Следуя донесениям

Гребень мягким движением скользил по волосам, заставляя Анну жмурить глаза от удовольствия и расслаблено облокотиться спиной на его грудь. Как это восхитительно — чувствовать любовь мужчины, тонуть в его крепких объятиях. С лица не сходила улыбка. Разумовский расчёсывал волосы и ей это нравилось, по правде, ее прическа ужасно растрепалась в процессе того, чем они недавно занимались. Анна хмыкнула и закусила губу. — О чем ты думаешь? — спросил Разумовский, пропуская между пальцев волнистые волосы. Анна очаровательно зарделась. — Я думаю о том, что не перенесла бы очередного расставания, после того, что ты со мной недавно сделал! Жить в ожидании — настоящая мука! Князь рассмеялся и проговорил: — Больше мы не расстанемся. Анна задрала голову: — Обещаешь? Его черные, как ночь, глаза затягивали. Он умел смотреть с высокомерием, презрительно, с холодной ненавистью, словно вынимал душу из человека, но на нее Разумовский смотрел с теплотой. — Ты доверяешь мне? — Тебе ещё хватает наглости спрашивать после всего, что мы пережили? Он потянул за волосы, заставляя Анну тем самым запрокинуть голову, и прижался в поцелуе. — Потому и спрашиваю, — усмехнулся в губы Разумовский. Анна какое-то время пристально смотрела ему в глаза, затем вывернулась из объятий и бросилась к вещмешку (она настояла забрать с собой свои скудные пожитки). Прищурившись, князь наблюдал, как новоиспеченная миссис Брэндон старательно копошилась в сумке, стоя босиком в одной его рубашке, застегнутой на две средние пуговицы, так что, когда она наклонялась, его взору открывалась прекрасная картина. Наконец, Анна вытащила книгу и направилась к нему. Она взобралась на смятую постель. — Держи, это принадлежало тебе. Он взял протянутую книгу. Вскинув брови, Разумовский пролистнул страницы, то и дело встречая собственные пометки. Как она попала к Анне? Генрих выпросил у него мифы в последнюю их встречу. — Где ты ее нашла? — Яков Платонович отдал мне ее. — Отдал? — Я попросила. Он нашёл ее, когда был в плену. Так вот оно что. Какие в жизни бывают неожиданные повороты! Разумовский отложил книгу и пристально посмотрел на Анну. Штольман целый год находился подле неё, спас ей жизнь. Оставляя ее в феврале, князь помнил о непримиримом отношении полковника к Анне, теперь же он видел, как Штольман смотрел на неё, помнил, как тот держал за руку на переговорах 10 мая. Он почувствовал в нем угрозу при встрече во Львове, но не как от человека, желавшего смерти его женщине, а как от соперника. Сегодняшняя сцена прощания вышла весьма интимной. Разумовский привлёк к себе Анну и ласково пробормотал: — Ты говорила, он тебе очень помог. Расскажи мне поподробнее. — Что ты хочешь знать? — доверчиво прильнула девушка. — Как так получилось, что его отношение к тебе переменилось? — Он запустил руку ей в волосы и начал массировать шею. — Помнится, он настаивал на твоём расстреле. От ненависти до любви один шаг, а от расстрела, интересно, сколько? — О! — Анна покраснела и отвела взгляд. — Ну... это довольно сложно объяснить... — Я тебя внимательно слушаю, — пальцы принялись массировать затылок. Анна положила голову ему на грудь и вздохнула. — Он помог с Лассалем, я уже говорила тебе, Яков Платонович убил его. В ту ночь он спас мне жизнь. — Анна запнулась. — Он отсутствовал несколько дней, уже позже я узнала, что он встречался с тобой и ничего не сказал мне! Я узнала спустя месяцы, когда Штольман зимой попал в плен. Его освободил твой адъютант, ты можешь представить что-то подобное? — Она приподняла голову. — Поразительно, как переплетаются людские судьбы! Твой адъютант и Яков Платонович встретились совершенно случайно и при каких обстоятельствах! Тогда-то я и увидела эту книгу, поняла по почерку, что она твоя. Ты знаешь... — Анна снова посмотрела на него, в глазах стояли слезы. — Я уже к тому времени совсем отчаялась тебя увидеть, да что там тебя, хотя бы твою могилу... а тут — книга с твоими записями! У меня появилась надежда. Я решила, это знак свыше. Яков Платонович отдал мне ее, мифы Древней Греции не представляли для него ценности. Пусть я не знаю немецкого, но наизусть помню страницы с твоими пометками. — Ох, Анна! — Разумовский крепко обнял и поцеловал в макушку. Он услышал достаточно. — Почему ты не ценишь собственную жизнь? А если бы я погиб или не вернулся? Анна опустила глаза и тихо ответила: — Тогда я бы тоже... — Прекрати! Слушать не желаю. Если со мной что-то случится, ты будешь жить. А если я мог с самого начала дурить тебе голову? Знаешь, многие мужчины так поступают. Она приподняла голову и сощурилась. — К чему ты все это говоришь? — Твоя жизнь не должна замыкаться на одном человеке, тем более, на таком, как я. — Это уж мне решать! Он покачал головой. — Пообещай мне, Анна, если ты вдруг останешься одна, да в беде, ты обратишься к Штольману. Анна побледнела. — Что ты такое говоришь? — Дай мне слово. — Но ведь мы уезжаем в Швейцарию, а Яков Платонович отправится рано или поздно обратно в СССР. — Просто пообещай мне, невыносимая заноза! Она пристально смотрела на него, но не могла докопаться до сути — опять он надел маску бесстрастия. — Хорошо. Я сделаю это. Разумовский поцеловал в лоб и крепко обнял. — Вот и молодец. — Мне непонятно, почему ты заговорил со мной о таких вещах. У нас неприятности? Он улыбнулся. — Единственная неприятность — предстоящий ужин с Кромвелем. Иди сюда, я не закончил с прической. — Скажи мне правду, — на уровне женской интуиции она чувствовала, что он недоговаривает, но не понимала, где искать. — Я заслуживаю знать. — В том случае, если меня разобьет инсульт, я хочу быть спокоен, зная, что о тебе есть кому позаботиться. — Не думала, — Анна задрала нос, — что из всех известных тебе людей ты отдашь предпочтение Штольману. — Он тебя любит. — Разумовский пожал плечами. — И сделает все, чтобы тебя защитить. Анна покраснела и отвела взгляд. — А теперь дай мне закончить с волосами! — велел князь. — Они напоминают воронье гнездо. Он собственнически привлек ее за талию, развернул к себе спиной и вернулся к прежнему занятию. — Сиди смирно, не крутись, — распорядился Разумовский и услышал смех Анны. Он неосознанно улыбнулся в ответ. — Ты, оказывается, умеешь делать женские прически. — Любой идиот заплетет косу. Двадцать минут спустя Анна стояла напротив зеркала и, высунув кончик языка от усердия, при помощи невидимок фиксировала косу вокруг головы. Она немного нервничала из-за предстоящего ужина с Кромвелем. — Я бы хотела оставить форму, — пробормотала Анна. — На память. Разумовский застегнул ремень и приподнял голову. За свою жизнь он не раз пожалел, что когда-то бездумно избавился от своей офицерской формы, пусть в Гражданскую войну ее внешний вид поистрепался, всё-таки то была его форма. Единственная, о которой вспоминал с грустью и которой гордился, поэтому чувства Анны нашли отклик в его душе. — Можешь пойти в ней. — Ты считаешь это уместным? — Почему нет? — он пожал плечами. Анна кивнула. — Зачем Кромвелю понадобился совместный ужин? — Наверное, хочет познакомиться с тобой поближе. Анна следила за Разумовским, глядя в зеркало. Он сохранял подозрительное спокойствие, говорил ровно, без пауз. — Ты ведь подал в отставку? — Она почти закончила с прической. — Я говорил тебе, — ответил князь, сосредоточенный на манжетах. — Он согласился? — У него не было выбора. Покончив с пуговицами, Разумовский надел мундир. Анна вколола последнюю невидимку и внимательно себя оглядела. — Ну, как? Он посмотрел на неё и улыбнулся. Она выглядела так странно среди этого интерьера нынешней «резиденции», как, смеясь, любил приговаривать Кромвель, который сам и выбрал место: в советской форме, с косой, правда, в новых ботинках. Кое-что ему всё-таки удалось раздобыть. — Ты выглядишь счастливой. Анна подошла к нему и взяла за руку. — Так и есть. Мой муж вернулся. Он приподнял бровь. — Неожиданно. — Мне тоже непривычно, — согласилась она. — Значит, мы женаты. Как давно? — Уже два года. — О, кхм... а у нас не будет...— замялась Анна и потупилась. — Настоящей свадьбы? — сообразил князь. Кивок. — Можем провести, если ты хочешь. Все, как полагается: белое платье, фата, альбом с фотографиями на память. — О, можно без платья! Зачем? Просто мне бы хотелось запомнить этот день... Он погладил ее по щеке. — У тебя будет лучшее, даю слово, а теперь пойдём, иначе Кромвель все съест один. Анна тихо рассмеялась и вышла следом в коридор. Удивительно, но здание, в котором размещалось посольство, почти не пострадало от бомбежек. Из всех мест Кромвель решил поселиться именно здесь, часть этажа полностью отводилась в распоряжение его людям (две из таких комнат занимал и Разумовский). Они прошли по коридору и завернули за угол. У широких дверей стояли двое охранников, которые, как по команде, поднесли руки к фуражкам. — Нас ждут. Буквально через несколько секунд двери распахнулись, и в коридор вышел мужчина лет 35-37, внушительной комплекции. — Полковник Брэндон. Анна вздрогнула, словно ее ледяной водой облили. Она узнала голос. Голос принадлежал человеку, которому Кромвель приказал найти записи Лоуренса. — Капитан Джордан. Мужчина перевёл взгляд на Анну. — Миссис Брэндон, верно? — Да. Он слегка наклонился, и Анна по инерции протянула руку, к которой он, вместо того, чтобы пожать, приложился в лёгком поцелуе. — Рад встрече. В жизни вы ещё прекраснее, чем о вас говорят. Анне стало не по себе. Она чувствовала исходившую волнами угрозу. — Он ждёт нас, Джордан, — сухо сказал Разумовский, уловив скованность Анны. — Разумеется. Извините. Не смею задерживать. — Капитан посторонился. — Приятного вечера. — Вам тоже, — не глядя на мужчину, произнёс князь и потянул за собой Анну. В тот самый момент, когда они переступали через порог, она чудом успела шепнуть: «Это ОН!». Разумовский обхватил за талию и улыбнулся. Со стороны выглядело, как робкий поцелуй молодой жены в щеку. — Миссис Брэндон! — воскликнул Кромвель, заставив Анну дёрнуться от неожиданности. Англичанин, широко улыбаясь, с распахнутыми объятьями подскочил с дивана и поторопился навстречу. — Вы заставили старика ждать! Кромвель заключил девушку в объятия и поцеловал в щеку. Анна смутилась такому внезапному проявлению чувств. Украдкой она глянула на Разумовского, но тот никак не отреагировал на поведение генерала. — Проходите, нечего стоять на пороге. Брэндон, тебе требуется особое приглашение? Не устраивай сквозняк. Не переживайте, душенька, вы только что не дрожите, я вовсе не такой страшный, как обо мне говорят. Мне сказали, вы любите свинину. Хорошее красное вино или шампанское, а? Анна не успела и пискнуть, как он усадил ее за сервированный стол, уставленный разными блюдами, а сам сел во главе, предполагая, что князь разместится рядом с новоявленной супругой, но тот выбрал место по правую руку от Кромвеля. Из-под полуопущенных ресниц она осматривала апартаменты и дивилась убранству — создавалось впечатление, что война обошла это место стороной. — Что будете пить, Анна Викторовна? — англичанин указал широкой ладонью на напитки. Анна замешкалась. У нее неприятно засосало под ложечкой, словно происходящее сейчас — фарс, но Кромвель держался так радушно и просто, что она начала сомневаться на его счёт и даже упрекнула себя в дурных мыслях. — Воду. — Воду? — рассмеялся Кромвель. — Какая скромница, ты погляди, Кирилл Владимирович! Нет, голубушка, давайте шампанского. Мы выиграли войну. Разве это не повод пригубить немного игристого? — мужчина подмигнул. Разумовский поморщился. — Я... — К тому же, у нас есть еще один прекрасный повод. Вы оба наконец-то вместе, хоть я и не понимаю, какие такие дела, Анна Викторовна, могли вас удерживать. Анна вовремя напомнила себе, что сидит за столом с руководителем МИ-6 и одним из его агентов, а потому изобразила на своем лице вежливую улыбку вместо удивления и ответила: — В госпитале не хватало рук. Я обещала помочь. Она обязательно чуть позже выяснит у Разумовского, о чем говорил Кромвель. — Какая самоотверженность! — воскликнул англичанин, бросив быстрый взгляд на Разумовского, и налил ей шампанского, затем князю и только потом себе. — Кирилл Владимирович, позволь мне произнести тост на правах старого друга. — Сделай одолжение, будь любезен. Кромвель поднялся. — Юная...хм... миссис Брэндон! Как непривычно, — хмыкнул мужчина, — мне надо будет привыкнуть. Итак, Анна Викторовна, Анна, позволите? Замечательно! Вам известно, как давно мы с ним знакомы? Двадцать пять лет, четверть века! Я думал, он так и умрет, как это называется, — посмотрел он на Разумовского, — ммм... такое слово на русском? — Холостяк? — подсказала Анна. — Нет! Ну, какой там! — Он призадумался, а затем по слогам, страшно коверкая слово, произнес по-русски: б-бо-бы-л! — Бобыль, — подсказал Разумовский, поглаживая ножку бокала. — Да, совершенно верно! Забавное слово, не находите? Ну так вот. Я знаком с ним очень давно. Он был вашего возраста или около того, когда мы познакомились. Когда Гитлер объявил миру войну, я не думал, что он выживет. Н-да. В чем-то я угадал. Райхенбах погиб. Очень жаль. Это был прибыльный проект. Мы столько вложили в него сил и времени. Анна сдвинула брови. Проект? Вот как Кромвель относится к нему. Как к проекту. Прибыльному и долгоиграющему. Она подняла глаза, удивляясь, почему Разумовский продолжает спокойно слушать наглую, оскорбляющую болтовню англичанина. — Помню, как сейчас, он зубрил свою биографию, да так, что от зубов отлетало! Я даже заставлял его перечитывать Гёте и Шиллера. Вы знали, что Райхенбаху с юности нравился Гёте? — Кромвель усмехнулся. — Шиллер ему нравился постольку-поскольку, а вот Гёте! — Ты хотел сказать тост, — напомнил Разумовский. — Прости. — Кромвель откашлялся. — Неподражаемая Анна, мой дорогой друг, Кирилл Владимирович... Анна смотрела на Разумовского, но тот молча слушал длинную речь, ни разу не перебив. Под конец он поблагодарил и чокнулся бокалом, осушив тот до дна. — Ну, прошу! — Кромвель сел за стол. — Угощайтесь, Анна Викторовна. Мы сегодня без прислуги, так как я хотел пообщаться без лишних ушей и глаз. Позвольте поухаживать за вами? — Не стоит, — Анна заерзала, — спасибо, я сама. — Нет-нет, я настаиваю. Он налил еще шампанского. — Расскажите мне о себе. Чем занимались до войны? — Училась в школе, — ответил Разумовский и раскрыл белую салфетку, — что за идиотские вопросы. Хоть это было и не совсем так, Анна покраснела. Школу она закончила за год до войны. — Неужели? Сколько же вам лет, голубушка? Ей не нравилось, как он к ней обращался, будто она птенец среди могучих орлов. Аппетит пропал. Разумовский обещал, они не задержатся надолго. — Двадцать три. Повисла тишина. Кромвель выразительно улыбнулся и промокнул губы салфеткой. — Как поживают твои внучки? — вдруг поинтересовался Разумовский. — Средняя недавно вышла замуж. Муж пока не докучает радикулитом? Англичанин сделал недовольную гримасу. — Правильно, что вы уезжаете завтра, — сменил мужчина тему. — Делать тут нечего, а тебе, милый друг, находиться в Берлине вдвойне опасно. Анна Викторовна, чем вы планируете заняться в будущем? Будете учиться или посвятите себя семейному очагу? — Думаю, пойти учиться на врача. — На кого конкретно уже выбрали? Женщины в такой уважаемой профессии большая редкость, они, как правило, все медсестры, — небрежно добавил генерал. — У Анны талант. — Никто не скажет лучше о женщине, чем ее муж, — усмехнулся Кромвель. Анна смешалась, не зная, как реагировать: шутка или оскорбление? Возможно, не так поняла, подумала она и посмотрела на Разумовского, но тот сосредоточенно разрезал кусок говядины. Казалось, все его внимание поглощено мясом. — Надеюсь, в скором времени вы оба порадуете меня приятным известием, — генерал выдержал паузу, — я о ребёнке, конечно же. — Мы никуда не торопимся, — сдержанно ответил Разумовский. — Ну да, тебе спешить некуда! — усмехнулся Кромвель. — Кирилл Владимирович от проживания в Лондоне отказался, — продолжил англичанин, обращаясь к Анне, его губы тянулись в широкой улыбке. — Будете жить в Оксфордшире. Спокойная, тихая жизнь. Как раз то, что вам двоим необходимо после всей вакханалии. Вы столько пережили, намучились, особенно в последний год. Ну, что скажете? Нравится? Дети пойдут, не успеете оглянуться! Ни о чем не беспокойтесь, я все устроил. Вы ни в чем не будете нуждаться. Анна только открыла рот поблагодарить, как рука, державшая все это время нож, которым Разумовский методично разрезал мясо, вдруг взметнулась, рассекая воздух, и нож вошёл на треть в горло Кромвелю. Кровь брызнула на белоснежную скатерть, полилась на пол. Мужчина схватился за горло, захрипел. В то же время Разумовский вскочил на ноги и заломил ему руки, пресекая малейшую попытку к сопротивлению, толкнул Кромвеля лицом в стол и вдавил нож по рукоять. От потрясения бокал с шампанским выскользнул из рук Анны. Звон разбитого стекла показался оглушающим в соединении с предсмертными хрипами. Анна обрадовалась, что так и не успела ничего съесть, занятая болтовней Кромвеля, иначе бы ее вырвало сейчас прямо в тарелку. Адреналин ударил в голову. Ее руки задрожали, она почувствовала слабость во всем теле, перед глазами замелькали чёрные точки. Анна зажмурилась, тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Сердце бешено колотилось. Кровь стекала со стола на пол. Голова Кромвеля была повёрнута в ее строну, глаза выпучены, рот открыт, из которого текла густая кровь. К нижней губе прилип кусочек помидора. Ее замутило. Она выскочила из-за стола, стул пошатнулся, но Анна вовремя его поймала. Не хватало ещё, чтобы на шум сбежалась охрана. Тело била крупная дрожь. Тем временем Разумовский исчез в другой комнате. Что происходит? Зачем он убил Кромвеля? Анна обхватила себя руками, стараясь успокоиться. Вдруг раздался короткий стук в дверь. Анна в ужасе обернулась в поисках Разумовского, но тот пока не возвращался. Стук повторился. А если сейчас войдут? Что же ей делать? Кровь стучала в ушах. У неё тряслись от страха коленки, благо под юбкой их было не видно. Наверное, она чувствовала бы себя спокойнее, будь рядом с ней Разумовский. На негнущихся ногах она пошла открывать дверь. Анна перевела дыхание и досчитала до десяти. Капля пота скатилась за воротник. Она резко дернула ручку двери. Перед ней стоял в сером плаще молодой человек. Воротник-стойка скрывал часть лица, шляпа была сдвинута на лоб. В руке он держал пистолет. Незнакомец улыбнулся и, не тратя времени, раскрыл дверь пошире и прошел внутрь. Рядом с порогом Анна увидела двух убитых охранников. Мужчина закрыл за собой дверь и с нескрываемым интересном посмотрел на Анну. — Фрау Анна, — уважительно обратился он на английском с сильным немецким акцентом, — рад познакомиться с вами. Герр генерал мне ничего о вас не рассказывал, — усмехнулся немец. — Генрих, пёсий ты сын! — проворчал на русском возникший из ниоткуда Разумовский с чемоданом в руке. — Ты опоздал, — перешёл он на немецкий. — Обстоятельства. Нужна помощь, герр генерал? — улыбнулся бывший адъютант. — Вы... — Я его адъютант, — пояснил мужчина. Адъютант! Тот самый, что спас Штольмана. Теперь уже Анна во все глаза рассматривала мужчину. Настоящий ариец: высокий, подтянутый голубоглазый блондин. — Бывший адъютант. — Никогда, — с жаром возразил Нойманн, тонкие губы изогнулись в улыбке. У Анны голова шла кругом — она окончательно запуталась в происходящем. — Анна! Голос долетел до неё эхом, как через толщу воды. Она вздрогнула и обернулась, стоило ему коснуться ее плеч. Его темные глаза горели недобрым блеском. — Нам нужно убираться отсюда прямо сейчас. Возьми себя в руки. — Т-ты убил его! — Здесь повсюду солдаты. У нас нет времени. — Он мёртв! — воскликнула в ужасе и невольно обратила свой взгляд на тело. Лицо Кромвеля уже начало синеть. Кровь больше не капала красными гроздьями со стола. — Он мёртв, а ты все ещё жива! — Разумовский заставил на себя взглянуть и взял ее лицо в ладони. — МИ-6 все известно. Нас бы убрали по прилету. — О чем ты говоришь! — Анна, соберись! Она подняла на него встревоженные глаза и посмотрела более осознанно. Нужно попытаться успокоиться, не дать панике завладеть рассудком. — Ты ничего мне не сказал. Что ещё я должна знать? Нойманн тактично отвернулся и начал разглядывать узоры на обоях. — Мы не поедем в Цюрих. Анна фыркнула. Про Цюрих мог бы и не говорить, она сама догадалась. — Что ещё? — Твои документы не имеют силы. — Но почему? А как же... — Она вдруг резко замолчала, устремляя на него испепеляющий взгляд. — Ты поэтому говорил о Штольмане? Что ты задумал? — Нам нужно уходить, — Разумовский сжал ее запястье и повёл к двери. — Пока не поздно. Соберись. Она не успела ответить, как князь открыл дверь и вышел в коридор. Подобно строгому, взыскательному преподавателю на экзамене он осмотрел работу Нойманна и заявил: — Выполнено хорошо. Патруль убран? — Все так, как вы приказывали. Разумовский кивнул. Втроем они прошли к лифту, однако двери неожиданно раскрылись. Ею завладело дурное предчувствие. Анна замерла, не решаясь сдвинуться с места. Сердце, готовое выскочить в любой момент из грудной клетки, стучало невыносимо. Из кабины лифта вышел Джордан. — Полковник Брэндон, — удивленно произнес капитан. — Уже закончили? — Он смерил настороженным взглядом и заметил чемодан. — Полковник, вы... Генрих выстрелил, но промахнулся. Англичанин бросился к черному ходу. — Молодец, Генрих! — Я догоню его! — Я сам, — отрезал Разумовский и кинул в адъютанта чемоданом. — Сделай, как договаривались. — Что? Куда ты? В тот же миг Анну бесцеремонно схватили за руку и потащили к лифту, она не сразу поняла, что это Нойманн толкнул ее в кабину и затем нажал на кнопку. — Нет! Подождите, стойте! Она бросилась вперед, но Генрих перехватил. — Вам придется пойти со мной. — Я никуда не пойду с вами! Он крепко сжал запястье. — Если не хотите обесценить его старания, то вы пойдете со мной. Лифт поехал вниз. Анна смотрела в глаза немцу все то время, что они ехали. Стрелка опустилась до -1, и двери распахнулись. Они оказались на парковке. Тем временем Разумовский преследовал Джордана. Если тот добежит до следующего этажа, то через минуту по всему зданию раздастся тревога, и им уже не спастись. Он налетел на него, сбивая с ног, а затем нанёс удар в челюсть. Они, схлестнувшись, оба покатились вниз по ступеням. Капитан телосложения был крепкого и в отличие от Разумовского любил помахать кулаками. Разумовский выбил пистолет из рук англичанина и отбросил в сторону, однако не торопился доставать свой — на выстрел сбежится целый гарнизон и тогда им уже точно не уйти живыми. Остаётся драться, как крестьянским мальчишкам. Сражению на кулаках он предпочитал мозговой штурм. Эффект неожиданности сыграл ему на пользу, но очень скоро преимущество оказалось на стороне противника. Пусть капитан и получил несколько ударов в живот и по голове, он не выглядел так, словно сейчас упадёт замертво. А жаль. Они скатились вниз на лестничную площадку. Разумовский попытался подняться, как англичанин нанёс удар под рёбра, выбивая воздух из лёгких. У него на миг потемнело перед глазами — князь оступился. После второго сокрушительного удара в челюсть его дезориентировало. Он упал на колено и сплюнул кровь. В ушах зазвенело. Джордан огляделся в поисках пистолета и выругался. — Я прикончу тебя и так, Райхенбах. — Так чего же ты ждёшь, — Разумовский снова сплюнул сгусток крови, — смелее. С неизвестно откуда взявшейся ненавистью Джордан набросился на него, вцепился стальными руками в шею. Разумовский выхватил из-за голенища нож и вонзил в живот по рукоять. Тёплая кровь потекла по пальцам, пачкая белые манжеты. Проклятье. Нарушил собственную же заповедь — руки всегда должны оставаться чистыми. Вот почему он любит работать в перчатках. Слегка покачиваясь, Разумовский поднялся на ноги, стирая пальцами кровь с разбитой губы, и вытащил нож. Капитан, распахнув широко глаза, упал на колени. — Главная проблема всех англичан, — заговорил Разумовский, вытирая лезвие о капитанский китель, — в их самоуверенности. Джордан упал замертво с остекленевшими глазами. Разумовский спрятал нож обратно в голенище сапога и огляделся. Никого. Стояла зловещая тишина. Он поторопился на нижний этаж. Скоро кто-нибудь поднимется на четвертый и увидит трупы. Анна волком смотрела на Нойманна и наотрез отказывалась садиться в машину. Она никуда без него не уедет, почему немец никак не хочет ее понять? Генрих терял остатки терпения. — Я прошу вас, фрау Анна, сядьте в машину, в противном случае мне придется затолкать вас силой. Анна подбоченилась. — Попробуйте. Нойманн вздохнул и потер лоб. Проклятье! Генерал не рассказывал, насколько у него сложная жена. — Мы тратим время. — Я не поеду без него. — Генрих сделал шаг, Анна отскочила. — Если попытаетесь приблизиться, я закричу. Немец нахмурился. Она всерьёз? Он посмотрел на неё оценивающе: в советской форме Анна казалась ему куда более непреклонной, ежели была бы в обычном платье. Он счёл за лучшее уступить. — Вот и хорошо, — кивнула девушка, уловив перемену в настроении, — я буду ждать столько, сколько потребуется. Вы можете ехать. — Я не могу уехать без вас. Анна насторожилась. — А вы что, собрались уехать без Райхенбаха? — У меня приказ. — В чем он заключается? — Простите, фрау Анна, я не могу сказать. Громыхнула дверь. Раздались шаги. Анна обернулась. К ним направлялся Разумовский. Ее сердце сжалось в комок, так, что трудно стало дышать. Она сорвалась с места, налетела на него и почувствовала, как на талии сомкнулись его руки. — Ты в порядке? — Разумовский порывисто обнял ее, на блаженные мгновения зарываясь носом в волосах. — Ты не ранена? Анна заглянула ему в лицо и побледнела при виде разбитой губы и рассеченной брови. — А если бы он убил тебя! — На одну сволочь в мире стало бы меньше. Она вдруг отстранилась и посмотрела прямо в глаза. — Ты — не сволочь, — и обняла ещё крепче. — Многие бы не согласились с тобой. — Плевать мне на «многих»! — Ты поменялась с нашей первой встречи. — Уже не так нравлюсь? Он улыбнулся и притянул к себе. — То, что я чувствую к тебе, сильнее симпатии. — Тебе нравится надо мной издеваться! Нойманн откашлялся. — В меру. — Разумовский протянул ладонь. — Нам пора. — Куда мы поедем? — Туда, где безопасно. — У меня плохое предчувствие, — поделилась Анна. — Ты сказала, что доверяешь мне. — До того, как ты убил Кромвеля! Я уже ничего не понимаю. Разве мы не были в безопасности? Почему нас собираются убить? — Мне стало все понятно, когда ты рассказала о записях Лоуренса. Джеймс догадывался о сделке, он знал, что разработки Брауна не уничтожены. Анна косо посмотрела на адъютанта. — Генриху можно доверять, не волнуйся. Нойманн миролюбиво улыбнулся. — Ты так спокойно говоришь мне сейчас обо всем! — Анна всплеснула руками. — Ты и словом не обмолвился за всю неделю. — Я посчитал, лишние переживания тебе ни к чему. Ее брови взметнулись вверх. Она бы обязательно учинила скандал, если бы не смертельная опасность. — А теперь садись в машину, — велел Разумовский. Она молча повиновалась и залезла на заднее сидение, в то время как мужчины сели впереди. Разумовский снял фуражку и принялся расстёгивать мундир. — Довезешь нас до Темпельхофа, — заговорил он на немецком. — Дальше мы сами. — Вы уверены? Я мог бы... — Да. Тебе не следует рисковать. Ты и так сделал достаточно. Любой другой на твоём месте мог отказаться. Князь сложил форму в сумку и надел чёрный длинный плащ. — Вам повезло, что я — на своём месте, — усмехнулся Генрих. — Да, покойный Тресков не ошибся. Улыбка сползла с лица адъютанта. Ему все ещё было тяжело говорить о тех, кто погиб в июле прошлого года, многих из них он знал лично, а Трескову был обязан и испытывал чувство благодарности за хорошее отношение. — Это жизнь, Генрих, — произнёс Разумовский. — С годами тебе станет легче, ты сможешь говорить об этом и читать книжки о тех событиях так, будто то происходило не с тобой. — Думаете, об этом напишут? О нас? О том, как мы боролись с ним? — Не сейчас и не через год. Лет через десять-двадцать, когда рана немного зарубцуется, подрастёт новое поколение, ты услышишь о робких попытках разобраться, что же всё-таки произошло 20 июля и кем были люди, примкнувшие к Сопротивлению. — Нас считают предателями. — Такова цена. История рассудит. Генрих передернул плечами, прогоняя неприятную мысль. Минут через двадцать машина затормозила у обочины. В ночной тиши было слышно, как вышли двое и один сказал другому: — Вы хороший человек, герр генерал. Разумовский не считал себя хорошим человеком, однако решил не переубеждать Генриха. Он пожал ему руку и сердечно похлопал по спине. — Я пришлю открытку на Рождество, — пообещал Нойманн. — Необязательно ждать Рождества. — Я могу расценивать ваши слова, как приглашение? — Ты знаешь, где нас найти. Но не забывай об осторожности. Анна смотрела, как они прощались. Нойманну явно тяжелее давалась разлука. Немец снова обнял Разумовского, не решаясь проститься. — Нам пора. Не дай им сломить тебя. — Очередной совет? — Отеческое напутствие. У Генриха зажгло в глазах, и он отвернул лицо. — Спасибо, герр генерал. Они обнялись в третий раз. — Я дам тебе знать, как мы доберёмся. — Берегите ее, — шепнул адъютант, — и себя. Они уехали, оставив Генриха одного ночью посреди дороги. Анна смотрела на него, пока расстояние между ними не увеличилось настолько, что немец превратился в маленькую чёрную точку, а потом и вовсе исчез. — Что с ним будет? — Он будет работать на советскую разведку. — На нас? Почему? Как? — Я порекомендовал его. — Ты? Но зачем? — Так захотел он сам. Мир изменился, Анна. Генрих многое передумал. — Разумовский посмотрел на неё в зеркало заднего вида. — Возле тебя лежит сумка с одеждой. Переоденься. В форме ты слишком приметна. Она сделала, как он сказал: достала из сумки одежду и начала переодеваться. С задачей Анна справилась быстро, вспомнив, как год назад также переодевалась в его машине, избавляясь от немецкой формы. Она, не мешкая, натянула новую юбку серого цвета и переобулась, затем накинула чистую рубашку, от волнения пальцы подрагивали, отчего на пуговицы ушло больше времени. Покончив с рубашкой, ее взгляд зацепился за чёрный плащ. Изначально она удивилась просьбе переодеться, да в этой ситуации все было странным! Боже, не будет им покоя! А ещё говорят, мужчины с возрастом становятся спокойнее и меньше совершают сумасбродств! Он убил Кромвеля... не поставил в известность о своих планах и до сих пор толком ничего не объяснил. Когда твой мужчина шпион, разве можно ждать от него объяснений? Всю дорогу, что они проехали вдвоём, Разумовский молчал. В такие моменты Анну пугала его темная сторона, она никогда не знала, когда та одержит над ним верх. Он так легко отнимает у людей жизни... словно срывает полевые цветы. Час назад Кромвель непринуждённо травил байки за ужином, а теперь лежит с ножом в шее. Нет, ей никогда не понять этого... — Куда мы едем? — Нас ждет самолет. Мы улетаем в Америку. — В Америку?! — Мир разделился на капиталистов и коммунистов. Выбор невелик. — Но американцы заодно с англичанами! — У них свой манёвр. Америка. Но почему из всех стран в мире именно Соединённые Штаты? Анну замутило. — Ты уверен? Назад ведь дороги уже не будет. — Я все рассчитал. Нас ждут. — Что в чемодане? — Наш билет в новую жизнь. — Ты мне не скажешь? — Для твоей безопасности будет лучше не знать. Одевайся. Спорить было бесполезно. Анна полностью вытащила из сумки плащ, держала в руках и смотрела на него, и не решалась надеть — ей казалось это дикостью, пусть это и был всего лишь плащ, без нашивок и обозначений. Воспоминания захлестнули ее, и она перенеслась в 1943 год. В тот год она носила вражескую форму, повлияло ли это на неё, как на человека, стала ли она хуже? На этот вопрос Анна затруднялась ответить. Она набросила его себе на плечи. Это всего лишь плащ, убеждала она себя, это ничего не значит. — Почему ты не сказал мне? Я должна была знать! — Ты не умеешь скрывать эмоции, Кромвель бы сразу тебя раскусил. За ужином ты сидела с такой кислой миной, что было ясно — ты сдерживаешься из последних сил не послать его. — Он нёс полную околесицу! А тост, а Гёте и Шиллер! — Спектакль. — Что от тебя потребовали американцы? Они приказали тебе убить Кромвеля? Я не понимаю. — Нет. Либо ты, либо тебя — таков закон природы. Выживает сильнейший. Почему к тебе приходила Элис, как ты думаешь? — Хотела, чтобы я нашла записи ее отца. — Но почему она, а не он? Анна задумалась. — Ты уже знаешь ответ, да? Не тяни. — Лоуренс работал в Германии под прикрытием. В своё время он женился на еврейке, та умерла через месяц после родов. Когда к власти пришёл Гитлер, Лоуренс начал опасаться за жизнь Элис. Он хотел уехать, но Кромвель не позволял, так как именно Лоуренсу поручили Брауна. Браун не должен был скрыться. Но Лоуренс оступился, он так боялся за дочь, что начал совершать ошибки. Кромвель избавился от него, но слишком поздно, других агентов раскрыли и убили. — Но ведь он его человек! — Отработанный материал. Такой же, как и я. — Он же предлагал тебе работать против Советского Союза или остаться в Берлине. — Всего лишь заметание следов. Джеймс все решил, когда оставил с тобой Лассаля. Он дал мне второй шанс, надеясь заполучить разработки, а я рассчитывал успеть уехать с тобой до развязки. Не получилось. — И тут на сцену вышли американцы... Где гарантии, что они не отдадут тебя англичанам, особенно, когда станет известно об убийстве Кромвеля? Разумовский усмехнулся. Гарантии. За последнюю неделю он уже слышал подобное. — Все будет хорошо. Анна приблизилась и обняла его за шею. — Утешает одно — мы умрем вместе. Он положил ладонь ей на кисть. — Ты будешь жить, получишь профессию, посмотришь мир. Любая ночь, какой бы темной ни была, рассеивается. Анна увидела вдали огни и самолёт. Они подъезжали к взлётной полосе. — Ты уверен? — Не бойся. Разумовский вышел из машины и придержал ей дверь. Анна забрала с собой сумку, в которую сложила форму. Самолёт готовился к взлёту, стоял страшный шум. Она вложила в его ладонь свою и зашагала к трапу, возле которого стояли военные и стюард. Какой-то мужчина пошёл им навстречу, буквально следом за ним второй. — Сэр, — прокричал сквозь гул военный, — мы думали улетать без вас. — Спасибо, что всё-таки подождали. Разумовский передал чемодан. Второй мужчина проверил содержимое, довольно кивнул и сразу же скрылся. Американец, тот, что первый подошёл, обворожительно улыбнулся Анне, отчего ее тут же замутило. — Все в порядке. Прошу на борт, — он указал рукой на трап. Анна замешкалась, оглянулась на Разумовского, и он, поймав ее взволнованный, растерянный взгляд, положил руку ей на поясницу и кивнул. Анна пошла вперёд, стараясь не смотреть на военных, не слушать обрывки их разговоров. Она начала подниматься по ступенькам и от перенапряжения оступилась, но была моментально подхвачена крепкой рукой Разумовского. Она задержала дыхание. Он мягко подтолкнул ее, тогда Анна выпрямила спину и пошла. Шагнула в неизвестность, уверенная в своём мужчине — в мужчине, которого выбрала, казалось бы, в таком далёком, кровавом 1943.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.