Следуя донесениям

Раньше ей казалось, сбежать и прийти к своим проще простого. Они поймут, примут обратно. Анна уверяла в том Нину постоянно, а та при жизни недоверчиво хмыкала. Сбеги они как можно раньше, шансов на положительный исход было бы куда больше. Но сейчас... Позади только пепел. Ради твоего возвращения он убил Шефера, кто знает, чем ещё ему пришлось рискнуть или пожертвовать? У тебя нет права на ошибку. Ты не можешь струсить или сдаться. Навстречу, по шоссе, двигались танки. Один, что находился ближе, замедлил ход. За ним Анна разглядела пехоту. – Стой! Кто идёт? Родная речь. Солдат, увидевший Анну, остановился. Направленное оружие дрогнуло в руках, когда мужчина разглядел девушку. Быстро осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, он вернул своё внимание Анне. – Кто такая? Откуда? Анна была плохой актрисой и ей никогда в школьных постановках не доставалась главная роль. Мало того, что нужно заучить сценарий, так ещё влезть в «шкуру» персонажа. За последний месяц она столько раз видела, как Райхенбах менялся буквально на глазах, надевая для каждой роли разные маски. В том, что он по большей части «играл», Анна не сомневалась, вот только она так и не смогла разобраться, где он был настоящим. Тогда, когда забрал папку и убил Брауна? Или когда засиживался до рассвета, продумывая план операции? Когда Райхенбах поднимал глаза и встречался с ней взглядом, Анна видела, с каким напряжением он изучал её. Бывало, чуть наклонит голову, сощурится и смотрит. Какие мысли его посещали? Что хотел сказать, но никогда не говорил? Теперь ей не дано узнать. Если что-то он не хотел рассказывать – не вытянешь щипцами. Именно такие мысли проносились в голове, пока на неё смотрел солдат. Райхенбах бы смог его убедить в два счёта. Он водил за нос Рихтера и Шефера, бог знает, кого ещё. Нужно только сказать... сказать... – Господи! Слава богу! Своя, своя я, – слова давались с трудом, застревая в горле. – Евграшин! Их заметили остальные. Танки и пехота приближались. – Что такое? От неожиданности второй солдат едва не оступился. – Да вот, погляди, – заговорил, по всей видимости, Евграшин, которого окликнули, – какую птицу к нам занесло, чуть под танк не угодила. – Кто такая? Анна так нервничала, что вспотели ладошки. По всей видимости, началось наступление. Райхенбах предупреждал, но она не думала, что все случится этой ночью. Хорошо, что она успела избавиться от карты и компаса. – Андреева Катя. Возле Комаровки была контужена и потеряла сознание. Пришла в себя несколько часов назад. Шла, в надежде встретить своих. – Шла-шла и не встретила ни одного немца? – Ни одного, если идти в направлении от Лысянки. Солдаты переглянулись. – Фамилия командующего? – Командующий у нас один – Конев. – Э, Ульяшин, да ее надо к начальству отправить. Пусть разбираются. – Куда её отправишь, когда немцы прорываются. Там не до неё сейчас. – А если нашему лейтенанту? Ульяшин почесал подбородок. – Что там у вас? – выглянул танкист. – Поезжай, поезжай! – Про лейтенанта ты верно говоришь, да может, она лазутчица и мы врага приведём? По лесам сейчас кто только не шастает. – Самосуд – дело дурное, – нахмурившись, ответил Евграшин. – Невинную душу аль погубим? – А если она немка? – Немка? Да вы что! Разве я похожа на немку? – А дезертирство? – Так ведь, Михай Иванович, не нам судить, тем более, нужно препроводить. Ульяшин недоверчиво оглядел Анну. – До начальства надо донести, – продолжал Евграшин, – пусть решают. Коль девка не наша, на том и баста. Ульяшин немного подумал и сказал: – Ты проверил ее? – Не успел, ты как черт выскочил. Ульяшин недовольно заворчал, повесил на плечо оружие и провёл обыск. Он вытащил содержимое сумки, осмотрел лекарства и убрал обратно. Затем сказал расстегнуть шинель и руками пробежался по телу. – Можешь застегнуться. Пошли за мной. Евграшин, а ты сзади. – Отдайте, пожалуйста, сумку. Мужчина, поразмыслив, вернул сумку. – Контузило, говоришь? – Да. Пришла в сознание, ничего не слышу, перед глазами пелена. Не знаю, сколько часов прошло, да как легче стало немножко, встала и пошла. Шею и сейчас не повернуть. – Анна замолчала на секунду, желая убедиться, что её внимательно слушают. – Не знаю, сколько так прошла, а потом увидела танки, подумала, немецкие. Все, думаю. Пригляделась – свои. Так тепло на душе сделалось. Ульяшин ничего не ответил. Они повернули назад. Райхенбах подготовил её к допросу. Со знанием дела он составил список вопросов и ответов. «Не дай себя запугать», «Держись уверенно», «Расскажи в подробностях, как все произошло» и так далее. Сколько известно случаев с удачным исходом? Она уже заочно осуждена, но если удастся, сможет обелить себя и тогда её отправят в трудовую армию или, что хуже, в фильтрационный лагерь. Ясно одно – на фронте не оставят. Посёлок, в котором располагался штаб, находился недалеко от места, где Анну нашли солдаты. Пока она шла, утопая в грязи, то видела и солдат, и офицеров. Родные. На глаза от облегчения навернулись слезы. После смерти Нины Анна не надеялась вернуться к своим, мысли о побеге выглядели неосуществимой мечтой. Наконец-то среди своих. Хотелось обнять их всех, расцеловать того же несговорчивого Ульяшина. – В чем дело? – спросил солдат, стоя на посту у дома, когда Ульяшин начал подниматься. – На шоссе нашли девчонку. Говорит, своя. Товарищ лейтенант у себя? Солдат окинул взглядом и нахмурился. – У себя. Евграшин подтолкнул Анну вперёд, и та зашла в дом следом за Ульяшиным. – Товарищ лейтенант! – Что случилось? – стараясь казаться бодрым, усталым голосом спросил лейтенант. Ульяшин отошёл в сторону и кивнул на Анну. Светлые глаза лейтенанта округлились, он в недоумении перевёл взгляд на солдат. – Что здесь происходит? – Несли дежурство, товарищ лейтенант, а тут она. Говорит, контузило во время сражения у Комаровки. Лейтенант вышел из-за стола и приблизился. Он был одного роста с Анной и на вид старше её лет на пять. – Одна была? – Так точно. – Ничего подозрительного не заметили? – Нет. – Как зовут? – Катя. Екатерина Ивановна Андреева. – Как это вы не заплутали, Екатерина Ивановна? – с подозрением поинтересовался он. – Заплутала, ещё как. Столько шла. – Анна опустила глаза на промокшие, грязные брюки. – Где я сейчас? Её пристально оглядели с ног до головы. – А вам не сказали? – Нет. – Вы находитесь на освобожденной от захватчика территории. – Освобожденной? – У Анны пересохло во рту. – Полностью освобождённой? Мы победили? – Так точно, победили, – улыбнулся лейтенант. – Полный разгром. 17 февраля 1944 года войдёт в историю. Она собралась узнать, кого взяли в плен из командующего состава, а кто убит, но вовремя промолчала. – Но... куда я попала? Где нахожусь? – Вы попали в пятый гвардейский танковый корпус. – Он сцепил руки в замок и пробежался по ней взглядом. – Вы контактировали с врагом? – Нет. – Находились на оккупированной территории? – Нет. – Как получилось, что вы потеряли сознание? – Снаряд разорвался поблизости, меня засыпало землёй. Весь вид подтверждал сказанное. Форма в грязи, рукав порван, сумка испачкана. – Вещи оставьте здесь. Вас допросит полковник. Если выяснится, что вы дезертировали или сдались врагу, вас расстреляют. Советую не врать, товарищ полковник чувствует ложь за версту. А пока... Евграшин, поместите под охрану. Анну отправили в маленькую комнатку. На улице выставили часового, у двери тоже. С тяжёлым сердцем она ждала приговора. Шанс, что ей поверят, ничтожно мал и всё-таки возможность выжить, пускай такая мизерная, лучше, чем ничего. Лучи солнца падали на холодную землю. Что принесёт новый день? Лейтенант сказал, они победили. Жив ли он? Взгляд снова вернулся к окну, когда на улице раздались приветствия солдат, затем голос докладывающего лейтенанта и ответ другого мужчины. При звуке голоса, который Анна не думала услышать, холод окатил с ног до головы. Она отшатнулась от окна, как раз, когда мимо него прошли и завернули к входной двери. Вмиг в голове рассеялись заготовленные фразы, заученные слова; продуманный до мелочей план Райхенбаха разлетелся на мельчайшие осколки. Казалось, можно было услышать, с каким звоном разбивались надежды. Райхенбах просчитал любой возможный вопрос, любую ситуацию, но он никак не мог предугадать, что роль палача достанется именно тому, кого Анна спасла в ноябре 1943. Перед ней возник Штольман. Быстрым, острым взглядом он прошёлся по девушке, словно бритвой по венам. Его глаза вспыхнули так же яростно, как когда он видел перед собой врага. Бледно-розовые губы вытянулись в нить, став ещё тоньше. – Вы! Слово вылетело сквозь стиснутые зубы. Напрасно Анна на мгновение решила, что Штольман поможет ей в благодарность за своё спасение. Он пересёк разделявшее их расстояние в два широких шагах, и Анна с мужеством, неизвестно откуда взявшимся, осталась стоять на месте. – Товарищ полковник! Та самая, о которой я говорил, – заговорил молоденький лейтенант. – Отстала от своих, говорит... Полковник. Его повысили. Он наклонил голову и посмотрел в глаза. – Она предательница, – отчеканил Штольман. – К-как? Одним рывком Штольман разорвал первые пуговицы гимнастерки и сорвал с шеи медальон. Он достал сложенный лист и прочёл. – Фальшивка. Помните, Коробейников, – и он повернул голову к лейтенанту, – вы спрашивали, как я выжил? Я тогда рассказал про двух медсестёр, они пытались выведать месторасположение нашей армии. Одна из них сейчас перед нами. – Ложь! – воскликнула Анна. – Коробейников! Схватить её! Но Коробейников, вконец растерявшись, не двигался с места. Тогда полковник схватил Анну под локоть, но она умудрилась вывернуться и отскочить. В ней взыграло чувство справедливости – она не предавала родину, пусть расстреляют, но не обвиняют в том, в чем невиновна. – Вы клевещете на меня! Горящие глаза на мгновение расширились, взлетела рука и отвесила крепкую пощёчину, что голова мотнулась в сторону, и Анна, не устояв на ногах, упала. – Да как ты смеешь? Змея. Приползла обратно, как только на горизонте замаячила победа. – Товарищ Штольман! – побледневший Коробейников попытался вмешаться. – Стойте на месте, Коробейников! Под трибунал хотите? – Никак нет! – Таким, как она, нет прощения, – зашипел Штольман и направил пистолет. Лейтенант бросил взволнованный взгляд на девушку. Без суда и следствия – вот так? А если правда то, что сказал командир и его, Коробейникова, привлекут? Ведь это он привёл её. – Предательница. Думала, удастся обмануть, избежать наказания? Анна знала, как все выглядит и не ждала людского понимания. Ей не нужно было их милосердие. На войне не место отношениям, тем чувствам, что она питала. На войне главное – долг. Поэтому имей смелость признать, что ты его нарушила. Имей мужество сгореть за свой выбор. Анна вскинула голову и выпрямилась. – Стреляйте. У вас я не стану просить прощения. – Помилуйте. Да разве можно...! А если вы ошиблись и невинную девушку приговорите? – Поверьте, я не ошибаюсь. – Вы были ранены, в бреду. Возможно ли?.. – Молчать! Ее руки были холодны, как деревянный пол, на котором она сидела. Глядя снизу вверх на Штольмана, Анна подумала, что бы было, не спаси они его с Ниной в тот день. Он бы наверняка умер, не приходя в сознание. Нина предупреждала о последствиях, но Анна и слушать не хотела, бросилась на помощь. Они выхаживали его около месяца. Каков итог. Насмешка судьбы – единственный, кто мог теперь её спасти, носил погоны СС. – Товарищ Штольман! – влетел и тут же остановился оторопевший солдат. – Ну что ещё? – в раздражении обернулся полковник. – Взяли. Всех взяли. – Вот как. Всех? – Так точно. Штольман опустил пистолет и глянул на Анну. – Командиров тоже? – Да. К нам везут нескольких. – Среди них есть Райхенбах? – Да. От услышанного лицо Анны побелело, перед глазами все поплыло. Она не почувствовала боли, которую причинил Штольман, намертво вцепившись пальцами в руку и резко дёрнув Анну с пола. – Поживешь ещё, – рявкнул он. – Попалась рыбка покрупнее. Коробейников! Под охрану её. Если кто-то с ней заговорит, сочту за измену. Вам все понятно? – Так точно. Штольман толкнул Анну к Коробейникову и покинул комнату.