Следуя донесениям

Скрябин очнулся с дикой головной болью. В последний раз у него так раскалывалась голова с похмелья, когда студентом сильно перебрал на радостях из-за сданного экзамена. Он приоткрыл один глаз и сморщился от боли. Тело болело, руки затекли. Ему потребовалось несколько секунду на осознание, что он не может пошевелить ими... потому что связан. Скрябин резко открыл глаза, скривил губы от головной боли. На нем, вне всяких сомнений, была смирительная рубашка, сам же он лежал на узкой кровати. Злость закипала в нем. Скрябин был оскорблён до глубины души подобным обращением. Кое-как, не с первой попытки, но ему удалось сесть, облокотившись спиной о стену, и только тогда увидел Анну, все это время молча за ним наблюдавшую. — Какого дьявола? — возмутился Иван Евгеньевич. — Немедленно развяжите меня! Анна, не моргая, сосредоточенно смотрела на него долгие секунды, показавшиеся ему минутами, затем оттолкнулась плечом от стены и вышла из темноты. — Только после того, как мы поговорим. — Что вы мне вкололи? Анна победоносно улыбнулась. — А как вы думаете? — Нет, — Скрябин прочистил горло, — вы бы не посмели. — Вы не оставили мне другого выхода. Тяжёлые времена требуют отчаянных мер, — развела она руками. — Простое успокоительное или снотворное вас бы быстро не взяло, пришлось поколдовать. — У меня могло не выдержать сердце. — Но оно выдержало. — Вы... — ругательства крутились на языке, но в то же время Иван Евгеньевич отдал должное ее находчивости, — вы чертовка! — Штольману я сказала про снотворное, — спохватилась Анна. — Так что, это наш с вами маленький секрет. В его взгляде она уловила восхищение пополам со злостью. — С дозировкой вы переборщили. Голова болит так, как будто треснула. — Из-за отсутствия опыта, Иван Евгеньевич. Учту на будущее. — Сколько я был без сознания? — Немного. Я боялась, вы придёте в себя в дороге. — Развяжите меня. — Позже, — серьезно ответила Анна и села на стул. — Почему вы покинули армию? Вы же понимали, что не дойдёте до Освенцима. Должны понимать. В ответ — ледяной взгляд и глухое молчание. Анна вздохнула и тихо продолжила: — Один мудрый человек сказал мне, что люди должны уметь выплескивать боль, а не держать негативные эмоции в себе. Скрябин на миг досадливо прикрыл глаза. — Шли бы вы... со своей проповедью... — Вам придется со мной поговорить, — Анна приосанилась, — если не со мной, то со Штольманом. — Что мне ваш Штольман? — Он не мой. Скрябин хмыкнул, но промолчал, позволяя тем самым договорить. — Зря вы так, Иван Евгеньевич. Штольман, между прочим, рисковал своим положением. Если станет известно о вашем поступке, мы все пострадаем. — Так, значит, теперь он герой? Анна никак не стала комментировать вопрос. — Я пытаюсь вам помочь. — Вижу, — Скрябин кинул выразительный взгляд на зафиксированные руки. — Меры предосторожности, — нисколько не смутившись, ответила Анна. — Думаете, мне доставляет удовольствие видеть вас в таком состоянии? Это унизительно, согласна, но вы сами виноваты. Мне одной с вами не справиться, а Штольмана здесь нет. — Где же он? — Вам бы радоваться, что его нет. Чего мне только стоило убедить его!.. — Я не просил вас о помощи. — Ваш поступок говорит об обратном. Никто в здравом уме не покинет часть. — А, вы уже поставили мне диагноз. Анна устало вздохнула и сжала переносицу. У неё начинала болеть голова. Сказывалась бессонная ночь. — Кто у вас в лагере Смерти? Скрябин прожигал ее взглядом. — Я в психотерапии не нуждаюсь, и если вы сейчас же не развяжете... Анна порывисто соскользнула со стула и оказалась рядом. Иван Евгеньевич остановился на полуслове. Она задумчиво наклонила голову вправо, помолчала, подбирая слова, до последнего сомневаясь в правильности своего поступка, и едва слышно прошептала, пряча глаза: — Я тоже любила. Повисла тишина. Интуитивно Анна понимала, что добиться искренности сможет только, если обнажит собственное сердце. Люди становятся ближе друг другу, когда говорят о наболевшем. — Любили? — подозрительно переспросил врач. — Да. Он погиб. — Когда? — Этим летом. Скрябин вскинул темные, густые брови. Он ещё раз обвёл взглядом Миронову, на этот раз любопытным. — Вы полны сюрпризов, Анна Викторовна. Не стану спрашивать, кто он, то не мое дело. Она подняла на него мокрые глаза. — Какой-то страшный сюрприз, не находите? Он помолчал, закусив губу, затем глянул исподлобья и, как мог, развернулся. — Вы уверены? Иногда не стоит верить похоронкам. Анна горько усмехнулась. — Уверена. Он мёртв, но моя любовь к нему будет жить, пока живу я. Воспоминания о нашем совместном прошлом — это то, что даёт мне силы. — Вы пытались... — Да, — перебила она его, — пыталась. Осуждаете? Сложно жить, когда твой человек умер, не все могут справиться с утратой. Не волнуйтесь, впредь такого не повторится, под пули не брошусь. Я обещала ему выжить. — Он воевал на том же фронте? — Да. Анна глянула на Скрябина. — Как ее звали? — Зовут, — сквозь зубы ответил он. — Зовут. Простите. Иван Евгеньевич колебался отвечать, ни с кем ранее ему не доводилось обсуждать историю своих отношений. Он вполне мог нахамить и дело с концом, но чего бы добился? Отпугнуть единственную родственную душу в богом забытом месте исключительно из-за своего упрямства? Пусть он и в смирительной рубашке, но не сумасшедший, а ещё — он был тоже надломлен, как Анна, как и все, на чью долю выпала война. — Полина. Анна кивнула. — Как вы догадались? — Только любовь способна заставить человека совершить безрассудство. Будь у меня толика надежды, что он жив, я бы поступила так же. — Отправились бы на другой конец света? — Не такой уж это и конец света, всего-то город в Польше. — Анна придвинулась ближе. — Что с ней стало? Скрябин отвернул лицо и глухо ответил: — Хотел бы я знать, Анна Викторовна. — Иногда надежда, — тихо заговорила девушка, — это единственное, что у нас остаётся. Мне хочется верить, что он жив и где-то сражается, — ее голос дрогнул, она сжала руки, — просто у него нет возможности отправить весточку, кто-кто, а он не мог умереть, оставить меня... ведь он обещал... — Анна подняла голову и встретилась с пытливым взглядом Скрябина. — Я утешаю себя мыслью, что кончится война, он найдёт меня. Ведь может быть такое? Может, его спасли, как тогда вы меня? А если это так, то как я могу умереть, играть со смертью в догонялки? Я решила ждать, ждать столько, сколько смогу... это же так просто — ждать, вы не находите? Ждать и надеяться. Вы тоже должны ждать. Только представьте, что бы с вами случилось, не успей мы, а Полина жива? Вас бы судили и расстреляли. — Анна услышала, как Скрябин хмыкнул. — Допустим, вы бы сумели дойти до Освенцима, а потом? Вас бы схватили и... — Говорите, что понимаете меня, — перебил он, — и поступили бы так же, но я же слышу одни обвинения. — Да, поступила бы! Там, где преобладают чувства, разум бессилен. Ушла бы и меня тут же схватили, и судили бы по законам военного времени. Кому от этого легче? Ему? Нет. Нам нужно набраться терпения. — Анна глянула на Скрябина, его обреченный внешний вид вызвал в ней жалость, она раскрыла объятья и обняла его. — У вас сильное сердце, Иван Евгеньевич. Вы должны верить. Как вы сказали мне? Каждому ноша по силе его. Скрябин молчал, но не пытался отстраниться. Анна ласково, аккуратно погладила его по волосам, оказавшимися на удивление мягкими. — Почему она там оказалась? Иван Евгеньевич повернул голову. — Развяжите меня. Честное слово, мое унизительное положение не способствует доверительной беседе. — А вы обещаете не бить по затылку и не убегать? — Ну, что вы, — усмехнулся он, — я всего лишь вколю новокаин. Анна улыбнулась и поднялась. — Подвиньтесь, я развяжу вас. Скрябин подчинился: придвинулся и наклонил голову. Ситуация и злила, и забавляла его — медсестра связала врача и диктовала условия! Любую другую ждала бы хорошая взбучка, но на Анну он не мог долго сердиться, наверное, потому, что она сильно напоминала Полину. Иван Евгеньевич выпрямился и потер затёкшие запястья. — Благодарности ждёте, Анна Викторовна? — Наивысшая для меня благодарность — ваш отказ от безумных поступков, — улыбнулась она краешком губ и села рядом. — Расскажите мне о ней. — Что вы хотите знать? — Как вы познакомились? — Решили оттолкнуться от приятных воспоминаний, — горько усмехнулся Скрябин и откинулся спиной к стене. — Мы вместе учились, я был старше на два курса. Когда началась война, то меня сразу призвали. Какое-то время она ещё продолжала работать в больнице, потом мобилизовали и ее. Пожениться мы не успели... то есть, не то что бы... скорее она не хотела... — он сделал паузу, Анна сжала его ладонь, — не хотела быть вдовой. Все закончится, тогда и распишемся, так и сказала. Я не возражал. Мы думали, война недолго будет длиться, год — самое большее. Он замолчал, наклонился и запустил руку в волосы. — Почему вы решили, что она в Освенциме? — Ее след прерывается на Украине. Мне известно, что те части, которые были окружены и попали в плен... военнопленные были доставлены в Освенцим... не все... некоторая часть... — Но почему Освенцим? Что, если она содержалась в другом месте? Скрябин вздохнул и вскинул голову. — Потому что остальные военнопленные были уничтожены, не сразу. Методически, изощренно. Я искал ее, направлял запросы, писал письма ее сослуживцам. Пропала без вести — вот вердикт. Странно говорить, но Освенцим — моя последняя надежда. Знаю, там практически невозможно выжить. Мы, мужчины, и то ломаемся под тяжестью испытаний и поражений, что говорить о вас, женщинах... — Иван Евгеньевич внимательно посмотрел на Анну. — Вы с ней похожи. Полина всегда всем помогала, со всеми была обходительна и доброжелательна. Анна подалась вперёд и крепко обняла. — Я уверена, она жива, — зашептала она, ком стоял в горле. — Полина знает, что вы ищите и ждёте ее, и меньше всего ей бы хотелось, чтобы вы рисковали жизнью. В Освенциме сейчас наши. Разве нельзя направить запрос? — И кто мне ответит? — усмехнулся Скрябин, отстраняясь. — Я не муж ей, не брат, а так... — Не говорите так! — вспылила Анна. — Немцы вели журналы, если она попала в лагерь, то они должны были записать ее. Вы же слышали, что сказали: наши освободили около десяти тысяч узников! Вам нельзя сдаваться, только не сейчас. — Слышал. А также они увели с собой пятьдесят тысяч. — Но это вовсе не означает, что она среди них. Вы должны надеяться на лучшее. Вы же сами ещё вчера отправились в лагерь! Анна поднялась. Она уже знала, к кому обратится за помощью. На письмо Скрябина никто не ответит, так как он не является членом семьи, а если и придёт ответ, то не скоро и официальный, выдержанный в строгом стиле. Если кто и мог получить достоверную информацию, то Штольман. Анна опустила взгляд на сидевшего Скрябина. — Пообещайте не делать глупостей, — попросила она. — Я поручилась за вас. — Даже не буду спрашивать, кому вы дали честное-пречестное, — Иван Евгеньевич поднялся следом. — Дайте мне слово, что не уйдёте. Он сощурился. — Почему вы отправились за мной? Анна удивленно вскинула брови. — Потому, что вы дороги мне, — просто ответила она и пожала плечами. — Вы хороший человек, а хорошие люди не должны страдать, даже если покидают армию и бегают от полковника по минному полю. Как мы только все не подорвались! Вам повезло, что Яков Платонович на нашей стороне. — Он перешёл на эту сторону из-за вас, — усмехнулся Скрябин. Анна отвела взгляд. — Все думают, вы больны, поэтому не забывайте переодически кашлять. — Сморкаться тоже? — По желанию. Ещё нам принесли партию валидола. — Валидола? — нахмурился мужчина. — У нас его предостаточно. — Так было нужно. Скрябин скосил взгляд. — Что вы задумали, Анна Викторовна? Ваши глаза хитро блестят. — Не задавайте мне лишних вопросов. Все же в женщине должна оставаться некая загадка. — Ну, не знаю, — протянул он, идя за ней на улицу, — я видел вас изнутри, поэтому свои загадки приберегите для другого.