Драбблы с Джином

— Стой! Даже не думаешь сбавлять шаг, почти бежишь, нервно сжимая учебники в руке. Наугад идёшь по коридорам с призрачной надеждой спрятаться. Сокджин перешёл все границы сегодня. Да, ваши отношения нельзя было назвать даже натянутыми — всё было куда хуже. Вы вели настоящую войну, даже не скрываясь. Посреди коридора, во дворе, на занятии — вот ваши поля битвы. Одного взгляда хватало, чтобы зарядить оружие самыми гадкими словами и начать стрелять без прицела, смотреть друг на друга глазами, полными ненависти и желания накинуться, перегрызть глотку. Он с первого дня относился к тебе, как к бездомной собачонке, а ты отвечала почти тем же. Никто даже не знал причины — просто так сложилось и всё. День без стычки с Сокджином был огромной редкостью. Ты уже рефлекторно отвечала на ядовитые насмешки, вскоре забывая про них. Но сегодня что-то пошло явно не так. — Наша Т/И не справилась с тестом, какая жалость, — театрально раскинув руки, говорил Сокджин, а ты лишь закусывала губу, пытаясь не реагировать, — чем же таким ты была занята, что не подготовилась, а? — Отвали. За своими отметками следил бы, ты на последнем листке рейтинга. — Может, проводила время со своим парнем? — продолжал давить брюнет, вызывая тихие смешки остальных, пока ты потихоньку теряла самообладание. — Ой, прости меня. Прости, Т/И, я совсем забыл, — он чуть потянулся к твоей парте, заставляя перестать дышать в страхе. Ты боялась того, что он может сказать сейчас. Тягучие, выжидающие взгляды толпы давили, ты чувствовала себя загнанным зверьком, считающим оставшиеся секунды своей жизни. — Забыл, что у тебя его нет, — контрольный выстрел. Его наглые чернильно-чёрные глаза — последнее, что видишь перед тем, как сорваться с места и направиться к двери, слыша удивлённый вой публики, получившей своё. Внутри так мерзко и противно, что хочется исчезнуть, скрыться от всего мира. Он снова поигрался тобой и выбросил, как делал всегда. А ты сломалась, впервые за всё время не смогла дать отпор. Что ж, готовься. Он добьёт тебя до самого конца, будь уверена. Прислоняешься к серой стене, пытаясь проглотить колючий комок, но не получается. Ты слишком долго терпела. Верила, что однажды всё прекратится, что он перестанет дразниться и плеваться ядом. Ты ведь даже ничего не сделала ему тогда, в начале года, ни слова не сказала. Может, вы бы так и были просто одноклассниками, если бы Сокджин не решил выбрать именно тебя мишенью для насмешек. Если бы он не сгонял своё паршивое настроение на тебе каждый раз, а ты не впитывала бы всё, как губка, всё было бы иначе. Не было бы этого конфликта, ты не слонялась бы по школе во время урока, не плакала бы в углу коридора. Слышишь спутанные шаги неподалёку и медленно поднимаешься, молясь, чтобы тебя не заметили. Тихонько идёшь подальше от этого места, оглядываясь, уже думаешь что всё получилось, но слышишь чужой голос. Чужой? Разве он чужой? Нет, тот самый, до боли знакомый, паточный. Тот, что в подкорку въелся намертво. — Стой! Подожди! — наивный, думает, ты и впрямь послушаешься. Хочешь оказаться где-то далеко, чтобы не видеть юношу, не слышать его голоса, чтобы не подчиниться случайно. Даже не думаешь о том, зачем он вообще пошёл за тобой. Убежать, исчезнуть, раствориться. — Стой, кому говорю! Т/И! — он таки догоняет тебя, схватив за запястье. Вот и всё. — Что, не договорил? Забыл что-то ещё? Так давай, я перед тобой. Говори, что хочешь, мне уже всё равно. Унизить меня ещё больше ты не сможешь, потому что это был предел, — говоришь сломанным от слёз голосом, готовясь снова быть втоптанной в грязь. — Прости. Я знаю, как это звучит, но… прости. Я, кажется, перегнул палку. — Что? — не веришь тому услышанному ни на долю. Осмеливаешься поднять голову и видишь, как парень бегает взглядом по сторонам, шумно дыша. Нет, не может быть такого. Это лишь больное воображение. Сокджин не умеет извиняться. Не умеет признавать вину. Его не учили этому, а если бы и учили, он не пользовался бы этим никогда. Тем более в случае с тобой. Ты же серая мышка, игрушка для таких, как этот парень. — Ты думаешь, я настолько сухой и бессердечный, да? Я тоже человек, и я знаю парочку хороших слов. Прости, потому что больше я не могу это продолжать. Не веришь ни единому слову, хотя так хочешь. Он играет, ты уверена. — Отпусти, — дёргаешь рукой, пытаясь высвободиться, но парень только крепче сжимает, раздразнивая тебя, — найди себе новую жертву, а меня оставь в покое. Пусти, я сказала! Сокджин лишь буравит взглядом сильнее, подходит ближе, вжимая в холодный кирпич. Смотрит неотрывно, глубоко, в самую душу. — Не веришь? — как-то безнадёжно, стишенно спрашивает парень, а ты окончательно теряешься в море смешанных эмоций. — Мне страшно, уйди, пожалуйста. — Я не оставлю тебя. — Зачем ты это делаешь? Тебе так приятно издеваться над кем-то? —Значит не веришь, — чувствуешь, как хватка на руке слабеет, а Сокджин отходит назад, — я знаю, как доказать тебе это, только вот ты совсем меня возненавидишь. Видишь, как он медлит, прежде чем развернуться, как хочет что-то сказать, но не может, и не узнаешь своего заядлого врага. Куда делась та высокомерность и самолюбие, где потерялись безразличность и холодность? Почему вместо них появились смущённость, пробудившаяся совесть и что-то, похожее на искренность? Сокджин оставляет на тебе последний взгляд, после чего отпускает руку и уходит. Он уходит, а ты так и стоишь у стены, чувствуя, как внутри всё бушует и кипит, потому что ничего не понимаешь. Прокручиваешь его слова в голове, но яснее не становится. —Постой! — мысль остановить парня даже не успевает пронестись в голове, когда ты делаешь шаг вперёд и нарушаешь тишину. Тебе даже не страшно. Сокджин сразу останавливается, словно боится, что ты вдруг передумаешь. Немного удивляется, когда ты начинаешь идти к нему, вытирая глаза от слёз рукавами. Знала бы ты, как он корит себя за них, как стыд съедает его изнутри, скребясь острыми когтями. — Что ты имел ввиду, когда сказал, что можешь доказать мне это? Что доказать? — остаёшься в паре шагов от парня, а сердце, кажется, скоро перестанет биться, если ты не услышишь ответа. Теряешь момент, когда карбонадовые глаза оказываются слишком близко, а бледные руки касаются шеи, притягивая ближе к себе. Почти перестаёшь дышать, когда пухлые губы решительно целуют твои, не спрашивая разрешения. Тебе всё равно на учебники, упавшие на пол, потому что сейчас вдруг стало важнее касаться дрожащими руками широких плеч. Стало важнее блуждать пальцами среди угольных прядок волос. Сокджин опускает руки на талию, сжимает почти до хруста, словно боится, что ты вдруг решишь убежать. Но это настолько приятно, что о побеге и мысли нет. Стираешь рамки, прижимаешься сильнее, блуждаешь руками по крепкому телу, изучая его всего, потому что слишком долго хотела этого. А сердце таки перестаёт биться. Пары секунд хватило, чтобы признаться самой себе в том, что долго скрывала за десятками замков, не выпуская наружу. Вот причина того, почему ты верила в лучшее, надеялась, что всё поменяется. Так и случилось. Вы нуждались друг в друге, тянулись, как солнечные лучи к земле, но сами обрубали себе дорогу. Потому что думали, что это ненормально, неверно. И сами съедали себя болезненными словами. — Теперь понимаешь? — Сокджин сбито дышит, отстраняясь, берёт твоё лицо в ладони. Заставляет посмотреть прямо в бесконечный омут глаз и тепло так, искренне улыбается, а ты тонешь, пропадаешь без вести в нём, чувствуя лучшие ощущения на свете. Он видит твою улыбку, и ему кажется, что его самые тайные сны сбываются, все по очереди. Ты стоишь прямо перед ним, впервые улыбаешься. Несмело, стеснительно и затуманенно, но улыбаешься. Не кричишь, не злишься, сжимая кулачки, не метаешься саркастичными словами. А улыбаешься. Для него. Киваешь головой и крепко обнимаешь его, потому что слов никаких нет, чтобы ответить. Лишь бархатистое тепло, что окутывает лучше любого пледа. Утыкаешься в мягкую шею, вдыхая аромат парфюма, от которого слегка кружит голову. Закрываешь глаза, пока парень сжимает твою ладошку, гладит по волосам и шепчет бесконечное «прости». И думаешь, что этот момент навсегда останется в твоей памяти. Когда всё успело измениться? А впрочем, неважно. Важно лишь сохранить это внезапное счастье, свалившееся на голову. И ни за что не упустить.