Следуя донесениям

Он жив. Живой. Возможно, ранен. Но живой. Грудь сдавило от непрошенных слез. Совсем недавно надежды на встречу не существовало, сама мысль повстречаться вновь казалась нереальной. Если вселенная хочет их свести, то зачем развела ранее? Им предначертано пройти войну рука об руку, преодолеть все невзгоды вместе? Или же это обычное стечение обстоятельств? Что, если ему суждено умереть у неё на руках, а ей сгнить в одном из лагерей? Время тянулось так медленно; Анне казалось, оно вовсе остановилось. Никто не приходил. Можно было подумать, о ней забыли, если бы за дверью переодически не раздавалось покашливание. План. Необходимо придумать историю. Конечно, обвинения Штольмана она станет отрицать. Как поведёт себя Райхенбах? Что с ним будет? Когда-то Анна грозилась носить ему передачки и обещала смертную казнь; тогда она и представить не могла, какие чувства в будущем будут обуревать её от подобных мыслей. Нет, он не может сгнить в лагере. Лязгнул замок. Открылась дверь. Анна поднялась с пола, не чувствуя ног. Штольман стальной хваткой вцепился в руку и потащил наружу. – Я сама дойду. Пустите! – Не дергайся! – прорычал полковник и сильнее сжал руку. Анна вскинула голову, и он увидел в голубых глазах гнев и решимость. – Так-то вы возвращаете долг? – Долг? Смеете говорить о долге? – Я и моя подруга спасли вам жизнь. – Кстати, где она? Отправилась в другую часть? Анна сцепила зубы. Неблагодарный. Из всех людей она спасла именно его! Штольман шёл так быстро, что Анна еле за ним поспевала, он буквально тащил за собой, не обращая внимания ни на ледяной ветер, ни на моросящий дождь, ни на взгляды окружающих. Ноги застревали в грязи. Волосы растрепались. От быстрой ходьбы Анна раскраснелась, сбилось дыхание. Штольман вёл к дому, возле которого уже образовалась толпа. Вдруг солдаты загудели. Оживление поползло по рядам, начиная от тех, что стояли ближе к дороги. Из машины вывели немцев. Анна никого не узнала. Она никогда раньше не видела этих мужчин. Они все примерно находились в одном звании, что и Райхенбах. Это были те командиры, которые не покинули своих солдат, не бежали на самолётах. Они шли друг за другом. Среди них не было Райхенбаха. Она испытала облегчение, слабая улыбка успела скользнуть по губам. Быть может, его не взяли в плен и Штольман ошибся? В следующую секунду из машины вышел Райхенбах. Поправив ворот куртки, он обвёл взглядом все вокруг и повернулся к своим. Анна побелела. Штольман, заметивший это, уже мог бы не проводить никакого расследования. Райхенбах заложил руки за спину и смотрел прямо перед собой; он ни с кем не пытался заговорить и, казалось, ему абсолютно безразлично происходящее вокруг. Штольман крепче сжал запястье и потащил Анну через толпу. Брожение в рядах солдат привлекло внимание бригадефюрера. Он повернул голову и увидел Анну. На долю секунды его брови дрогнули, и пролегла морщинка. Затем Райхенбах перевёл взгляд на Штольмана и уже больше не сводил с него. – Кто из вас, – громко заговорил Штольман на немецком, – командир Второй танковой дивизии? Два генерала выразительно кинули взгляд на Райхенбаха, однако тот уже сам ответил с тонкой улыбкой, напоминавшей насмешку: – Чем могу быть полезен? – Вы кое-что оставили у нас. Это ваше. С этими словами полковник толкнул Анну к бригадефюреру, а тот в свою очередь, вскинув бровь, наградил таким презрительным взглядом, будто ему под ноги кинули мерзкого жука. – Что это? Не понимаю. – Ваша шпионка. Вы, конечно, станете отрицать. – В немецкой армии хватает бравых разведчиков, мне незачем прибегать к помощи трусливых советских медсестёр. Анна не понимала, о чем они говорят. Она следила за выражением лица Райхенбаха, за его интонацией, но он был до невозможности спокоен. Казалось, ничто не выведет его из себя, тогда как Штольман терял остатки терпения. Он указал рукой на Анну. Райхенбах, лениво проследив взглядом, лишь пожал плечами. – Солдаты! – прогремел вдруг Штольман. – Перед вами предательница. Эта женщина перешла на сторону врага. Она участвовала в сговоре. Анне понадобилось время для осознания, что говорят о ней. Два лица стояли перед глазами: озлобленное полковника и невозмутимое генерала СС. Конечно, он не станет спасать, в очередной раз рискуя своей жизнью. Он и так сделал слишком много для неё и не его вина, что она не сумела справиться с поставленной задачей. – За переход на сторону неприятеля, за измену Родине... Слова звенели в ушах. Если бы живы были родители, они сгорели бы со стыда! Их дочь, любимая, умная дочь, обвинялась в измене. – Вы приговариваетесь к расстрелу, – чеканил Штольман. – Приговор будет исполнен неме... – Что за чушь, – на чистом русском вдруг сказал Райхенбах и поморщился. Все взгляды обратились к нему. Воцарилась звенящая тишина. От изумления Штольман забыл прикрыть рот. Весь вид немецкого генерала говорил, как ему надоела вся эта галиматья с несуразным Штольманом в главной роли. Будь его воля, он бы уже спустил курок, но, к сожалению, его предусмотрительно разоружили. Анна смотрела на Райхенбаха широко распахнутыми глазами. Краска схлынула с лица. Губы побелели. В глазах на мгновение потемнело. Ей послышалось? Возможно, сказанное прозвучало на английском? Штольман, глядя в упор на генерала, сделал два шага вперёд. – Понимаете и говорите по-русски? – Что вас удивляет? Цивилизованный человек, по-вашему, может говорить только на одном, родном, языке? – на русском, без намёка на акцент, парировал Райхенбах. – Меня удивляет заступничество гитлеровца. Впрочем, вы лишь подтвердили догадку. – Штольман обратился к одному из солдат: – Приговор привести в исполнение сейчас же. Живо! Анну схватили. Леденящий душу крик вырвался из груди. Ей было не справиться с тремя мужчинами, вырываться не имело смысла. В последний раз, через плечо, она глянула на Райхенбаха. Он не сводил с неё горящих, антрацитовых глаз. – У вас нет таких полномочий, – сказал он, обращаясь к полковнику, резко. – Вы обязаны доложить командующему. Хватка ослабла; солдаты остановились. – Думайте лучше о себе. Вам предстоит допрос. Что встали? Расступись. – Товарищ Штольман, – вмешался Коробейников, – не повременить ли? В этот момент Анна вывернулась, выскользнула из рук и устремилась к Райхенбаху. Заметивший это Штольман, бросился вперёд и замахнулся. Райхенбах успел заслонить собой – удар кулака пришёлся ему на предплечье. Те генералы, до которых доходили слухи о связи с какой-то военнопленной, наконец, поняли, что здесь происходит и исподлобья переглядывались меж собой. Анна инстинктивно спряталась за Райхенбаха и прижалась лбом к его спине. Ей казалось, такая скала, как он, никогда не будет сломлена. Даже перед угрозой расстрела. Толпа растерянно смолкла, а затем загудела ещё громче. – Предательница! Расстрелять! Под трибунал ее! Крики летели отовсюду. – Сейчас же отойдите, – задыхаясь от раздражения, велел Штольман. – Отойдите, или я отдам приказ применить к вам силу. Толпа начала сжиматься вокруг них. Идти против разъярённой толпы – какое безрассудство! – Если девушка виновна, это установит военный трибунал и вынесет своё решение. У вас, повторяю, нет таких полномочий. – Вы забываетесь. Вы такой же пленник, как и шестьдесят тысяч немецких солдат. У вас нет права голоса. – Я – генерал немецкой армии и командующий Второй танковой дивизией СС. Мой голос, будь я хоть в плену, хоть во главе армии, значит многое. – Все эти регалии, – полковник приблизился, – больше ничего не значат. Погоны на вас теперь лишь украшение. Взять девчонку! Он почувствовал, как Анна за его спиной сжалась и пальцами вцепилась в рукава куртки. Вот почему он не женился и не обзаводился детьми. Либо служба, либо тихая семейная гавань. Тот, кто пробовал совместить, лишался всего. – Вы что-нибудь слышали о чести офицера? – Не вам говорить о чести! О, нет. Кто, как не он, был верен чести своего мундира? Разве не он отдал годы, положил жизнь на алтарь своей Родины? – Мне жаль вас, – произнёс Райхенбах громко. – Вы так торопитесь с расстрелом, что закрадывается мысль, не причастны ли вы к чему-то позорному, о чем знает, например, эта девушка и, соотвественно, может донести? По быстрому, нервному взгляду топтавшегося рядом лейтенанта, Райхенбах понял, что попал в цель. Однако вывести на чистую воду Штольмана, в котором чувствовался достойный соперник, пока не представлялось возможным. – Так, по крайней мере, может решить ваше командование, – продолжал бригадефюрер. – В военное время чего только не случается. – А что решит ваше командование? Мне кажется, – полковник понизил голос, – очевидное стремление спасти ей жизнь может погубить вашу. Райхенбах улыбнулся. – Смерть предстоит всему: она – закон, а не кара. Штольман сощурился. – Сенека. – Не стоит вершить суд на улице. – Хотите поговорить. – Не хочу стоять на ветру и под дождем. Штольман пристально посмотрел, после чего круто развернулся и зашагал в дом. Райхенбах, не удостоив Анну взглядом, пошёл за ним. Коробейников кивком головы показал следовать за ними. В комнате, в которой они втроём оказались, было зябко. Полковник сел за стол, бригадефюрер тоже. Анна осталась стоять. Райхенбах снял фуражку и положил ногу на ногу, достал портсигар. Он протянул Штольману, но тот с презрением промолчал. – Как угодно, – пожав плечами, хмыкнул бригадефюрер. – Здесь не курят. – Да? В Германии с этим попроще. – Мы не в Германии. – Увы, да. Весь вид эсэсовца пробуждал в Штольмане чувство ненависти. Он не мог убить его, всех командиров было приказано взять в плен и сохранить им жизни. Впоследствии их предстояло допросить. Он видел в глазах других командиров страх, их всех пугала неизвестность. Надави – и выдадут все планы фюрера. Райхенбах был крепким орешком, такого не запугать рассказами о пытках, тем более, что сам он, скорее всего, принимал активное участие в допросах военнопленных. – Скоро с вас собьют спесь. Вам несладко придётся, поверьте. – Запугивание помогает на допросе с юнцами. – Она, – Штольман кивнул на Анну, – молода. Ей не выдержать пытки. – Вы из тех, кто обвиняет бездоказательно? – Она пришла из вашей дивизии. – Из моей? Будь это так, её бы не было в живых. С чего это вы взяли вообще? Верите на слово? Тут Анне сделалось мучительно стыдно за правду, которая слетела с языка Штольмана, и она опустила глаза долу. – Я знаю. В ноябре ваша дивизия стояла под Никополем. Меня ранило в одном из сражений, когда брали плацдарм Весёлые Терны. Она и другая девушка выходили меня. Райхенбах, слушавший очень внимательно, сделал затяжку. Он не посмотрел в сторону Анны, на его лице не промелькнуло ни одной эмоции. Он пытался сопоставить сказанное с фактами. Его солдаты действительно обороняли ту часть фронта в ноябре и довольно успешно. Но как Анна могла лечить прямо у них под носом? За все месяцы она и словом не обмолвилась об этом, а ему даже в голову не могло прийти нечто подобное. – Я её знать не знаю, – ответил, наконец, Райхенбах. – Если она вытащила вас с того света, то настоящая дура. Ежели ваш рассказ ложь, который, кстати, никак не проверить, то это останется лишь на вашей совести. В любом случае, мне не ясно, причём тут я. Штольман наклонился вперёд. – Она изменница. Скрывалась в вашей дивизии и действовала по вашей указке или кого-то ещё, кто вам подчиняется. Райхенбах усмехнулся. – Какой вздор. Вы единственный, кто видел её, как говорите, в моей дивизии. Это ничего не дока... Бригадефюрер вдруг зашёлся в кашле, дрожащими пальцами потянулся к карману куртки за платком. Запульсировало в висках. Горели легкие. Анна сорвалась с места и опустилась рядом с ним на колени. Она вложила в его ладонь платок. Он сплюнул кровь. Штольман, наблюдавший молча за сценой, поджал губы. Райхенбах приподнял раскрасневшееся лицо и оттолкнул Анну. – Пошла прочь, – прохрипел он, борясь с новым приступом кашля. Но все было уже кончено. Если бы она осталась стоять, если бы черты лица не изменились, и Штольман не прочёл во взгляде тревогу, Анна могла бы надеяться на удачный для себя исход. – Подхватили чахотку? – спросил полковник и отодвинулся. Райхенбах качнулся, выпрямился, с трудом удерживая равновесие. Вытер платком уголки губ. – Погода тут у вас паршивая. Он глянул на Анну, и та поднялась. – Так, значит, не знакомы? – продолжал с победоносной улыбкой полковник. – Если она спасла вас, то мне подать платок не так уж сложно. – Вы были правы – ни к чему её расстреливать. На допросе она все расскажет. Уверен, – Штольман встал из-за стола, – выяснится много интересного. Он открыл дверь и крикнул: – Коробейников! Вбежал лейтенант, и дверь с грохотом закрылась. Штольман взял Анну выше локтя. – Увести её обратно. Её будут допрашивать. – Вы импульсивны, товарищ Штольман, – заговорил Райхенбах. – Вы сами... Внезапно открылась дверь. – Товарищ Штольман! – крикнул человек в погонах. – Немедленно...немедленно освободить!... Штольман обернулся и от неожиданности разжал пальцы. – Что? Коробейников отошёл в сторону, пропуская седовласого мужчину. – Сейчас же. Где, где я вас спрашиваю... – он резко замолчал, увидев Райхенбаха и, сглотнув, сказал: – Освободить. – Товарищ генерал! – возмутился Штольман. – Приказываю освободить. – На каком основании? – Перед тобой, – понизив голос, отвечал генерал, – агент британской разведки. Из-за сильного волнения и всего пережитого Анна плохо соображала. Она услышала, но не поняла, о каком агенте идёт речь, причем тут британская разведка, почему следом в комнату вошёл мужчина иностранной наружности в штатском, и почему Райхенбах, сплюнув сгусток крови, усмехнулся: – Кромвель.