Следуя донесениям

Немцы оставили Кёнигсберг девятого апреля спустя три дня обороны. Наверное, именно тогда Анна окончательно осознала — с гитлеровской Германией покончено. Кровавый режим изжил себя. Только через несколько дней, когда подвоз раненых прекратился, Анна смогла пройтись по улочкам города. Город носил следы бомбардировок. Центр сильно пострадал ещё в сентябре 1944 года, когда подвергся бомбардировкам британских военно-воздушных сил. Но несмотря на уничтоженные постройки, разрушенные дома и искореженные дороги, Анна с интересом рассматривала все вокруг, думая, какой тяжёлый, долгий путь она прошла, чтобы теперь оказаться здесь, стоять на немецкой земле, видеть немцев и не бояться. Теперь они в полной мере ощутили, каково это, когда земля дрожит от взрывов, вылетают окна, а здания рушатся, как карточные домики. Дорогая Нина, если ты рядом, если ты видишь то же, что и я, знай, мы победили. Мы отомстили за тебя и других несчастных, замученных женщин. Но Нина не пришла, как и Элис. Анна решила, у неё недостаточно сил вызывать духов. После той внезапной встречи ее никто не беспокоил, однако ей начали сниться странные сны. Почти всегда один и тот же сон. Ей снилась Элис в строгой школьной форме, с туго заплетенными косами. Каждую ночь девочка вела ее к тому дому разными путями. Она останавливалась у крыльца и ни разу не попробовала зайти или постучать в дверь. Анна же поначалу предпринимала попытку разговорить ребенка, а когда стало ясно, что Элис на все вопросы отвечает одним и тем же четверостишием, попыталась сама войти в дом, но тело отказывалось слушаться. Она задаёт не те вопросы. Что, если когда-то в нем жил Райхенбах? Быть может, он оставил ей подсказки? Черная собака, белая роза... Элис и раньше мучила этой загадкой. Какие же секреты скрываются за строками? Так Анна не заметила, как дошла до Кёнигсбергского университета. После массированных бомбардировок англичан от старинного университета мало что сохранилось, к тому же, персонал был эвакуирован еще в январе. Анна смахнула пыль и присела на булыжник. Сейчас она чувствовала себя в безопасности. Она понимала, осталось немного, самое большее — два месяца, и Германия капитулирует. Тогда-то и станет ясно, что с ним. Анна знала — с завершением войны ее жизнь кардинально изменится, вот только в какую сторону? Сгинет в лагере или...? — Вот она где, — раздалось за спиной и Анна обернулась. — Я говорил, мы найдем ее здесь, — победоносно добавил Скрябин. Над ней возвышались Иван Евгеньевич и Штольман. Солнце светило им прямо в глаза, отчего вид у двоих мужчин был не самый довольный. — От вас не скрыться, господа. — Самовольно покинули армию, — процедил полковник. — Это у нее от меня, — насмешливо ответил врач. — Сегодня обошлось без минного поля, — приподнял бровь Яков Платонович и глянул на Скрябина, затем посмотрел на Анну. — Нас вы решили не звать. — Иногда, знаете ли, хочется побыть в одиночестве, — сказал за нее Иван Евгеньевич. Анна гадала: они смеются над ней или взаправду? Лица серьёзные, а вот тон... — Я не была уверена, согласитесь ли вы составить мне компанию. — Наглая ложь, — усмехнулся Скрябин. — Что нам с ней делать? — Посадить на гауптвахту. — Суровое наказание, но справедливое, — согласился Иван Евгеньевич. — В следующий раз Анна Викторовна подумает, прежде, чем уйти без нас. Анна поднялась. — Да вы смеётесь надо мной! Причём оба. — В целях профилактики вам не помешает парочка взысканий, — отметил с улыбкой Штольман. — А если бы с вами что-то случилось? — Что может со мной случиться в городе, полном советских солдат? Сейчас это самое безопасное место. — Не могу не согласиться, — посмотрел Скрябин на полковника. — И все же... — И все же, — подхватил Яков Платонович, — вы очень самонадеянная особа. Никто вас не отпускал. — Но не убежала же я, в самом деле! Вот, цела и невредима, стою перед вами. Мужчины переглянулись. — Что же с вами делать? — Не нужно со мной ничего делать, Яков Платонович, — насупилась Анна. Штольман улыбнулся. — Идёмте. Скрябин и он подставили ей локти, и они вместе пошли. Рядом с ними ее беспокойство через какое-то время улеглось. Иван Евгеньевич был в хорошем расположении духа. Как и другие, он чувствовал приближение победы. Он ждал воссоединения с Полиной. Полковник выглядел спокойнее обычного, говорил, слегка улыбаясь. Вид Кёнигсберга не настроил его на лирический лад, наоборот, в нем закипала злость при мысли, сколько городов разрушили немцы. Подвергшийся бомбардировкам Кёнигсберг — лишь капля в море уплаты долга за блокаду Ленинграда. Но думал Штольман и о скором отъезде. Варфоломеев поручил новое задание, не справиться было нельзя. Если работа будет выполнена чисто, полковник намеревался завести разговор о дальнейшей судьбе Мироновой. Война скоро закончится полным разгромом нацистской Германии. Райхенбах мертв, за Анну некому заступиться. Он мог бы взять ее под свое покровительство... под честное слово, горько усмехнулся про себя Штольман и исподлобья посмотрел на девушку. Да и на каких условиях? Кем она ему будет? Не согласится. Анна шла, перекидываясь фразами со Скрябиным, улыбалась и не задумывалась, какие тяжелые мысли роятся в голове мужчины, идущего рядом. А переживать было за что: ему нечего предложить взамен на ее жизнь, кроме честной, верной службы, но Варфоломеев и так давно получил в его лице преданного человека. Так что дает генералу его предложение? Ничего. Он и сам понимал и оттого к концу их прогулки сделался мрачнее грозовой тучи. — Эка, на вас лица нет, Як Платоныч! — процедил, сощурившись, Иван Евгеньевич. — О чем думаете? — О службе. — Дело правильное. Не поделитесь или государственная тайна? — Вынужден буду скоро вас покинуть. — Вот как. — Надолго? — повернула голову Анна. — Не знаю. Они остановились у развилки. Скрябин с интересом посмотрел сперва на Анну, затем на Штольмана, тихо хмыкнул и, заверив обоих в срочности дела, удалился. Анна удивленно проводила его взглядом и пожала плечами. — Пройдемся, — предложил Штольман и зашагал, краем глаза отметив, как она молча последовала за ним. — Что-то случилось? — С чего вы взяли? — Вы напряжены. — Причин расслабляться нет. — Иван Евгеньевич преобразился, — решила сменить Анна тему, — я за него рада. Я очень переживаю, как у него все сложится после... встретятся ли они... найдутся ли... надеюсь, ее рассудок не помутился... — Я хотел поговорить с вами, — резко повернулся к ней Яков Платонович, было видно, что он ее совсем не слушал. Он впился взглядом в лицо. — Скоро я уеду. Не спрашивайте, все равно не скажу. Постарайтесь не наделать глупостей в мое отсутствие. Анна остановилась. — Вы поэтому такой? — Не важно. — Варфоломеев? Полковник скосил взгляд, сощурился. — Да. — Бросает вас в эпицентр? — Смотря, что считать эпицентром, — поморщился Штольман. — Есть обстоятельства... — Не продолжайте, — Анна отвернула лицо, постояла, закусив губу, и продолжила: — Я уже слышала подобное, — вздохнула и неторопливо продолжила идти, — вы чем-то похожи... — Простите? — С ним. Лицо Штольмана помрачнело, а на скулах заиграли желваки. — Сравнения ваши оскорбительны, — надменно бросил он. — Вы не знаете его, а если бы знали, то поняли меня. — Я не желаю знать его и не желаю иметь с ним ничего общего! — вспылил полковник. — Как вы можете?... Они остановились друг напротив друга. Глаза Штольмана метали молнии, взгляд Анны оставался спокойным и ясным. — Я вовсе не хотела вас оскорбить, Яков Платонович. Жаль, что вы так истолковали мои слова. — Она отвела взгляд. — Уверена, вы быстро уладите дела и вернетесь. Нас ждет Берлин. Во взгляде он уловил намек на улыбку, и невольно сам улыбнулся. Вот так просто у нее получилось остудись бурлящий котел. — Скоро все закончится, я обещаю вам. — И начнется новая битва, не так ли? Штольман понял, о чем она, но промолчал. Анна улыбнулась и протянула руку. — До встречи. Кожа у нее была едва теплой. Полковник с нежностью сжал узкие пальцы и отпустил. Он смотрел ей вслед и думал, почему она никогда не оборачивается, а он всегда стоит и ждет?

***

Ночью Анна плохо спала. Сначала долго не могла заснуть, ворочалась, вставала попить воды, мучалась от головной боли, холода и тошнотворного предчувствия чего-то непоправимого. Наконец, под утро, когда с дежурства вернулся Скрябин и, сраженный усталостью, рухнул, не раздеваясь, на вторую походную кровать, она забылась неспокойным сном. Но стоило ее векам закрыться, а сознанию уплыть в царство Морфея, как перед ней вновь вырос тот дом. На этот раз Элис здесь не было. Природа вокруг была неспокойна. Поднималась буря. Небо заволокло тучами, дул сильный ветер, отчего с волос сорвало косынку. — Бумаги там. Он спрятал их там. Анна дернулась при звуке холодного, металлического голоса и обернулась. Картинка раздвоилась: она стояла на крыльце, но в то же время видела Кромвеля и какого-то мужчину в кабинете. Ей показалось, кабинет находится в Лондоне. — Гестаповцы все обыскали год назад, — уверял незнакомец, стоявший к ней спиной. — Нам никак не подобраться. — Берлин собираются брать штурмом, — скрежетал зубами Кромвель. Англичанин разительно отличался от того пухлого добряка, с которым Анна имела разговор в феврале 1944. — От города может ничего не остаться. — Они ничего не нашли. — А ты думал, он оставит их на столе? Приходите, люди добрые, берите! Ты сейчас же вылетишь и будешь ждать, когда все закончится. — Но... — Никаких «но»! — Кромвель вскочил на ноги, отчего Анна вздрогнула и неосознанно попятилась, врезаясь в дверь дома. — Обыщешь каждый кусок этой чертовой земли, будешь рыть руками, если понадобится! Фигуры начали рассеиваться, и вскоре от кабинета осталась лишь легкая дымка. Анна повернулась к дому и подергала за ручку двери. Заперто. А меж тем начинался настоящий ураган. Она с силой надавила на дверь. Ничего. — Ты ничему не научилась. Анна побледнела и резко обернулась. Вмиг ее тело ослабело, ноги перестали держать, и она сползла по гладкой поверхности двери. Райхенбах. Перед глазами все поплыло. Он стоял перед ней в полевой, окровавленной форме, рукой прикрывая смертельную рану на животе. — Ты все так же продолжаешь идти напролом. Анна смотрела ему в лицо, но оно было мертвым, без единой эмоции. Глаза — арктический холод. — Ты — ошибка мироздания. Тебя не должно быть. — Ч-что? — Посмотри, что ты сделала со мной! Ты довольна? Черты лица исказились, будто от невыносимой боли. Анна увидела, как от крови потемнел мундир, красная, она начала стекать на брусчатку. Длинные, багряные дорожки устремились к ногам Анны. Ее замутило. — Скажи мне, что ты чувствуешь сейчас? Слезы брызнули из глаз. Не может быть. Неправда. Все это ложь. Она смотрела на него и силилась отыскать подсказку, но солёная пелена застлала глаза. — Ты не должна была рождаться. Тупая боль била по вискам. Она что-то упускает. Он бы никогда так не сказал. Он никогда не смотрел на нее с холодной ненавистью. Никогда. Даже в их первую встречу. Насмешливо, с усталостью, порой с раздражением — но не с ненавистью. Осознав, в ней пробудилась сила, и Анна смогла подняться, согнувшись под ударами ветра. — Ты — не он! — бросила она. — Покажи мне свое истинное лицо. Дух вздрогнул, отступил. Анна спустилась на одну ступеньку. — Покажи мне свое лицо! — приказала она. И в тот же момент стих ветер, как гром среди ясного неба, прозвучали слова Разумовского: — Вы знаете, как высоки ставки. А затем раздался выстрел. Перед Анной материализовался Браун с пулей во лбу и медицинском халате, запятнанном кровью. — Вы! — воскликнула она, побледнев. — Так это были вы. Все это время! — Вы должны были умереть, — яростно заговорил он. — Вам не место в этом мире. Ошибка. Вы — ошибка! Он начал на нее наступать. Анна сжала руки в кулаки. — Пошли прочь. Убирайтесь! Браун сделал последний шаг и пошатнулся. — Приказываю вам. Вон! Дух оступился. Лицо исказилось от злости. Браун попытался приблизиться, как начал терять форму и рассеиваться. Он бросил взгляд на Анну и успел выкрикнуть прежде, чем исчезнуть навсегда: — Ведьма! Скрябин проснулся от плача и всхлипов, невнятного бормотания, срывающегося шепотом с пересохших губ. Ему потребовалось время, чтобы понять, кто потревожил его сон. Он приподнялся на локтях и сощурился, пытаясь различить в темноте маленькую фигурку. Анна крутилась под тонким одеяльцем, сжимая до побелевших костяшек ткань, будто сражалась с чудовищем. Иван Евгеньевич сбросил тонкий плед и перебрался на другую кровать, откинул одеяло и сжал Анну за плечи. — Анна Викторовна! — он встряхнул ее. — Очнитесь! Волосы разметались по подушке, только сейчас Скрябин обнаружил, как много стало в них седины. — Анна Викторовна! — Он потряс за плечи сильнее. Вдруг она открыла глаза. Взгляд, поначалу сонный, сделался осознанным, когда Анна окончательно очнулась. — Иван Евгеньевич... — прошептала она дрогнувшим голосом. — Тшш...— он притянул ее к себе и стал гладить по спине, — это всего лишь сон. Просто кошмар. Она порывисто обняла его. Глаза ее лихорадочно блестели. Ей так много хотелось ему рассказать, поделиться своей радостью. Впервые за год она была по-настоящему счастлива. Теперь Анна чувствовала как никогда раньше — он жив. И ничто, и никто не сможет сломить ее. — Да, — прошелестела она, — просто кошмар.