Драбблы с Чонгуком.

Падаешь в Небытие, смотря на стремительно уменьшающуюся точку света где-то вверху. Последнего света в твоей, в общем-то, недолгой жизни. Вокруг слепящая темнота, как долго рассекаешь собой пустоту — неизвестно, ибо в этом месте нет времени, нет пространства, нет жизни. Есть только острый, пронизывающий до костей, нечеловеческий холод, но скоро перестанешь ощущать даже его. Ноги уже растворились во тьме, и скоро от тебя не останется ничего, даже атома. Но пока все ещё можешь мыслить, чувствовать, ты все ещё здесь, существуешь, пусть и ненадолго. Пытаешься воссоздать в памяти последние мгновения перед падением в Бездну. … Дождь хлещет по щекам, выполняя роль машинных дворников, смывая с лица катящиеся ручьём слезы, застилая и без того опухшие глаза с размазанной тушью. Больно. Очень-очень больно, не где-то в районе сердца, а ниже. Выжимаешь из мотоцикла абсолютный максимум и гонишь по трассе, ничего не видя перед собой. Как он мог так поступить? Как они все могли? Вытирали об тебя ноги всю жизнь — сначала мать, потом псевдодрузья, потом и парень, которого любила до невозможности. Когда оступилась, когда согрешила настолько, что теперь расплатиться за это не можешь? Стискиваешь зубы до хруста, закрываешь глаза настолько, насколько возможно и мчишься неизвестно куда, просто прямо. Никогда, за все …дцать лет не чувствовала ни от кого реальной поддержки, любви, заботы и ласки. Все только пользуются, пользуются, пользуются, всем от тебя что-то нужно, все только берут и ничего взамен не дают. Людям так нравится разбивать чужие сердца, разрывать их голыми руками, пожирая упавшие куски с жадностью и животным блеском в глазах, не оставляя после себя ни капли живого… Как же ты их всех ненавидишь. И ненавидишь себя — за то, что позволила с собой так обращаться. Впереди мелькают огни, но из-за ливня не можешь определить, насколько они далеко. Да и похуй, пусть едут. Какой смысл так жить, если вся жизнь — беспросветная боль и погоня за лучиком света? Громкий треск оглушает тебя, ослепляет, и последнее, что помнишь перед ударом о землю — чувство полета… Ты добилась того, чего так страстно желала — ты умерла, разбилась на мотоцикле, врезавшись в легковушку на немыслимой скорости. Но никакая загробная жизнь, увы, не ждала; никакой святой Петр не стоял перед вратами Рая с весами для оценки грехов, никакой Чёрт возле Ада с вилами для вонзания в зад, никакого перерождения — только Небытие, в котором бесконечно летишь, постепенно растворяясь во тьме. Внезапно остро поняла — уже ничего не исправить. Не вернуться назад: не вдохнуть вновь глоток свежего воздуха после первого весеннего дождя, не понежиться под первыми лучами летнего солнца, не упасть в гору золотых и багряных листьев, которые сбросили деревья, готовясь к зиме, не словить языком большие хлопья блестящего снега, не проснуться в горячих объятьях мужчины. Никогда. Скоро все, что ты помнишь, растворится в Хаосе, будто и не было ничего и тебя — тоже не было. Хочется закричать — подождите, постойте, верните меня, я ещё не все успела, столько не попробовала, так много не узнала! Да только голоса нет, как и плоти. Ничего не осталось. Уже по пояс исчезла, осталось чуть-чуть — и растворишься совсем. Что бы изменила, будь возможность отмотать время назад? Наверное, в первую очередь наладила отношения с матерью. Не была бы таким колючим ежом, огрызающимся на каждое слово, не спорила, когда она просила убраться, больше бы обнимала её и целовала, говорила такие редко слышимые из твоих уст слова: «Я люблю тебя, мамочка». Попыталась бы понять её в конце-то концов, ведь все мы люди, все не безгрешны, и матери также имеют право на ошибку, как остальные. Если можно было это исправить, то она б наверняка сейчас знала, где ты и с кем ты, и помогла в самый трудный момент. Стала бы больше любить и жалеть себя. Перестала топить горе в алкоголе и сигаретах, занялась саморазвитием; много читала, записалась на танцы и кружок вышивания — так хотелось, да все времени не находила, тратя его на бездумные страдания по поводу и без него. Бросила б все и съездила, наконец, в Корею, взяла бы домой дворового рыжего кота, который вечно голодный бегает по подъезду… Так много себе не дала, так многого себя лишила… Перестала бы относиться к людям предвзято и излишне требовательно, не слушала б ничьих глупых советов и перестала думать об общественном мнении — жила бы так, как хотела, свободно и полно. Больше никогда не боялась бы говорить о своих чувствах прямо, расставлять в любой ситуации все точки над i, подходить к незнакомым красивым парням на улице и спрашивать, как их зовут; звать подруг погулять первой, не ожидая, что это сделают они, а потом обижаясь, что, в итоге, не сделали. И, конечно, все изменила бы в отношениях с Гуком. Выключила у себя режим лесопилки и истерички, прекратила строить из себя вечно обиженную и недовольную, наслаждалась бы каждым днем, каждым сексом, каждым мгновением, проведённым с ним. Оказавшись в его квартире прямо сейчас, взяла бы лицо Чона в свои руки и смотрела, смотрела, запоминала каждую трещинку, каждый шрамик, каждую маленькую морщинку; с удовольствием целовала аккуратные губы и вдыхала родной запах любимого, благодарила каждую милисекунду Судьбу за то, что подарила Его. Почему только сейчас поняла, как мало говорила парню о собственных чувствах и слушала его самого, так много про него навыдумывала, сколько нежности недодала, столько времени зря потеряла? Ведь то, что Чонгук терпел тебя, ненормальную, настолько долго, что выбрал именно тебя из миллиардов девчонок — уже настоящее счастье. Если бы могла вернуться обратно, то взамен килотоннам боли и ненависти, которые вбросила в мир за свою короткую жизнь, отдала в десять тысяч раз больше добра, любви, света и веры в светлое будущее. Если бы только…