Драбблы с Юнги

Мин Юнги — омега. И ты готова поклясться, что он — самая странная и неправильная омега из всех, каких ты только встречала. Юнги много хмурится и мало улыбается, он жутко красивый и очаровательно хрупкий, но бьёт — ты слышала — прицельно и больно. Он ещё даваться никому, кажется, не намерен, огрызается и словами жалит обжигающе, фырчит и цыкает, не переставая. Юнги похож на кактус, но тебе, несмотря на все его невозможно длинные и острые иголки, он всё равно нравится. До жжения в груди, до пятен перед глазами, до дикого желания, скручивающего низ живота, нравится. Тебе обладать им хочется невероятно сильно. Хочется всего пометить и не позволить больше ни одному альфе даже взглянуть на него. Вот только ты — альфа странная и неправильная. Понимаешь это тоже. Тебе сунуться к Юнги страшно, потому что он смотрит зверем, потому что отвадил от себя каждого и потому что на тебя иногда глядит так, что хочется сквозь землю провалиться, лишь бы не чувствовать себя настолько невыносимо. Но ты только кривишься в лице, оглядываешь его с ног до головы в ответ и, фыркнув, отворачиваешься, воя в душе и царапая собственную трусость до крови. Ты смотришь на Намджуна с завистью. У него есть Пак Чимин, который ластится без устали, который тыкается носом в его плечо и требует ласки, пока сам альфа вздыхает только тяжело и треплет того по волосам. Намджун делится иногда тихо: — Меня на него тупо не хватает, — а ты не понимаешь, как такое возможно, потому что тебе самой Юнги хочется окружить одной лишь любовью и лаской. Вот только тому это совершенно не нужно. И ты пропадаешь с другими омегами, чувствуя себя интересной и желанной. Улыбаешься им, на многих смотря снизу вверх, но не стыдишься этого совсем, хмыкаешь и кидаешь наигранно весело: — А это моя изюминка. Вот только снова ловишь на себе взгляд Юнги, прожигающий насквозь, и едва заметно тушуешься, потому что всё настроение на «пофлиртовать» моментально испаряется. Чимин иногда садится рядом, смотрит на тебя необычайно преданными глазами, жалуется на то, что Намджуну совершенно нет до него дела, и не понимает, кажется, что его альфа всего лишь такой сам по себе. И ты бы обязательно дала всё то, что парню так необходимо, вот только друзья — ты знаешь — так не поступают. Потому в итоге и гладишь лишь сочувствующе Чимина по волосам, пока он голову кладёт тебе на плечо и вздыхает тяжело каждые несколько секунд. Думаешь, что отдала бы, наверное, всё, чтобы на его месте оказался Юнги. Вот только того куда чаще можно встретить прижатого к стенке другими альфами. Он им интересен, потому что тяжело на самом деле доступен. Юнги получает больно и сильно за каждый свой отказ, но всё равно усмехается довольно, потому что остаётся при своём. Ты слышала, будто он встречается с одними только бетами, но подтверждения такому не находила и лишь пожимала плечами, делая вид, что тебя это совсем не интересует, когда остальные пытались втянуть тебя в подобного рода обсуждения. — Да завали хлебало, — слышишь ты в очередной раз и вздыхаешь, потому что слишком быстро и легко узнаёшь знакомый тембр. — И свали в туман. Бесишь. Ты не ввязываешься в подобного рода разборки никогда. Знаешь — себе дороже. Юнги не то что не отблагодарить как следует, он и «спасибо» простое не скажет. Взглянет только, как на грязь на собственных кедах, и пойдёт дальше. И ты не ввязалась бы во всё это и в этот раз. Вот только чуткий нос запах улавливает слишком сильный и весьма очевидный, и ты чувствуешь, что злишься, не понимая, как Юнги до подобного додумался. Ноги сами несут к самому эпицентру, руки сами отодвигают заметного и крупного альфу, а глаза сами находят взгляд чужих — удивлённых и крайне растерянных. — Свали, — кидаешь ты малознакомому парню, кривя губы и хмуря брови. — Этот — мой. — А ты потянешь? Парень усмехается неприятно, наклоняется к твоему лицу, а ты все силы тратишь на то, чтобы абстрагироваться от жутко приятного запаха, который сеет вокруг себя долбанутый на всю голову течный Юнги. — Не тебе об этом думать, — хмыкаешь ты в ответ. — А, может, меня лучше порадуешь? — дёргает он бровями. — Слышал, альфы, вроде тебя, чертовски хороши в постели. Ты щеришься, стискиваешь ладонь в кулак и действительно думаешь, что врежешь ему — лишь бы свалил поскорее. Однако понимаешь разумом, что это ошибка будет фатальная, потому что он сильнее слишком явно. — Не в каждой постели, — слышишь ты вдруг голос Юнги, а потом едва остаёшься на ногах, потому что он за запястье притягивает тебя к себе, не подумав, что ты можешь от этого упасть. — Тебе здесь ловить нечего. Парень брови поднимает, с интересом оглядывает вас обоих, и спрашивает, глядя тебе в глаза: — Правда что ли твой? Вот только ответить ты не успеваешь, потому что Юнги делает это раньше. — Правда моя. Альфа кривится весь, явно остаётся не особо убеждённым в подобном, но отступает. И ты тихо благодаришь его вслед, прежде чем развернуться к Юнги, схватить его за ворот толстовки и впечатать в ту же стену. — У тебя крыша поехала? — рычишь ты недовольно. — Какого чёрта разгуливаешь течным? — Отошла, — фыркает он в ответ. — Я на таблетках. — Тогда сделай что-то со своими таблетками, а то воняешь, как тридцать четыре потных негра! Ты отстраняешься от него резко, потому что запах и без того забил все лёгкие, а тебе страшно необходимым начало казаться коснуться Юнги так, как хотелось уже слишком давно. Его бы на кровать повалить и бёдра его оседать, руки сжать до синяков, легко проявляющихся на бледной коже, и губами вжаться в этот невозможный рот. Ты чувствуешь, как дыхание учащается, и видишь, как смотрит на тебя Юнги, широко распахнув глаза, и едва находишь в себе силы, чтобы развернуться и уйти в противоположную сторону. — Стой, — парень за руку хватает тебя резко и сильно, а ты оборачиваешься с абсолютным непониманием на лице и — одновременно — диким желанием уйти уже, потому что выдерживать рядом Юнги, заполняющим своим запахом всё пространство, невозможно физически. — Не думаешь, что было бы правильнее проводить меня, раз уж знаешь, что у меня течка? Парень усмехается, сглатывает сам, а ты правда не понимаешь, почему он выглядит настолько безразличным. Чимина — ты знаешь — ломает. Он прыгать готов на что и на кого угодно, а этот лишь стоит, явно не понимая, как ломает вместо него тебя, да ещё и подливает масла в огонь. — Ты придурок или да? — фыркаешь ты и стряхиваешь его руку со своей. — Я — альфа. Держись от меня подальше, пока течёшь, как ненормальный, если проблем не хочешь. Ты всё же разворачиваешься и всё же уходишь, а потом прислоняешься к ближайшей стене и сползаешь вниз по ней, потому что низ живота скручивает в таком спазме, что прыгать на всех и на всё хочется уже тебе. Запах Юнги стоит в носу ещё слишком долго, и плакать хочется чуть меньше, чем стискивать его в объятиях до помутнения рассудка. А спустя четыре дня ты вздрагиваешь, когда на соседнее с тобой место за партой опускается сначала рюкзак, а затем и сам Юнги, ухмыляющийся так, что кровь в жилах холодеет. Он ни слова не говорит, только пялится на тебя всю пару напролёт, пока на вас в ответ пялятся одногруппники. Ты очень хочешь спросить, что на него нашло, однако Юнги подавляет, и тебе совсем это чувство не нравится. — Я — альфа, — напоминаешь ему ты, когда на ближайшей же перемене оказываешься вдруг впечатана в стену, — так что свали, ты перебарщиваешь. — Не хочу, — хмыкает он в ответ и лишь жмётся ближе, сверкая своими глазами. — А тебя — хочу. — Долбанулся? — выдыхаешь ты потрясённо. — Я — омега, — словно бы передразнивает Юнги тебя, — но это не значит, что у меня нет члена. — И что? — хмыкаешь ты. — Альфа всё равно я. — Но член-то только у меня. Юнги расплывается в улыбке слишком откровенной и пугающей. А ты убеждаешься в очередной раз, что он — самая странная и неправильная омега. И, может быть, именно поэтому так нравится странной и неправильной тебе.