Следуя донесениям

Тень упала на землю, вынуждая Анну отвлечься и поднять голову. Коробейников неуклюже протянул букет ароматной сирени. На лице Мироновой промелькнула растерянность, заалели щеки. На долгих несколько секунд её взгляд застыл на светло-сиреневом облаке, унося воспоминаниями в довоенное время. Первые цветы – полевые – подарил знакомый в семнадцать лет. Их отношения не перешли на новый уровень, сейчас Анна даже не знала, жив ли он. Конечно, то был не последний букет в ее жизни. Несмотря на оказываемое внимание, сердце оставалось спокойным... Сейчас, глядя на букет, она думала вовсе не о краснеющем юноше, нервно стиснувшем сирень. Мысли её были далеки. Анна вспомнила сон – война закончилась, он, с охапкой ромашек, спешит к ней. Лучи солнца играют на погонах, на нем – британская форма. Райхенбаха больше нет. Есть только Разумовский. Он подхватывает её, целует в губы, в волосы... Его глаза блестят. Он смеётся. Неискушённый в амурных делах, Коробейников принял на свой счёт нежную улыбку Анны и улыбнулся в ответ. – Анна Викторовна, – позвал лейтенант и покраснел, стоило Анне перевести на него взгляд. Она вскинула тонкие брови, словно впервые увидела его. Коробейников все ещё продолжал держать букет. Не желая обидеть, Анна протянула руку, как за спиной раздалось суровое: – Что вы здесь сидите? Высокий мужчина, слегка за тридцать, гладковыбритый, с чёрными, как зимняя ночь, глазами, обошёл Анну и встал напротив. Она никогда его раньше не видела, наверное, он прибыл вчера или сегодня утром. Военный врач в такое время – божья милость. Рук не хватало и настоящее счастье, если командировали хотя бы одного. Анна поднялась, позабыв про Коробейникова. – Анна Миронова. – Я не спрашивал вашего имени. Его голос, резкий и сухой, темные глаза, пылающие негодованием, напомнили первую встречу с Райхенбахом. – Я спросил, почему вы здесь. Чем вы занимаетесь? Горшки намываете? Он огляделся вокруг, и густые брови сошлись на переносице. – Ну и порядки! Другие медсёстры с ног валятся, а вы шуры-муры крутите, – с презрением глянул врач на Коробейникова. – Товарищ... – А вы кто? – перебил он. – Лейтенант Коробейников. – Так вот, лейтенант Коробейников, я настоятельно прошу не отвлекать медсестёр от их прямых обязанностей, – и, обернувшись к Анне, сказал: – За мной. Живо. Анна старалась избегать лишних проблем с руководством, поэтому молча последовала за мужчиной. В чем она виновата, если выполняла приказ Штольмана? По дороге они то и дело встречали бегущих санитарок и медсестёр. Прибывали новые раненые, врачи без перерыва проводили операции. Каждая медсестра сейчас была на вес золота. Скорее всего, этот врач тоже недавно приехал, он не выглядел так, словно только что закончил оперировать. Они зашли в одну из палаток. Стояли сдвинутые в один ряд столы. Раздетые до белья, лежали тяжелораненые, ожидая своей очереди. По всей видимости, их доставили совсем недавно. На операционном столе в бессознательном состоянии с ранением в живот лежал молодой солдат. Некогда белая повязка пропиталась кровью. – Что смотрите? Принимайтесь за работу. Глаза у Анны округлились. Он действительно не знал, кто она? Все эти месяцы Анна выполняла мелкую работу под строжайшим контролем; Штольман не подпускал к операционному столу или раненым. Может быть, так выглядят послабления или молодого врача ввели в заблуждение? Задумавшись, Анна не заметила, как в лицо прилетело застиранным халатом. – Утолили любопытство? – холодно спросил врач. – Мойте руки. Анна покраснела. Молча надев халат, она пошла ополоснуть руки. К тому времени молодой врач самостоятельно совершил необходимые приготовления и ждал лишь её. Вытянув чистые руки в резиновых перчатках над операционным столом, он с раздражением следил за передвижениями молодой медсестры. Казалось, провозись Анна на минуту дольше, его терпению пришёл бы конец. Она подошла к нему со спины и завязала желтоватую марлевую маску. Теперь она видела только его глаза. Затем Анна тоже надела маску и перчатки, вспомнив, что в последний раз она ассистировала вместе с Ниной до плена. – Скальпель, – бросил мужчина и, склонившись над раненым, протянул руку. Анна вложила инструмент. Он наклонился, и время потекло. Анна быстро реагировала на все его отрывистые, резкие команды, будто вместе они работали очень давно. Переодически раздавался звонкий металлический звук – это в цинковый тазик падал извлечённый осколок. По слаженным, уверенным движениям Анна поняла, то была далеко не первая его операция. Доктор Милц бы сказал: «Он мастер своего дела». Наконец, врач выпрямился, взглянул на остальных раненых, и пошёл мыть руки. – Перевязывайте. Ей бы не помешала помощь медсестры или санитарки. Нина никогда не ассистировала в одиночку, да и Анна не могла похвастаться подобным опытом. – Почему мы одни? Маска скрывала лицо хирурга, и если оно как-то и изменилось от вопроса, то ей оставалось лишь догадываться. – Устали? Он продолжал мыть руки и почти не смотрел на девушку. – Раньше мне не приходилось быть одной на операции. – Он промолчал, она продолжила: – Как вас зовут? Мужчина взглянул на неё, отвернулся, ополоснул руки и обернулся. – Иван Евгеньевич Скрябин. А вы? – Миронова Анна Викторовна. Скрябин подошёл к операционному столу, склонился над солдатом. – Закончим с этим и найдите санитарку, пусть забирают прооперированных. Бедренная кость раздроблена, пулевое в грудь. Готовьте кровь. Анна глянула исподлобья, спрашивая себя, сколько ему лет и где он учился? Он отдавал указания уверенно и спокойно, больше не повышал голоса. К тому времени, когда они заканчивали оперировать последнего, в палатку вошла медсестра, с красными от бессонницы глазами. – Я помогу. Слова повисли в тишине. Женщина встала рядом с Анной, готовая выполнить любую команду хирурга. – Сколько? – спросил врач, не поднимая головы. – Много. – Пусть несут. Женщина удалилась, оставив их снова наедине. Они провели на ногах часов восемь, не меньше. От усталости у Анны отекли ноги, болели руки. Она с удивлением и восхищением смотрела на молодого хирурга. – Продолжайте, – голос Скрябина вырвал Анну из размышлений. В тот момент, когда делала перевязку, полог палатки отдернули и, щурясь, вошёл Штольман. – Что здесь происходит? Кто вы такой? Анна прекратила перевязывать и замерла. Так, значит, никакого распоряжения сверху не было, и она нарушила приказ? Скрябин искал медсестру и, увидев её, принял за одну из них... она и была таковой, но не для Штольмана. – Почему вы врываетесь в операционную? – сухо спросил хирург и сделал несколько шагов по направлению к полковнику. – Я спрашиваю, кто вы такой? – По мне не видно, кто я? Вот кто вы и почему врываетесь, я хотел бы знать. – Эта девушка, – у Штольмана пересохло во рту, – не может вам ассистировать. – Почему? Она медсестра, и насколько я могу судить, не безнадёжна. – Скрябин обернулся и сказал Анне: – Продолжайте. Пациента скоро заберут. – Отойдите от солдата! – приказал Штольман. Он испепелял взглядом и, посчитав, что победа за полковником, она сочла за лучшее отойти, правда, после того, как закончит перевязку. – Я должна закончить начатое, товарищ Штольман. Здесь кроме нас никого нет, солдату необходима помощь. В палатке действительно не оказалось как на грех ни одной санитарки, хоть самой захудалой, а неизвестный врач в качестве свидетеля был совсем не кстати, поэтому Штольман промолчал, давая, таким образом, вынужденное согласие. – У меня впереди много работы. Я должен один проводить операции? – Ваша фамилия, доктор? – Скрябин – моя фамилия. – Не припоминаю вас. – Я и двое моих коллег прибыли сегодня утром. – Вы те, кого ждали вчера. – Задержались по независящим от нас обстоятельствам. Штольман внимательно посмотрел на хирурга. Спокоен и самоуверен, несмотря на многочасовую работу, полон сил. Хорошо подготовлен. – Найдите другую сестру. – И где, по-вашему, я должен найти? Выйти в поле и закричать? – Она – не медсестра. – Мне все равно, – ответил Скрябин и кинул на стол полотенце. – Говорить не о чем. Она уходит. – На каком основании? – Кажется, вы не поняли, – заскрежетал зубами Штольман. – Потрудитесь объяснить. – Я не обязан ничего объяснять. Она уходит. Я пришлю вам другую сестру. С этими словами Штольман вывел Анну из палатки. В других палатках горел свет – шли операции и тут же подвозили новых раненых. Что происходило на фронте, Анна не знала, с ней не делились информацией, и приходилось догадываться о ситуации на передовой. – Вы обращаетесь со мной, как с пленницей! – Я обращаюсь так, как вы того заслуживаете. Не дергайтесь! – Пустите! Я сама могу идти. Они остановились, Штольман ослабил хватку, и Анна вырвалась. Он наклонился, сузил глаза. – Мне хватает проблем без вас и вашего Лассаля. – К нему я не имею никакого отношения. – Опять лжёте? – его глаза опасно сверкнули, и полковник наклонился еще ближе, заговорил тише: – Он выполняет приказы англичан. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать, кто стоит за ним. – Смешно! Вы и только вы видите во мне врага! – Потому что никто больше не знает о ваших подвигах в немецком плену, – прорычал Штольман над ухом, и Анна отпрянула. – Как думаете, этот хирург стал бы с вами работать, узнай правду? Разумеется, нет. Он бы и близко не подпустил к раненым. – Вы... – ком встал в горле. – Вы ужасный человек. Штольман открыл рот, но Анна, не желая слушать, зашагала в сторону землянки. Полковник шёл позади и на удивление сдержал свою пламенную речь. От обиды Анна не чувствовала боли в ногах и руках, лишь дойдя до землянки, поняла, как сильно устала, а ведь Скрябин продолжил оперировать... Она разозлилась на себя за малодушие, на Штольмана – за предвзятость и недоверие. На радость, Штольман не последовал за ней в землянку, проследил, как Анна зашла внутрь и ушёл. Лассаля здесь не оказалось. До сих пор Миронова не знала, чего от него ожидать. Райхенбах велел быть начеку и никому не доверять. Жан ищет папку и убьёт её, как достигнет цели. Анна прижала руку к груди, проверяя документы. То, что так хотели заполучить англичане, она носила с собой, вшив в подкладку. Было бы глупо оставить папку в вещмешке или спрятать в землянке. Штольман, сам того не подозревая, выступал щитом – неотлучно следуя за Анной, он не давал Лассалю устранить девушку. В то же время Лассаль выглядел в глазах полковника охраной Анны. На деле никто из них не заботился о ее безопасности, каждый преследовал свои цели. Один Райхенбах оберегал. Сжав пальцами форму в том месте, где находились документы, Анна прикрыла глаза. Ей лишь нужно дождаться его и ... не умереть. – Первое куда проще, – заговорила Нина. Анна открыла глаза и нашла взглядом Нежинскую. Та стояла, облокотившись на стену и уставившись в потолок. – Скажи, как он? Нина повернула голову. – Жив. – Хорошо. В наше время быть живым уже много. Ноги гудели и еле слушались, руки болели. Ломило поясницу и нестерпимо хотелось прилечь. – Элис перестала приходить. – Она сообщила, что хотела. Анна прикрыла уставшие глаза и тихо проговорила: – Останься. Дух бесшумно приблизился и вгляделся в лицо. Какой предстоит тяжёлый, долгий путь, предначертанный судьбой... Столько испытаний, потерь, жертв... Нина невесомо провела рукой по волосам, будто желая отогнать несчастье, что уже топталось на пороге.