All was well.

Вязкий зефир в чашке с какао липнет к чайной ложке. Эти каникулы вязкие тоже, они обволакивают Чонгука и тянут его, судя по ощущениям, на самое дно. Каждое утро каждого нового дня он обещает себе разобраться, обещает себе подумать, порефлексировать, порассуждать, а потом они встречаются с Тэхеном за завтраком или даже у лестниц, и он забывает про обещание. Первые дни года тянутся как маршмеллоу за ложечкой, и что-то подобное, наверное, происходит у Чонгука с мозгами. Со всей искренностью на которую способен, он сочувствует Пак Чимину. Если бы ему пришлось провести все детство рядом с Тэхеном, то, вместо Хогвартса, он бы, наверное, отправился сразу в Азкабан. Тэхен топит. Сразу с головой, не давая сделать вдоха. Его слишком много, он сразу везде, его идеи — одна сумасшедшее другой, а если долго слушать все, что он говорит, можно тронуться умом. И это все — «светлая» тэхёнова половина. Которая сообщает ему доверительно, что старается при нем не болтать лишнего, держит себя в руках, и Чонгук даже представить боится, как это бывает когда тот не. Со всей искренностью на которую способен, он завидует Пак Чимину. Тэхенова тактильность граничит с преступлением. Чонгук оставил попытки отодрать от себя цепкие пальцы ещё в первые дни. У Тэхена ласковые пальцы. Длинная шея, острые плечи. А губы — тверже, чем на вид, и во взгляде всегда что-то такое… Отчего мурашки по загривку, и сильно не по себе. Тэхен распахивается настежь только повод дай. Вообще границ не чувствует. То ли дефицит внимания, то ли генетика, то ли хрен пойми что ещё, но слишком близко к нему соваться — выжжет дотла, а не только ресницы подпалит. Чимин, без сомнений, бронебойный, пуленепробиваемый, с максимально прокачанным скиллом к любому урону. Тэхен вручает себя как рождественский подарок — внезапным сюрпризом, когда не знаешь, что там, под ворохом обёрток, а сердце уже колотится, как бешеное. Чонгук понятия не имеет, чем заслужил такое доверие и нужно ли было его заслуживать вообще. Мысли, что Тэхену, в принципе, подошла бы любая компания, что, если бы не Чонгук, он кому-нибудь другому себя протянул точно также — бери, не стесняйся, будят неясное, но неуютное нечто где-то глубоко в душе. Он не понимает своих чувств и путается в мыслях. И то, и другое для него — в новинку. Торопливые шаги выдергивают его из раздумий. А через мгновение Тэхен появляется перед ним, запыхавшийся, румяный с мороза, падает рядом на широкий подоконник высокого окна. Шарф намотан кое-как, в волосах снег, ладошки, забирающие у него чашку, ледяные. Но взгляд, который он бросает на Чонгука, тёплый и озорной. Он делает большой глоток и довольно щурится. — А я даже не успел попробовать, — вздыхает Чон. Он устал, но уже привыкает. Тэхен виновато улыбнулся и вдруг качнулся вперёд. Что ж, так тоже можно. Чонгук прикрыл глаза, а после слизнул с губ шоколадный привкус. — А с тобой целоваться горько, — улыбаясь, жалуется Тэхен. — И это совсем не метафора. — Это из-за мандрагоры. Не нравится? — Нравится, — не соглашается. — Необычно. Тэхен догадывается слишком быстро, спустя, быть может, десяток первых поцелуев. — То, что ты задумал — опасно, — говорит он, не предостерегая, а просто констатируя. — Не рассказывай никому. — Еще одна тайна, Чон Чонгук, — Тэхен расслабленно опирается спиной о витражное стекло. — Не хочешь заодно рассказать, куда ты пропадаешь каждые несколько дней? — Это не только мой секрет, — после непродолжительного раздумья отвечает Чонгук. — А ещё Намджуна и Юнги. Так что будет не совсем честно, если я расскажу тебе без их согласия. — Пожалуй, — соглашается однокурсник, не обидевшись, и снова с наслаждением принимается пить чужой уже остывающий какао. Чонгук совершенствуется в смирении. После ужина в библиотеке никого нет, редкие на каникулах посетители предпочитают заглядывать днём, поэтому тихо. Чонгук аккуратно ставит тяжелые обложки книг корешок к корешку обратно на стеллаж. — Я же говорил, что мы уже все проверили, — грустно сообщает Тэхен, умостивший подбородок на стопку фолиантов, которые они просматривали последние несколько часов, — пустое занятие. Лишь общие факты, обтекаемые фразы и предупреждения. У Чимина дома есть кое-какие редкие издания описывающие конкретные случаи, но тоже без каких-либо практических советов. — Фамильная библиотека Юнги, думаю, не хуже, — говорит Чонгук, — Я писал ему, просил посмотреть у себя. Тэхен кивает отстранёно, отдаёт ему последние книги и отворачивается. Он поникший, какой-то весь потухший, под глазами тени — устал. Зима в самом разгаре и Чонгук может только догадываться, каких усилий стоит ежедневная борьба с собой. Его накрывает внезапной жалостью, так невыносимо видеть разбитым неугомонного обычно Тэхена. Желание его поддержать, убедить, что они найдут способ, а если и не найдут, то придумают его сами, колется в груди. Просто хочется сказать, что все будет хорошо. Вместо слов он касается поникших плеч, разворачивая однокурсника к себе, и осторожно целует. Впервые сам, с того самого первого раза. Губы открываются в ответ доверчиво, Тэхен льнет к нему с отчаянием, с надеждой. Чонгук сжимает чужие плечи сильнее и поцелуй тоже делает крепче. Но когда пытается мягко отстраниться, Тэхен не позволяет, наоборот, не оставляет между ними пространства, прижимается, обнимает за шею и возобновляет поцелуи каждый раз, когда они прерываются для общего вдоха. Чонгук теряется во времени. Пальцы у Тэхена по обыкновению холодные, и когда, он ныряет ими Чонгуку под толстовку, прикосновение обжигает. Ощущение распространяется по телу, Чонгук выдыхает судорожно в губы, хватается рефлекторно за его бока, а Тэхен, не отстраняясь, делает несколько шагов назад. Упирается в ближайший стол ладонями. Одно совместное движение, один общий рывок — и он уже сидит, прижимаясь ближе, чем когда-либо до этого. Чонгук знает, что происходит. Чонгук осознаёт, что не подходящее абсолютно все. И место, и время, и ситуация, и человек. Но не может заставить себя остановиться. Жар усиливается, кажется, даже кровь скоро закипит. Тэхен стонет, запрокидывая голову. Чонгук говорит себе твёрдое «нет», и тут же свой запрет нарушает. Вести губами по чужой шее приятно, ощущать, как дрожь от этого проходит сквозь тело в руках, ещё приятнее. Тэхен сжимает коленями его бёдра. — Что ты творишь? — С трудом интересуется Чонгук между поцелуями. — Все, что захочу, — эта интонация… Губы разлепляются с резким влажным звуком. Чонгук в миг оказывается на расстоянии вытянутой руки. Тэхен продолжает сидеть на столе, проявившаяся усмешка продирает до костей затаённой угрозой. В потемневших от возбуждения глазах багряный блеск. Чонгук, оказавшись в клетке со львом, сам себя запер на задвижку. Между ними напряжение тянет секунды, а Тэхен берет его за руку и тянет к себе. Медленно, неторопливо. Чонгук идёт, зачарованный и безвольный. Панически пытающийся найти выход. Мешает испуг, мешает давящий в джинсы стояк. Адреналин бьет в голову и усиливает желание. Поцелуи возобновляются. Тэхен отзывчивый, откровенный в его руках, но Чонгук знает, что это обманчивая податливость, знает, что это он в чужой власти. Сейчас Тэхен вылизывает ему рот, а через секунду захочет свернуть шею. Непредсказуемость подгоняет и без того горячую кровь. Желание подчиниться велико, и только внезапно возникшая догадка о том, как на то, к чему все идёт, отреагирует Тэхен, придя в себя, немного отрезвляет. — Нам… нельзя, — шепчет Чонгук в чужие губы, в слабой надежде договориться. — Можно, — безапелляционно заявляют ему в ответ. «Можно», — соглашается Чонгук, оглаживая острые лопатки сквозь тонкий кашемир водолазки. «Почему нет?» — Cпрашивает себя, ведя по выступающим позвонкам. Всплывающих в сознании причин сразу несколько, и главная из них та, что человек, в беспамятстве раздвигающий перед ним ноги, ему доверяет. Чонгук осторожно собирает хозяйничающие под его толстовкой руки, хорошо, что у Тэхена тонкие запястья — легко перехватить одной рукой. Второй, тем временем, вытягивает из заднего кармана волшебную палочку. — Я отомщу, — летит в его адрес угроза. — Я знаю, — говорит Чонгук и вырубает его. *** — Мне должно быть стыдно за вчерашнее? — Спрашивает снова просто Тэхен. Интересуется осторожно, явно нервничая, очевидно, пытаясь собрать картину воедино. У Чонгука все ещё немного саднят губы, Тэхен скорее всего, чувствует тоже. И боится, потому что не знает, чем все закончилось. — Не должно, — уверяет его Чон. Слышит вздох, наверняка, облегчения. Тэхен прячет лицо в ладонях, трёт глаза остервенело, он снова привычный — нелепый, лохматый, человечный. Чонгук все ещё хочет его. И таким тоже. И с мешками под глазами, и с пляшущими бесами в глазах. Любым. Воспоминания совсем свежие, горят в губах, в ладонях. Когда Чонгук предлагал остаться с Тэхеном, он и не предполагал, куда это их заведет. Они проводят почти весь день на улице, погода ясная, даже пребывающий в раздрае Тэхен немного оживает к вечеру. А потом долго целуются в удачно скрытом углу под лестницами. Чонгук сравнивает поцелуи с теми, что были вчера, с теми, что были с другой ипостасью тэхеновой натуры, но не чувствует разницы. Тэхен такой же сверхчувствительный, так же тянется в поисках человеческого тепла. Чонгук, кажется, отдал весь свой запас и скоро загорится сам. — Знаешь, никого с моего факультета не осталось, — говорит тот, облизывая губы. — Я один. Могу пустить тебя переночевать к себе. Мелодию-пароль после каникул все равно сменят. У наивного и беспечного хаффла в голове одни снеговики да хороводы. Чонгук даже немного злится. Тэхен едва от радости не разревелся, что вчера ничего непоправимого не случилось, а сегодня будто сам нарывается. Как бы сильно Чонгук не предпочитал мыслительные процессы физическим, в некоторых вопросах трудно отказывать собственному телу. Особенно, если нет категоричных причин для отказа, особенно, если его умело провоцировать. Хотя последнее, конечно, к Тэхену не относится. Он просто бестолковый, увлекающийся и не знающий меры, вчерашний ребёнок, даже несмотря на своё формальное старшинство. Чонгук не соглашается, ссылаясь на усталость и мчится, минуя лестничные пролеты, почти летя, в свою башню под самой крышей, пытаясь немного успокоиться. Ничего не выходит, и он полночи представляет Тэхена, оставшегося в своей уютной круглой гостиной, и все, что он мог бы с ним сделать, все-таки оказавшись там вместе с ним. Следующим утром Тэхен протягивает ему сложённую в несколько раз записку. — Я подумал, что если все выйдет из-под контроля, это может тебе помочь. — Я не пойду на крайние меры не при каком раскладе, — возражает он, принципиально отказываясь даже посмотреть содержимое. — На всякий случай, пусть будет у тебя, — упрямый хаффл сунул листок в карман его толстовки, обнял напоследок и быстро ткнулся губами куда-то под линию челюсти. Из-за того, что они целыми дням почти не разлучались, Чонгуку было сложно выкроить время, чтобы проверять своё спрятанное вдали от замка хобби. И все же иногда он уходил проверить состояние растений, и то, насколько правильно проходят различные алхимические процессы, типа абсорбции и экстракции, которые помогали создавать необходимые ингредиенты для сложных зелий. Он как раз внимательно осматривал голубые соцветия аконита и пытался вспомнить слова единственной колыбельной, которую знал с детства. С уроков травологии он почерпнул полезный совет, что убаюканные голосом колдуна цветы быстрее растут, а их волшебные свойства становятся интенсивнее. Совсем крошечные саженцы белладонны тосковали в грунте, и он решил их подбодрить. Выходило не очень. Но, хоть сам процесс и выглядел по-идиотски, хоть друзья и ржали до икоты, застав его за подобным занятием впервые, оно определённо того стоило. — Ты так красиво поешь. Что-то внутри оборвалось стремительно. Он обернулся уже в процессе, но Тэхен успел быстрее. — Экспеллиармус! — И палочка Чонгука оказалась за дверью будки. Тэхен цокнул языком, кинул в траву и свою тоже. Запер дверь. Повернулся. — Все честно, — в багряном пламени его глаз Чонгуку мерещилось возмездие. — Как ты меня нашёл? — Следил, — отозвался тот не увиливая, куртка сползла с плеч и осталась лежать у порога. — Наша красная нить работает в обе стороны. Такой глупый просчёт, Чонгук не простит себе этого никогда в жизни. Он старался сохранить дистанцию с проходящим вглубь Тэхеном, медленно отступая назад. Не сводя с него глаз. Тот осматривался, но без интереса, снова поменявшись до неузнаваемости, не изменив ни единой черты. Но прищур глаз, изгиб многообещающей — угрожающей — улыбки, грация вернувшегося на свою территорию хищника, искажали привычный образ необратимо. — Чего ты хочешь? — Ты знаешь. — Голос звучал старше, гуще. В привычный тембр вплетались чужеродные интонации. — И ты хочешь, скажешь — нет? — Нет. Нельзя. Мягким смехом ему дали понять, что его ложь раскрыта и отвергнута как совершенно неубедительная. Тэхен, продолжающий своё шествие, помедлил, протянул руку и достал пылившуюся в углу метлу — старый, барахлящий Чистомет — доказательство единственного припадка клептомании, однажды случившегося у Намджуна. Древко провернулось в ловких пальцах. — Тогда я наведу тут свой порядок, — растрёпанные прутья почти зацепили один из столов с зельями. Намёк красноречивей некуда. Чонгук едва не заскрипел зубами. Шантажист, усмехнувшись, понимая, что переговоры за ним, отвернулся. Стянул, красиво выгнувшись, через голову свитер. Чонгук прикипел взглядом к узкой спине, а пальцами нащупал в кармане толстовки забытую бумажку. Вытащил, развернул растерянно, скорее просто оттягивая момент, не уверенный до конца и пожираемый чувством вины перед Тэхеном. Это ведь и его первый раз тоже. «Можно», — разрешало послание тонким, угловатым, нелепым, как и сам Ким, почерком. — Чонгуки, — позвал его низкий, продирающий до внутренностей голос. Он вскинул глаза. Тэхен неожиданно оказался очень близко, можно было рассмотреть родинку на кончике носа и светлые, словно выгоревшие, кончики ресниц. Чонгуку показалось, что сквозь шум в ушах он даже слышал, как с треском рвалось внутри то, что сдерживало его все это время. Он дернул Тэхена на себя. Губы столкнулись яростно, оголодавшие, почти обезвоженные. Чужая обнаженная кожа обжигала как лёд. Чонгук злился на него. На его переменчивую натуру, на изводящую игру в кошки-мышки. Злился и очень хотел. Так сильно, что все остальное уже почти не имело значения. Тэхен, кажется, успевал раздевать его на ходу (по-крайней мере, толстовка и футболка остались валяться у них под ногами), даже вопреки стремлению Чонгука прижать его как можно ближе. Обладать им. Несмотря на совершенно очевидный факт опасности этого желания. Они рухнули в кучу подушек и пледов, потеряв опору на секунду. Но мгновение — и Тэхен качнулся вперёд, оплетая руками, ногами — всем собою, а Чонгук подчинился, не раздумывая. Круто замешанное на чувстве опасности, злости, любопытства и чём-то ещё более неясном желание отзывалось во всех нервных окончаниях одновременно. Тэхен слишком много психовал в последнее время. Чонгук слишком долго сдерживал себя. Расплачиваться пришлось внезапно и с процентами. Оторваться от Тэхена хотя бы одним пальцем было мучительно. Зародившийся внутри шторм искал выход. Накатывал волнами, усиливался с каждой секундой. Заполнил зрачки и готов был хлынуть наружу. Они посмотрели друг другу в глаза, позволяя осознать это, а тело все сильнее продолжало гореть укусами, царапинами и наливающимися кровью синяками. А потом Тэхен медленно провёл ладонью ниже, царапая ногтями его поджимающийся напряжённый живот, расстегнул пуговицу на джинсах и запустил руку внутрь. Чонгук, застонав, спрятал лицо в изгибе чужой шеи. Это было уже запредельно, почти на грани. В ответ пальцы заскользили по покорно подставленному телу, он без труда вытряхнул Тэхена из мягких штанов. Чтобы снять свои, пришлось отстраниться, а когда он снова опустился рядом, в почерневших от желания, полубезумных глазах Тэхена увидел слабый оттиск того наивного парня, к которому успел привыкнуть. Тот сел напротив, протянул руку, коснулся его груди в осторожном, не похожем на их хаотичные полугрубые объятия до этого, ласковом жесте, провёл пальцами выше, погладил скулу, вздохнул и плавно повернулся. Качнулся вниз, ослепив проявившимся остриём бледных лопаток. Поймал Чонгука за руку, прижал её к своей пояснице, пальцы рефлекторно сжались на чужом бедре. Тэхен посмотрел на него, красиво изогнув шею, просяще и испугано одновременно, а потом опустил лицо, спрятал между локтей, лишь выше вскинул бёдра. Прижимаясь максимально близко, притираясь, и создавая невозможно острый по ощущениям контакт. Чонгука словно лихорадило и у него не было опыта, его вели инстинкты, когда он толкнулся вперед, сильнее впиваясь пальцами и укладываясь грудью на подставленную беззащитную спину. Но все же, какой-то слабой, плохо сформировавшейся мыслью предполагал, что будет трудно, непросто, будет больно, в конце концов, особенно Тэхену. Дрожал, кажется, каждой мышцей в теле от напряжения, от желания, от гремучей смеси восторга и страха. Движение вышло естественным и скользящим, почти без усилия, и Чонгук, почти утонувший в обрушившихся ощущениях, осознал, что Тэхен-то точно знал к чему все идёт и готовил себя для этого. Готовил себя для него. Тяжёлое сердце билось в груди почти болезненно, словно тоже пыталось проникнуть в Тэхена через приникшую к нему выгнувшуюся спину. Тот дышал хрипло, дрожал мелко, раскрывался навстречу, двигался ближе, хотя ближе уже было некуда. Чонгук дает инстинктам волю. Начинает двигаться увереннее, с удовольствием слушая, как за свистящими вдохами следуют полузадушенные стоны. Укусил за лопатку, укусил за загривок — получил в награду первый вскрик — понравилось. Тэхен подстраивается, покоряется. Каждым движением стремится навстречу, стонет, сжимает его член внутри сильнее, царапает ногтями вышивку на подушке, оказавшуюся случайно под рукой. Чонгук поднимается, ускоряется, стискивает Тэхена жёстче, потому что уже нетерпение, потому что они уже слишком далеко зашли. Тэхен бьется под ним, выстанывает его имя, продирая до внутренностей чувственностью своего севшего от возбуждения голоса, стонет проклятия, даже, кажется, все-таки плачет. Чонгуку уже все равно, он давит ладонью ему на шею, второй ныряет вниз, сталкивается со скользящими рвано пальцами, сжимает крепче своей рукой и пальцы Тэхена и его член, слышит крик, стонет сам, и окончательно перестаёт контролировать собственное тело. Оргазм выворачивающий и лишающий ориентиров в пространстве. Дышать больно. Зрение и слух возвращались, кажется, несколько секунд. Силы, чтобы двигаться - и того дольше. Чонгук все же скатывается в сторону, вытаскивает из-под Тэхена липкую ладонь и лежит расслабленно распластавшийся. Тэхен неподвижен, только дышит шумно, приходя в себя. Через время его дыхание выравнивается, становится более глубоким. Чонгук выбирается из развороченного ими гнезда и тут же вздрагивает — влажная кожа, остывая, покрывается мурашками. Какое-то время стоит над Тэхеном, глядя как тот спит, не думая, в общем-то, ни о чем, потом накрывает его одним из пледов с изображением орла и идёт разыскивать их волшебные палочки, так и валяющиеся забытыми за дверью, посреди Запретного леса. Тэхен просыпается, когда Чонгук меняет необходимое количество ингредиентов для очередного зелья, но заметив, что тот уже не спит, он, разумеется, сразу все запорол. Тэхен садится, морщится, передвигается, устраиваясь поудобнее, расчесывает царапину на плече. Осматривается осмысленно, замечает взгляд и заметно смущается. — Меня надолго вырубило? — Пара часов, — ответил Чонгук. Подошёл, протянул Тэхену его палочку. Тот посмотрел на него пристальнее, зацепил взглядом голую шею. — Я не думал, что будет так. — Как? — Ну, — у Техена порозовели щеки. — Это было странно, да. И немного шокировало. — Меня шокировало больше, — заметил Чонгук. Тэхен улыбнулся, расслабился заметно, натянул плед на голые плечи. — Я думал, ты не запоминаешь, что с тобой происходит, когда изменяешься. — Раскадровкой — нет, — отозвался Тэхен. — Но, в целом… Желания, ощущения, некоторые образы… Он быстро отвел взгляд, покраснев больше прежнего. После всего, что они вытворяли буквально несколько часов назад, видеть его смущённым было даже мило. — Мог бы и сказать, чтобы я не чувствовал себя такой скотиной, — попенял ему Чонгук. — Я пытался! — С жаром стал оправдываться Тэхен. — Я не хотел, чтобы все случилось так. Даже надеялся заманить тебя к себе! Но ты вбил себе в голову, что этого хочет только мой злобный двойник. Чонгук хмыкнул. — Я — всегда я, — мягко пояснил Тэхен, потянул его за руку, усаживая рядом с собой.— Можно даже сказать, что в отношении тебя, любая моя натура хотела примерно одного и того же. — И он опять смущенно засмеялся. Снова такой простой и понятный. В данный момент рядом с ним было спокойно, что разительно отличалось от тех моментов, когда от его же общества пробирало мурашками по позвонкам. И все же, даже сейчас, Чонгук почувствовал как внутри скручивает узлом, как взгляд цепляется за неприкрытые ключицы, за выглядывающие голые коленки, за все те следы, которые он сам оставил на его коже. Тело, словно это было уже привычно, истомой отреагировало на близость. Воздух между ними потяжелел мгновенно, Тэхен выдохнул влажно, поймав потемневший взгляд, крепче сжал его ладонь, которую до сих пор держал в своей, поднёс её к лицу и прижался губами. Чонгук осторожно высвободился, а потом обеими руками медленно стянул плед с его плеч, и, когда тот потянулся за поцелуем, ответил. Тэхен снова приник к нему обнаженным телом, снова сам раздевал его, не так нетерпеливо и яростно, как за пару часов до, но целовался также страстно, раскрываясь и распаляя. Распластывался по нему, стелился по нему, выцеловывал плечи и грудь, улыбаясь в поцелуи. — Может, лучше не надо сейчас, — проговорил Чонгук, пока желание не задвинуло разум окончательно, в противовес своим словам, все теснее сплетаясь с ним в объятии. — Неужели опять начинается? — Фыркнул Тэхен. Нежный и ласковый, но и настойчивый и увлечённый. — Подумай о себе. Тэхен засмеялся коротко, присел, упираясь коленями ему в бока. — Нельзя же быть настолько правильным занудой, — заявил он бесстыдно двигая бёдрами. — Можно же попробовать столько разных вариантов… Хочу, на этот раз запомнить все в деталях. Чонгук не нашёлся с ответом. Ему стало не до того. *** — Я не думал, что для тебя это тоже было впервые, — Тэхен уселся по-турецки, удивительно органичный в своей наготе, парадоксально смущающийся каких-то невинных мелочей и абсолютно откровенный в других. Чонгук, лежащий на спине, наблюдал за ним одним глазом. — Ты так хорошо целуешься. — А это, — сообразил Чон. — Это Юнги научил меня. — Чего? — Лицо Тэхена забавно вытянулось. — Ещё в прошлом году. Они меня тогда и напоили впервые. Намджун с Юнги. А потом решили, что в моем возрасте пора бы уметь целоваться. Я был пьяный и предложил им поучить меня. Они были пьяные тоже, поэтому разыграли этот сомнительный урок в камень-ножницы-бумага. Юнги проиграл, вот ему и пришлось. Тэхен хохочет откинувшись на подушки, с чувством лупит рукой по его бедру. — Главное, при Чимине этого не упоминай, идёт? — Просит он весело, отсмеявшись. — Почему? — Ты действительно не догадываешься? — Подкатывается ближе и заглядывает ему в глаза лукаво. Чонгуку в принципе неважно, почему его поцелуи с Юнги могут волновать Чимина, гораздо больше его волнует очередной поцелуй с веселящимся Тэхеном, в который он его и утягивает, не раздумывая. Время для них замирает и мир сужается до маленькой будки в тёмной лесной чаще. — Нам пора возвращаться, — прикинул Чонгук много позже, усердно вычищая все, чем они успели наградить здешний текстиль. — Пока нас Филч не хватился. — И не отправился на поиски, — подхватил Тэхен, скрывая фиолетовые отметины под высоким воротником свитера. Прошёлся, потягиваясь, туда-обратно. — Ему будет сложно объяснить, чем мы тут полдня занимались. — Не сложно, — не согласился Чонгук. — Но очень нецензурно. — Нецензурно — недостаточно полное определение для того пиздеца, что ждёт нас, когда обо всем узнает Чимин. Чонгук замер задумчиво. — Может ему и не следует знать? — Как, позволь узнать, ты собираешься это скрывать от лучших друзей? — Полюбопытствовал Тэхен. — Или собираешься встречаться тайно? — уточнил, улыбаясь. Чонгук молчал. Улыбка Тэхена застыла. — Ты вообще не собираешься, — медленно проговорил он, заглядывая в глаза. — И не собирался. Тогда зачем?.. Чонгук молчал. Тэхен хмыкнул, скривился болезненно и ответил себе сам. — Ну конечно, — засмеялся пристыжено и глухо. — Какой же я идиот. С самого начала, наверное, с той злосчастной трубки, тебе было тупо интересно и ничего больше. Точно. Любопытство… Основополагающая черта вашего Дома, ваша главная сила и одновременно главный порок. Безграничное, беспринципное, бесстыжее любопытство. Почему до меня не дошло раньше? Я же буквально сам свалился тебе на голову, как очередной эксперимент твоих неугомонных друзей, как лютый квест в интересной игрушке. Ты плыл по течению, а я видел то, что хотел видеть. И позволил всему этому так далеко зайти. Тебе ведь все равно, что это будет, если это что-то будет интересным. Плевать с кем целоваться — со мной, с Юнги или с дементором, если это позволит тебе обогатиться новыми знаниями. Чонгук молчал. Сказанное Тэхеном, пусть и не столь цинично, но все же напоминало правду, хоть она и застревала сейчас комом в горле. А если совсем честно, то над происходящим последние дни, он так и не подумал всерьёз, просто ждал развязки, которая в результате все окончательно запутала. Ему нужно было больше времени, чтобы во всем как следует разобраться, но, похоже, Тэхен справится быстрее. Он шумно решительно выдохнул, встряхнул челкой. — Прости, что навязывался тебе. Спасибо, что помог. И направился к двери. — Стой, — позвал Чонгук. Тэхен обернулся, и от сплава эмоций в его глазах в груди Чонгука болезненно сжалось, но он упрямо проговорил то, что собирался, заранее зная, что Тэхен ждал совсем других слов. — Ты заблудишься один. Ты смог отыскать меня, но дороги обратно не найдёшь. Мы заколдовали это место. Я выведу тебя к школе. Тэхен кивнул, истлевшая надежда в его взгляде погасла.