Следуя донесениям

Кромвель дождался, пока закрылась дверь и, расстегнув пальто, сел напротив. Перелёт, бесчисленные встречи с советским руководством за последние два дня, препирательства, объяснения вымотали неимоверно, отчего он, пожалуй, выглядел хуже Райхенбаха, да ведь и возраст берет своё, чай, не сорок и даже не пятьдесят. Какое-то время мужчины молчали. Ни тебе благодарных слов, ни доброй улыбки – один колючий, цепкий взгляд чёрных глаз. Райхенбах похудел, прибавилось седины, под глазами пролегли темные круги, появились мешки. В руке – окровавленный платок. Недуг точил изнутри, высасывая из этого крепкого, некогда здорового мужчины все соки. – Плохо выглядишь, – проворчал Кромвель, недовольный затянувшимся молчанием, прервать которое пришлось ему. – В последнюю встречу был пободрее. Райхенбах усмехнулся и промокнул уголки губ, где собралась кровь. – Вспомни, каким я был в нашу первую встречу. Впрочем, оставь воспоминания для некролога. Кромвель помнил их первую встречу, как будто все случилось вчера. Помнил двадцатипятилетнего мальчика – опустошённого, запутавшегося, утратившего ориентир. В то время мир раздирала война, а государства – революции. Спустя двадцать шесть лет они пришли к тому, от чего бежали – ко второй, более жестокой, кровопролитной войне. – Рано хоронишь себя. Англичанин поставил на стол пузырёк из темного, толстого стекла и облокотился на спинку стула. – Внутривенно два раза в день на протяжении недели. Лекарство выведет яд из организма, но полученные повреждения не обратимы. Райхенбах перевёл взгляд на склянку и с холодной расчётливостью рассудил, что смерть ждала и подождёт ещё. – Ты здесь ради этого? – Последняя разработка, – игнорируя вопрос, ответил мужчина. – Лучше не придумаешь. Мы усовершенствовали антидот. Из побочных – в первые дни мигрень и галлюцинации. – Так ты, – усмехнувшись, начал бригадефюрер, – проделал такой долгий путь, чтобы дать мне противоядие? Кромвель, который мог похвастаться знакомством с Райхенбахом почти в тридцать лет, хорошо понимал, что в отличие от Лоуренса, тот никогда не купится на чушь про «я приехал, чтобы спасти тебя». И всё-таки, мог бы найти слова признательности. – Каждый день гибнут мои люди. Если бы я вылетал всякий раз, в Англии закончилось бы горючие. Райхенбах улыбнулся и взял со стола лекарство. – Так для чего ты здесь? – Дьявол! Да ты никак решил сдохнуть от руки Брауна? Уж застрелился бы, как делали люди твоего круга, да дело с концом. – Ты стал быстро выходить из себя. – Работа ни к черту, – буркнул мужчина и тяжело вздохнул. – Ты вправе знать, почему я здесь. Лоуренс не справился прошлой весной, и нам пришлось доделывать его работу. Мы вышли и связались с человеком, который подпольно ведёт агитацию среди генералитета за окончание войны и ликвидацию Гитлера. Но нам нужен тот, кто будет связующим звеном между нами и ими. Пока что у нас нет безопасного канала для связи, часто мы получаем устаревшие, неактуальные сведения. – Кромвель помолчал, обдумывая следующие слова. – Ты подобрался к Гитлеру и не вызвал подозрений. Райхенбах, твой Райхенбах, которому верят офицеры и за которым идут солдаты – идеальное прикрытие. Райхенбах снисходительно улыбнулся и отставил антидот. – Думаешь отправить меня назад. – Если все получится, война закончится раньше, а фюрер будет мертв. – Если получится, – выделил бригадефюрер. – Какие у них требования? – Политическая неприкосновенность их и их семей. Райхенбах откинулся на спинку стула. Его темные глаза оставались непроницаемы. В последние годы он доставлял массу хлопот, взять хотя бы историю с Лоуренсом – вопреки приказу он самолично устроил побег Лоуренса и дочери, однако те не смогли сбежать, их настигли на границе. К тому времени операция была провалена, агенты раскрыты, сам Райхенбах избежал подозрений лишь потому, что отбыл в Италию двумя днями ранее и не имел как таковых контактов с группировкой. Брауну удалось бежать и продолжить исследования уже в СССР. И, черт возьми, Райхенбах сумел выбить себе назначение. Несмотря на весенний провал и невозможность поддерживать все эти месяцы связь, Кромвель неустанно следил и понял, что для его агента эта война – попытка взять реванш, закрыть гештальт. Его страна проиграла Германии двадцать шесть лет назад, и он не забыл, не простил. Пусть на нем погоны генерала СС, а находится он на службе у Великобритании, в душе он по-прежнему был офицером Российской империи. Он казался не лучшим вариантом, так как мог начать действовать на своё усмотрение, но Райхенбах, пожалуй, один из немногих, кто мог выполнить миссию. Вот почему Кромвель вылетел сразу, как провал немецкой армии стал очевиден, а значит, плен Райхенбаха был лишь вопросом времени. – Нет. Возможно, Кромвель поторопился с гештальтом. – Война лишила меня чувства юмора, – сквозь зубы ответил англичанин. Уголки губ бригадефюрера дрогнули в улыбке. – Я отказываюсь. – Тебя убьют, если останешься здесь. Райхенбах вытянул ноги и наклонил в бок голову. – Не успеют. К тому же, я в плену и эта информация уже дошла до Манштейна. Опять-таки, твой прилет не останется незамеченным. – Никто не знает. – Ты уверен? – сощурившись, поинтересовался Райхенбах. – Ты готов поставить на кон свою страну? – О моем приезде знает горстка людей. Поверь, они не стану болтать. – Все равно. Пленённый генерал никогда больше не будет пользоваться прежним доверием фюрера и высшего командования, и это при том, если он пройдёт все проверки. Кромвель начал понимать, что его загоняют в угол и заскрежетал зубами. – Что ты хочешь? – прорычал он. – В отставку? Я могу отправить тебя в запас. Будешь жить отдаленно, в спокойствии. – Кромвель поднялся и принялся расхаживать по комнате. – Вот только мы оба знаем, что такая жизнь не по тебе. Что ты станешь делать? Читать газеты, играть в гольф, раскладывать пасьянс? У тебя никого и ничего нет. Ты всю жизнь провёл на службе. Всю жизнь воевал. Сейчас, в самый решительный момент, вдруг вздумал отойти в сторону? – Скажи это Лоуренсу. – Лоуренс был малодушным идиотом! – повысил голос мужчина. – Из-за страха за дочь он поставил операцию под удар, мы потеряли нескольких агентов, не считая его. В итоге ты закончил то, что должен был сделать он. – Кромвель резко обернулся. – Где исследования? Они у тебя? – Я их уничтожил, – ровным голосом ответил Райхенбах. – Черт возьми! – выплюнул Кромвель и от бессилия притопнул ногой. – Что значит уничтожил? – Я действовал по инструкции. Попав в плен, я не мог допустить утечки информации. Кромвель сверлил некоторое время Райхенбаха взглядом. Все эти князья, будь они хоть тысячу раз разорившимися, без титулов и прочего, оставались князьями. Тем более что сам Райхенбах прекрасно помнил то время, когда для него открывались все двери. Наконец, англичанин прикрыл глаза, с силой сжав переносицу, и сказал: – А ещё ты должен был принять цианистый калий. С другой стороны, следуй ты всем правилам неукоснительно, у меня на руках был бы очередной мертвый агент. – Он посмотрел на него в упор. – Мы не можем допустить твоего устранения. Я обсужу с Коневым план возвращения. В отставку уйдёшь, когда победим. Райхенбах приподнял бровь и сложил на груди руки. – У меня условие. – Какое? – Вывези Миронову. Брови Кромвеля взлетели вверх, а губы вытянулись в тонкую нить. – Миронову? Какую Миронову? Кто такая? – Девушка, которая была со мной. Кромвель быстро восстановил в голове образ советской медсестры, непонятно что забывшей в этой комнате. Кажется, её вывел полковник. – Откуда вывезти? – уточнил мужчина. – Увези ее в Лондон. Лицо англичанина вытянулось, он был до того ошарашен, что не заметил, как опустился на стул. – Да ты спятил! Как ты прикажешь мне ее вывезти? Она гражданка СССР. Да коммунисты отдадут ее только по кускам! Я ничего о ней не знаю. Кто она? Что она? – Она помогала мне. – Что значит помогала? Рассказывай об этом за стопкой коньяка в баре. Нет! Проси, что угодно, но только не это. Райхенбах поднялся и надел фуражку. – Значит, ищи другого генерала СС. Лицо генерала британской разведки снова вытянулось, он подорвался с места. – Из-за бабы отказываешься исполнить приказ? Идёт война, черт возьми! Что ты предлагаешь? Упаковать ее в чемодан и с божьей помощью провезти через границу? – Это уже твои заботы, я ведь не спрашиваю, как действовать мне в Берлине. – На каком основании Великобритания предоставит политическое убежище? Если она сотрудничала с немецким генералом, за это полагается расстрел, а не убежище. – Этот немецкий генерал, как ты выразился, я. – Это всего лишь баба! Ты ничего не должен ей. Между вами нет никаких договорённостей. Вы не женаты. – Если проблема в этом, то подготовь необходимые бумаги. Кромвель посмотрел на него так, словно Райхенбах сошёл с ума. – И за кого она выйдет: за Райхенбаха или Смита, или прикажешь мне на ней жениться? Я тебе должен, не спорю, но не настолько. – Она может выйти за Разумовского, – отчеканил бригадефюрер. Хоть Кромвель был в звании выше, но у Великобритании осталось не так много агентов, подобравшихся к фюреру настолько близко, поэтому он счёл за лучшее сейчас промолчать. В конце концов, можно просто пообещать, ведь никто не знает, вернётся с войны Райхенбах или умрет в одном из боев. – За Разумовского, говоришь? Давай-ка, Кирилл Владимирович, успокоимся и все обсудим, как цивилизованные люди, – миролюбиво предложил Кромвель и сел в очередной раз за стол.