Легенда о ярмарке в Скарборо

      Розмарин проснулась раньше всех в доме, еще до рассвета. Мама спала рядом, она прижалась своим телом к Розмарин, и девочке стало душно. Поэтому она заворочалась, пытаясь аккуратно, не разбудив маму, вылезти из ее цепких объятий. Розмарин вышла из комнаты, спустилась. Внизу в харчевне оставалось еще несколько бедняков, уже больше спящих, чем пьющих, и Элианта, кухарка, крупная и красная от выпитого пива, с грязными руками-лапищами. Розмарин она не нравилась, поэтому девочка прошла мимо быстро, не поздоровавшись, чтобы остаться незамеченной.       На улице уже рассвело, и Розмарин решила сразу свернуть на ярмарку. Та развернулась аж на половину города, ночью прибыло несколько кораблей, и, проходя мимо пристани, Розмарин видела, как их торопливо разгружали люди, одетые в лохмотья, подгоняемые купцами в богато расшитых рубахах. Тут же на пристани Розмарин заметила кучку крестьянских ребятишек, подталкивающих друг друга локтями: они, раззявив рты, смотрели на прекрасную женщину в удивительном полупрозрачном платье, украшенном золотыми монетами. Огромная грива иссиня-черных волос обрамляла ее красивое необычное лицо с крупными чертами, темными, как уголь, глазами и густыми, сдвинутыми от нескрываемого недовольства к переносице, бровями. Розмарин так засмотрелась на эту женщину, что не сразу заметила рядом с ней спутника. Увидев этого мужчину, Розмарин поняла, что значили слова мамы, когда та сравнивала встреченного юношу с фейри. Было что-то в этом господине волшебное. Он выглядел как аристократ с бледной кожей и точеными чертами лица, глаза у него были тоже черные, как и у женщины, но разница во взглядах была колоссальной. Если в бархатных глазах незнакомки, похожей на заморскую принцессу, Розмарин видела непокорность, хаотичность чувств, буйство эмоций, то в холодно-спокойных, но от этого не менее выразительных глазах мужчины она различала некую усталость и сосредоточенность. Этот господин явно состоял при дворе, и выдавало его не столько богатое убранство одежды, сколько затуманенное выражение лица, прилипшая к губам вежливая полуулыбка и самоуверенно вздернутые брови.       Они прошли через порт, Розмарин проводила их взглядом, дождавшись, пока они скроются за выгруженными тюфяками, и продолжила свой путь на ярмарку. Но даже сильное впечатление, произведенное на Розмарин той иностранкой и молодым господином рядом с ней, померкло и отошло на задний план, когда девочка оказалась в самом городе, украшенном к ярмарке. Вдоль улиц развесили разноцветные флажки, ленты, все двери торговых лавок были распахнуты, а на центральной площади выросли пестрые шатры заморских купцов. В городе было до безумия оживленно с самого утра. Тут и там Розмарин видела необычных людей в удивительных шелковых нарядах, красивых иностранок с огненными волосами, чернокожих рабов, громадных мужчин в рогатых шлемах, которых все немного сторонились так, что плотная толпа слегка расходилась перед ними, и маленькую Розмарин выталкивало в самую середину, откуда не было видно ни единой лавки.       Розмарин прошла только одну четверть ярмарки, когда солнце начало клониться к закату и толпа начала потихоньку редеть. Вечером девочке надо было помогать матери в таверне, и она начала сама пробираться к порту, чтобы вернуться кратчайшим путем. Но на широкой улице ее остановила огромная толпа людей, окруживших кого-то. Едва сквозь шум, смех и крики девочка различила музыку, это ее сразу же заинтересовало. Она торопливо и ловко протиснулась через толпу и увидела в середине образовавшегося полукруга ту самую чарующую иностранку и молодого господина, похожего на фейри. Женщина танцевала, монетки на ее одежде позвякивали, сливаясь с музыкой лютни, на которой играл мужчина. Движения танцовщицы были и плавны, и резки одновременно. Она кружилась, прыгала, прогибалась в спине и раскидывала руки в стороны. Розмарин так засмотрелась, что не заметила, когда разошлись последние зрители, а девушка перестала танцевать. Только музыкант продолжал перебирать струны лютни, наигрывая негромко тоскливую мелодию.       Танцовщица бросила на девочку высокомерный взгляд и громко на чужом языке спросила у барда что-то. Тот отвлекся, ответил в тон женщине на том же языке, а потом обратился к Розмарин, в этот раз на английском.       — Неужели тебя так восхитила моя музыка, что ты не можешь и рта закрыть, Цветочек?— улыбнулся мужчина. Розмарин с удивлением поняла, что ее рот и правда был открыт. Но она и слова не успела сказать, как заговорила танцовщица.       — Ты, кажется, хотеть сказать, восхитил моя танец, — голос у женщины оказался необычайно глубоким и немного грубоватым, говорила она с какой-то высокомерной интонацией, смешно коверкая слова, глядя на барда сверху вниз с шутливой угрозой.       — Нет, Лафтия, я сказал то, что хотел, — хмыкнул бард, проведя пальцами по струнам.       — Когда пусть дефочка рассудить,— вздернула подбородок танцовщица и повернулась лицом к Розмарин.       — Вы похожи на принцессу, — выпалила Розмарин невпопад, не отрывая взгляда от прекрасной иностранки. Та удивилась, обернулась на барда, словно спрашивая «это она обо мне?», а потом неожиданно запрокинула голову назад и засмеялась громко, по-мужски, совершенно не женственно.       — Ох, и смешная же ты,— выговорила Лафтия, вытирая слезы, выступившие на глаза от смеха. Она приподняла юбку, показывая ноги, на которых поблескивали изящно отделанные кандалы с тонкими декоративными цепями. Розмарин коротко пискнула от ужаса, она не могла поверить, что эта прекрасная женщина являлась обычной рабыней. — Будет тебе, дефочка. Я любимая рабыня своего господина и могу гулять, где хочу, есть, что хочу, покупать себе, что хочу. Моя жизнь лучше твоей, дефочка. Так что это не стоит твоей жалость, — женщина наклонилась к Розмарин и пребольно оттянула ей щеку.       — Это Ваш господин? — спросила девочка, указывая на музыканта.       — Нет, это простой бродяга, которому выпасть честь сопровождать меня,— ответила танцовщица, отпустив щеку.       Розмарин скорчила недовольную гримасу, потирая больное место.       — Я вообще-то великий королевский бард, — тут же встрепенулся мужчина. — Каждый герцог почтет за благословение мое появление в его замке, любая женщина мечтает пасть к моим ногам…       — О нет, он начать бахвалиться,— Лафтия драматично возвела руки к небу, и Розмарин, глядя на эту сцену, не выдержала и захохотала.       — Вечно ты так, Лафтия, ранишь мое чуткое сердце поэта, — подыграл танцовщице бард, а потом обернулся к Розмарин. — Меня зовут Шервуд Бартлет. А тебя, Цветочек?       — Меня зовут Розмарин, — ответила она, улыбнувшись.       — Ох, и правда, цветочек,— воскликнул бард. — Я даже вспомнил одну прекрасную балладу моего сочинения.       Лафтия хмыкула.       — Розмарин — это трава. И ты фроде говорил, что зарекся не петь эту балладу…       — Будет тебе. Этот город навевает воспоминания. Десять лет прошло, как я последний раз был здесь.       — Вы были в Скарборо прежде, господин? — удивилась Розмарин.       — Да, я приехал сюда на ярмарку, но прибыл раньше и от скуки пошел гулять в лес… И там встретил прекрасную эльфийку…       — Ух, ты фри-фри, балабол, да не зафирайся! — рассмеялась снова Лафтия.       — Не веришь мне? Руку на отсечение дам, что красивее ее для меня не сыскалось. Хотя, она и правда не была эльфийка, но нрав у нее был сказочный. Добрее и искреннее ее я никого не видел.       — И что же было дальше, господин!? Расскажите-расскажите! — в нетерпении запрыгала Розмарин.       — А дальше все как балладе, дефочка,— ответила за барда Лафтия. — Они флюбились в друг в друга.       Бард зарделся, забренчал что-то на лютне и сказал как бы невзначай.       — Мы провели вместе весь месяц, что длилась ярмарка. Но потом я должен был уезжать…       — Так вы бросили ее! — в исступлении воскликнула Розмарин, припадая перед певцом на колени и хватая за руку. — Как жестоко! Жестоко! Оставить ее одну!       — Я не мог остаться, мне нужно было ехать обучаться музыкальному ремеслу… Нет-нет.. Это звучит как оправдание. Нет, я любил ее, и даже сейчас люблю. Поэтому и вернулся. Четыре месяца назад я наконец получил звание королевского барда и теперь… теперь то уж точно я смогу быть с ней… Но тогда я был уверен, что нам не быть вместе… Даже написал эту балладу…       Речь Шервуда стал бессвязной, но начал потихоньку перебирать струны.       — Она, наверное, меня давно забыла, а может быть ненавидит,— вздохнул он. — Прошло целых десять лет, так много могло произойти, а я приехал сюда, даже не подумав…       — Брось это, глупец,— вдруг в нетерпении остановила его монолог Лафтия. — Лучше спой. Петь ты лучше, чем думать. Спой ту самую, которую посвятить ей!       — Она не закончена,— рассеянно пробормотал Шервуд, но все равно задумчиво пробежался по струнам, словно вспоминая мотив.       — Спойте! Спойте! — поддержала Розмарин, поднимаясь на ноги.       И он запел.       Голос его оказался необычайно мягок и приятен. Розмарин даже почувствовала, как затряслись кончики пальцев от восхищения, и затрепетало внутри. Все вокруг, кроме чарующего голоса Шервуда, для девочки перестало существовать. На ярмарку в Скарборо держишь свой путь? Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян Былую любовь я желаю вернуть Найдешь ли мне ту, что вспомнит меня? Из батиста рубашку пусть сошьет мне сперва Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян Без иглы и без нити, без ножниц, без шва И я полюблю ее навсегда Пусть полощет в ключе, где сухая вода Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян Где ни снег и ни дождь не шли никогда И я полюблю ее навсегда Попроси на терновом кусту просушить, Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян где бутон не смогла роса пробудить И я полюблю ее навсегда Подарок ее принесет в сердце свет Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян пусть просит, что хочет, та дева в ответ И я полюблю ее навсегда...       Шервуд замолчал, но мелодия все еще продолжала звучать нежным шлейфом. Розмарин коснулась своей щеки, почувствовав влагу, и с удивлением поняла, что плакала. Песня барда растрогала ее до слез.