Время серых

Она снова взбиралась наверх по каменно-травянистой круче Храмового острова. Люк ждёт на обрыве; в этот раз он действительно ждал её, стоя спиной к морю, с непокрытой головой. Ветер шевелит старый плащ и треплет седеющие волосы, а Рэй нисколько не удивлена тем, что перед нею не призрак Силы, но живой человек. -- Смотрю на тебя и вижу себя самого тридцать лет назад. – на обветренном огрубелом лице суровая задумчивость сменяется грустью… и как будто лаской. -- Я был чуть старше, чем ты сейчас. И вбил в свою голову мысль, что сумею направить на путь истинный человека, который не нуждался в истине. -- Ваш отец? Вы сделали всё, чтобы его спасти, а его дух так и не явился, когда в семье случались беды. Он должен был попытаться помочь вам, удержать Бена от ошибки – но не захотел. – Люк немного поворачивается и вскидывает голову, вдыхая воздух, бьющий с морского простора. -- Магистр… -- Не магистр. – перебил он. -- Я никогда не имел полного права на такое звание, а теперь и вовсе не имею. Я отрёкся от веры джедаев. -- Нельзя так говорить! – горячо возразила девушка; он ответил непонятной улыбкой. -- Я не плохой учитель, Рэй. Хочу сказать, неплохой преподаватель. А вот наставник из меня негодный. Понимаешь разницу? Я хорошо обучил своих падаванов владению Силой. Но не сумел повлиять на их души – по крайней мере, повлиять положительно. Не вывел их на путь, который считал верным. Потому, что сам видел этот путь слишком смутно, и не учёл препятствий. Можно долго спорить об уставе Старого ордена, но в нём содержался немалый практический смысл. Недаром падаванов предписывалось брать совсем малыми детьми -- чтобы те нетронутым умом и душой впитали учение. Падаванам не разрешали общаться с родными – жестокое правило, но и оно возникло не на пустом месте. Когда-то существовали целые династии джедаев. Ведь чувствительность к Силе обоих родителей увеличивает шанс появления ещё более одарённого потомка. Но дети в таких семьях вырастали с идеей, что превосходство, а, значит, власть над большинством разумных существ даны им от рождения. Это привело к распрям: джедайские кланы соперничали, внутри семьи – если был не один одарённый ребёнок – брат с братом, сестра с сестрой могли начать соревноваться и враждовать друг с другом; а если один из клана переходил на Тёмную сторону, он мог увлечь за собой родню. Со временем лидеры джедаизма склонились к обету бедности и безбрачия. Отсечь семью как источник лишних привязанностей и интересов, каждого ученика, достигшего девяти лет, определять к наставнику, который не учит одновременно других. Йода – последний Великий Магистр, проживший века – был убеждённым сторонником самоконтроля и отстранённости рыцарей Света от сильных чувств. В разработанный кодекс Ордена заложили хорошие идеи… но ни одна идея не избежит искажения её реальной практикой. Джедаи были военно-политической элитой, что грешила честолюбием и семейственностью, а стали религиозными фанатиками, и в конце концов всё равно поставили интересы своей секты выше Истины и Добра, которые проповедовал кодекс. Из крайности в крайность… У всего есть оборотная сторона, и у отрыва от семьи тоже. Наставник способен вольно или невольно злоупотреблять положением, выращивая из падавана покорное орудие, или падаван, лишённый привязанностей, сосредоточенный на самосовершенствовании, может вырасти эгоистичным, а религиозный фанатизм лишь послужит оправданием тщеславия. – плечи отшельника поникли. -- Я пытался найти баланс. Не ограничивать учеников слишком строгими, однозначными запретами. Для себя я принял обет безбрачия и поклялся не владеть ничем, кроме самого необходимого для жизни, но не навязывал такую клятву ученикам, только пытался объяснить, почему следование путём джедая может привести их однажды к добровольному отказу от семьи и имущества. Увы, хотя жёсткие рамки могут вызвать протест, их недостаток тоже опасен. Я запутался в попытках нащупать верную дорогу. Решил не иметь семьи – но на моих руках оказался Бен, я не мог не принять его, а с ним зло и угроза вошли в мой храм. Конечно, Новый Орден погиб не только из-за Бена: ведь я не могу утверждать, будто хорошо воспитал остальных. -- Не все ваши ученики сбились с пути! Предателей оказалось только восемь! -- Восемь из двадцати. Восемь наиболее одарённых и способных. Мои наставники учили: «Страх рождает гнев, гнев оборачивается ненавистью, ненависть ведёт к страданиям.» Но разве храбрый не может оказаться чёрствым эгоистом? Равнодушие бывает пострашней злобы, расчёт – немногим лучше, чем жажда мести. Нельзя принимать в орден учеников, что приходят не с добром. Такими оказались все будущие рыцари Рен. Коннор Содбери… он теперь состоит при Рене правой рукой. Я неплохо знал его отца – тот был пилотом-истребителем в Альянсе повстанцев и погиб при Эндоре. Несколько лет спустя ребята из Альянса, которые дружили с Содбери-старшим ближе, чем я, рассказали, что его мальчишка проделывает странные штуки. Я навестил вдову и убедился, что малыш Коннор чувствителен к Силе, хотя его мать не знала никого из родни с такими способностями. Ещё через несколько лет, когда я решил взяться за возрождение Ордена джедаев, в первую очередь приехал за Коннором. Его мать не обрадовалась: она считала, что муж зря сложил голову, и сына со мной отпускать не хотела. Коннор сам настоял и убедил её, он вообще держался очень по-взрослому в четырнадцать лет. Я рассчитывал, что сын моего боевого товарища станет гордостью Ордена. Они с Беном выглядели двумя противоположностями; Коннор годом старше, но по их поведению можно было решить, что разница больше. Бен – комок нервов, любую неудачу считал чуть ли не катастрофой, хотел быть лучшим во всём, едва выносил мои замечания на глазах у других падаванов. Коннор – сама собранность и дисциплина, промахи его не смущали, он умел терпеть и к замечаниям прислушивался с интересом, стремился стать не единственным и неповторимым, а одним из лучших. Я хотел их сдружить – думал, Коннор хорошо повлияет на Бена. Но они не сходились. Содбери человек холодный, а дружбу без душевного тепла не построить. Бен завидовал выдержке и стабильным успехам Коннора. И ещё причина была: Бен вечно комплексовал из-за внешности, а Содбери очень красивый парень. Друзьями они не стали, зато сообщниками – очень даже. Со временем я понял, что наивысший уровень способностей – не самое главное, и, честно говоря, ждал от Коннора большего, чем от занозы в пятке, в которую превратился Бен. Я недооценил натуру Содбери, жестокость его недооценил – ведь он никогда не проявлял агрессии во время учёбы, я не находил в нём зависти, неприязни к товарищам. Правда, великодушия ему не хватало. Я надеялся это исправить, думал: парень рано стал самостоятельным – не то что Бен – и рано набрался цинизма, но выправится к тому времени, как повзрослеет по-настоящему. Я ошибся. Коннор усердно учился, чтобы после подороже продать свои способности. И я не сумел предложить ему ничего, что поменяло бы его планы. Коннор поначалу не сомневался, что я собираюсь стать важной птицей в Новой Республике. А когда понял, что ничего подобного, попросту списал меня со счёта. Я помню его в ночь гибели Ордена. Я-то думал, он поможет остановить Бена, но… Помню его лицо – совершенно спокойное лицо среди вакханалии разрушения и смерти. Бен с ума сходил от ярости, бушевал словно смерч. А Содбери смотрел, как гибнут не присоединившиеся к Бену товарищи – смотрел без злобы, просто наблюдал, как утилизируется ненужный материал. Напрасно я его звал через Силу. Слишком поздно понял, что Коннор по трупам пойдёт, если понадобится – пойдёт без лишних эмоций. Рядом с подобными Рену всегда стоят такие, как Содбери – хладнокровные карьеристы, палачи-бюрократы, которые исправно выполняют приказ от уважения к лидеру и ради собственной выгоды. А лидер не устоит, если не научится соответствовать свите. Вот Рен в конце концов и научился. – Скайуокер выпрямился, безжалостно подводя итог. -- Я ничего не смог противопоставить расчётам Содбери и стремлению Бена к власти. Люк повёл рукой, в задрожавшем, сгустившемся воздухе соткалась картина, мутноватая, как марево, но проступавшая всё ярче и реалистичней. В большом зале с грубо вытесанными колоннами двое сошлись в поединке на световых мечах. Поединок… Не бой словно, а танец. Рэй залюбовалась точными движениями противников, не стоившими, казалось, бойцам никакого усилия. Время от времени трудно разглядеть их в деталях, так стремительно двигаются, превращаясь в вихрь, где мелькают руки, ноги и пятно света, которым от скорости стал для глаз наблюдателя световой клинок. Рэй поняла, насколько грубы и тяжелы её манёвры с мечом, и даже Кайло, когда она видела его в бою, казался неуклюжим и не особенно умелым по сравнению с этими искусниками из прошлого. За три последних года Рэй усовершенствовала владение мечом, но отсутствие спарринг-партнёра сказывалось или способности… только до того, что она видит сейчас, ей по-прежнему далеко. Во время короткого перерыва, когда противники, выжидая, прикидывают дальнейшие действия друг друга, Рэй рассмотрела их. Один из бойцов-танцоров Люк – более ухоженный, с подстриженными волосами и бородой, пока без седины. Его противник почти ещё мальчишка, хотя рослый и широкоплечий, -- синеглазый блондин с лицом, будто на медали отчеканенным, у аристократов, наверное, должны быть такие. Рэй подумала, что форма офицера Первого Порядка этому суровому красавчику подошла бы куда лучше, чем свободное, почти небрежное джедайское одеяние. Освободив побольше пространства для боя, широким кругом у стен распределились десятка полтора парней и несколько девушек – люди и гуманоиды – наблюдая за «танцем». Многие зрители сосредоточены и спокойны, а некоторые не скрывают восхищения. Одно лицо выделяется среди всех. Худой долговязый черноволосый парень, полускрытый в тени у колонны, сверкает исподлобья тёмным, нехорошим возбуждённым взглядом. Волосы и он стриг тогда короче, лишь впереди несколько длинных прядей неаккуратно свисают вдоль щёк до самого подбородка. Мясистые губы сжаты и гневно выпячены. Кажется, он готов к прыжку, который перенесёт его прямо в гущу схватки, только не может решить, на чью сторону встать, либо попытаться одолеть обоих противников. И страх, страх поражения и чего-то ещё приклеил его к полу. «Танец» кончен, Люк сдержанно хвалит ученика-партнёра, даёт пояснения, обводя глазами всех собравшихся. Когда взор магистра добирается до хмурого брюнета, тот мигом спохватывается, скроив почти равнодушную мину. На секунду Люк задерживается, прежде чем повернуться дальше по кругу. Оказавшись, наконец, вне поля зрения дяди, Бен расслабляется, какое-то злое, искреннее чувство снова кривит его рот. -- Коннор Содбери. – Люк кивнул на белобрысого обладателя чеканной физиономии. -- Бен… -- упрямо начала Рэй. -- Кайло Рен! – поправил Скайуокер резко, почти грубо, снова напомнив Рэй их первую встречу. – Он выбрал себе имя и путь. Там, куда он ушёл, нет ни Света, ни Тьмы, и некогда ему размышлять о дурном и хорошем: у него по горло текущей работы. – Люк невесело усмехнулся. – Где кого поощрить, куда направить деньги; на той планете помочь оппозиции, чтобы сместить недостаточно дружественное правительство, этот бизнес поддержать, там аккуратно подавить протесты… Забудь о Бене Соло. Нет его… да и был ли когда? -- Лея веры не теряет. – заметила девушка с укоризной. -- Лея – мать, она… -- Люк словно оборвал сам себя, черты его лица помутились; после неловкого молчания продолжил как через силу, чего, впрочем, Рэй почти не заметила. – Лея всей душой предана своему делу, и теперь, когда она больна и её борьба оканчивается против её воли, она зациклилась на идее во что бы то ни стало победить Рена. Но я… я вижу со стороны, и если хочешь мой совет, повторю: держись от него подальше. Пусть не сходятся ваши дороги – это я говорю тебе, как говорят: «Да пребудет с тобой Сила!». Видя недовольство собеседницы, он вздохнул: -- Ты юна, тебе нужно верить во что-то, понимаю. Девочка, я не хочу отнимать у тебя веру в хорошее, да и не смогу. Однако не ищи добра там, где оно не живёт, не тянись за славой Победительницы Тьмы. Не пытайся спасти того, кому твоя помощь не нужна. Поверь, есть у него помощники, но тебе среди них делать нечего. -- Значит, вы безоговорочно его осудили? -- Нет. Я не судья ему, и не поводырь. Положа руку на сердце, не могу назвать Рена несущим исключительно Тьму. Многое зло исчезает не благодаря проповеди Света, услышав которую разумные существа сделались чище сердцем и добрей, а просто потому, что жизнь становится богаче и комфортней. Правда, богатство порождает новые соблазны, но тут уж ничего не поделать. Рен собирает планеты под свою руку. Свободы, равенства и братства для всех, конечно, не жди. Однако если он сумеет стать удобным большинству, защитить нынешнюю Республику от угроз извне, удачно лавировать между нуждами бедных развивающихся миров и интересами деловой и политической верхушки Центра – он удержит власть, и, глядишь, ещё останется в истории героем Галактики. Если не сумеет – падёт. -- Я не разбираюсь в политике, мне неинтересно. -- И не надо. Зато Рену интересно. Он обрёл что хотел, осталось распорядиться полученным. Чем окончится его путь – время покажет. -- Когда он приходил к Лее, я заметила: ему плохо. Он пытался скрыть свою боль, но я видела. -- Морок, обман. – живо отозвался Люк. – Не смотри ты вдаль и ввысь, оглянись на тех, кто рядом. Рэй нахмурилась. Ей, кажется, намекают на По, а ведь По говорил недавно о Рене примерно то же, что Люк сейчас говорит. По… с ним хорошо, тепло, хоть он и бывает чересчур заботливым – но это, честно сказать, даже приятно. Только По -- с ним всё в порядке. Вернее, не всё, конечно: он сильно переживает из-за Финна, гибели других товарищей и бесполезности жалкого остатка Сопротивления. Но, как бы трудно ни приходилось, По с самим собой более или менее в согласии – уж точно больше, чем Кайло. По сильный, хотя его взрывной характер иногда подводит, создаёт проблемы; но жалеть он себя не позволяет – такой человек. А вот Кайло, то есть, Бен – слабый. Жалкий при всей своей власти. По никогда не глядит с мольбой. Задорно, насмешливо, ласково, зло, даже со страхом пару раз случалось, но с мольбой – нет, никогда. А Бен… она снова вспомнила мгновения перед отлётом с Крэйта, нового Верховного Лидера, через Силу глядевшего снизу вверх на джедайку-недоучку. Когда Рэй облегчала первый приступ фатальной болезни Леи в убежище сопротивленцев в Лабиринте Риши, и девушке и самой Лее происходящее казалось естественным, не вызывающим вопросов. Мало ли какие способности открываются у высокоодарёного пользователя Силы в нелёгких ситуациях. Но Люк объяснил: умение лечить – очень редкое, и даже самые могучие, просветлённые джедаи не обязательно им обладали. Скайуокер навещал Рэй, выбирая время сна или отдыха сестры. Скрывать уроки Люка оказалось далеко не так неприятно, как утаивать от Леи завязавшиеся отношения с По. Наверное потому, что роман с По не содержал никакой мистики, ничего, что объективно стоило бы скрывать (кстати, Люк, в отличие от сестры, не считал, будто связь с лётчиком вредна для избравшей путь Света). Другое дело -- освоение Силы… Рэй хотела обрадовать Лею тогда, когда добьётся наилучших результатов, не хвастать раньше времени. И едва не отказалась от целительства, выяснив, что спасти ту, которая стала другом, покровительницей, почти матерью -- как казалось девушке -- ей не удастся. «Торопишься.» говорил Люк. «Сила в тебе велика, поэтому первые успехи дались легко. Слишком легко. Целительство – не бой на мечах, оно требует огромного терпения и кропотливого труда души. Горе и невозможность помочь дорогому человеку сейчас – не повод отворачиваться от своего дара. Будущее за тобой.» Скайуокер помог Рэй услышать голоса древних джедаев-целителей. Он всячески отвлекал девушку от мыслей о Бене; но Лея искусно апеллировала к чувствам недавней сироты с Джакку, обретающей Силу и мечтавшей стать нужной, даже незаменимой для кого-то, и слова принцессы накрепко въелись в сознание Рэй. Бен Соло, наверняка спрятанный под личиной Кайло Рена, надёжно обосновался в её голове. -- Сколько я голову ломал над проблемой – как защитить своих учеников от мира, где обитает Рен и ему подобные? – Люк жестом подозвал Рэй поближе, пристально вгляделся в лицо девушки, опустив руку ей на плечо. -- Сначала думал, как уберечь его самого среди прочих, а в последние годы – о тебе. Сила безжалостна к тем, в ком она струится. Мы обречены на искушение властью… возможностью власти. Джедаям, сплочённым в орден, назначено воевать. И поддерживать войны, сколько б они ни звали себя хранителями мира. Некоторые джедаи минувших дней предпочитали бою дипломатию и науку. Но дипломатия – значит политика. Орден джедаев устремится во власть целенаправленно, либо волей-неволей начнёт служить тому или другому режиму, превратясь в подслеповатую марионетку политических деятелей – марионетку, ради собственного душевного покоя закрывшую глаза на то, что ею манипулируют. Можно ли обучить и направить чувствительных к Силе совсем иначе: чтобы они были не военно-религиозной организацией с привилегиями, а ходили по планетам, малозаметные для власть имущих, неся помощь и милосердие простым жителям? Вот почему я так старался развить твой дар целителя. Но думал, думал, искал – и нет у меня ответа. Старый болван, мечтатель с поседевшей головой… Не могу наметить дорогу для тебя. Теперь я должен уйти… да и нечему мне учить тебя больше. Прости, девочка. -- Дорогу я поищу сама. Спасибо вам. Он благословил её взмахом руки, и направился вниз к морю. Она спохватилась, хотела спросить, как же он покинет Ач-То и куда направляется, но Люк успел скрыться за скалой, и Рэй отчего-то решила -- не стоит его догонять. Её влекло на площадку перед храмом. Там Рэй присела на каменную «подушку» и расслабилась, слушая волны. Сила мерно текла в ней, было спокойно, хотя девушка не понимала, зачем сидит здесь. Люк… ушёл, и ей надо возвращаться на Чандрилу, к Лее, разве нет? Тихо-тихо кругом, но чудится нечто неясное и грозное в этом затишье… Заслоняя мирный пейзаж, распахнул перед Рэй свой уродливый зев провал в глубь острова, который виделся ещё при первой её медитации на Ач-То. В тёмных зеркальных стенах подземного грота мелькают тени, низкий глухой голос утробно вскрикивает: «Люк!..» Подземелье выплёвывает Рэй, она снова на площадке у храма; резкий толчок колеблет скальную твердь, будто началось землетрясение. Потом содрогается уже всё, даже небо приходит в хаотичное движение. Ветер завывает в скалах, а Рэй кажется: то ли голос чей опять, то ли самая Сила стонет, оплакивая кого-то. Не удержавшись, девушка падает с каменного насеста лицом вперёд, на колени. Почему поверхность скалы, оказавшая совсем близко перед глазами, такого ослепительно белого цвета?.. А! вовсе не камень под ней. Ач-То далека, Рэй в медицинском центре, её сморило в кресле – с него и упала спросонок. Глядя на безжалостно белый больничный пол и машинально воспринимая звуки быстрых шагов, тревожный голос По, раздающийся рядом, девушка через два пропущенных удара пульса почувствовала, что близнецов больше нет: совсем, нигде. *** Как выяснилось, поговорить с Рэй ещё раз – не самая простая задача. Девушка крепко спала, а По стерёг её покой, аки крайт-дракон, ощерившийся на незадачливых охотников за жемчугом. Тем не менее, Кайдел мужественно заверила Лею, что приведёт Рэй в течение часа. Гнев, вызванный противодействием Дэмерона, и неутолённое желание покарать сына за все его дела, попутно разбив гнусную любовную парочку, о которой недавно поведала Ларма Ди’Эйси, душили Лею, скоро вызвав новое обострение болей. Она не спешила нажимать кнопку вызова меддроида. Боль, раньше отнимавшая силы, теперь, казалось, придавала их. С кем, с кем связался этот негодяй! Привалившись лбом к прохладному никелированному поручню, Лея вспоминала разведчиков и агитаторов Сопротивления, что попали в руки Престоса Гая и были замучены до смерти в попытках выбить из них информацию. Некоторые не вынесли пыток и кое-что выдали палачам… Обладатель мясистой добродушной физиономии и вполне уравновешенного характера, Гай умел превращаться в абсолютного нелюдя, когда того требовала служба. Садистом, судя по собранным сведениям, не был, но и гуманностью не страдал. Конечно, младшая Гай не участвовала в зверствах; осведомлённые личности в один голос утверждали: любящий папаша близко не подпустил бы дочку к такому дерьму (Гай вообще придерживался старых взглядов, и был незыблемо убеждён, что тяжёлая и грязная работа – обязанность мужчин, а прекрасным дамам негоже портить маникюр; однако к особям женского полу, опустившимся до позиции бойца Сопротивления, губернатор Первого Порядка галантности не проявлял). Но в других делах – менее жестоких и мерзких по форме – дочь оказывала отцу посильную помощь. Судя по отрывочным агентурным данным, девица считала необходимым максимально вуалировать имперскую агрессивность действий ПП; и если папаша, видимо, нередко пренебрегал советами младшего поколения, в лице Рена она обрела куда более благодарного слушателя. Лея с глухим стоном вцепилась в сверкающий никель. Похоже, бушевавшие в ней эмоции превысили некую отметку, и боль из недолгого подспорья вновь обернулась пожирающим зверем -- чтобы во второй раз за день схлынуть моментально, как по мановению чьей-то руки. Буквально всей кожей Лея ощутила импульсы Силы и знакомое присутствие в тишине палаты. Откинулась на спину, глядя на бледную фигуру у изголовья. Она ждала его долго, но теперь не знала, что и сказать. В его глазах светилось сострадание настолько откровенное, какое больше никто, даже Рэй, не осмеливался выказать, зная нрав королевы мятежников и щадя её гордость. -- Как же рано мы постарели… Ответа Лея не нашла, но не стала затягивать молчание. Тон, взятый Люком, призвал её обороняться. И его вид… Да, ведь на Крэйте виделся облик из прошлого, принятый духовной проекцией. А сейчас… Как он зарос, да дублёная солнцем и ветрами кожа – на дикаря похож. И смотрит дико: не было у него раньше такого пронзительного, давящего взгляда. Просто возрастное изменение или мог умом повредиться в одиночестве? За семь-то лет… -- Ты не знал, что внучка Таркина вертит Беном? Слегка обескураженный, похоже, тем, как она взяла банту за рога, пресекая сантименты, призрак мотнул тяжёлой лохматой головой: -- Рен близок с этой женщиной, но они сошлись только в прошлом году. Не она помогла ему поднять себя из-под плинтуса после Крэйта и подсказала «республиканский» курс. Он не в том состоянии был, чтоб адекватно среагировать на женские заигрывания, да и она слишком осторожная -- ни за что не сунулась бы к нему тогда. Здесь требовался совсем другой человек. -- Значит, кто-то из «умеренных» шишек Первого Порядка. Как они его подцепили? -- Никак. Не сварили бы они с ним каши в то время. -- Люк прошёлся взад и вперёд вдоль кровати, заставив Лею удивиться тяжеловесной, вполне «телесной» походке бесплотного существа; лицо его как будто сделалось ещё темней. -- Я не рассказывал тебе, что произошло в моём храме. Мы оба долго боялись правды, верно? -- Бен ведь в курсе, что ты его отец? Но утверждает, что узнал не от тебя. -- Да, я не набрался решимости признаться. Сила опередила -- Бен сам увидел. -- Так он из-за этого?.. -- И да, и нет. Люк явно хотел примоститься на краю постели, но передумал и воспользовался стулом, на котором сегодня поочерёдно располагались два его ученика. -- Поначалу Бен усердно учился и смотрел мне в рот. Я уделял ему особое внимание на первых порах: он был нелюдимым, застенчивым, я хотел помочь ему освоиться. Но скоро заметил: он рассчитывает на особенное моё отношение и дальше, всегда. Я поговорил с ним, дал понять, что фаворитизма в Ордене не терплю: все ученики равны. Он обиделся, потом, вроде, понял и смирился… я так думал. Но смирение продолжалось недолго. Он принялся испытывать моё терпение и проверять границы дозволенного разными выходками: всё исподтишка. Побаивался меня почему-то и на открытый бунт не шёл. Видимо, думал, что, объявив войну, может провалить всё дело, и предпочёл обходной путь, надеясь добиться своего не мытьём, так катаньем, взять меня измором. Нехорошие происшествия на уроках – будто случайные, попытки рассорить товарищей… Да, в первые годы это впрямь ещё не война была, а так -- манёвры. Но чем старше он становился, тем сильней ситуация между нами походила на боевые действия. На шестнадцатом году я уже не мог отрицать, что чувствую в нём Тёмную сторону. Зависть, ревность, нетерпимость к чужим успехам, планы сменить в будущем меня во главе Ордена… Беда в том, что я тоже его боялся. Если он так высоко метит, считая себя племянником, что выкинет, если узнает, что я его родной отец? Однажды вечером он неожиданно зашёл ко мне, когда я заканчивал медитацию: под предлогом обсудить его проблемы с самоконтролем. Мы немного поспорили; он спровоцировал меня на поединок – якобы хотел показать результат внеурочных, самостоятельных занятий. Бен был нестабилен, раздражён, но приёмы применял отменно хитрые – так и фонил Тёмным. И свет в зале погасил в разгар боя. Ему удалось разозлить меня. Я вёл бой ровно, без лишней агрессии, обороняясь, иногда делая выпады. Но в темноте да с мечом в руках накопившееся за годы напряжение, усталость, сомнения вскоре выплеснулись гневом. Мне захотелось его проучить хорошенько. Я пошёл в атаку, тесня его с яростью, какой не испытывал даже на «Звезде смерти», когда сражался с отцом под комментарии императора. Опомнился, уже приперев Бена к стене и выбив у него меч. Он тоже только что кипел, отбиваясь от меня – но теперь улыбался, безо всякого притворства. Проигрыши он ненавидел, но ощутил мою злость и понял: это поражение может обернуться победой, нынешний бой сбросил покровы, сцепились обнажённые эмоции, и я не сумею держать между нами прежнюю дистанцию. Его радость пугала: ни разу прежде таким его не видел, он словно опьянел, хлебнув моего гнева. Отослал его спать, а сам вынул отцовский шлем. Меня не покидала мысль, что отец мог бы ответить на мои вопросы, понять Бена. И я увидел отца: впервые с вечера празднования победы на Эндоре. – Люк угрюмо потупился, оттопырив нижнюю губу. -- Ты была права на его счёт: проживший такую жизнь не может очиститься душой. Я чувствовал в нём Свет, но не учёл, как много зависит от «линз», что этот Свет преломляют. Свет, пропущенный через «линзы» отцовской души – своеобразное зрелище. За Беном он наблюдал с детства, понимал его слишком хорошо… и проникся. Планы вынашивал грандиозные: убеждал меня оставить путь джедая и помочь продвинуть Бена к власти, ловко используя мощь Первого Порядка и желание Сноука заполучить парня в ученики. Не представляешь, насколько трудно оказалось сказать ему «нет»… Когда призрак исчез, я пошёл к Бену. Во сне тот продолжал улыбаться, его грёзы окутывала Тёмная аура. А я стоял над ним и горечь одолевала: мысли о том, от чего я отказался ради бдения в храме. Скайуокеровская кровь во мне восстала или что иное?.. Сколько ни отрицай, я привязался к парню – привязался через страх и стыд. Меня не манила власть над Галактикой. Но в тот момент я хотел дом – мой дом, хотел моего сына, хотел… -- Люк запнулся, колюче и неуютно глядя сестре в лицо. – Но Орден, храм, уже пройденный путь, потраченные годы… Потом словно ударило: не родись Бен на свет, многое могло быть легче для меня. Не знал бы я такого искушения, кабы он не существовал. Стыд, страх, гнев, ненависть… Меч висел на поясе -- я включил его и замахнулся. Движение разбудило Бена. Нарушил я его счастливый сон, и получил нокдаун с отключкой на несколько минут. Очнувшись, понял, что в храме беда. Бен истреблял учеников, а единомышленники – они у него нашлись – страховали. Я вмиг лишился всякого авторитета в его глазах и стал смертельным врагом. Он использовал для избиения товарищей не световой меч, а орудовал кинжалом -- кинжалом, отнятым джедаями у ситхов ещё в начале противостояния, трофеем, на котором джедаи в старину приносили торжественную клятву бороться с Тёмной стороной (мы с Беном нашли эту реликвию во время одного из наших путешествий) – другой рукой обезоруживая жертву при помощи Силы. Я принял покушение на меня – заслужил. Но резать невинных, с которыми ещё накануне тренировался и ел вместе… Убить его теперь представлялось единственным выходом. Но Сила вмешалась: её поток, устремившийся между нами, открыл мой секрет. Бен был ошарашен. Опустил меч и двинулся ко мне. Оставляя на полу кровавые следы. Он бы простил мне нападение во сне – в обмен на полное прощение с моей стороны и безоговорочную поддержку его стремлений. Прими я его – ушёл бы с ним вместе за грань, где не различаются добро и зло. Мне всё ещё хотелось остаться идеалистом… Я взял меч наизготовку под плащом. Только за плечом у Бена уже стоял призрак – никто, кроме меня, его не видел. Я отбросил жалость… но не могу забыть глаза Бена, когда он понял, что я укрепился в намерении с ним расправиться. Он обрушил храм на меня и тела убитых, сам скрылся со своими сторонниками. Вскоре отец помог мне выбраться из-под развалин. Звал с собой – отнимать у Сноука свежеприобретённую добычу. Его не беспокоили другие жизни, жертвы – только внук. Я отказался. Отец не бушевал, как Бен, но был вне себя, и его ярость выглядела пострашней. Я думал, он прикончит меня молнией Силы – но он пропал, оставив мне жизнь. И изгнание. Лея уже сидела, прерывисто дыша, держась обеими руками за никелированный бортик. Брат обеспокоенно потянулся к ней, но был остановлен взглядом, и машинально спросил себя, может ли необученный пользователь испускать молнии Силы глазами? -- Так это он? Он надоумил Бена обратиться к сенаторам и разыграть восстановление Республики, прикрыв армию Первого Порядка вывеской Республиканских Вооружённых сил? Всем руководил он? -- Да. Больше-то и некому. Отец хорошо рассчитал и бил наверняка. К Рену явилась его вожделенная мечта. -- Вейдер. -- Не Вейдер, а тот, кто раскроет объятия, не оглядываясь на мораль. Отец понимал: Рен упадёт ему в руки и сопротивляться не станет. Дед с внуком нашли друг друга. -- И он подослал Бена сегодня ко мне. – Лея скрипнула зубами. -- Ты не права. Рен вполне самостоятелен в действиях. Отец уже несколько месяцев как отошёл от дел, хотя, конечно, не выпускает мальчика из поля зрения. -- Отошёл от дел? С чего ты взял? Быть такого не может. -- Он сделал что сделал не только ради своих амбиций, но для Бена. Осчастливить внука – как он понимает… И я должен считать себя причастным -- не только потому, что провалил воспитание Бена. Йода говорил, моё сочувствие помогло отцу стать сильным духом после смерти. Йода настаивал, чтоб я явился на Крэйт во плоти – убить Рена. Но та ночь в храме давно миновала. И Люк, цеплявшийся за чистые идеалы – тоже. Лея перевесилась через бортик: -- Я говорила тебе на Эндоре, чтоб ты не встречался с ним больше! Почему ты не послушал меня, почему не улетел? Как можно было верить, что это чудовище способно раскаяться? Ты сталкивался с ним всего дважды, а я его повидала за годы, и предостаточно слышала о нём от отца – от МОЕГО настоящего отца. Но и ты довольно знал, чтобы сделать выводы! Зачем только я тебя отпустила? Надо было держать любой ценой – хоть лечь поперёк дороги. Вейдер не просто убийца и палач, он подлец. Сначала предал джедаев, потом – своего владыку императора, и наконец, нас с тобой. Он сына нашего забрал. А ты… не только позволил старому негодяю обвести тебя вокруг пальца, но даже с мальчишкой управиться не сумел: ни в узде его держать, ни мне вернуть, ни хотя бы остановить раз и навсегда. -- Лея! Впервые за тридцать один год знакомства Люк повысил на неё голос, но она не обратила внимания: -- Уж эта мне ваша Скайуокеровская семейственность! Мы одной крови, сын за отца… У меня была другая семья. И отца моего убили при участии твоего. А Рен лучше б остался лежать на развалинах твоего храма – тогда бы ещё я смогла его оплакать. Она остановила гневное излияние. Люк смеялся -- тихо-тихо, едва слышно – звук поразил её. -- Что смешного? -- Я подумал: если б вы с отцом могли встретиться во плоти на равных, поубивали бы друг друга из-за власти и ходячего бонуса по имени Бен… Перестав терзать ногтями блестящий поручень, Лея оперлась на него подбородком. Ввалившиеся глаза изучали брата, затем потускнели, словно обращаясь с внешнего объекта в нутро хозяйки. -- Как бы ты поступил, не выйди я замуж за Хана? -- Мы с тобой не могли быть вместе: не в этой жизни. -- Знаю. Я не о нас говорю, о Бене. Что бы ты сделал, не будь Хана? И если б ты решил жить по своему желанию, не считая себя обязанным помогать мне? -- Думаю… попросил бы отдать мне Бена, ещё маленьким. Можешь назвать это бегством и прятаньем головы в песок, которое всё равно ничего не гарантирует – но я бы увёз его на Татуин и растил там. -- Хан, уходя, сказал почти то же самое… Пора признать вслух: материнство – не моё. -- Не выноси себе приговор. Ты сделала что могла. А вот я точно не заслужил звание отца года. Она запрокинула голову, страшновато улыбаясь: -- Оставь! Не знаю, стоило ли щадить меня живую и здоровую, но с полутрупом точно миндальничать ни к чему. Кайло Рен… Да, да, верно: я не выношу его не только потому, что пошёл против меня и убивал моих людей, но, главное, потому что победил. Мне хотелось убить его за победу. Как тяжело, если б ты знал… Но тебе не понять. А вот он понял – я чувствовала. Ему такое знакомо. Он правду сказал: мы с ним стоим друг друга. Я испортила тебе жизнь… -- Не надо так говорить. Я сам принимал решения… А сына предоставим его судьбе. -- Пусть гадкий мальчишка прокладывает себе путь. Только он уже не мальчишка. – Лея улыбнулась теперь почти мечтательно. – И я его оценила. Далеко пойдёт, как говорил Лэндо. Что-то у него получится?.. Нет, не желаю знать: не хочу ни злорадствовать, ни завидовать. Он ушёл от меня – так тому и быть. Наше с тобой время миновало, а? -- Видимо, да: Галактике мы не нужны больше. Но наш путь ещё не кончен. – она вздрогнула, ощутив прохладное потустороннее прикосновение к щеке, попыталась ответить: от лишнего усилия её пальцы прошли сквозь невесомую руку призрака. -- Идём со мной, Лея. Он нагнулся, Лея чуть наклонила голову, касаясь лбом лба. Шокировавшая в первую секунду прохлада оказалась приятной. И взглядами сейчас лучше не встречаться. Уж больно выразительные у Люка глаза… -- Нет, Люк. Прости. Не могу я жить наполовину, не обрекай меня на такое, пожалуйста. Возможно умереть совсем, не становясь призраком? -- Возможно. – не смог он отрицать, как бы мучительно ни дался правдивый ответ. -- Но не спеши. Ты можешь попробовать лучше постичь Силу. Учиться можно и там, за гранью. -- Тогда я непременно поставлю себе цель: одолеть ЕГО. Вечная война Скайуокеров – ты же этого не хочешь? А я хочу бесповоротного конца. Хоть в чём-то буду честна: разделю судьбу тех, кто воевал за меня. И освобожу тебя. Вспомнила, как, утешая, присела с ним рядом в «Соколе» после гибели Оби-Вана. Давно это было, и нетрудно. Говоря с новым знакомым, Лея отвлекала себя от мыслей о казнённом Альдераане и заодно присматривалась к человеку, которого рекомендовал старый соратник папы Бэйла. Сегодня ей нечем умерить боль и потрясение брата, вызванные её отказом от совместного загробного будущего. -- Ты сама не сумеешь навечно упокоить свою душу. Мучительно для него… и всё же она предпочитает уйти одна. Лея погладила полупрозрачную руку: -- Поможешь мне? -- Я никогда такого не делал… Но должен справиться. -- А стоит ли? – шепнул в Силе знакомый голос, доступный, похоже, лишь слуху Люка. Лея расслабленно устроилась на подушке. Теснит дыхание. В то же время привычная тяжесть лет и амбиций как будто начинает спадать. Мутно в глазах… снова говорит память. Давний вечер на Эндоре, деревня эвоков. Скрывающий что-то, беспокойно-пытливый взгляд Люка в дымчатой синеве сумерек: «Помнишь свою мать? Настоящую мать.» Белое и чёрное вокруг… Размытая сначала картинка становится чётче, переворачивается с головы на ноги, превращаясь в комнату. Белый потолок, белые стены из панелей с чёрными щелями окон, заострённый белый край овала – голова кровати, больше напоминающей больничную койку. Белая одежда, линия плеч, чёрный подголовник в рамке низкого белого бортика. В центре картины более мягкие цвета: взмокшее смугловатое лицо молодой женщины с неразгладившимся после мучительного напряжения лбом. Кто-то кричит заливисто, то хрипловатым, то звонким голоском, и Лея понимает, что голосок принадлежит ей самой; чьи-то руки, от которых не исходит тепло, придерживают её низко над изголовьем, позволяя ослабевшей пациентке её видеть. Из-под опущенных, блестящих от пота век утомлённо и несмело выглядывают влажные карие глаза. «Лея…» выдохом с беззащитных розовых губ. До чего лёгкой Лея чувствует себя сейчас! Парит над полом, почти не ощущая веса. Никакой недавней беспомощности умирающего тела. Ещё немного – и она вырывается откуда-то, делаясь совсем невесомой, как пух, и не нуждается уже ни в какой поддержке. Боли больше не будет? Нет, ведь болеть нечему. Нечему. Вновь другая, слишком хорошо известная больничная палата, койка с никелированными поручнями, и женщина, вытянувшаяся на ней, не молода, тяжеловата. Черты лица крупнее, резче, чем у матери, сильней выдаётся подбородок, что подчёркнула отвисшая челюсть. Тёмные глаза широко, мрачно раскрыты, словно бросают вызов. Люк. Он здесь, и она без труда приближается к нему. Он видит её – это ясно – хотя она для себя невидима. Исходящее от него страдание возбуждает в Лее и жалость, и чувство вины… и злость. Жестоко с её стороны просить, чтобы он с ней покончил, но… -- Кто здесь? Кто-то, кроме нас. Чувство Силы, требовавшее прежде от Леи немалых стараний (она хорошо распознавала только брата и сына – но и тех на ограниченной дистанции), обострилось, словно плоть, удалённая с души, была плохим проводником, помехой, чехлом, скрывавшим высокочувствительный прибор. -- Рэй за дверью… ещё какой-то парень – из подручных Рена? Но это не они. Они – тела, а это… голый источник Силы, куда мощнее. – Люк не отвечал, кусая губы. -- ОН, да? Конечно, он. Но почему я не вижу? Пусть покажется. Хоть сейчас погляжу, какой он без маски. Свет в палате стал меркнуть. В ногах постели заклубился сгусток тьмы, обрамляя белёсое уродливое пятно Вейдерова лица. Отец и дочь уставились друг на друга враждебно, но и с тенью сожаления. -- Похож на смерть. – удовлетворённо констатировала Лея. – Правильно. Она была почти благодарна ненавистному родителю за частичную очистку её совести перед Люком. Многоопытный палач ещё раз выполнит свою работу, избавив сына от тяжкой роли. Люк едва успел удивиться словам сестры; сам он видел в сероватом ореоле грустную, просительную улыбку молодого Энакина. Скайуокер-старший понимал, что сделает сейчас сын, но рассчитывал остановить его и выиграть время на уговоры. Пускай Люк переживёт исчезновение Леи, а там посмотрим. Люк, Люк… Как и ожидалось, встал под посланный в Лею Силовой удар, верный намерению разделить судьбу сестры. Даже самое освоенное оружие способно преподнести сюрпризы пользователю, тем более, если оружие это -- вселенская энергия. Попытавшись убрать сына с линии огня, Энакин к ужасу своему понял, что уже ничего не может изменить. С детства он мечтал о могуществе, а, узнав о Силе, стремился подчинить её максимально, привести к удобному для него состоянию. И теперь изменённая старым Скайуокером Сила, направленная его желанием, рвалась из него, через него, уничтожая всё для неё чужеродное и не защищённое физическим телом. Ярый приверженец двойной морали и сторонник исключений из правил, Энакин не учёл, что Сила не мыслит сознательно. Торопясь покончить с неприятным делом, он ударил мощнее, чем требовала нынешняя цель. И выброшенная им мощь не желала видеть желательных для Энакина исключений, не щадила тех, в ком не различала внятно принятие Серого пути. Скайуокер вынужден был смотреть, как рассыпаются пылью в Силовом потоке души обоих его детей, и слышать агонию многих других. Из самых глубин своего существа он вырвал короткий крик, когда перед ним растворялось лицо сына, и умолк, оглушённый стонами остальных. До сих пор Энакин уничтожал души джедаев выборочно, по одной-две, не планируя больше. Теперь Серый поток настиг всех разом. Квай-Гон!.. После бури воцарился штиль. Великая Сила была жива и повиновалась Энакину как прежде. Но она, звучавшая множеством голосов, теперь молчала, как молчит природа, что, при всей красоте и цветущей жизни, не способна понять страдающий разум и ответить – ответить словом, мыслью. Вот как исполнилось пророчество, на которое надеялся Квай-Гон Джин и которого боялся Йода. Правда, равновесием нынешнее состояние не назовёшь; скорее, однородность. Бойтесь исполнения своих желаний?.. Сила в распоряжении самого мощного пользователя послужит средством разрушительным, сокрушающим, либо спасительным щитом, но ничего не создаст из пустоты. Энакин объяснял это внуку, но сам осознал недостаточно. «Помни, что творить нам не дано.» предупреждал Квай-Гон при последней их встрече за гранью. Да, не дано, как не дано узреть Творящего. Возможность распылить мановением столько душ, и невозможность возвратить хотя бы одну… Могучий дух, «вычистивший» Силу, ощутил себя ничтожным перед неведомым Создателем Вселенной. А датчик пульса, ненадолго «замороженный» Энакином, отмер и разразился сигналами, призывая медперсонал. Вкатились два дроида и замельтешили, проводя предписанные попытки реанимации. Когда неопровержимый факт кончины был установлен, вбежала блондиночка Конникс, чуть позже к обществу присоединилась заспанная, немного растрёпанная Рэй и эскортирующий её Дэмерон. Скайуокер отстранённо смотрел, как Рэй под тихие всхлипывания блондинки закрывает упрямые глаза Леи, прикладывается губами к похолодевшему лбу, а лётчик за её спиной, разрываясь между скорбным чувством и облегчением, прячет последнее. Девочка миловидная, но простенькая: в мать пошла, а не в отца или деда, и тем более не в бабку. До восхитительной Асии Доман малютке Рэй далеко. Впрочем, красота не принесла той счастья… Энакин вспомнил танцующую походку, тёмно-золотистое сияние кожи, чуть вздёрнутый носик, раскосые зелёные глаза над широковатыми скулами и копну тёмно-каштановых кудрей. Лицо озорного ребёнка и хитрой женщины. Дочь преуспевающего набуанского торговца антиквариатом, попавшись на глаза императору, привлекла его манкой красотой и Силой, что неожиданно в ней струилась – непознанная и неприрученная, тесно переплетённая с женскими инстинктами. Учить Асию Палпатин не собирался: женщинам владыка доверял меньше, чем кому бы то ни было. Но восемнадцатилетняя красавица стала последней страстью Сидиуса, на некоторое время император почти потерял голову. Насилие и манипуляции разумом не потребовались: юная прелестница была достаточно расчётлива, чтобы по доброй воле ответить на ласки повелителя, а папаша молиться готов на дочку, вытянувшую эдакий счастливый билет в жизни. Вейдера Асия невзлюбила как конкурента -- из-за Силы и близости к императору – но одновременно Чёрный рыцарь интриговал и привлекал её. Чутьё не подсказало ей, что скрывается под мрачными доспехами, а вид у ситха был внушительный; престарелый же повелитель, несмотря на искушённость, мог осчастливить молодую наложницу роскошью и надеждой на власть, но не по женской части. Страх перед Сидиусом не позволял Асии заигрывать с Вейдером всерьёз, однако рыцарь понял её, а она втихомолку наслаждалась его невольным безмолвным ответом. Как человек корыстная, избалованная, хитрая и любопытная красавица не нравилась Энакину вовсе, но её тело… Стоит ли описывать муки совсем ещё молодого – тридцати двух лет – мужчины, для которого удовлетворение желания было невозможным отнюдь не только из-за ревности императора? К тому времени эксперименты Сидиуса с продлением жизни зашли практически в тупик, и эгоистичный владыка задумался, наконец, о продолжении рода. Он подозревал, что возраст и тёмные практики лишили его возможности сделать ребёнка естественным путём, и уже планировал искуственное оплодотворение. Но очаровательная Асия устроила венценосному любовнику приятный сюрприз, зачав без помощи медиков или специальных Силовых ухищрений. Ребёнок повысил её амбиции и притязания не в меру. При всей хитрости она была наивна… За три месяца до родов терпение владыки лопнуло. Палпатин решил, что его сыну не нужна мать, и даже трёх месяцев ждать не пожелал. Императора осенила новая идея: создать урождённого стопроцентного ситха. До срока вырвать ребёнка из материнского чрева и поместить в инкубатор, где высокородный эмбрион дозреет, регулярно напитываясь Тёмной Силой от отца. Преклонные годы позволяли Палпатину рассчитывать, что он успеет подготовить сына к правлению, а вот отпрыск не получит достаточно времени, чтобы возыметь твёрдое намерение устранить родителя с дороги. Скайуокера вызвали неожиданно в приватные, закрытые почти для всех покои Асии – тогда он и узнал до конца план Сидиуса. Жалкие стоны, доносившиеся с постели, хлопочущие меддроиды, и довольный, аки сытый вурдалак, император, который с гордостью взирал на прозрачную камеру, где плавало в мутноватой жидкости его порождение. «Можешь сделать с ней всё, что хочется, лорд Вейдер.» змеиное сипение владыки почти заглушает жалобный голос боли истерзанной женщины. «Ты достаточно ждал, мой верный ученик. Только поспеши – времени мало.» Осунувшееся лицо Асии стало совсем детским и перепуганным, она и плакала, как ребёнок. Зачем-то Энакин присел на постель. Жестокая издёвка императора почти не тронула его. Но вспомнились давние роковые сны, где звучал голос погибающей Падме: «Помоги!... Помоги!..». Мольба о помощи и пощаде светилась теперь в глазах Асии. Он снял перчатку. Молящие глаза наполнились новым страхом при виде роботизированной руки. Слабыми пальцами она дёрнула вторую перчатку, затем перевела взгляд на голову, закованную в шлем и маску… и закричала, насколько хватило ещё дыхания. Призвав Силу, он почти безболезненно прекратил её страдания. Пришла на ум песня, которую пела когда-то ему мать, и через Силу этими полузабытыми строками -- что много лет спустя убаюкают Бена -- Энакин окутал короткую агонию Асии. За спиной вновь послышалось сипение: «А теперь, лорд Вейдер, помоги мне наполнить моего сына мощью Тёмной стороны.» Это была крупная ошибка Сидиуса. Владыка понимал, что его отпрыск не внушает Скайуокеру восторга, но не боялся ненависти ученика, думая, что концентрированная злоба лишь усилит будущего ситха. А вышло наоборот. Потому что за ненавистью Вейдера стояли не только боль и зависть, а, похоже, и другое. Хотя изувеченный рыцарь утратил способность сознательно чувствовать своих детей, видимо, Сила на уровне глубинного инстинкта предупреждала его: сын императора не должен жить… или, по крайней мере, не должен владеть Силой. Так или иначе, Сила, инстинкт или сама судьба хранили Скайуокеров. Ведь родись наследник Палпатина мощным пользователем, император, очень вероятно, посчитал бы нужным покончить с Люком, да и с Леей тоже. Сидиус переиграл сам себя. После очередного сеанса Силовой «подпитки» младенец, практически готовый к выходу из инкубатора, утратил контакт с Силой. Анализ крови показывал солидное содержание мидихлориан – а чувствительность к Силе пропала, да так и не восстановилась, несмотря на императорские ухищрения. Палпатин гнобил ребёнка, надеясь разбудить в том злобу и Тёмную сторону – увы, ничего не помогало. Сумей владыка одарить сына каплей душевного тепла, как знать, возможно, всё сложилось бы иначе? Но император, в жизни никого не любивший, оказался в тупике. И был вне себя от ярости. Тогда его личностная деградация начала проявляться достаточно внятно. Он никогда не винил Вейдера в случившемся напрямик, но подозрения насчёт вероятной роли эмоций ученика в постигшем владыку несчастье определённо посещали Палпатина. О чём сказало и чудовищное наслаждение на его лице, когда над Эндором он подначивал Люка, стоявшего над поверженным Чёрным рыцарем: «Пора совершить неизбежное… Исполни то, к чему призывает гнев, и займи место своего отца рядом со мной!» Император на всякий случай тщательно скрывал ожидание наследника от знати; что ж, потом не пришлось переживать свой позор на глазах у всех, зная, что за чопорной миной типов вроде Таркина прячется злорадство. И кое-что Сидиус просчитал верно. Он ведь был вполне удовлетворён работой, которую проделал Оби-Ван на Мустафаре: император понимал, что здоровый, физически полноценный Энакин способен на любую подлость и, несмотря на Силовую мощь владыки, вариант «световой меч в спину» теоретически грозил бы императору всегда, и с каждым годом только больше. Болезненное недо-чувство к Асии Доман и её смерть заставили Вейдера ещё сильней отгородиться от мало-мальски добрых эмоций, что сводило к нулю вероятность самостоятельного, преждевременного обнаружения Чёрным рыцарем сына и дочери. Собственного сына, долго не имевшего имени, император в конце концов нарёк Инис Лорум. Горькое, презрительное клеймо – усечённые имя и фамилия канцлера Велорума, которого сенатор Палпатин когда-то подсидел и сверг. После смерти императора мальчик остался совсем один. Почти никто не знал, что он сын Палпатина, а если бы и знали, не факт, что захотели бы использовать. Бежавшим имперцам требовался либо яркий символ, либо авторитетный лидер; ни тем, ни другим Инис считаться не мог, поскольку был забит и лишён Силы, а личность его отца в последние годы правления приобрела чересчур мрачный ореол. Дроид, приставленный к Инису – единственный его друг -- сообщил отцу Асии о существовании внука. Но тот, смутно наслышанный о судьбе дочери, не захотел принять мальчика, который напоминал о своём отце и при этом не обещал деду власти и влияния. Юноша, что по рождению мог бы сделаться всем, стал ничем, скитался по дальним планетам и вёл жизнь бродяги, перебиваясь случайными заработками, а то и воровством. Во время скитаний он повстречал девушку, разделившую его одиночество, и у молодой пары появилась дочь – Рэй. Некоторое время семье пришлось обретаться на Джакку; супруги Лорум хотели покинуть безрадостный пустынный мир, но задолжали местному криминальному барыге Ункару Платту и, вынужденные оставить тому в залог своего ребёнка, улетели с Джакку вдвоём, надеясь заработать и вернуться с выкупом за дочерью. Однако вернуться им было не суждено. Жили беспросветно и сгинули в горе и безвестности, как множество малообеспеченных обитателей Галактических окраин, что при Империи, что при Старой и Новой Республиках. Услыхав от деда подлинную родословную маленькой джедайки, Бен собирался закатить истерику. Энакин быстро его угомонил, напомнив, что про Силу, довольно мощно текущую в девушке, внук знал и прежде, а происхождение имеет значение в первую очередь тогда, когда известно самому произошедшему, и, наконец, чтобы стать Дартом Сидиусом, надо расти во влиятельной семье, с детства усваивая принадлежность к элите, да десятки лет посвятить тёмным практикам и политической борьбе, начав сей путь под руководством наставника уровня Дарта Плэгаса Мудрого. Рэй же, воспитанную в мусоре, скорее, ожидает участь, подобная судьбе Люка. Никто, кстати, уже не сообщит ей о родстве с императором. Бен, конечно, боялся, что девочка выяснит имя деда тем же способом, каким Бен узнал, что он не Соло, а вдвойне Скайуокер; но Энакин заверил внука: вероятность крайне низка, да и объявлять себя наследницей Палпатина – глупость, плохая реклама. Впрочем, теперь, когда юная джедайка перестала быть занозой в голове Бена, лучше бы её ликвидировать – для верности, и раз уж всё равно нет больше Люка, которому отец дал понять, что его ученица имеет шансы выжить. Однако пусть решает Бен. Не один Сидиус погубил своего сына, Энакин Скайуокер тоже этим грешен. Погубил даже не сейчас, а тридцать лет назад, когда над Эндором ради минуты тепла, ради ласкового взгляда голубых глаз не возразил наивной вере сына в отцовское просветление. И Люк остался с опасным убеждением, будто способен врачевать души – что не соответствовало действительности. Нет, Энакин не имел права тогда уходить -- сбегать! -- за грань. Испытания, какие ждали Люка при отце-неисправимом злодее, пожалуй, всё же лучше, чем трагедия с Новым орденом и Беном, и печальный исход на Ач-То – даже если там Люк нашёл подобие покоя. Глядя на Люка, Скайуокер-старший видел Падме, хотя внешне сын вовсе не походил на мать. Дело в манерах, взгляде, присущей Люку мягкости, которая отличала Падме. Юный Люк был открыт миру, тогда как Энакин с детских лет поглядывал на мир исподлобья, готовый с ним схватиться. Из этого несходства, из печальных обстоятельств выросло в Энакине неизбывное чувство вины перед сыном. Зато в дочери, темноволосой и темноглазой, как мать, Скайуокер разглядел собственное отражение, ещё и ухудшенное Бэйлом Органой. По мнению отца, свойственное ему помешательство на ком-либо у Леи обернулось помешательством лишь на самой себе. Палата, где соратники свыкались со смертью своей принцессы-командира, рухнула вниз, осталась далеко позади, как и огни Ханна-Сити; космос распахнулся перед духом. А! он не мог подумать, насколько безмолвие Силы угнетает. Последовать за детьми, бездумно раствориться в Силе?.. Нет. Позже, но не сейчас. Ведь он таки защитил, сохранил самое дорогое – Бена. И должен ещё понаблюдать. Путь Рена только начат -- и во внутренней политике, и особенно во внешней. Держава юужань-вонгов, например, представляет потенциальную опасность для крепнущей, амбициозной Республики-империи. Бен правильно оценил ситуацию: разведка работает. Молодец мальчик. Но пока страшно оставить его одного. Взмывая в Силовых потоках, Энакин повернулся в сторону Корусанта. *** Тихий зов вибрирующего датапада заставил строителя империи-республики принять вертикальное положение, накидывая попутно халат и одновременно Силой приводя в порядок горящее лицо и спутанные волосы. Подхватив вздрагивающее устройство, Рен бросил взгляд на покинутую кровать и, после секундного колебания, вышел в кабинет. На ходу его пронзило ощущение – в Силе что-то неладно. Вернее… было неладно. -- Принцесса скончалась, милорд. – доложил рыцарь Рен, оставленный надзирать за событиями в медицинском центре. Видимо, подозревая, где и в какой позе может пребывать лорд в этот час, рыцарь посчитал более тактичным не стучаться к Кайло прямо через Силу, а использовать технику. -- Отдайте все необходимые распоряжения от моего имени. Её друзей поставить перед фактом: похоранами занимаюсь я, но никто не собирается мешать им попрощаться с ней. Завтра к середине дня вы должны быть на Корусанте, с телом. -- Слушаюсь, милорд… Вы, конечно, почувствовали колебания в Силе? -- Да. Но вы находились ближе к месту события, Траджен. Ваше восприятие? -- Сначала у меня засбоил контакт с Силой. Потом показалось, что в Силовом поле возникли… заметные прорехи. Там словно гроза бушевала милорд – так по мне. А через несколько минут всё стихло и выровнялось, будто не было ничего. Наверняка это связано со смертью принцессы. Я перестал чувствовать жизненное излучение от её тела, следом пошли перебои контакта и заштормило в Силе, а улеглась Силовая буря одновременно с сигналом тревоги из палаты -- перед тем, как меддроиды обнаружили вашу мать мёртвой. И ещё: поблизости, я уверен, находился источник Силы – кроме меня, принцессы и джедайки -- очень мощный. -- Уверен, вы догадываетесь, кто мог там быть. – веско отозвался диктатор. Рыцарь отвесил почтительный кивок, сложив ладони. Разумеется, кто же, как не владыка Вейдер, мог так возмутить Силу? Чёрный рыцарь гневался на детей, попусту растративших жизнь и не оказавших поддержки единственному наследнику рода. Должно быть, в Силовом шторме владыка напоследок излил гнев, заслуженный близнецами, и ещё раз отметил восхождение своего избранника. Рен-гвардия, конечно, не была в курсе подробностей жёсткого, оперативного перевоспитания лидера дедом, но кратко и ёмко о связи своей с могущественным духом Кайло соратникам поведал. Энакин сам это предложил и, посовещавшись с внуком, разработал сценарий торжественного явления перед специально собранными рыцарями однажды ночью. Всё получилось отлично. Закончив с Традженом, Кайло связался ещё с Коннором Содбери, выслушал краткий отчёт о благополучной обстановке в усмирённом сменой правительства Корпоративном секторе, и отключил связь, напомнив себе, что утром надо переговорить с начальником разведуправления Генштаба Вооружённых сил Республики, а заодно с самим маршалом Прайдом. Отодвинув датапад, Рен задумался, время от времени машинально прихватывая кончиками пальцев подлокотники чёрно-серого кресла. Королева мертва. Правда, она уже давно лишилась трона, но если соблюдать формальности… В детях Энакина поделились родительские качества: Люк носил отцовскую фамилию и развивал в себе Силу, Лея стремилась к власти. Теперь две части Скайуокера Второго соединились где-то там… Рен поглядел на чёрное небо за окном, и крепко упёрся в подлокотники. А наследие Энакина в мире живых снова стало единым в одном. Королева и джедай мертвы. Да здравствует Серый император! Но что за великое потрясение приключилось в Силе? Неужели всё объясняется только смертью Леи и тёмными движениями её души перед уходом? Он не чувствует её… их обоих. Возможность Кайло ощущать здравствующих носителей Силы была ограничена расстоянием, однако в случае с духами роль расстояния уменьшается – если речь о духах, что бродят по эту сторону грани, соприкасаясь с миром живых. Отсутствие матери в доступном Силовом поле можно объяснить её неспособностью сформировать полноценный призрак; а вот куда, спрашивается, запропастился Люк? Либо ушёл за грань, оборвав связи с живыми, либо… Рен углубил поиск, проникая в потустороннее пространство. Люка он не обнаружил. Он вообще никого не обнаружил – была лишь Сила. Туманный «океан» теней, о котором расссказал когда-то дед, и который Кайло видел, разыскивая дух Хана, изменился: его тусклый простор больше не подсвечивали искры душ Силочувствительных. Что происходит?? Какой бы малой величиной ни измерялась скорбь Рена о родителях, полное исчезновение близнецов из обоих миров не могло не впечатлить его, не говоря о странных переменах потустороннего «пейзажа». И всё же Силовое поле не пустовало. Вынырнув из-за грани, Кайло, можно сказать, с размаху натолкнулся на чужие импульсы. Столкновение оказалось кратким, но Рен узнал, как узнают знакомый голос, даже звучавший лишь секунду. Впрочем, больше это походило на прикосновение души к душе, и внутри у Кайло заныло от тяжести, которую нёс в себе другой. Рен привстал, его глаза расширились, губы дрожали, непроизвольно растягиваясь в возбуждённой полуулыбке. Он жадно ждал, что перед ним сгустится тускло светящаяся фигура, гадая, какими окажутся сейчас изменчивые черты дедова лица. Но прошла минуту, другая, и он разочарованно плюхнулся назад в кресло. «Поговори со мной. Почему молчишь?.. Тебе непросто пришлось, я понял. Что случилось? Люк… с концами, да? И за что ты его? Чтобы не обучал дальше Рэй? Да нет, тут из-за матери скорее.» полные губы, обиженно выпятившись поначалу, сложились в выражение горьковато-мягкой иронии. «Всё воспитываешь меня, тестируешь на самостоятельность? Или не дорос я пока, чтоб тебя утешать? Ладно, как знаешь… Только помни, я всегда жду.» Встряхнувшись, Серый император направился в спальню, куда после несостоявшейся встречи с дедом тянуло ещё сильней. Ливия лежала, локтем на подушке, аккуратно прикрытая простынёй. Она старалась не показываться лишний раз совсем голой, и Кайло, не разбиравшийся в женских интимных нюансах, ломал голову над причиной. На стеснение ни капли не похоже. Но эта её привычка, надо признать, нравилась ему и возбуждала. Исподтишка просканировав взглядом обнажённое белоснежное плечо и изгиб бедра под тонкой тканью, Рен поспешно втянул слюну и деловито поинтересовался: -- У тебя при себе речь, которую канцлер произнесёт по случаю смерти моей матери? Без комментариев и вопросов, непонятно как удерживая на груди тонкий покров, Ливия потянулась к прикроватному столику за датападом. Бегло оценив текст, Рен одобрительно хмыкнул: -- Порядок. А я тебе скидываю эскиз памятника с пояснениями. -- он открыл картинку. Эскиз сенатор набросал по дороге с Чандрилы, -- отпустив воспоминание о Хане и сделав необходимые пометки на нескольких переданных секретарём документах. Его вдохновило лицо Леи в некоторые моменты их разговора. Вспоминая мать в молодости, он старался передать нынешнее её выражение, убрав меты лет: по его замыслу, женщина на портрете должна была смотреться не молодой, как была когда-то, но лишённой возраста. Гордая, упрямая, наделавшая много ошибок, что принесли горе даже её родным и близким, но изначально болевшая душой за простых жителей Галактики – такой мать повелителя представится будущим поколениям. А любящий сын, извлекая полезные уроки из заблуждений принцессы, насколько возможно, исправит материнские оплошности. Конечно, иконография принцессы Органы-Скайуокер не ограничится суровым монументальным образом; будут и другие: например, Лея ведёт за руку маленького Бена Кайло – первые шаги будущего лидера… Со временем, пожалуй, можно аккуратно донести до публики, что отцом повелителя был блаженной памяти Люк Скайуокер, а не кто-то. Священный союз близнецов предопределён Силой и судьбой – ради высокой цели. Ну, а та часть публики, которая не верит в священное, зато развлекается, сочиняя пикантные истории об инцесте, примет кровосмесительную родословную Рена без высокого трепета, но спокойно, и даже на ура. Ливия рассматривала портрет внимательно, с интересом, и, как показалось Рену, с удовольствием. Любуется работой художника (Рен колебался в оценке собственного таланта)? Или наслаждается мыслью, что убийца её отца умерла, мучаясь, успев увидеть гибель своего дела и победное шествие сына-предателя к власти? Если не лжёт досье, леди Таркин-Гай в конце жизни оправдывала существование на свете Кайло Рена одной надеждой: внук Вейдера рано или поздно зальёт руки кровью матери, что будет Органе единственно достойным наказанием. Информацию подслушали в больнице, перед кончиной леди. Наверняка мстительная вдова и дома твердила дочери то же самое. И как, интересно, отвечала дочь? Вообще, женщины – жуткие создания… В больнице мисс Гай в ответ на материнские припадки благоразумно помалкивала, либо пыталась успокоить мать нейтральными уговорами. Догадывалась о прослушке? Возможно. А что думала? -- Очень выразительно. – прервала паузу Ливия, сворачивая файл. -- Утром перешлю эскиз исполнителям. Осталось выбрать одного из двух скульпторов. Если у Ливии возник вопрос об авторстве рисунка, вслух она его не задала. Интересно, как бы она реагировала, выложи перед ней Рен другие наброски, с которых смотрело не лицо Леи, а её собственное в разных ракурсах? А если б он привёл её к себе в мастерскую и раскрыл заботливо укутанную тканью «Госпожу тени» с кровавым пятном на груди? Чётко записала бы его в маньяки, точнее, абьюзеры (мерзкое модное словечко!)? Но, разумеется, ничего из перечисленного Кайло ей не покажет. Лидер не имеет права скатываться до уровня психопата. А коли мания и есть, изволь, по крайней мере, держать своих «тараканов» на максимально коротком поводке. Он положил датапад на столик, машинально отметил, что два девайса – его и её – расположились слишком близко друг к дружке, сразу выругал себя за трудновыводимую привычку зацикливаться на всякой ерунде, и тяжеловато опустился на край постели. Мягкая рука скользнула по его затылку к шее, едва надавливая кончиками пальцев и разбирая волосы. На шее ощущения стали интенсивней. Ливия спросила спокойно, почти лениво: -- Поговорили? -- С матерью? В основном для вида. -- Она не смягчилась? -- Какое там… Да оно и незачем мне. Вот отчего, отчего его так и тянет выложить этой женщине всю свою подноготную? И не потому, что мать его только что умерла: такие позывы накатывали и прежде. Её рука переместилась на плечо, то ли поглаживая, то ли заново изучая очертания хорошо знакомых мышц. Она, похоже, любит изучать, а? Вдумчиво, проверяя и перепроверяя выводы. И до какой степени исследованым считается сиятельный любовник?.. Внутренне он протестующе дрогнул, и тут же ему стало жарко. Халат определённо мешал изысканиям. Опрокинуться бы сейчас навзничь, приглашая рыжеволосую наездницу оседлать диктатора Галактики!.. Рен любил устраивать скачки верхом на себе. Правда, он и наоборот любил в равной мере, под настроение. Сейчас настроение было скорее подседельным. Но желание расслабиться в позе «снизу» боролось с обязанностью доминанта. В час, когда к нему окончательно перешло звание единственного здравствующего представителя Скайуокеровской династии, после автокоронации, состоявшейся несколько минут назад в тиши кабинета, после того, как Энакин ускользнул, не пожелав делиться проблемами и подчёркивая, видимо, что внук теперь сам всё решает в жизни, наконец, после того, как Рен в очередной раз отметил, что готов лужей растечься под лёгким нажимом женских пальчиков… Дёрнув пояс халата, он развернулся и, со смесью недоброго торжества и сожаления, властно накрыл собой гибкое тело искусительницы. После бурного выплеска он задремал, но не больше, чем на полчаса. Ливия спала – по крайней мере, выглядела спящей -- а Кайло сердито разглядывал её, подперев голову рукой. Самым удивительным и неприятным для самолюбия Рена в этих отношениях был факт: Кайло так и не погрузился глубоко в психику партнёрши, ограничиваясь проверкой лояльности, каковая заключалась в поиске крамольных мыслей о режиме и возможной перемене власти. Крамольные мысли, связанные как с режимом вообще, так и с именем лорда-диктатора, отсутствовали; но Рен понимал, сколько полезной личной информации он упускает в упомянутом режиме поиска. Повторяемая многократно мантра «Деловой подход, просто секс» не умеряла болезненное любопытство. Как на самом деле она относится к нему – не в политическом смысле? Снова и снова он давал себе слово нынче же подвергнуть мозг Ливии допросу с пристрастием без ведома владелицы… и раз за разом нарушал обещание. Нет, его не подводила отточенная техника «перекапывания» чужого рассудка: Энакин учил поиску разного уровня и скорости, и ученик не разочаровывал старого Сайуокера. Подводила теперь воля. Рен попросту не мог заставить себя приступить к выполнению запланированного, что, понятное дело, изрядно его нервировало. В нём рос абсурдный страх перед любовницей (страх? перед нечувствительной к Силе сторонницей его дела??). Когда ему впервые приснился тот сон – дикий, но пугающе реалистичный? Сон, где он не мог разъединиться с ней после соития, где его… деликатная часть тела оставалась у неё внутри. Ну, бред же, бред!.. Лечиться надо. Что-о?! Позволить какому-то, мать его, мозгоправу ставить Скайуокеру Третьему диагнозы? Никогда, несмотря на любую гарантию тайны и приватности. Сказано: своих мозговых паразитов лидер дрессирует самостоятельно. Что-то Энакин говорил ему на эту тему -- ещё когда речь впервые зашла о Сером пути, незаметном чтении мыслей, внушении, границах чужой личности… Стоп. Сепарация у нас или где? Хватит, что ли, вспоминать наставника по любому поводу. Разберёмся без него. Сейчас. Именно сейчас забраться в рыжую чертовку – не тем органом, что между ног, а тем, что между ушей. Немедленно – сделать, наконец. Ну! Несколько минут борьбы кончились неутешительно: хладнокровный пользователь «библиотеки» чужих рассудков был разбит наголову; из-под лежащего в нокдауне политика и манипулятора с рёвом выбирался зверь, смертельно уязвлённый собственной слабостью, жаждущий кровавой мести. Бездумно Рен поднял руку, глядя на беззащитное белое горло лежащей женщины, пересечённое рыжей прядью волос, почти чёрной в пробивавшемся через жалюзи лунном свете. Шевельнул пальцами, призывая Силу. Он действовал инстинктивно, в глухой ярости, не обдумав убийство и последствия. Если интимные мысли любовницы остались тайной из-за вывертов воли Кайло, убийство не состоялось по другой причине. Желание придушить полыхало в нём, затмевая всё прочее: на сей раз не воля, но Сила отказалась ему служить. Он не мог вспомнить, как попал опять в кабинет; очнулся только на коленях у кресла -- одного из символов своей власти -- цепляясь за подлокотник. Его трясло. Сила изменила ему — как после Крэйта. Приступ ужаса был подавлен оперативно; восстановив нормальный пульс и ясность мысли, он попробовал разные манипуляции. Сила протекала через него плавно и слушалась как обычно. Просмотрев сновидения обитателей нижнего этажа космоскрёба и спровоцировав небольшую аварию (без летальных исходов) на соседней воздушной автостраде, Рен успокоился – почти. Он подумал, можно ли свалить свой срыв на недавнее потрясение в Силе, сопровождавшее уход близнецов – и ответил отрицательно. Сила полностью стабилизировалась к моменту, когда он в прошлый раз покидал кабинет. Увы, увы, его привязанность к Ливии Гай перешла определённую черту – вот в чём проблема, нужно признаться. «Ещё бы.» словно каркнул кто-то внутри. «Поздравляю! Стоило деду отвернуться – и ты уже вляпался.» «Да он сам сто раз намекал мне…» начала возмущаться другая часть Рена. «Конечно, намекал. Но на что? Чтоб ты завёл уже себе бабу. Не обязательно одну и, само собой, без перебора. А ты, милый мой, по уши влип.» «Я…» «В любой момент её бросишь?» с безобразным ехидством перебил внутренний злопыхатель. «Да-да-да…» Мысль Рена заметалась в поисках достойного ответа и, сделав кувырок, вырулила к… Рэй. Точно. Некая смутная идейка посетила его ещё в медицинском центре, когда он включал перед девушкой режим страдальца, отвергаемого умирающей матерью. Режим включил бы всё равно – ради имиджа – но, глядя на Рэй, что-то ещё он подумал… Когда Рэй отказалась присоединиться к нему в разгромленном тронном зале Сноука, он рвал и метал, лишившись вожделенной союзницы, Силовой и моральной подпорки , которая, он думал, помогла бы ему укрепить шаткую уверенность в себе. Он воспринимал Рэй… как сестру, наверное, сколь бы нелепо ни выглядело такое отношение к девушке двадцатишестилетнего индивидуума. Сестра – не женщина, и сестра, в отличие от брата, не может… не должна! быть соперницей. Задним числом ситуация приобрела несколько иной оттенок. Рэй отвергла его и как мужчину. А Дэмерона – нет, о чём Рен узнал, заглянув в мысли По на входе в палату Леи. Он понимал, почему эти двое сблизились, но понимание не отменяло факта. Рэй. Отказала. Ему, Кайло Рену. Сие прискорбное обстоятельство необходимо исправить, заодно дав бой своей нынешней зависимости. Ливия стала его первой женщиной – вот в чём дело. А ведь Энакин предлагал начать с проституток… Неоднократно, поддаваясь порывам агрессии, Кайло пытался унизить подругу во время секса, но опять-таки не доводил дело до конца. Однажды в угаре с силой ухватил за волосы, чтобы рывком запрокинуть к себе её лицо: захотелось попробовать увлажнить глаза Не-знавшей-слёз. Она накрыла его руку своей, поглаживая костяшки и осторожно разжимая жестокие пальцы. То же «Мне больно!..», прозвучавшее при его первом бурном появлении на пороге её квартиры – только высказано без слов. И Рен вновь послушно ослабил хватку – чувствуя почему-то облегчение. Или в день, когда ему захотелось орального секса: отличный повод припомнить любовнице, где её место. Для Рена сосательный акт априори значил унижение партнёрши, он предвкушал, как будет любоваться покорно склонённой головой. Правда, он не сумел выдать в эфир грубо-повелительный словесный сигнал к началу действа, но позой достаточно ясно обозначил свои намерения. Его быстро уложили на лопатки. Не буквально уложили, конечно: разве она бы смогла при солидной разнице весовых категорий? Он сам лёг, не успев разобраться, как так вышло. И его то ли ублажили, то ли употребили – он не понял. Хорошо было чуть ли не до обморока, хотя промелькнул в начале страх: вдруг укусит? Но она не кусалась, потребляла его нежно, и он расслабился, затвердевшие мышцы живота обмягли под её ладонью. Перед тем, как его скрутила последняя жгучая судорога в паху, успел подумать: интересно, какой он на вкус? Хотелось оказаться сладким… Нет! Повелитель Галактики не может быть конфеткой… А-а-а! Даже в победной позе сверху он не всегда ощущал себя безоговорочным хозяином положения. Чувствовал, как наклоняется над бездной, топью, куда его может засосать без возврата. Когда на месте суховатой деловой мисс Гай возникало нечто, что Кайло звал про себя Иной. Иная воплощала его страхи. Когда перед финалом мечется по подушке её голова, а верхняя губа поддёргивается, открывая мелкие, ровные белые зубы, тут-то и кажется Рену, что на сей раз он не уйдёт живым и целым, что она его выпьет, высосет досуха, или проглотит. В личных отношениях Рен привык к постоянной борьбе, большую часть времени завуалированной. Таиться, прятать злобу, нападать исподтишка, а если совсем припечёт, атаковать в открытую… чтобы затем, возможно, уползти, поджав хвост. Победитель и побеждённый, сильный и слабый, владыка и раб – Кайло не умел иначе. Особняком стоял Энакин, но по понятным причинам примером равноправных отношений связь с дедом служить тоже не могла. В политике бывает ничья, да и то часто условная. Но в политике между партнёрами дистанция, какой нет в личной сфере. Деформированный прошлым опытом, Рен не понимал, как можно не победить, не потерпев при этом поражение, да ещё в схватке с противником, который объективно слабей тебя. Долгое время Ливия в его сознании занимала примерно ту же позицию, что рыцари Рен, где-то близко к Коннору Содбери: на пересечении областей делового и личного, в стане подчинённых-приближённых, и с ней не требовалось воевать, определяя, кто «сверху», кто «снизу». Теперь он не мог определить её место. В минуты досады не сомневался: Ливия спит не с человеком, но с диктатором, внучке гранд-моффа нужен всесильный лорд, а никак не жалкое создание, за уши вытащенное Энакином из дерьма три года назад. Однако мисс Гай вполне устраивает, что лорда можно крепко подцепить за известный орган. Идеальная любовница: пользуйся, Рен, не задавая лишних вопросов! Податливая, но отстранённая, себе на уме, слова никогда не скажет необдуманно… лживая, расчётливая, опутывает его помаленьку… «Н-да.» злопыхатель не спешил униматься. «А крошке Рэй нужен кто? Хороший мальчик Бен Соло, которого злой дядька Сноук увёл от мамы с папой и доброго дяди Люка? А Кайло Рен ей подойдёт, э?» «Тоже мне проблема.» парировал Рен, победно взгромоздившись на чёрно-серый кабинетный «трон» и перенимая ехидный тон «собеседника». «Дед учил: кажись таким, каким тебя хотят видеть. Матушка – спасибо ей за это и мир праху её души – сделала всё, чтобы помочь мне заполучить Рэй. Почти три года пудрила девчонке мозги, нагородила чуши про бедненького Бена, который ждёт не дождётся, когда храбрая Рэй вызволит его с Тёмной стороны, только попросить всё стесняется. А девчонка и рада: из грязи в князи, из мусорщиц – в Последнюю Надежду Джедаев. Предложение должно соответствовать спросу, иначе не продашь товар. Будет ей Бен Соло – в лучшем виде.» Информацию об усердной вербовке Рэй в спасители Бена Соло Рен выудил из головы матери и того же По. В мысли Рэй он из предосторожности не стал соваться второпях: всё-таки она высокочувствительный пользователь Силы, могла заметить – и тогда прощай, доверие. Мать, не обученная обращению с Силой и ослабленная болезнью, оказалась вполне лёгкой добычей; Кайло сам дал понять Лее, что проник в её разум – чтобы прекратить цирк «Последнее воззвание страдающей матери к оступившемуся, но любимому чаду». Своих рыцарей Рен Кайло ментально «взламывал» очень аккуратно, по одному, уже солидно попрактиковавшись в этом деле на обычных мыслящих существах. Самый сильный и устойчивый из Рен – Коннор – занял в очереди на «вскрытие» почётное последнее место; и с ним пришлось изрядно повозиться. Но с Рэй, возможно, особенно трудно не придётся – после необходимой подготовки. «И, отымев малютку джедая, ты, значит, мигом освободишься из коготков рыжей кошки?..» почти сладко пропел зловредный внутренний оппонент. «Кстати, не забывай: придётся превзойти Дэмерона, герой-соблазнитель.» Сенатор хорошо знал: иногда наиболее эффектный (и эффективный) ответ -- отсутствие такового. А Дэмерон… обидно, конечно, что девочка теперь б/у, но не будем придираться. Решив, что поставил убедительную точку в споре, Рен позволил себе поменять позу «владыка на престоле» и только сейчас вспомнил, что при последнем, паническом исходе из спальни напрочь забыл про халат. Представил, как выглядит на кресле-«троне», подавил нервный смешок, впившись зубами в мякоть ладони у основания большого пальца; зачем-то сходил в ванную за полотенцем и, только прикрывшись, проследовал в спальню. Остановился в темноте, выслушивая ровное, тихое дыхание с кровати. Сегодня она впервые в его квартире, прежде он неизменно приходил к ней сам, а к себе не звал. Но сегодня, прибыв с Чандрилы и пришвартовавшись на спидере к балкону Ливии, неожиданно для них обоих предложил посетить его жилище. Она, похоже, приглашению удивилась, но школа Таркинов не позволяла удивляться вслух. В постели невозмутимая аристократка нередко демонстрировала прыть, заставлявшую Рена подозревать актёрскую игру. Сам Рен в интиме более или менее отпускал на свободу норов, скрываемый от публики, но любовницу подозревал в притворстве обратном… Странное чувство ударило, когда он подхватил её локоть, помогая перебраться в спидер: испугался, что она может упасть, что должен был приземлиться на твёрдую поверхность, а не висеть, прижав борт к краю балкона. Слишком крепко стиснул её руку, отпустил только после того, как она села. Быстрый взгляд аквамариновых глаз, лёгкая улыбка. А он едва не покраснел от неловкости. Вспомнил, как она обмолвилась однажды, что не любит лихачества – и тут же смертельно захотелось дёрнуть вверх и заложить над космоскрёбом вираж покруче. Но сдержался и чинно-благородно подрулил к своему балкону. Досадливо бросив куда-то полотенце, Рен полез под тонкое одеяло, прижимаясь к мягкому боку. -- Кайло… Вот кто её просил просыпаться? -- Собственной персоной. Система безопасности не зря действует: сколько здесь живу, посторонних у себя в спальне ещё не находил. «Не спится?» словно спрашивает её прикосновение. Да нет, что он себе придумывает?? И… ответил на незаданный вопрос: -- Думал о том, о сём. Но давай спать. Ткнувшись носом в душистые волосы на подушке (ладно-ладно!) он сказал себе, что должен, ДОЛЖЕН заполучить Рэй – резолюция наложена и пересмотру не подлежит.