Поставив руки по обе стороны от головы рыжего, чтобы у этой испуганной, но до потери головы, милой мордашки было меньше шансов сбежать. Дазай мягко целует тонкие ключицы голубоглазого, а затем оставляет на них новые метки поверх старых, что и без того все ещё ныли.
Рыжий больно вздрагивает, но все ещё молчит. Осаму все это не нравится, он не любит тишину, поэтому шатен забирается под собственную рубашку, что все ещё надета на дрожащее тело коротышки. Он поводит длинными, тонкими пальцами по груди, будто бы пересчитывает ребра, доходит до пупка и останавливается, похотливо поглядывая на Накахару.
По телу рыжего бегут мурашки, оставляя после своего появления сладкое, приятное ощущение…
Дазай с жадностью смотрит на Чую, на тонкие красноватые губы, что уже успели обветриться, да и коротышка уже поискусал их, от чего они кажутся совсем алыми.
Действительно алые губы, что содрогаются в ухмылке, а если к ним прикоснуться, то их сведёт жгучей болью. Осаму ласкает такие желанные губы зная, что рыжему больно, но это ведь его больше заводит, как и самого голубоглазого.
Рыжий шипит прямо в дазаевсике губы, на что Осаму усмехается и проходится горячим языком по пострадавшей губе.
— Ну хорошо, Осаму будем играть по твоим правилам — прерывисто говорит Чуя, разрывая горячий, но немного наскучивший коротышке французский поцелуй.
Если на рыжего смотрят сверху, то это чертовские его не устраивает. Накахара кусает кареглазого за губу и заводит руки шатена, что всё еще не дают выбраться, над своей головой. Дазай падает на рыжего и Чуя переворачивает шатена на спину, оказываясь сверху. Чтобы Осаму уж точно не сбежал, коротышка садится на него…
— Слушай сюда, тупая скумбрия. Если ты сейчас же не успокоишься, то первым, что я сейчас сделаю будет пересчитывание всех твои ребер, после этого, вырву кадык, но самое важно сейчас для тебя то, что я отобью все твои вкусовые рецепторы, что так важны для тебя и твоей работы… — не имея и капли злости в голосе, говорит Чуя, не глядя на Дазая.
— Чу-тян, скажи, а ты уверен в том, что мне следует прекратить? — почти мурлыча говорит Осаму.
***
Осаму стягивает свою рубашку с тела Накахары и она тут же отправляется на пол, затем уже влажные боксеры рыжего:
— Чуя, неужели ты уже течешь как последняя сучка? Нет-нет-нет, еще слишком рано.
— А может ты, блядь, оставишь свои хуевые комментарии на потом? — закидывая ноги на
дазаевские плечи, возмущался Накахара.
— Ох, Накахара все-таки ты та ещё рыжая сучка, раз продолжаешь возмущаться даже во время секса. — набирая достаточно смазки, отвечал шатен.
***
Стоны… Сладкие стоны рыжего, что были слышны в коридоре и проходящие мимо постояльцы озирались. Некоторые чересчур любопытные горничные, пытались узнать о происходящем поподробней, но увы ничего не вышло. И только одна из них, что смущалась больше всех, повешала на ручку двери табличку: «
Не беспокоить».
***
В номере полный бардак, так что работающим здесь девушкам придется сильно постараться, чтобы убрать все это.
Рыжий пытается развернуться, но его лишь сильнее прижимают к себе, тем самым прекрасно дав понять, что не отпустят теперь уже никогда и никуда. Коротышка лениво открывает глаза и первое, что видит перед собой — это лицо Осаму, с этой его фирменной ухмылочкой:
— Осаму, больной ублюдок, ты нагло воспользовался мной!
Первое января значит…
