца, не говоря ни слова, да и тот не стремился завести разговор.

***

История эта стара как мир, но о ней все же стоит упомянуть. Еще два-три года тому назад семья ван Темпест во главе с маркизом Ричардом была желанным гостем в любом благородном доме, ибо богатством они уступали разве что королю и герцогам. Маркиз Ричард ван Темпест и граф Роман Синклер водили дружбу, если можно так назвать общение между двумя пэрами. Семейства посчитали друг друга достойными партиями и заключили помолвку между леди Оливией Синклер и лордом Леоном ван Темпестом, сыном маркиза. А поскольку наследники были знакомы уже долгое время, никто из них даже не сопротивлялся. Нельзя сказать, что молодые люди ничего друг к другу не испытывали – это была молодая и красивая пара. Оливия — милая девушка, румяная и зеленоглазая, не утратившая еще детскости в чертах лица. Ее густые темно-каштановые волосы всегда аккуратно ниспадали на плечах крупными локонами. Оливия не имела роковой красоты тех женщин, которых можно встретить в кабаре или в первых рядах на премьере в опере. Напротив, в ней не было ни капли вульгарности — только теплая, добродушная, по-детски наивная улыбка озаряла ее лицо, когда она с кем-либо говорила. Спокойная, приветливая и сопереживающая по натуре, она всегда запоминалась своим собеседникам. Но главным достоинством Оливии был голос. Услышав ее пение, один уличный художник даже воскликнул: «Должно быть, час мой близок!» и, озаренный внезапным порывом вдохновения, принялся рисовать свою музу, не имевшую ни малейшего понятия о том, какое впечатление она производит на окружающих. Можно ли доверять мнению людей искусства, этим служителям собственных фантазий, уважаемый читатель решит для себя сам, а вот семейство ван Темпест при желании могло бы найти невесту не такую миловидную, но зато побогаче. И все же Леон, сын маркиза, молодой человек пижонской наружности и любитель дорогих часов, был вполне доволен своей суженой. На фоне Оливии этот юноша с высокомерным взглядом и зализанными волосами смотрелся взрослее и мужественнее, чем был на самом деле. Они появлялись в свете вместе всего несколько раз, но окружающие всегда с восхищением отзывались о помолвленных. Оливия с благоговением относилась к Леону, как и подобает относиться жене к мужу, но, как и бывает в таких союзах, не испытывала к нему большой любви, о которой пишут в романах. К тому же виделись эти двое редко и общались в основном письмами: последние шесть лет Оливия училась в пансионе для девочек, что находился далеко от этих мест, и имела возможность приезжать пару раз в год. Вернувшись домой около месяца назад, она узнала о разорении маркиза ван Темпеста, о котором и Леон, и сам маркиз решительно умолчали и скрыли даже от графа. К сожалению или к счастью, в обществе такие тайны живут недолго. Поговаривали, что виной тому игры в карты, рулетку, скачки и подпольные крупные ставки — любимые занятия семейства маркиза. Но даже чтобы проиграть все несметные богатства ван Темпестов, наживавшиеся веками, нужно было либо хорошо для этого постараться, либо иметь какие-то другие причины для разорения. Подробности этого мы, однако, не будем вдаваться, ибо это личное горе высокородного семейства. Роман Синклер, узнав о постигшей его приятеля беде, не стал торопить события и порывать с этим семейством, о чем очень пожалел после разговора с дочерью. Ричард ван Темпест уже давно настаивал на том, чтобы свадьба совершилась как можно скорее, желательно сразу же после возвращения Оливии из школы. И если бы Роман не узнал вовремя о разорении маркиза, то непременно бы согласился. Вместо этого граф призвал своего друга поправить дела, но, как оказалось в дальнейшем, проблемы были серьезнее, чем ожидалось. Леон, вероятно, надеялся вытянуть из Оливии какие-либо драгоценности, чтобы подправить положение отца (едва ли это бы помогло), и, сильно отчаявшись, стал на нее давить, отчего и произошла окончательная ссора. Роман думал, что его дочь очень расстроится, если он разорвет помолвку, но к своему же великому счастью понял, что ошибался, и потому отправился на поиски маркиза, когда оставил Оливию с провожатым. Мало кто придавал значение человеку в черном плаще, что скрывался в тени графа Синклера. Кроме, вероятно, самого графа. Так же и Оливия, огорченная сегодняшним происшествием, совсем не заметила, как он помог ей подняться в экипаж. Только когда карета тронулась, она обратила внимание на юношу, который находился в противоположном от нее углу. Он сидел в задумчивости, отвернувшись к окну. — Кевин, почему ты сидишь там? — Отпечаток огорчения на лице Оливии вдруг сменился легкой улыбкой, хотя голос ее был невесел. — Садись ближе ко мне. Молодой человек едва заметно вздрогнул, когда она заговорила. Он совсем не ожидал, что она с ним заговорит, но повиновался и сел напротив, стараясь при этом избегать прямого взгляда ей в глаза. — Я подумал, вы предпочтете побыть в одиночестве, миледи. — Да, верно. Мне этого хочется. Но ты не в счет. Кевин неуверенно на нее взглянул, и это заставило Оливию тут же понять смысл своих слов. Они не были близки, хоть и жили под одной крышей, поэтому фраза прозвучала не слишком хорошо. Оливия испугалась, что он решит, будто она приняла его за пустое место. — О, извини, пожалуйста, ты меня неправильно понял. Я вовсе не считаю твое присутствие незначительным. Просто, если честно, будь это кто-то другой, а не ты, то я бы предпочла остаться одна. Но с твоим присутствием мне легче. В одиночестве как-то совсем тоскливо становится. — Благодарю вас, миледи. Если вам знаком хоть один человек-альбинос, то вы без труда мысленно представите набросок портрета Кевина Регнарда. Брови и ресницы — словно облаченные в иней; белесые от природы волосы подвязаны в хвост. Длинная челка служила владельцу средством защиты от чужих взглядов. Вполне вероятно, что он не желал лишний раз показывать красный цвет глаз, который не слишком приветствовался в обществе, или же просто скрывал свое лицо от любопытных девичьих взоров. Несмотря на свою бледность, он обладал той наружностью, которую ценят все молодые леди. У него был настолько одинокий взгляд, что он растопил бы сердце любой способной к состраданию девицы, стоило бы только этой девице для начала заметить его. Даже у Оливии неожиданно сжалось все внутри, когда он посмотрел ей в глаза. Она на своем пути встречала много молодых людей, и поэтому не ожидала от себя такой растерянной реакции. Испугалась ли она красных глаз или смутилась — сложно было сказать. У парня было очень красивое, аккуратное и выразительное лицо. Но это была не грубая мужская красота, нет. В его тонких чертах просачивалась именно женская красота, из чего можно было предположить, что внешним видом Кевин больше походил на мать. Так оно на самом деле и было. Тонкие длинные пальцы и изящные руки тоже отличали его от большинства неотесанных мужчин. В остальном это был стройный, хорошо сложенный юноша, производивший приятное впечатление. Одет он был в черный плащ с высоким воротником, и плащ этот явно принадлежал человеку при знатном дворе, а не простому мальчику на побегушках. Под плащом виднелась светлая рубашка, а на шее была повязана тонкая черная лента. Также на нем были черные брюки и лакированные туфли, блестевшие от того, что владелец имел привычку тщательнейшим образом начищать их с утра. За окном виднелись лишь поля и луна – экипаж был еще за городом. Оливия теребила в руках платок, размышляя о чем-то, а затем вдруг резко сорвала с себя ожерелье и перчатки, отложив их в сторону. — Миледи… — Неприятный сегодня выдался день. — Тишина давила на нее, и она заговорила, лишь бы чем-то ее заполнить. — Но это не выбьет меня из колеи. Не вижу повода расстраиваться, я и Леон уже давно чужие друг другу люди. Мне только жаль его семью, они нам не раз помогали. Даже не знаю, что мы можем или должны сделать для них. — Вы задаетесь сложными вопросами, миледи. Предоставьте все решать вашему отцу. И, судя по тому, как с вами обращался лорд ван Темпест, вы более ничем ему не обязаны. — А ты видел? — Сегодняшнюю перепалку? Нет. Милорд сказал, что вы сильно повздорили, больше я ничего не знаю. — Вот и хорошо. — Что же хорошего? Ваш жених вас сильно обидел. Может, поделитесь, миледи? Я подумаю, как проучить его. — Не стоит, — мотнула головой Оливия. — Я вообще не хочу никого в это втягивать. Он, конечно, наговорил мне гадостей, но бить его за это не стоит. — Как скажете, миледи, — сдержанно ответил Кевин, явно не желая развивать данную тему, и отвернулся к окну. Оливия задумалась: спросил ли Кевин это из вежливости или ему в самом деле было не все равно? — Один и тот же человек с деньгами и без – это две разные личности. Такой вывод я сделала. Но понятия не имею, какая из этих личностей настоящая. — Думаю, что обе, миледи. Две стороны одной медали. — Кевин посмотрел на Оливию так осторожно, словно боялся обидеть ее одним лишь взглядом, но леди значительно приободрилась после этого короткого разговора. Пейзаж за окном сменился на городской. В девять часов вечера улицы были все еще оживленные. — Как ты думаешь, я сильно изменюсь, если вдруг стану бедной? — Ну, во-первых, бедной вы не станете точно. Во-вторых, нет, я считаю, что не изменитесь, миледи. Но вам с вашим характером будет нелегко по жизни. — Потому что... меня избаловали? Кевин добродушно усмехнулся. — Потому что вы слишком мягкая, миледи. И отпор разным невежам даете слабый. Но вам это и не надо, сейчас за вас это другие сделают. А вот если вы останетесь, не дай бог, одна, тогда вам придется несладко. Ну, я говорю об этом лишь из своего опыта. — Я не знаю, как этому научиться, — протянула Оливия. — Станете старше и мудрее, тогда все получится. Вам некуда спешить, миледи. Только сейчас это все нужно пережить. — Кевин, я могу попросить тебя кое о чем? Кажется, я уже просила об этом раньше. — Да, миледи? — Обращайся ко мне по имени. — Не думаю, что это уместно, миледи. — Я понимаю. Но если вокруг никого нет, как сейчас, то можно и отступить от правил. Не так ли? — Зачем вам это, миледи? — Кевин улыбнулся, и Оливия, внезапно смущенная вопросом и улыбкой собеседника, не сразу нашлась с ответом. — Зачем? Думаю, так мне будет легче воспринимать тебя как друга. — Что же о вас подумают, миледи, когда узнают, что вы дружите со слугами? — с нотой иронии сказал Кевин. — Но ты... ты же с детства член нашей семьи! И знакомы мы с тобой много лет. Разве это не повод для того, чтобы называться друзьями? Пусть мы и не слишком хорошо знаем друг друга, но... — тут Оливия начала проявлять волнение, — я хотела бы это исправить. Эмили так часто говорит о тебе, совсем в тебе души не чает! И теперь я хочу узнать, почему. — Конечно, это все так, миледи. Ваш слуга будет вам другом, если угодно. Я тоже всегда хотел узнать вас поближе. — Так ты будешь звать меня по имени? Мне будет очень приятно. — Я не хочу к этому привыкать, миледи. Другие люди поймут меня неправильно, если я вдруг забудусь и назову вас при всех по имени. Да и вас это поставит в неудобное положение. — Что же может такого случиться, что ты забудешься? — улыбнулась Оливия. — Кто знает. — А мне не кажется, что с тобой такое может произойти, Кевин. Ты умеешь держать себя в руках, а у меня это не всегда получается. — Вы рано делаете выводы, миледи. Вы же сами сказали, что мы плохо знакомы, не так ли? Эх, миледи, вы сами себе противоречите. Как и большинство барышень, — еще раз усмехнулся Кевин. — Поэтому предлагаю сначала узнать друг друга получше, а до тех пор не просите меня этого делать. — Ох, — разочарованно выдохнула Оливия. — Так это просто... У меня такое мнение сложилось насчет тебя. Значит, ты отказываешь мне в просьбе? Полагаю, мне не стоит ждать этого? Никогда? — Пока я не могу вам этого обещать, миледи. Но говорить "никогда" — это слишком. — В таком случае... Я все же буду ждать. Может однажды мы сможем немного отступить от правил. — Может однажды, — таинственно повторил Кевин. Оливия попыталась представить, о чем он подумал в этот момент, но лицо слуги не поддавалось чтению. Вдруг их оглушил женский крик с улицы, и они тут же обратили свое внимание в окно. Преградившая дорогу толпа что-то тихо обсуждала, и среди нее слышались отчаянные женские рыдания. Было несколько полицейских. — А ну дайте проехать! — крикнул Томас, старый кучер семьи Синклер, однако карета не тронулась. Кевин поднялся со своего места. — Пойду посмотрю. Оставайтесь тут, миледи. — Я пойду с тобой! Оливия выпорхнула вслед за Кевином, скромно держась за его спиной. Из толпы вывели обессиленную женщину – скорее всего ту, что кричала раньше. Взгляды зевак, собравшихся в полукруг, были прикованы к одному месту, и Кевин пошел к ним, строго-настрого запретив Оливии приближаться. Она осталась стоять на расстоянии, достаточном для того, чтобы услышать обрывки разговоров. — Чем же можно зарубить человека посреди бела дня?… или вечера. — Чтобы с одного удара голову откромсать, нужно постараться. — Пандора здесь? Голову-то нашли? Подобные разговоры бросили Оливию в дрожь, но ей до такой степени хотелось увидеть все своими глазами, что даже если бы ей пришлось расплатиться за это неделей бессонницы и кошмаров, она бы все равно подошла к толпе посмотреть на происшествие. Однако девушка не ослушалась своего компаньона. Леди, еще ни разу не сталкивавшейся с убийством, было совершенно невдомек, каким образом может быть обезглавлен человек посреди улицы и сколько при этом должно пролиться крови. Прохладный ветер заставил ее сильнее закутаться в шаль. Вслушиваясь в разговоры, Оливия не заметила, как вернулся Кевин, чтобы сказать кучеру: — Нужно искать объездной путь. Он снова помог ей возвратиться в экипаж, и карета развернулась. Оливия мгновенно позабыла о неприятности со своим женихом, и ее охватил смутный страх. — Это убийство? — спросила она. — Оно. — Какой ужас! Там правда кого-то обезглавили? Кевин, как и лорд Синклер, считал своим долгом огородить молодую леди от кошмаров этого мира. Он посмотрел на нее, явно пожалев о том, что она вышла из экипажа, но ответил достаточно мягко: — Я понимаю, что вам любопытно, миледи, но подробности знать ни к чему. Оливия не надеялась на какой-либо ответ. Она пыталась представить себе место преступления, однако ее воображение не умело рисовать жестокие картины, а самое ужасное, что ей доводилось видеть за свои семнадцать лет — это разбитая в кровь коленка младшей сестры. — Тогда, — продолжила Оливия, — ты можешь рассказать мне что-нибудь о Пандоре? Что это за организация? Я знаю о ней совсем немного: только то, что она часто занимается такими делами вместо полиции и следит за порядком в Риверре. Как-то раз я попыталась спросить папу, но он мне ничего толком не объяснил, только вопросов больше добавил. Кевин согласился на рассказ, но, по его собственным словам, сам знал не больше обычного горожанина. — Вы слышали о Бездне, миледи? — Да. Это какое-то страшное место, куда попадают плохие люди. Что-то вроде ада. — Такие ходят слухи. Тридцать с лишним лет назад что-то уничтожило старую столицу Сабрие вместе с ее жителями. Теперь это называют Сабрийской трагедией. Одни говорят, что это был взрыв, другие – что Сабрие провалилась в Бездну. Вместо столицы мог быть уничтожен весь мир, если бы трагедию не предотвратили четыре герцогских дома. Но Бездна – это просто легенда, миледи. — Четыре герцогских дома – это Безариус, Найтрей, Рейнсворт и Барма, верно? — По части высшего света вы хорошо осведомлены. — Всего лишь моя обязанность, — с улыбкой заметила Оливия. — А как Пандора связана со всем этим? — Эта организация была основана после Сабрийской трагедии четырьмя герцогами. Она призвана охранять новую столицу Риверру и предотвращать подобные события. Но, судя по всему, Пандора просто помогает полиции. Это все, что я знаю, миледи. Весь рассказ Оливия внимала с большой заинтересованностью – это было намного лучше всех светских сплетен, которые ей довелось за последнее время выслушивать в своих кругах. Убийство заняло ее мысли, и она больше не вспоминала о неудачном выходе в свет. Оливия вдруг впервые поняла, что на свете полно событий и вещей гораздо более важных и интересных, чем жизнь высшего общества. — Какая интересная легенда! Но ужасно, что погиб целый город. — Говорят, там, в руинах, и сейчас живут люди. — Несчастные… Когда они пересекли мост и уже подъезжали к окраине города, луна вдруг скрылась за облаками, и в карете стало так темно, что Оливия едва различала лицо своего спутника. — До сих пор не могу поверить, что мы наткнулись на убийство, — сказала она после непродолжительного молчания. — Надеюсь, Пандора знает свое дело. Я видела подобное только в газетах. Страшно ходить по улицам, когда там происходит такое! — Не тревожьтесь, миледи, ведь с вами я. Доверившись обнадеживающим словам своего компаньона, Оливия задремала, и остаток пути они провели в тишине.