Драбблы с Намджуном

Я давно забыл, что значит слово «дом». То есть, конечно, понимаю, что именно им обозначают. Но не чувствую трепета или тоски, когда слышу это слово. Я не бывал «дома»… много лет, в общем. Уже и не сказать, сколько точно. Не помню, как выглядят знакомые улицы, не помню имён старых знакомых, мне теперь абсолютно и бесповоротно незнакомых. Друзья? Таких тоже не помню. Как ни странно, стал я таким именно ради своего «дома». Ради Родины. Людей вроде меня зовут «шпионами», «агентами», «разведчиками», «информаторами». У меня много имён, много паспортов, много историй. Даже самый умный сыщик вряд ли в этом ворохе поддельных бумаг поймёт, какая из них настоящая. Даже если поймёт, все равно ошибётся, потому что настоящей нет. Я призрак. Нет родных, нет цепей, что делали бы работу опасной, что ставили бы меня под дуло пистолета, который бы сжимал Риск. Риск безжалостен, он бы нажал на курок, не задумываясь, если бы пришлось. Мне приходилось вынюхивать секретную информацию, втираться в чьё-то доверие, предавать и убивать несметное количество раз. Любому государству нужны люди вроде меня. Готовые без слова упрёка, без малой жалости в глазах и лишних слов навсегда уйти в тень. Власть не строится лишь на деньгах, доверии, экономике и вооружённых силах. Есть вещи и люди, с которыми этим не обойдёшься, есть информация, которую этим не купишь. Многие мои коллеги были брошены родителями, поэтому выбрали своим единственным родителем страну и всё на неё положили — нормальную жизнь, если быть более точным, в которой они ещё могли обрести семью, заботу и любовь. Те, у кого были родные, и всё же решились на столь серьёзный шаг, умерли для любимых навечно. Мы были покинуты и покинули в ответ. Могу ли я сказать, почему выбрал данный путь? Наверное, потому что так у меня появилось чувство, что я всё ещё жив, родилась цель и те, ради кого можно продолжать дышать полной грудью. Те, кто обо мне так никогда и не узнают. Миллионы людей в мире не догадываются, чьими стараниями мир всё ещё не стоит на грани ядерной войны. Стоит, однако пока не летит в бездну. Сегодня я вновь в аэропорту. На этот раз меня ждёт Испания. На самом деле, ни черта не ждёт. Людей подобных мне, никто и нигде не ждёт, по ним не скучают и не вспоминают, но я лечу туда. Ненавижу аэропорты, в них много людей, шумно, по ним проносятся тысячи жизней, час за часом железные махины поднимаются в небо, чтобы помогать этой всемирной непрекращающейся миграции, тут пахнет сигаретами и редко играет хорошая музыка. Ты просто садишься рядом, и я тут же понимаю, что что-то не так. Ты обычная, в больших наушниках, болтающихся на шее, с растрёпанными волосами, будто только с постели встала, с криво подведёнными глазами. Закидываешь ноги на сиденье и кладёшь портфель перед собой. Я оборачиваюсь на свою маленькую сумку, а после опять на тебя. — Всё равно тут грязно, в чём проблема, мужчина? — только теперь понимаю, что пялюсь слишком нагло и открыто. — Что? — почему-то смысл произнесённых слов до меня не доходит. — Никто эти сиденья не моет, ничего страшного не случится, если я подержу на них свои кеды. К тому же, я их только вчера постирала, — поднимаешь ногу высоко, показывая практически белую подошву. — Ах да, держите, ничего страшного, — отмираю и пытаюсь вновь уткнуться в телефон. Это тяжело, потому что теперь ты пялишься на меня, не сводишь глаз, вынуждая поднять лицо. Неуютно. Странное чувство не покидает, когда смотрю на девичьи бледные щёки и синяки под глазами. Что-то знакомое есть в тебе. Что? Такое чувство, будто упускаю что-то крайне важное. — Куда летите? — задаёшь вопрос, продолжая внимательнейшим образом изучать моё лицо. — В гости, — отвечаю, не задумываясь, поддаюсь твоему голосу и внешности. То есть, знаете, бывает такое: вы в первый раз пробуете мороженое, но уже знаете, что этот вкус станет вашим любимым на всю оставшуюся жизнь. И если не запомнить название у лакомства, то вы будете искать его столько лет, сколько понадобится, потому что всё другое будет «не тем» и «не так». Примерно также я почувствую себя, заговорив с тобой. Опасаюсь сделать лишний шаг и вздох, ибо нельзя. Запрещено. Даже подсознательно мне нельзя о таком думать. Но уже думаю. Хотя разве это называется «думать». Чувствую. — К кому? — в первый раз ко мне пристаёт в аэропорту с подобными вопросами девушка. Да вообще человек. То есть обычно же людям плевать на вас. Плевать, откуда вы, куда вы и что вы есть внутри. Они интересуются другими лишь в том случае, когда те каким-то образом могут повлиять на их жизнь. — К старому другу, не видел его сто лет, — вру, не моргая глазом. Ложь — основная часть моей работы, поэтому она даётся мне легко. Я и Ложь. Единственная подруга, та, что защитит, убережёт. Всё моё существование — сплошная ложь, в конце концов. Кто-то её опасается, но она может стать самым острым клинком из всех, что есть под руками. Порой только враньё и способно спасти жизни, как бы прискорбно это не звучало. — Ааа, понятно. Все ваши сумки? — показываешь на мой маленький чемоданчик. Зачем интересуешься? — Да. Идиот. Мог ведь сказать, что уже сдал багаж. Придурок. — У меня тоже лишь портфель, — улыбаешься и раскрываешь его. — Не желаете чаю? — Простите? — Здесь всегда всё втридорога, поэтому я таскаю воду с собой и выпиваю, пока это можно сделать, иначе потом при посадке придётся выкидывать. Так будете чай или нет? — Нет, спасибо, — даже мои очки съехали с носа от удивления, кашляю. — А вы куда летите? — Пока не знаю. И зачем такое спрашивать? Меня ведь никак не касается. Пожалуй, это всё результат твоей инициативы. Я по привычке пытаюсь узнать о человеке больше, профессиональные издержки. — Очень жаль, что отказываетесь от чая. Знаете, в английском языке есть такое выражение: «Быть чьей-то чашечкой чая». Это значит быть призванием кого-то. Не знаю, появилось ли раньше данное выражение или любовь англичан к данному напитку, но всё довольно символично. Конечно, в оригинале идиома говорит о любимом деле, но почему бы не применить её к людям? А если бы я предложила стать моей чашечкой чая, вы бы тоже отказались? — я поперхнулся воздухом и поймал очки, чтобы они не упали на пол. Смеёшься, женские глаза горят странным блеском. Люди часто говорят «глаза горят». Они это имеют в виду? Правда, по-другому не объяснить подобную заинтересованность, радость и скрытые желания. Сумасшедший коктейль. Как ты выносишь его? Вот я, например, уже задыхаюсь из-за его действия. — Не пугайтесь так, я шучу, — наливаешь в кружку чай и тут же отпиваешь глоточек, после чего растягиваешь довольную улыбку. — Быть чьей-то чашечкой чая, да. Не думаю, что когда-то смогу предложить кому-либо подобное всерьёз. Хотя кто знает, может, с вами я была серьёзна? — Как тебя зовут? — Т/и, а вас? — на некоторое время прекращают существовать надоедающий шум, разношёрстные запахи и время. — Намджун, — называю одно из своих ненастоящих имён. Твой телефон вибрирует, меняешься в лице, тянешься к нему, проверяешь сообщение и прикусываешь губу. Мрачные тучи нависают над женской головой. Что же приключилось? — Приятно было познакомиться, Намджун. А мне пора, мы ещё встретимся с вами, — встаёшь, быстро собирая немногочисленные пожитки. «Встретимся?» Когда ты машешь рукой и уходишь, я понимаю ещё кое-что. Ты одна, совсем одна в этом большом аэропорту. И это чертовски мне знакомо. Т/и, знаешь ли ты, что у каждого агента есть знак, выжженный на коже, чтобы свои его узнавали? Когда ты поднимаешься, кофта задирается, и я вижу красивый кружочек на пояснице, внутри которого расцвели амелии. Я не должен был знать его, но давным-давно мне пришлось убить агента той страны, которой ты служишь. Мы отрекаемся от всего, становясь на службу государству. Большинство из нас умирают на чужбине: без имени, без биографии, без возможности быть похороненным на Родине. И поэтому хотя бы с помощью клейма, говорящего о том, насколько мы одиноки, хотим оставить для окружающих знак, который они не расшифруют. Знак, повествующий, что даже у людей, подобных нам, есть место, куда всё же можно вернуться, правда, я в это не верю. Теперь понимаю странное предчувствие. Рядом с тенями всегда себя так ощущаешь: будто к шее приставлен нож, но ты его почему-то не видишь. Он есть, невидим и может убить в любой момент. Предчувствие — страх. «Встретимся?» Это значит, что я твоя цель. Мне приходит сообщение. Какая злая ирония — наша судьба, ведь я вижу на экране собственного телефона твоё фото. Прости, видимо, нам не выпить чаю вместе.