Время серых

(Набу, вилла Рена, следующим вечером) -- День рождения маленькой кузины прошёл отлично, правда? -- Порядочно. Но ты ушёл раньше времени. -- Скажи лучше: покинул приём вовремя, чтобы не обидеть венценосную крошку и не заскучать самому. -- Продолжаешь держать дистанцию с Наберри. И не только с ними. -- Сам ведь советовал мне не слишком любезничать с Солитой. -- Да. Но есть и другие отношения, которых ты тщательно избегаешь. -- Опять ты за своё… -- Опять. Помнишь, что я говорил о чрезмерно жёсткой психологической защите? Со времени Крэйта твои «панцирь» стал куда эластичней, но в нём сохранились слишком твёрдые – и хрупкие – участки. -- При моей профессии, возможно, и лучше оставаться одному? Опасно чересчур близко подпускать кого-то, кто не предан мне с моих детских лет, как Скорс. -- Девицы по вызову, на твой взгляд, тоже могут подобраться слишком близко? Кайло не ответил. -- Идея о пользе одиночества спорна. Но, допустим, так. Только один – значит действительно один, Бен. -- Понимаю. -- Разве? -- О чём же ты? -- Твоё обучение закончено. Ты можешь теперь обходиться сам, без меня. -- Очевидно, могу. Но… -- Но – что? Повисло молчание, тяжелея с каждой из десяти секунд, в течение которых оно продолжалось – молчание, наполненное замешательством и чем-то ещё, пока не оформившимся чётко. -- Ты ведь не хочешь сказать… -- Рен настойчиво вгляделся в лицо призрака, рассчитывая опровергнуть догадку. – Ты собираешься… уйти? Ответа нет, но тишина красноречива. -- Проверка? Хочешь узнать, как я справлюсь без твоего постоянного присмотра. Но когда я сдам «экзамен», ты же вернёшься? -- Необходимости нет. – спокойно отозвался Скайуокер-старший. Кайло смотрел на пол террасы, осознавая новость, а когда поднял глаза, в них загорелись опасные искры. -- Почему? – спросил сенатор бесцветным голосом. -- Твоё обучение закончено. -- И это всё, что ты мне скажешь?.. Почему? – повторил Рен с подавленным остервенением. Проникнуть в мысли Энакина оказалось очень трудно. Прежде Кайло и не пытался, но сейчас напряг все силы. То, что удалось прочитать, подтверждало намерение, высказанное дедом. Правда, вглубь он не заглянул, прошёлся по поверхности… Ещё один фокус учителя – повышенной сложности тест на эмоциональную устойчивость? Или нет? -- Полегче. – прозвучало через Силу прямо у Рена в голове. -- За два года ты приобрёл хорошую выдержку, но сейчас готов вспыхнуть, как сухое дерево. Тёмная сторона укрощена в Серой сцепке со Светом, но никуда не делась. -- Проверяешь, всё-таки. – успокоение буквально заструилось в Кайло, пропитывая каждый член тела. – Твой метод… -- У проверки не та цель, что ты думаешь. А нам с тобой действительно пришло время расставаться. Рен поднялся с кресла скользящим движением змеи, готовой к броску. -- Почему? -- Сам знаешь. Загляни в себя. Тут и заглядывать было не нужно. Кайло сжался от стыда и гнева, думая, что Энакин тоже знает – и чувства внука ему в тягость. Время от времени Рен задавал себе вопрос -- который из мотивов, побудивших Энакина прийти на помощь ходячей катастрофе по имени Бен, оказался самым сильным? Скука и однообразие загробного бытия? Власть, которую Скайуокер получал, направляя Кайло и прикрываясь им? Жалость? Родственная душа, которую жестокий старик увидал во внуке? Досада и желание насолить детям (особенно дочери)? Энакина огорчало отсутствие у Люка властных амбиций и избыток их у Леи. Скайуокер-старший сохранил вполне определённые понятия о женщинах, сформированные примером его матери -- Шми. Лея, в его представлении, должна была поддерживать сына, а не метаться по Галактике, развязывая партизанскую войну. В отношениях с матерью дед априори считал Бена потерпевшей стороной. Подобными размышлениями Кайло старался не увлекаться, чтоб не тревожить самое больное. Он понимал, как глубоко увяз в отношении к деду. Ни злость на властного наставника, ни стремление к независимости не приходили ему на помощь в этот раз. А Энакин?.. За два года Рен натянул маску не в пример более надёжную и привлекательную, чем чёрный шлем – и являл себя миру, не опасаясь, даже гордясь. Но то, что оставалось под маской, как он считал, не могло внушить симпатии никому, включая деда. Скайуокер-старший слишком хорошо знал своего внука, чтобы… чтобы… В последнее время, правда, поведение деда поколебало невесёлую уверенность Кайло. И, в любом случае, он никак не ожидал, что Энакин решит его оставить. Если не иное, так самолюбивая гордость творца своим творением и близость власти должны же были удержать призрака рядом. Хотя дед и приучал его к самостоятельности, Рен не верил, что субъект вроде Скайуокера-старшего захочет выпустить ученика из рук. Сейчас сенатор, можно сказать, получил удар под дых. Стиснутые губы Кайло предательски дрогнули. Перемещение призрака немного в сторону вдоль балюстрады было расценено как попытка немедленного бегства. Рен призвал весь объём Силы, с каким способен был управиться, сплетая её в прочнейшую сеть из тугих жгутов. Сила жгла руки, но он не обращал внимания, сосредоточенный на одном. -- Бен… -- Ты не уйдёшь. – голос Рена был натянут не меньше, чем Сила в его пальцах. Но призрак раз за разом ускользал сквозь казавшуюся непроницаемой сеть. Лицо его стало мрачным – вероятно, не из-за попыток его пленить, а оттого, что он всем существом ощущал, как надрывается внук в новой бесполезной попытке совладать с пришельцем из-за грани жизни и смерти. Минуту спустя с хриплым вскриком Кайло отпустил нити Силы и прикрыл лицо скрещенными руками. Внутри у него образовалась сосущая пустота вроде чёрной дыры. Он знал, что обязан справиться с этим и, вероятно, справится. Но было очень больно. А пустота пульсировала ненасытно, требуя заполнения – требуя того, кто уходил. -- Не забывай, что тебе подвластно не всё. – прошелестел рядом голос. Рен разнял руки и выпрямился, скалясь в мрачной усмешке. -- Ни дня без воспитательной работы? Это что же, твой последний урок? -- Возможно… Проверка не для одного тебя. Вот чего я боялся, решаясь прийти к тебе после Крэйта. Я успокаивал себя тем, что свобода от телесной оболочки сделала меня более устойчивым к некоторым вещам. Но увы – в чём-то я всё тот же Энакин, что и пятьдесят лет назад. Странно и почему-то страшно прозвучали последние слова. Но молодого человека они потянули вперёд, словно магнитом. Игнорируя внутренний шепоток, зачастивший: «Берегись, берегись!..», Кайло шагнул к деду – тот не отодвинулся. Никогда ещё они не стояли так близко лицом к лицу. В прошлый раз их разделял обновлённый меч Кайло. Обычно, предельно сокращая дистанцию между собой и внуком, Энакин предпочитал придвигаться к тому со спины или сбоку. В лицо Рену пахнуло горячим ветром – привычно прохладная аура призрака раскалилась, как воздух пустыни. Никогда не снимавшийся полностью капюшон упал на плечи Скайуокера-старшего. Энакин ухватил запястье Кайло – того обожгла лютая боль, словно коснулся клинка светового меча. Рен попытался отнять руку, но не смог, потом понял, что и не хочет. Глаза призрака вспыхнули жадным жёлтым огнём, разверзлись пылающими омутами, и Кайло почувствовал, как тело теряет вес, и он падает туда. Его обступил невыносимый жар, но что-то в нём рвалось вперёд, в бездну огня – исчезнуть, с наслаждением сгореть дотла! -- Нет… -- прогудело пламя голосом Вейдера. Толчок отшвырнул Кайло прочь, и он повалился на колени у недавно покинутого кресла, хватая ртом приятный вечерний воздух Озёрного края. Сила толкнулась в его мозг, показывая, что дед открыл свои мысли. Ошалевший Рен автоматически включил режим избирательного поиска. Его едва не оглушили тяжкие, рваные вздохи. Он находился внутри чужого тела, над ним – тревожное лицо молодого Люка. На пороге смерти предателя джедаев и ситхов одолевали отнюдь не благостные мысли о спасённом сыне и возможном душевном покое. Торжество над императором, обретение наследника и вновь вспыхнувшее желание власти могли бы, возможно, поднять на ноги и смертельно раненого. Но глаза Люка… Взять императорскую власть означало войну с сыном. А если б и удалось перетянуть Люка на свою сторону, наивному парню пришлось бы разделить с отцом тяжесть кровавой репутации Вейдера, вариться в котле политических интриг. Какое право он имел вовлекать во всё это мальчика, которого не воспитывал?.. Взгляд Люка погасил внутренний жар, усталость взяла верх. Пускай парень верит во что хочет, если, благодаря вере, возможно, станет немного счастливей. Родной, но чужой, совсем чужой… Время упущено. Душа рванулась к свободе – свободе от увечной плоти и всего остального. Но Энакин обманул себя. Человек страстей, он не мог покоиться в Силе и созерцать. Мстительная ненависть гнала его от джедайских магистров, пытавшихся – и снова безуспешно – утихомирить его непримиримый дух. Пустота и бессмысленность загробной жизни обрушились на него, терзая рассудок. Время потянулось, сливаясь в бесцветный поток, где неразличимы дни и недели. Крик наделённого Силой младенца вывел его из отупения. Он решил не приближаться к детям и внуку, опасаясь навредить, но навязчивая мысль о мальчике нет-нет да возвращалась к нему. И однажды всплеск Тёмной стороны в душе ребёнка привлёк его, заставив нарушить собственный зарок. Он приблизился – чтобы увидеть мальчика, у которого были глаза Падме, и Тьма, с детства смущавшая самого Энакина. Промелькнули картины с маленьким Беном, затем – с юным падаваном Люка, и с Кайло Реном. Семь лет неупокоенный странник, отрёкшийся от Света и Тьмы, целенаправленно готовился к встрече. Но даже если бы ещё колебался, чью сторону принять, злобные, отчаянные вопли внука во время схватки с фантомом на Крэйте уничтожали любые сомнения. Крик уязвлённого инфантильного самолюбия говорил Энакину больше, чем любые рассуждения о морали. Он позволил внуку набить достаточно шишек, но мальчишку необходимо было спасать. Следующей Кайло увидел комнату, где два года назад происходил его судьбоносный разговор с потусторонним гостем, и своё сонное тело на кушетке. Ненадолго избавленный ото всех тревог, он видел во сне далёкую пустыню Татуина и слушал колыбельную песню Шми Скайуокер, что проникала в уснувший разум из воспоминаний призрака. Между тем, склонившийся к постели Энакин далёк от умиротворения, хотя вид спящего внука пытается принести ему давно забытую радость. Но что-то мешает – и вовсе не вероятные трудности в обучении нестабильного, внутренне растерзанного Кайло. Неровности учительского пути не пугают старого Скайуокера – стратегию он тщательно продумал, проблема в другом. Само сближение с внуком – вот ловушка, несносный соблазн. Надо бы отстраниться сейчас – но нет сил… Окружённая слабо светящимся ореолом рука мягко, опасливо ложится на лоб молодого человека. Кажется, будто призрак получил электрический разряд. Он клонится ниже и ниже, к лицу Кайло, впитывая тёплое дыхание спящего, как зверь, терпеливо карауливший в засаде, подкравшись, наконец, рвётся вонзить зубы в тело долгожданной жертвы. Движения сотканных из Силы пальцев, ерошащих волосы Кайло, делаются требовательными, хищными, хотя сон не беспокоят. Контуры призрачной кисти заколебались, проступают другие очертания, рука мерцает, словно Скайуокер противится спонтанной перемене обличья. Нечто, приманенное близостью беззащитной перед ним жизни, рвётся из глубины души, пытаясь внести правки в благие намерения, исковеркать задуманный план помощи внуку. Ужасная мысль: хороший учитель добивается, чтобы ученик в конце концов сумел идти своим путём, не нуждаясь больше в опеке. Настанет час, когда придётся отпустить – Энакин знает. «Отпустить? Нет… Я долго ждал, запретив себе вмешиваться. Но вы испортили всё, что можно, дети мои, и теперь Бен мой! Мой – и я снова живу и дышу…» Душевные корчи сотрясают Скайуокера, внутренний голос принимается резко менять тембр – то опускается до глухого, хриплого рокота, то рвётся вверх, «пуская петуха» . Кое-как оторвав себя от кушетки и Бена, он отодвигается, окружённый чёрно-серой мутью, в которой мелькают красные всполохи света. В круговерти его размышлений проносится идея о бегстве – но сразу отринута. Парень поверил ему, пускай от безысходности, но поверил. «Люк бежал на Ач-То, а мне бежать некуда. Глаза засыпающего Бена… память о них настигнет повсюду и, даже если, спасаясь, я решу полностью отдать себя Силе – душа с таким грузом не сможет раствориться в небытии. Отступление с теперешних позиций невозможно: остаётся только сжечь за собой мосты, и вести парня вперёд, невольно сближаясь с ним всё сильней, но понимая, что срок отмерен. Да, так. Вот где пригодится давнее наставление Йоды – ха! Я не мог согласиться отпустить Падме в смерть, но должен отпустить Бена в жизнь. Боль от расставания будет после, а пока…» Призрак остановился. Сделанный вывод или звуки ровного дыхания с кушетки проясняют его ауру – чёрно-серая муть рассеивается. Мир внутри – на время – наступает и для него. Четыре стены сменились простором. Хорошо знакомый Кайло зелёный склон горы, заслонивший от обзора озеро и виллу на другом берегу. И Люк здесь – в призрачном уже виде. «Ты доволен?» тихо спрашивает Скайуокер-средний. «В общем, да.» «Не думал, что ты поступишь так.» «А чего ты ждал? Разве в нашу прошлую встречу я не объяснил свои намерения очень внятно, когда уговаривал тебя изменить обращение с Беном, чтоб избежать катастрофы и помочь ему найти место в жизни? Ты не взялся за это – взялся я.» «На Крэйте, хотя ситуация выглядела хуже некуда, я надеялся, что есть ещё шанс. Я не мог спасти его, но оставил ему этот шанс.» «Шанс на что?» сухо, чуть удивлённо уточняет Энакин. «Возвращение закоренелого убийцы к Свету? Покаяние и гибель? Неужели ты всё-таки хотел его смерти?» «Нет… Я думал, он не выдержит груза, что взвалил на себя, и одумается.» «Скажи лучше – сломается. А если недостаточно быстро сломается сам, ты придёшь из-за грани и добьёшь? А дальше как, куда? Место, подобное Ач-То – и покаяние до конца дней?» «Наверное. Я бы хотел лучшего – но он должен ответить за свои преступления.» «Зачем же отвечать, если можно не отвечать?» возразил Скайуокер-старший. «Пусть отвечает за будущее, но не за прошлое.» «Несмотря на всю злобу и желание меня убить, на Крэйте я чувствовал в нём человека.» «Человека? Или злого, запуганного ребёнка, которого можно сломить? Раскаяние и страх бывают несколько сродни, но полностью смешивать их нельзя.» «Он мог выбрать другую дорогу, если б не ты.» «Не он бы выбрал – его гнало бы по той дороге чувство беспомощности. Жизнь отшельника не для Бена – он бы с ума сошёл, уничтоженный крахом всех своих амбиций.» «Я пережил крах.» «Относительно. Но в тебе мало честолюбия. Согласен – надо уметь держать удар. Однако, всему есть пределы, а два года назад Бен наверняка не мог выдержать. Зачем подвергать его такому?» «Лея поддержала бы его.» «В изгнании? Пожалуй. Интересно, как бы она избавила его от смертного приговора в случае перемены власти… но, в принципе, подобное возможно – ведь новая власть без содействия Первого Порядка не могла быть устойчивой. В мутной воде анархии даже крупный военный преступник имеет неплохой шанс ускользнуть и скрыться где-нибудь подальше. Только твоя сестра плохо представляет, что значит быть ненавидимой им. Она слишком мало уделяла ему времени и редко с ним общалась – благодаря чему не вызвала у него настоящей, глубокой ненависти. Он не терпел почти всего, что она олицетворяла, а её боялся – но не ненавидел. А вот снисхождение к изгнаннику – не та ситуация, что могла пробудить в человеке вроде Бена светлые чувства. Думаешь, он не предал бы Лею снова – при первой же возможности -- чтоб отомстить за унижение? Не вонзил бы ей нож в спину – со всей яростью подлого раба, который хочет не столько свободы, сколько возможности самому помыкать другими? Я постарался, насколько можно, вытравить из него раба и ребёнка, показав ему цену власти и силы.» Люк отворачивается наполовину, тень гнева туманит его лицо: «Йода считал, что тобой руководить лишь жажда власти. А мне показалось…» «Тебе правильно показалось, Люк.» Скайуокер-средний глядит на отца открыто, требовательно: «Но ты видишь в Бене чудовище.» «Видел. Но видел и другое. Ты ведь совсем его не знаешь…» «Я знаю, что на Крэйте в нём оставалась душа, хоть что-то человеческое – хотя бы страх и стыд.» «Страх, стыд как раз и способны извести человеческое достоинство напрочь, оставив злую, подлую, угодливую тварь.» «А во что превратил Бена ты? С Тёмной стороны можно вернуть, но не оттуда, куда ушёл он за два года… И ты сразу отрезал меня от него, чтоб никто тебе не мешал.» «Считаешь, сумел бы помешать?..» голос Энакина звучит почти сочувственно. «Да, ты стал слишком сильным – Силовой барьер, которым ты оградил Бена, было не прорвать. Но ты не хотел допустить никакого влияния, кроме твоего. Сделал мальчишку пленником своих планов.» «Люк, у тебя было шесть лет – целых шесть лет безо всяких барьеров, когда ты мог повлиять на Бена. Думаешь, прорвись ты к нему за два последних года, ситуация радикально изменилась бы? Представь нас с тобой как конкурентов на рынке; чей товар привлекательней для Бена?» «Верно, ты ему предложил: возьми, мол, что хочешь, я исполню все желания! Самый простой, эффективный и порочный способ увлечь и привязать его.» «Самое простое – всё делать за него, став костылём, на который он не перестанет опираться. А учиться ходить на своих двоих по дороге власти – не легко. Я говорил, что не собираюсь просто так, за красивые глаза, словно игрушку, отдавать Бену власть, которую он не сумеет удержать. Игры закончились на Крэйте. Твоё мнение мне понятно, сын, но согласиться – уволь. Смотреть, как Бена загоняют в угол, а потом – на какую-нибудь Ач-То?.. На Крэйте ты произвёл эффект, не спорю. Несчастный парень был в отчаянии.» «Отец, ты себя слышишь? Прибереги сочувствие для его жертв!» «Его жертвы меня не интересуют.» непреклонно роняет старый Скайуокер. «Я думал, ты пожалеешь хотя бы его самого.» «У нас с тобой очень разные представления о жалости, Люк. Ты по-прежнему цепляешься за идею, будто преступнику плохо от его злодеяний, а от покаяния сделается хорошо. Ты хотел очистить душу Бена, а я – чтоб он не мучился от чувства вины и собственного ничтожества. И был счастлив – насколько возможно при его жизни и роде занятий. Чтобы был в достаточной мере доволен собой – так точнее. А для этого ему требовалась победить. И превозмочь себя – но не так, как понимали превозмогание джедаи. Не отказаться от амбиций – но воплотить их разумно. Не полюбить весь мир – но вписаться в него. Подминать побеждённое, но не разрушать. Причесать и отмыть монстра, растолковав ему выгоду хороших манер -- куда реалистичней, чем искать свет во тьме. Да, и в Бене есть искра доброты – но она не может помешать ему убивать, и не помогла бы наслаждаться отречением от мира. Бен – человек ярости. Если не дать его агрессии разумный выход, он испепелит ею самого себя. Ему нужна власть, в которой он реализует свои агрессивные порывы, и не без пользы для мира. А Галактике требуется стальная рука в бархатной перчатке демократии. Вопрос заключался в одном – кто именно перчатку наденет? Почему же не Бен? Ведь Кайло Рен – лишь функция, её мог исполнять и другой. Но у Бена есть исключительные способности, и я решил, что вакансия теневого лидера – подходящее для него место, и спасение. Спасение.» «Почему твои лучшие побуждения принимают извращённый вид? А я-то не хотел понимать, зачем джедаи так стремятся тебя уничтожить.» Энакин не ответил. «Ты одержим.» «Да, мне это свойственно.» согласился отец. «Ты всегда сторонился страстей, жажды обладания, но для меня они – как заправка для двигателя.» «Ты же готов всю Галактику принести в жертву своей ужасной любви к дрянному мальчишке.» «Не надо преувеличивать. Не существует ситуаций, требующих приносить в жертву всю Галактику.» «Верно, я сморозил глупость. Галактика ещё пригодится Бену.» «Ты правильно сказал Йоде: Галактика жила и будет жить, вне зависимости от наличия или отсутствия джедаев и ситхов. Ты знаешь это, Люк, но тебе тяжело принять подобное знание. Детский страх дрянного мальчишки перед брошенным наставником, чей авторитет навязан с колыбели, казался тебе проблеском человечности, за который можно ухватиться. Я избавил его от этого страха – и ты недоволен, ведь Бен стал неуязвимым для тебя.» «Я прямо не узнал его поначалу.» угрюмо произнёс Люк. «Холодные самодовольные глаза… будто прикидывает, за сколько продать и купить меня. Да что там – он уже вовсю мной торгует. И имя моё взял.» «Если тебя утешит, имя он взял скорее моё. А торгует – да. Политика – вещь циничная. Мальчик вырос, Люк.» «Вырос? Прежде им правили страхи и гнев, теперь правишь ты. Он твой с потрохами, и ты его не отпустишь. Как император не отпускал тебя, а Бена – Сноук. Только тебя ему не убить.» Энакин улыбается – горьковато и снисходительно: «Ты не учёл одно. Не хочу, чтобы он ненавидел меня. Много лет я подсматривал, как через скрытую камеру, за его жизнью. Видел, как он обижался и радовался, как скрывал от родителей мысли. Как смотрел на камень, привезённый ему Соло, когда понял, что может – хотя с большим трудом – обтёсывать его Силой. С какими глазами трудился над куском известняка и другими камнями, создавая свою маленькую Вселенную. Я видел его одиночество, радость от встреч с отцом, видел, как радость угасала год от года… Слуга Леи заслуживает особой награды за заботу о Бене. У этого человека имелось только два недостатка, в которых он не виноват: нечувствительность к Силе и невозможность стать для мальчика авторитетом.» Скайуокер-старший ненадолго умолкает, глядя на хмурого сына. «Когда я вырвал тебя у императора, боюсь, поступил так не столько ради тебя, сколько от чувства вины и тоски об утраченном. Ты был тем, что осталось после твоей матери. От дней, когда я смотрел на мир неприкрытыми глазами и дышал живым воздухом, не нуждаясь в насосе. Я не мог погубить тебя, но мы далеки друг от друга.» Энакин посмотрел туда, где, закрытая горой, находилась вилла. «А Бен…» Люк качает косматой головой: «Отец, это эгоизм.» «Привязанность всегда эгоистична, мой сын – не нужно сказок. Мы любуемся своим подобием и понимаем его, как никто… Главное – отпустить, когда придёт время. Больше всего я боялся, что не сумею заставить себя от него оторваться. Боялся его поглотить.Тебе, очевидно, незнакомо чувство, когда душа другого будто трепещет в твоих ладонях, согревая и радуя каждым движением…» Энакин говорил тихо, но в его вкрадчивом полушёпоте слышались закипающие эмоции. Люк отстранился подальше от отца, словно опасаясь подцепить от того какую-то заразу. На заросшем бородой лице отразилась смесь неприязни -- почти физического отвращения – и попыток отгородиться от мучительного чувства, которое изливал отец, и в котором, видимо, таилась притягательность, зацепившая и джедая-отшельника против его воли. А старый Скайуокер, похоже, обращается уже не к сыну, забыв всё, кроме своих переживаний. Дрожь мутит его черты, затем они освещаются выражением сладострастия, близким к экстазу: «Все глупости, какие он говорил, его обиды, жалкий взгляд на себя и положение вещей… когда он испуганно льнул ко мне, и когда злился на меня… каждый его вздох – радость. Видеть дитя, что хватается за твою руку, пока ты учишь его говорить, и его первые неуверенные шаги, и падения, и улыбка, и сердитый крик – всё драгоценно.» «Ты…» Люк явно на ходу меняет уже готовую вырваться жёсткую фразу, характеризующую отца, на более нейтральную. «…сравниваешь убийцу с маленьким ребёнком.» Очнувшись, Энакин смотрит на сына: «Для меня так и есть. Он – счастье и боль. Представляешь ли, какая боль – держать его душу, зная, что придётся отпустить, отдать самое дорогое.» голос Энакина крепнет, глаза наливаются красновато-жёлтым светом. «И какое искушение!.. Ведь можно было…» Скайуокер-старший делает движение кистью, словно наматывая на руку поводок. «Но нет. День за днём, месяц за месяцем понемногу отделять его от себя, готовить к освобождению от опеки – вопреки своему желанию. Словно приросшее отдирать…» Энакин помолчал, его взгляд погас, лишившись цвета огня и крови. «Год назад Бен начал верить, что способен встать на вершине пирамиды власти, понял, что его постепенно признают. Он был счастлив в тот вечер. А я… наверное, я тогда начал понемногу смиряться с неизбежным. И мне стало хоть сколько-то легче.» единственная рука повисает, «сбросив поводок». «И ты… отойдёшь?» с недоверием спросил Скайуокер-средний. «Я должен.» Энакин усмехается. «Представляю его реакцию, когда скажу. Он думает, для меня это просто.» «Что он натворит без тебя?» «Ничего особенного. Он слишком дорожит завоеванными позициями. Всё пойдёт своим чередом, Галактика не понесёт большего урона, чем ей уже причинили. Война окончена.» «Окончена ли? Что происходит во Внешнем Кольце?» «Борьба с терроризмом.» «С терроризмом? Или за Новое топливо?» «Это одно и то же. Локальные конфликты происходят время от времени. Ты, помнится, говорил Бену на Крэйте, что после почти полувека нестабильности, с возобновлявшимися боевыми действиями и несколькими переменами государственного строя, война только ещё начинается. Почему тебя так беспокоит Внешнее Кольцо? Небольшой передел собственности без колебания основ государства.» «А дальше? Так называемая Республика двинется в Дикое пространство? И оттуда потянется к Неизведанным регионам?» «Не следует торопиться и загадывать, прежде всего, необходимо укрепить Республику изнутри. Но позднее, думаю, потянется. Не обязательно открыто военным путём. Государство развивается, как же иначе?» Кайло покинул память деда, чтобы вновь увидеть призрака прямо перед собой. Жар, что пожирал Рена несколько минут назад, остыл. А с Энакина сползало миловидное молодое лицо – словно грим, стираемый губкой – открывая другое: гладкая кожа сменилась бугристой, мучнисто-бледной, под глазами набрякли чёрные круги. Кайло вспомнил, что в момент гибели Энакину-Вейдеру было немного за сорок – жил бы и сейчас. Невероятно усталые глаза смотрели в лицо Рену -- тот двинулся навстречу, даже не пытаясь подняться с колен. -- Энакин… -- сбивчиво бормотал он, проглатывая часть букв. -- Тихо, мальчик. -- Я… -- Знаю. Не ищи слова. Молодой человек затих, вжимаясь щекой в невесомую прохладу ауры. -- Встань… – донеслось сверху. Сказано как по обязанности. -- Нет. Там, – Рен неопределённо махнул рукой себе за спину. – я стою, когда надо. А перед тобой незачем играть владыку. Лёгким нажимом Силы призрак запрокинул его голову. -- Не смотри так. -- Иначе не могу. Прошу, останься. На мертвенном лице промелькнула хорошо знакомая Кайло ирония: -- Как откажешь этим глазам?.. Но ничего не выйдет, мой мальчик. Рен жевал нижнюю губу, жалобно оттопыривая её неприкушенную часть. -- Неужели хочешь доказать Люку, что способен отпускать? -- Мне нечего доказывать Люку. Но тебе довольно прятаться в объятьях мертвеца. -- Ты сделал для меня больше, чем любой из живых! -- Может быть. Но моя судьба уже совершилась; есть выбор, что даётся только один раз. Тебе жить. -- Ты сам говорил, что посмертное существование бессмысленно до ужаса. Куда ты?.. Энакин молчал. -- Одиночество в Силе – такую награду берёшь? -- Награду?.. Всё оплачено с лихвой. Теперь я могу думать, что жил и умер не напрасно. Создавая лишь частичную помеху для зрения, рука Энакина скользит по лицу внука, будто стараясь как можно лучше запомнить наощупь каждую деталь. Кайло впитывает движение, подрагивая, словно кот, которого гладят. -- Никогда больше не придёшь? – тихо спрашивает он. -- Вряд ли я смогу удержаться. Но не сейчас. -- Буду ждать. -- Не надо на этом зацикливаться. Попытайся меня отпустить тоже. -- Будто я сумею тебя остановить… -- «Отпускаю» и «не сумею остановить» -- разницу чувствуешь? Отпустить, без обид. Можешь? Рен бледно улыбнулся: -- Обижаться точно уже не выходит. Энакин опустил холодноватую ладонь на плечо Кайло: -- Тогда сделай мне подарок – не ломайся. Молодой человек кивнул. Сила потянула его, принуждая подняться. Он сглотнул понимая, что время прощания истекло. -- Кайло Рен. – медленно проговорил призрак, отступив на пару шагов. -- Имя тебе подходит – ты только взял его слишком рано. Рен непроизвольно задержал дыхание. Его челюсть поджалась, глаза лихорадочно блестели. А перед ним снова был молодой Энакин – с озорной улыбкой, в которой одновременно светилось какое-то торжественное облегчение. Несколько мгновений – и призрачная фигура растворилась в тёплом полумраке у балюстрады. Рен только теперь вспомнил, что у него всё ещё саднит правую руку, и посмотрел на опоясавший запястье след ожога, оставленный огненной хваткой Энакина. Кайло нестерпимо захотелось вернуть себя на пол у кресла – он так и поступил, ткнувшись лбом в подлокотник. Он чувствовал зияющую рядом оглушительную пустоту. Но внутри уже не ныло так нестерпимо, «чёрная дыра» заполнилась чем-то, подсластившим горечь. Хотелось не рвать и метать из-за постигшего удара, не ощетиниться болью, как когда-то раньше, но двигаться вперёд, бережно унося в себе то, что оставил Энакин. Из темноты бесшумно вывернулся Хакс. Присев перед креслом, огляделся, поводя носом, будто решая, можно ли занять место хозяина дома. Сказав себе, видимо, «да», кот запрыгнул на сиденье и приступил к гигиенической процедуре -- в позе, которую Кайло называл «лапа пистолетом» -- бросая иногда настороженные взгляды на сенатора. Приглушённый рукавом всхлип кошачье ухо уловило, как звук достаточно громкий. Хакс замер, выглядывая из-под заброшенной на загривок задней ноги, и уставился на вздрагивающие плечи Рена уже с откровенным подозрением. Тот приподнял голову и глянул на Хакса поверх подлокотника: -- Хорошо тебе живется, приятель? Ни забот, ни хлопот, гуляй, где хочешь, корм Скорс подсыпает исправно, и никогда тебя не бросит… От ответа кот уклонился, и продолжил наводить чистоту. Зажужжал и немного сполз в сторону датапад, лежавший на широком, закруглённом конце подлокотника. Хакс снял лапу с загривка, легко скакнул на мраморный пол и удалился нога за ногу, раздражённо помахивая кончиком стоящего трубой хвоста. Машинально прикрыв лицо одной рукой, словно звонящий, даже без включения видеосвязи, мог увидеть его в некондиционном состоянии, Кайло принял вызов. -- Лорд Рен. – прозвучал вежливый голос Верховного канцлера. С силой проведя по лицу ладонью, Рен отозвался ровным, холодноватым тоном: -- Я слушаю.