Драбблы с Юнги

«Ты ведь знала, что я не смогу забыть тебя, да, Т/и?». Прошло два месяца с того момента, как ты в одиночку решила, что делать с нашими отношениями, жестоко не дав мне право голоса. В ту пятницу я вернулся домой, уставший, но с ощущением спокойствия и радости. Ведь только бы я увидел тебя, поцеловал бы в щёчку, вдохнул бы твой запах, и весь мир сразу бы отступил, однако единственные, кто ждал меня в тот день, были пугающие безмолвие, темнота и пустота, в тот же миг поселившиеся в моём сердце, и по сей день остающиеся там. Квартира выглядела так, будто тебя там никогда и не было. Ни зубной щётки, ни шампуня, ни любимой кружки, ты даже удалила свои фото с моего телефона. Представляешь ли ты, в какое отчаяние меня вогнала? Я специально начал курить снова, ведь тебя так бесила эта привычка. Так пусть эта квартира пропахнет никотином, раз ты забрала дурацкие персиковые свечки. Через неделю после твоего исчезновения Чимин всё рассказал. Сказал, что ты ушла не от меня, ты ушла к другому. «Ха, а я и не знал, что жил с настоящей актрисой», — думал я, круша нашу квартиру. Вместо опустошения во мне пылала ярость, толкающая меня бухать и таскаться по шлюхам, вот только ты все никак не покидала мою голову, как бы я не пытался забыться. И тогда всё, что мне оставалось — это надеяться, что презрение к собственному притворству разъедало тебя на молекулы, хотя бы тёмными вечерами, когда ничего не мешает говору совести. Правда, глупо ведь говорить о совести в нашей ситуации… Как ты могла делить со мной постель? Как могла плести лживые ванильные речи? И даже в последний вечер…как настоящая сука…как ты могла так бесстыдно стонать подо мной, шептать моё имя и целовать? Мне становится отвратительно при одном воспоминании об этом и я сижу в ванной часами, оттирая с тела ядовитые прикосновения твоих рук, а они не стираются! Продолжают жечь меня, изводить, бросая у пучину гнева. Ты въелась в каждый угол, пустила корни в окружение, а может и глубже. Воспоминания о тебе выскакивают, как чёртики из табакерки. Они притаились на пустых полках в шкафу, за диваном, на ковре с кофейным пятном, они вылезают, смеясь над моими бешеными криками, выгоняют из собственной квартиры в промозглый мрак навстречу борделям, клубам и искусственному забытию. Только вот забывается всё, кроме тебя. Ты и во снах преследуешь, издевательски усмехаясь. *flashback* Такая милая с красными щёчками, съехавшим хвостиком и злыми глазками. — Не смей меня отпускать! — командуешь со всей строгостью, на которую только способна, что вызывает у меня непроизвольную улыбку. — Да не отпущу я, езжай уже давай! — ещё раз осматриваешь меня, пытаясь поверить моим словам, что естественно плохо получается, вздыхаешь и начинаешь крутить педали. Ты же не думала, будто избежишь уроков езды на велосипеде, признавшись в своём неумении? Мне хочется взять фотоаппарат и щёлкать тебя беспрестанно, ведь ты сам символ эстетики с этими маленькими ручками, тяжёлым дыханием, сосредоточенно поджатыми губками и разлетающимися в разные стороны локонами. Я жду, когда ты привыкнешь, чтобы незаметно отпустить багажник. — Мин Юнги! Я убью тебя! — кричишь в исступлении, привлекая внимания прохожих. — Ты за дорогой следи, а не кричи, — со смехом произношу я и продолжаю бежать за тобой, а ты, кажется, материшься, чем смешишь меня только сильнее. — Ааа! Вот когда я слезу, ты у меня получишь! — хоть речи и злые, но в голосе страх. Маленькая испуганная девочка, вцепившаяся в руль как в спасательный круг — это явно прогресс, ведь в прошлый раз ты его просто отпустила. Въезжаешь в ямку быстрее, чем я успеваю предупредить, и со страху твои ноги слетают с педалей, однако ты не упадёшь. Я рядом. — Спокойно, я здесь. — Глядишь с обидой, вцепившись в мой ворот, и бьёшь кулачком в грудь. — Врун! — Трусишка, Т/и, — играю на твоей детскости, а ты смотришь исподлобья, проклинаешь меня и залезаешь на «исчадие ада» опять. Теперь мы не уйдём, пока ты не научишься. Мне всегда нравилось в тебе это упрямство. *end* Перед выходом ненадолго осматриваю себя в осколок от зеркала, о которое я разбил свои руки. Отмечаю, что выгляжу как наркоман или сумасшедший, причём и то и другое вполне имеет место быть, ведь я не в лучшем состоянии сейчас. Переступаю через осколки стекла и какой-то посуды и, наконец, покидаю свой кокон. Я не думал, что может быть ещё хуже, что разбитое сердце осколками может разлететься по лёгким, разрывая ткани органов, но в магазине встречаю твою мать. Я не придал значения тому, как она одета, пока её слова не открыли мне глаза. — … Возможно, эти мысли помогут мне справиться с её потерей… — глухо отвечает женщина, а я уже не контролирую себя. Если раньше всё было как во сне, то сейчас реальность сильно ударила прямо под дых, заставляя глотать дурной воздух. — С чьей потерей? — я пугаю её своим безумным взглядом и видом, хватая за чёрный рукав, и она смотрит сначала со страхом, а потом с какой-то слишком знакомой мне жалостью. Бесит, раздражает! Знаешь, Т/и, положив руку на сердце, к этому я был не готов. Я не был готов сжимать твоё прощальное письмо, осознавая, что даже ненавидеть мне больше нечего. Я держусь, правда, стараюсь быть мужчиной, разбирая помятые корявые буквы, но постепенно мое самообладание летит к чертям: « Мне действительно жаль, что ты встретил меня, что из-за меня ты опять куришь эти ужасные сигареты и ведёшь аморальный образ жизни. И плевать, что не имею права, но могу ли я попросить тебя о чём-то? Прошу, не мог бы ты сохранить того Юнги, которого я встретила, и который украл моё сердце навечно своим бесстрашием, озорством и непобедимым стремлением? Оно всё ещё с тобой, так, пожалуйста, пусть оно увидит, узнает и почувствует многое. Не мог бы ты позаботиться о том, чтобы оно прожило долгую жизнь, полную приключений? Хоть мне и жаль, знаешь, я счастлива. Я была счастлива с тобой каждую минуту. Честно говоря, мне недостаточно этого листочка, и целой книги было бы мало, чтобы сказать всё, что я хотела обсуждать с тобой на протяжении вечности. Ненавидь меня, брани, кляни, но не вспоминай слишком часто. Довольно того, что один из нас будет думать о другом бесконечность, ведь уходит с этим чувством во мрак. Есть только одна вещь, которую я ещё не говорила, но ты читал её в моих глазах, не так ли? Прости, что ты не смог услышать этого вживую…». На ощупь пробираюсь к окну, спотыкаясь о сломанный стул, падаю и вою. Мне нужно покинуть скорее помещение, где твои слова расползлись по стенам и убивают лучше любых наркотиков. Раньше мне нравилось часто сидеть на вокзале, слушать гул и свист проезжающих махин. Я проводил тут ночи, говорил с восходившим солнцем и здесь же впервые встретил тебя. Холодная платформа, серое здание, но множество ожиданий и предвкушения в глазах людей. Ежедневно мимо проносятся тысячи чужих жизней, иногда цепляясь друг за друга, они исчезают за горизонтом, оставляя меня следить за тем, как раз за разом люди поглощаются огромными червями и уносятся вдаль. И даже ночью они не останавливаются, когда на город опускается сон, гудки поездов вкупе со стуком колёс и разговорами людей разрывают тишину, как рисовую бумагу. Я слышу, как она трещит. Т/И, ты всегда говорила, что выбор неизбежен, однако он принадлежит человеку и никому более. Я думаю об этом, стоя на краю платформы, ещё думаю о тебе, кого так несправедливо забрала болезнь в столь юном возрасте. Забрала того, кто стал моим миром. Разве это нормально? Почему мы должны страдать из-за чего-то подобного? Почему я лишился всего, почему ты не успела что-то обрести и достать рукой до собственных звёзд? У меня не ответов, только разрастающаяся пустота внутри, поглощающая меня без остатка. Сжимаю пачку сигарет, а через секунду отбрасывая их в темноту. У меня на губах лишь твоё имя, а в ушах грохот приближающегося поезда. Люди всегда были изобретательны, в начале не догадываясь, что создают идеальные орудия убийства. — Я хотел в это верить, потому что люблю тебя, Т/и. — Вот и мой ответ на твои последние слова, который тает в оглушающем шуме. Неважно… У меня же всё ещё есть право выбора, да, Т/и? «Прости, что ты не смог услышать этого вживую. Я люблю тебя, Мин Юнги».