Следуя донесениям

5-ая гвардейская танковая армия на днях снялась с позиций и теперь продвигалась в строну залива Фришесс-Хафф. Ей предстояло взять новый рубеж. Немцы при отступлении оборонялись жестоко, то и дело старались устраивать вылазки в тыл противника. Сейчас в небе слышался гул пролетающих самолетов, но к нему, как и к артобстрелу, Анна давно привыкла. Когда она только оказалась на фронте, то всегда вздрагивала, вся сжималась, руки и ноги дрожали от страха. Сейчас же она чувствовала лишь общее напряжение в теле и, прислушиваясь к суматохе на улице, продолжала укладывать вещи. — Последние машины отъезжают, Анна Викторовна! — влетел молодой солдат. — Всех раненых погрузили? — не поднимая головы, прокричала Анна, надеясь, что ее сквозь шум расслышали. — Так точно, все сделали. Скрябин просил вас поторопиться. — Заберите ящики и погрузите, да только аккуратно, здесь лекарства! — Вам бы поспешить, Анна Викторовна, — поднимая с земли два ящика, заметил юноша. — Почти все уехали. — А Иван Евгеньевич? — Когда я видел его в последний раз, он размещал тяжелораненых. Вроде он должен был поехать с ними. — Хорошо-хорошо, идите, не стойте! Анна буквально вытолкала солдата и продолжила складывать инвентарь. Она решила отдать бумаги Штольману после завершения войны. Ей казалось это решение единственно верным. Там уже он сам решит, что с ними делать дальше и кому передавать — Варфоломееву, Коневу или лично Сталину. До тех пор она собиралась ждать Райхенбаха, если он жив, то найдёт ее, как только будет подписан мирный договор между СССР и Германией, и документы будут отданы ему, а далее он распорядится ими так, как посчитает нужным. Всё-таки записи Брауна принадлежат ему. Приняв для себя такое решение, Анне стало легче дышать. Со Штольманом они не виделись несколько дней, а если точнее, с 29 января. Тогда Анна насилу уговорила его не вмешиваться, оставить в покое Скрябина и замять дело. Неожиданная сговорчивость полковника и удивила, и насторожила. С чего бы вдруг ему входить в чьё-то положение, да ещё прятать преступника, рискуя своей репутацией? Тем более, дезертира. Анна давно поняла, что долг и честь значат для Штольмана очень многое, уж каким репрессиям он подвергал ее на протяжении года, а здесь уступил! Почему? Либо он не видит в Скрябине угрозы, либо преследует свои интересы. В любом случае, о побеге никому неизвестно, и Анна собиралась попросить Штольмана при встречи об одолжении, но тот постоянно где-то пропадал. В ближайшее время планировалось масштабное наступление при поддержке Балтийского флота. 5-ой гвардейской танковой армии предстояло наступать вдоль залива Фришесс-Хафф. Целью являлось уничтожение Хейльсбергской группировки войск Вермахта. Таким образом, они все дальше уходили от Освенцима, приближаясь к границам Германии, и Анна не могла не заметить, в каком мрачном настроении пребывал последние дни Иван Евгеньевич. — Почему вы ещё здесь? Штольман, грубо откинув полог палатки, появился так внезапно, отчего у неё из рук выпали зажимы с пинцетами. — Яков Платонович! Анна была рада его видеть и в то же время не знала, стоит ли пожурить за резкий тон. Он быстро подошёл к ней, с трудом сдерживаясь не схватить ее и не выволочь на улицу, а там запихнуть в грузовик. Глаза метали молнии. — Я спрашиваю, почему вы до сих пор не уехали? Здесь все скоро взлетит на воздух! Где Скрябин? Почему вы не с ним или он уже на пути в Освенцим? — Сейчас, только заберу последний ящик. Земля пошла ходуном, стены палатки задрожали, Анна схватилась за Штольмана, чтобы не упасть. Он прижал ее за талию к своему телу. — Ящик забрать? Если мы отсюда не уберёмся как можно скорее, то нам самим понадобится ящик! — Но там... — Уходим! Он дернул ее на себя, тем самым давая понять, что не потерпит более никаких возражений, и Анне пришлось покориться. Они вовремя покинули помещение — в следующую секунду позади взорвался снаряд, языки пламени обхватили палатку. Рядом людей почти не осталось, две санитарки бежали к последнему грузовику, солдат, забравший ранее ящики, ожидал у машины отставших. — Что, все ещё хотите ящики забрать? — Вам бы только язвить! — А вам — нарушать правила. Анна возвела глаза к небу и скорчила недовольную гримасу, однако ссориться не торопилась, тем более, полковник был прав, если бы он не подоспел вовремя, то сейчас она, погребённая под завалами, лежала в обнимку с ящиком. — Когда же это кончится, — с горечью прошептала медсестра. — Загнанный в угол зверь сражается из последних сил, — сухо ответил полковник. — Конференция в Ялте для Гитлера, как петля на шее. — Не только. — Да. Если мы форсируем залив, то Кёнигсберг падет. Немцы понимают это и пытаются замедлить наше продвижение. Идёмте. Он потянул ее за руку к машине, до которой ещё нужно было каким-то образом добраться, в то время как все вокруг полыхало. Анна крепче схватилась за его руку, отметив, как Штольман в ответ сжал ее пальцы, и ускорила шаг. Им предстояло прорываться через дым и пламя. Снова раздались взрывы, вдалеке кричали люди. Только сейчас она задумалась, почему он оказался здесь? Анна, стараясь смотреть под ноги и не упасть, бежала за ним. Толчки усилились, сильнее задрожала земля. Один из снарядов упал поблизости. Дальнейшее произошло, как в замедленной съёмке: раздался грохот, Штольман толкнул Анну на землю, она приземлилась на спину и скатилась в воронку, следом, заслонив собой, на неё упал полковник. Он успел выставить руку над ее головой до того, как их засыпало землей. Анна уткнулась лицом в шинель и зажмурилась от страха, в считанные секунды последовала новая волна взрывов. Земля под ними сотрясалась и, казалось, вот-вот разверзнется и поглотит их. Никогда раньше она не попадала в подобную ситуацию, раньше ей всегда удавалось укрыться во время бомбежки в безопасном месте. Но любая атака рано или поздно заканчивается. Воцарилась мертвая тишина. Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Полковник не шевелился, его нос касался ее виска, и она чувствовала его жаркое дыхание. Почему-то Анна решила, что его ранило осколком. От падения у неё самой ныла поясница, наверняка, содрала кожу, но куда больше ее сейчас волновала жизнь Штольмана. Она попыталась высвободить руку, зажатую между их телами, как мужчина вздрогнул и вскинул голову. — Раздавил? — срывающимся голосом спросил он и приподнялся над ней. — Как вы, целы? Пока он не спросил, Анна не задумывалась о том, как они выглядят со стороны. Когда с неба падают бомбы, последнее, о чем ты будешь думать — так это как ты выглядишь. А еще, из-за затуманенного стрессом рассудка и зашкаливающего адреналина она не ощущала тяжести его тела. У него по виску текла кровь. Анна скользнула рукой по лицу, плечи Штольмана напряглись, он сжал губы, но не отстранился. — У вас кровь, — объяснила она и стёрла красную дорожку. Полковник смотрел ей в глаза какое-то время, а затем опустил взгляд на сомкнутые, пухлые губы. Он коснулся ладонью лица и почувствовал жар заалевших щёк от его прикосновения и увидел в глазах небесного цвета смятение и испуг. Разочарование неприятно кольнуло. Она боится его. Штольман перекатился на спину и услышал, как Анна тяжело выдохнула. Его она боится, а немцу была рада! Поди разбери этих женщин! — Не ранены? — глухо спросил он, чувствуя себя не в своей тарелке и злясь одновременно на себя за несдержанность, а на неё — за отчуждённость. — Нет, совсем нет. Штольман поднялся, стряхнул с шинели землю и молча протянул руку, затем развернулся и направился к машине. Хоть ему и хотелось очутиться сейчас где угодно, только не рядом с ней, оставить в яме и не помочь даме подняться все же не мог. Анна, наоборот, захотела сгладить неловкую паузу, не понимая, что на него нашло, и убеждала себя, что Штольман бы скорее поцеловал лягушку, чем ее. — Почему вы приехали? — Хотел получить полный отчёт, как вы тут справлялись в последние дни. Что Скрябин? Насколько мне известно, он пока в армии. — С ним все в порядке. Я хотела с вами поговорить. Штольман нажал на газ, и Анна от неожиданности вжалась в кресло. — О чем поговорить? Что вы учудили на сей раз? — Я выяснила, почему Иван Евгеньевич хотел уйти в Освенцим. — Я уже это понял, иначе бы давно провёл собственное расследование. — У него в лагере невеста. Полковник никак не отреагировал, все его внимание занимала дорога. Анна набрала побольше воздуха, затем резко выдохнула и сказала, словно спрыгнула с обрыва: — Я считаю, она жива и находится там. Пожалуйста, я прошу вас, узнайте, выясните по своим каналам. Это очень важно для Ивана Евгеньевича. Она поёжилась от ледяного взгляда, направленого прямо на неё. Штольман был так поражён наглой просьбой, отчего отвлёкся от дороги. — Нет. — Почему? Почему вы не хотите помочь ему? Вы давно знаете друг друга, можно сказать, вы стали хорошими... — Что вы не поняли из моего ответа? — Я не понимаю, почему вы отказываетесь сделать доброе дело! Вот, — Анна полезла в карман и вытащила маленькую фотографию, на которой была запечатлена молодая женщина, в строгой белой блузке и пиджаке, с аккуратной высокой прической. — У меня даже есть ее фотография, Иван Евгеньевич одолжил. Главное, не потерять. Другой у него нет. — Вы не слышали? — Ее зовут Полина Аникеева. — Взгляд Штольмана прожигал ее насквозь, она собрала все своё мужество и продолжила: — Иван Евгеньевич многое сделал для меня, для нас всех. Он хороший человек и у него ничего не осталось, кроме надежды. Нельзя позволить отчаянию победить! Поставьте себя на его место. Если бы вы знали, что ваша любимая женщина жива, разве смогли бы находиться вдали от неё, тем более, когда она нуждается в вас? Ему и так нелегко. Оставшись в армии, он посчитал, что предал ее. — Слушать не желаю! Закончится война, поедет в Освенцим. Если она жива, несчастные влюблённые встретятся. Не они первые, кого развела война. — Но... — И не просите! — Яков Платонович! — Анна Викторовна! — Вам ничего не стоит. — Не вам судить, что и чего мне стоит! Анна насупилась и сложила руки на груди, гордо задрав подбородок. Она бы и вовсе вышла из машины, хлопнув дверью, но считала, что если немного надавить, победа будет за ней. — Я знаю, вы не такой бесчувственный чурбак, каким пытаетесь казаться. Я никому не скажу. Скрябин тоже. Но хотя бы попытайтесь. — Она развернулась к нему всем телом и коснулась руки, которой держал руль. — Пожалуйста. Я вас очень прошу. Яков Платонович, миленький... Штольман устало вздохнул. — Вы не хуже меня знаете, что немцы делают с нашими врачами в плену, — тихо сказал он, — особенно с женщинами. Рука Анны соскользнула с его ладони. — Нельзя ставить точку там, где можно поставить запятую. Штольман скептически приподнял разбитую бровь. Она явно смеётся над ним! — А вы подумали, что будет с ним, если выяснится, что она давно мертва? Как вы ему сообщите, найдутся ли у вас подходящие слова? Иногда лучше жить призрачной надеждой. — Он хочет знать правду. — Для чего? — Не все бегут от неё, — с грустью ответила Анна. — Кто-то готов принять реальность. Штольман сощурился. С июля он ни разу не говорил с ней о нем, как будто тема была под запретом, но на самом деле он попросту не знал, как завести разговор и что сказать. Сочувствие из его уст будет лицемерием, насмешки — чрезмерной жестокостью. — Что насчёт вас? — ещё никогда полковник так старательно не следил за дорогой, ему показалось, своим вопросом он переступил черту. Анна перевела на него внимательный взгляд, но Штольман не повернулся. — Не надо, — просьба шепотом сорвалась с губ. Не забыла. Гнетущее молчание напряжённо повисло в салоне. Полковник из вредности решил ничего больше не говорить. Анна, кусая губы, боролась с желанием доехать молча и уговорить направить запрос в лагерь. — Выполните мою просьбу, пожалуйста. Последнюю. Больше я ни о чем не попрошу и никак не побеспокою. — Насчёт последней сомневаюсь, — усмехнулся Штольман и выразительно посмотрел, — вам явно нравится извлекать выгоду из моих полномочий. Никто другой бы просто не осмелился. — Самую малость, — она позволила себе слабую улыбку. — Я подумаю, что можно сделать. Дайте сюда фотографию. Анна с победоносной улыбкой торжественно вручила фотографию и проследила, как полковник спрятал в нагрудном кармане. — Ничего не обещаю, — решил он заранее занизить ее ожидания. — Там сейчас творится неразбериха. Выживших пытаются спасти, допрос на допросе. Фотография, конечно, хорошо, но если она попала в Освенцим, едва ли кто-то сможет ее опознать. — Яков Платонович... — Да, — он повернул голову, встречаясь с голубыми глазами, — я постараюсь. Знала бы она, чего ему это будет стоить... но он никогда не признается ей. — Будем надеяться, — продолжал Штольман невозмутимо, — ответ придёт быстро, все же сейчас есть дела поважнее, например, конференция. Анна оживилась и подалась вперёд. — Вам что-то известно? — Даже не думайте! Я не собираюсь делиться государственной тайной с вами. Анна усмехнулась, пряча в уголках губ улыбку. Штольман улыбнулся в ответ, подумав, что давно не видел на этом прекрасном лице искренней улыбки. Через две недели Анна получила записку: «Среди узников ее не обнаружили. По имеющимся данным 18 января она была отправлена вместе с другими трудоспособными заключёнными в Германию. Ее порядковый номер — 160108.»