Следуя донесениям

Анна вылезла из грузовика и размяла спину. Они были в дороге два дня. – Черт бы побрал всех немцев! – зашипела Нина, выпрыгивая. – Нас возят, как цирковых уродцев! Она раздраженно отряхнула форму вермахта, в которую их насильно переодели перед отправкой, отчего ночные ушивания штанов выглядели пустой тратой времени. Теперь на их одежде красовалась эмблема Красного Креста. – На этот раз мы точно на месте, – ответила Анна, осматривая полевой госпиталь. Катрина разговаривала с одной из медсестёр, которая собиралась ввести в курс дела вновь прибывших. Немка как раз снимала запачканный кровью фартук, когда её обступили. Она поправила белую шапочку, местами серую от застирывания, и пустилась в объяснения. Анна в свою очередь с волнением осматривалась. Кругом многочисленные палатки с ранеными, которых привозили с передовой. Почти каждый день происходили в районе Кривого Рога мелкие бои. Немцы удерживали город и стягивали силы. Дивизия Райхенбаха не стала исключением. К ноябрю 1943 года немцы обладали Никопольским плацдармом. Красная Армия неоднократно пыталась завладеть Никополем и затем дойти до Киева. Форсировавшие Днепр части советской армии прорывались к Никополю, когда их атаковала Вторая танковая дивизия СС, направлявшаяся к Кривому Рогу. Шестая армия потерпела поражение. Когда безнадежно раненые немцы умоляли их забрать и довести до госпиталя, Анна ничего не чувствовала, а Нина, наоборот, злорадно скалилась и её можно было понять, и Анна понимала. Подошли другие полевые медсестры и началось деление на группы. Катрина кивком подозвала к себе. По-видимому, она негласно взяла их под патронаж. Анна сжала Нине руку и та, закусив губу, сплела их пальцы. Похоже, она попросту смирилась с телячьими нежностями. Они шли вдоль многочисленных палаток с ранеными, слышали крики в операционных и стоны прооперированных. Они видели, как хирург, приловчившись, отрезал ногу и как суетилась рядом операционная медсестра, совсем как Анна с Ниной до плена. Они синхронно отвернулись от мальчика, потерявшего глаз. Война калечила всех. То же самое они видели в своём госпитале, также кричали и мучались солдаты, также лишались конечностей. Они шли дальше и с удивлением понимали, что впервые за последние недели не слышали звуков разрывающихся снарядов и пулемётных очередей – их закинуло в самый тыл врага, куда не докатывались оружейные залпы. Их привели в одну из палаток, выдали фартуки, шапочки и дали указания. Анна занималась перевязкой, с ужасом обнаружив, как к некоторым не подходили несколько дней, из-за чего бинты прилипли и начали гноиться. Нина возилась с выдачей лекарств. Так прошёл день. Выданный паёк они разделили, предусмотрительно оставили часть на чёрный день. Поздно ночью, вымотанные, добрели до отведённой для них палатки и без сил уснули. Проснулись с рассветом и снова на перевязку. Ближе к полудню их отметила старшая операционная медсестра и увела с собой. Анна ассистировала молодому, только окончившего обучение, хирургу. Нина была где-то неподалёку. Все время, пока Анна помогала, она находилась в напряжении. Ей казалось, за любой проступок последует жестокое наказание. Она не боялась смерти, но страшилась боли. На войне к смерти привыкаешь. Она уже не кажется чем-то ужасным, наоборот, смерть представляется избавлением от страданий. Не раз красноармейцы умоляли добить, хватали за руки и просили: «Сестричка....милая», а Анна глотала слезы и качала головой. Теперь она читала такую же просьбу в глазах немцев, и для большинства старуха с косой действительно была избавлением. Она не видела Райхенбаха с последнего разговора. Лишь раз, на второй день похода, Анна заметила вдали командирский ганомаг. Она не знала, сведёт ли их судьба ещё раз. Анна собиралась присесть в тот самый момент, когда по рядам пошло брожение. Санитары спешили к грузовикам, отправлялись медсестры. Впопыхах они скидывали фартуки и хватали сумки. Нина приближалась с Катриной с сумкой наперевес. Немка протянула Анне вторую и кивком указала в сторону грузовика. – Что происходит? Анна залезла в машину, следом Нежинская. Они покинули госпиталь и ехали к передовой, где развернулся очередной бой. Красная Армия пыталась взять плацдарм Весёлые Терны и несла потери. Райхенбах, скорее всего, был в штабе в километрах семи от развернувшихся боевых действий и отдавал приказы. Теперь именно он был ответственен за оборону этой линии, после того, как отбил наступление на Никополь. – Скорее бы наши взяли город, – произнесла Нина. Грузовики свернули, и Анна выглянула. Кругом траншеи и дзоты. Слышна редкая стрельба. Бой окончен, им придётся вытаскивать с поля раненых. Санитары взялись за носилки и скрылись в траншеях. Некоторые медсестры остались принимать, другие, с которыми были Анна и Нина, последовали за мужчинами-санитарами. Анна вылезла из траншеи и оглянулась. Кругом трупы, по большей части, красноармейцев. Солдаты безуспешно пытались прорвать линию огня и те немногие, которые прорывались, вступали в бой с немцами. Анна медленно ступила. Как? Спасать врагов, когда свои нуждаются в помощи? Она вздрогнула от выстрела и обернулась – немец добил умирающего. Нину толкнули в спину, заметив её нерасторопность, и напомнили, почему она до сих пор жива. Нежинская прошипела ругательства и остановилась у первого попавшегося немца. Скинув сумку, она присела и проверила пульс. Анна отвернулась. Её взгляд встретился со взглядом красноармейца. Сердце пропустило удар. Мужчина смотрел прямо на неё, но не просил о помощи. Анна кивнула то ли ему, то ли себе и аккуратно подошла. Опустилась рядом. – Все хорошо, я помогу вам, – сказала она и потянулась за бинтами. Солдат недоверчиво оглядывал девушку в немецкой форме, уверенно говорившую на русском. Наверное, он решил, что бредит. Анна достала бинты и вскрикнула от выстрела, и брызнувшей на неё крови. Немец возвышался за её спиной, он толкнул прикладом, и Анна едва не упала на уже мертвого солдата. На неё закричали, пнули ногой и показали на окровавленного неподалёку немца. Анна сморгнула слезы и перебралась к раненому. Она наложила жгут и подозвала санитара. Затем перешла к другому, потом ещё к одному, уходя от траншей. Она двигалась от одного к другому, отрывала бинты, накладывала жгут, не обращая внимания на усталость. Анна закончила перебинтовывать голову и перевела взгляд на лежащего в метре мужчину, машинально потянулась за бинтами и замерла. – Что ты копаешься? – прокричала вдруг Нина, на мгновение оторвавшись от перевязки. Анна дрожащими пальцами нащупала пульс и громко выдохнула. Живой! Она воровато оглянулась – не заметил ли кто из немцев? Нет, другие медсестры оказывали первую помощь, санитары таскали носилки, вооруженные немцы ходили и добивали раненных красноармейцев. Нежинская приподняла бровь на взволнованный взгляд Анны, огляделась и, пригнувшись, подбежала. – Что у...– она замолчала, увидев советского солдата. Руки опустились, лямка сумки упала с плеча. – Жив? – тихо спросила Нина. – Да, – также ответила Анна и с надеждой посмотрела. – Что нам делать? Нежинская подняла голову и переместила взгляд на немцев. Те и не думали оборачиваться в их сторону, они ушли довольно далеко, и стелившийся туман играл девушкам только на руку. Нина проверила пульс и оббежала взглядом мужчину. Его ранило в бедро и плечо. Судя по погонам, он находился в звании майора. Побелевшие тонкие губы были плотно сжаты. На правом виске и щеке имелась кровь. – Мы не можем взять его с собой, – наконец сказала Нина. – Ты хочешь оставить его? – Есть предложения? Он умрет от кровопотери. Нужно оперировать. – Ты ассистировала Милцу. Ты знаешь как. – Нежинская упрямо поджала губы, и Анна заметила: – Ведь его не ранило в бедренную артерию. Достанем пулю. – Прямо здесь? Посреди трупов? – Оттащим его в лес. – Ты сошла с ума. Наше отсутствие скоро заметят и начнут искать. Анна кинула взгляд на мужчину. Наверное, ему не больше сорока. Жесткие тёмные волосы с лёгкой проседью, нос с горбинкой. – Но он – свой... Мы должны, Нина... Нежинская посмотрела за спину Анне – до леса ползком минут пятнадцать, с раненым все полчаса. – Если мы и сумеем дотащить, он может не выдержать операции. Полная антисанитария. – Нужно попытаться. Давай наложим жгут. Когда Анна замедлила кровотечение, Нина отдала ей свою сумку. – Полпути я, потом ты. Нежинская взяла под плечи, и офицер жалобно простонал, на что она сразу же шикнула и встревоженно огляделась. – Попроси своего ангела-хранителя, чтобы наша авантюра удалась. Анна с двумя сумками легла на живот и поползла, беспрестанно поглядывая назад и вздрагивая от каждого слова, долетавшего до них. Нина тяжело дышала, её волосы растрепались и прилипли к мокрому лбу. Сделав последний рывок, она замерла и тяжело вздохнула. Они проделали ровно половину пути. Передав сумки, медсестры поменялись местами. – Как он там? Жив? – Да, – отдышавшись, ответила Анна. Её пальцы увязли в густой, горячей крови русского солдата. Они доползли до леса и пристроили раненого за деревьями, положили на наспех собранные ветки. Темнело. Анна разорвала штанину и полила рану водой. Тем временем Нежинская засучила рукава и выкладывала все то, что могло хоть как-то пригодиться: бинты, спринцовку, воду, йод. – Чем мы будем доставать пулю? Нина усмехнулась и вытащила из-за пазухи пинцет. – Положи его прямо, – скомандовала она. – Вот, сядь рядом со мной. Мне нужно, чтобы ты зафиксировала тело. Правильно. Заткни рот, не дай бог на его крики сбежится вся рота. Нежинская тщательно промыла пинцет и руки. Пуля чудом не задела артерию, но разорвала мышцы и, скорее всего, пробила кость. Было безумием соглашаться и единственное, что удержало от грубого ответа: «Он – свой. Мы должны». Мы должны попытаться, черт возьми. Миронова была права, однако, не ей предстояло корячиться над раненым. Столько раз ассистировать, но никогда самой не вынимать пулю. Нина лишь знала, как это делается в теории и, если кто из них двоих и мог провернуть подобное, то точно не Анна. Она полностью избавила ногу от одежды и промыла конечность, протерла кожу вокруг рваных краев раны йодом. Затем взяла спринцовку. – Держи крепко. Нина оттянула края раны и спринцовкой начала отсасывать кровь. Мужчина дёрнулся, и Анна налегла всем телом. Он застонал, но стон заглушила тряпка. Пальцем Нежинская нащупывала пулю и продолжала дренировать. – Проклятье! Бесполезно, слишком много крови. – Давай попробуем. Проделать такой путь и повернуть обратно, ради чего? Нина снова принялась нащупывать, не обращая внимания на стоны. Наконец, палец упёрся в пулю. Она взяла пинцет, развела края раны. Анна с замираем сердца следила. Казалось, время остановилось. Она увидела пулю, схваченную пинцетом, и не смогла сдержать облегчённого вздоха. Нежинская очистила рану, промыла и наложила стерильные бинты, после чего перешла к плечевому ранению. Здесь она справилась быстрее – пуля прошла навылет, оставалось только промыть и наложить повязку. Анна напоила майора. Нина прислонилась к дереву и прикрыла глаза. Не было сил даже ополоснуть руки. Она извлекла пулю и осколок, туго перевязала плечо. Больше ничего нельзя было сделать. Оставалось ждать. Если он переживёт эту ночь, значит, старания не напрасны. Она вздрогнула, когда почувствовала прикосновение к ладоням, и открыла глаза. Анна смывала кровь. – У тебя получилось. Холодная вода омыла руки, и Нежинская устало потёрла виски. Анна отползла обратно к мужчине и дала попить. – Проверь медальон. Анна сняла с шеи и достала вкладыш с кратким перечнем информации. Прочтя, она передала Нине. – Пора возвращаться, – напомнила она, и Нежинская кивнула, свернула бумажку и отдала обратно. – Ты ведь осознаёшь, что кто-то из нас должен будет завтра сюда вернуться. Иначе все это, – Нина кивнула на майора, – не имеет смысла. – Да. – Если он протянет эту ночь, то родился под счастливой звездой. – Нежинская смерила его внимательным взглядом. – В нашем полку прибыло. Добро пожаловать, Яков Платонович.