О лекарствах и методах дозировки

Тсунаёши был улыбчивым человеком, непомерно мягким как в своих словах, так и в действиях по отношению ко всем, кто его окружал. Даже называя Закуро ублюдком, он делал это так, что на него невозможно было обидеться. Это было что-то своё, что-то, разделённое между этими двумя. Гарри искренне не понимал, как у него это получается. После того, как все были представлены, Тсунаёши указал на неприметную дверцу у дальней стены. — Пройдёмте. По пути превратил длинный металлический стол, прежде заваленный различными пустыми стеклянными сосудами, в кушетку, взмахом руки застелил её белой накрахмаленной простынёй и кивнул Гарри на неё, мол, садись. Гарри молча подчинился, в конце концов при всём его волнении перед неизвестным, у него уже был подписанный контракт и его согласие на обследование магии и крови. Конечно, это казалось странным, проводить что-то подобное только ради подбора палочки, но, вероятно, за пределами Косого так и делали? Или Гарри просто многого не понимал. И вот, они оказались там, где оказались. Тсунаёши хмурился, едва не кусал губы, заглядывал в глаза с беспокойством, будто это была проблема вселенского масштаба. Фран, вопреки обыкновению, смотрел на Мастера с любопытством, открыто проявлял свой интерес и только не лез под руку, но тщательно за всем следил, чтобы не дай Мерлин что упало или разбилось. Закуро подпирал стенку у двери и плевал в потолок в прямом смысле, пытаясь попасть маленькими огненными шариками по узлам охранных плетений. Хроме, зорко бдящая за этим действом, пресекала любые попытки нарушить плетения, но молчала. А Гарри нервничал всё больше. Кусал губы, стискивал пальцами край кушетки, обеспокоенно глядел вниз, на свои руки, на мыски кроссовок, на остатки начерченных когда-то мелом рун поверх каменного пола. Эта комната напоминала подвал, а кушетка под ним — ритуальный алтарь, когда сам себе он напоминал жертву, которой всё никак не могут всадить в грудину кол. Может, не настолько всё было трагично, но обеспокоенность и жалостливость Тсунаёши вдруг была воспринята близко к сердцу. Последний раз такое было с мадам Помфри, но колдомедик скорее беспокоилась о здоровье Гарри, чем о нём самом. — Я болен? — спросил он тихо, побито поглядев на Тсунаёши. Тот ему мягко ободряюще улыбался, только что не касался, чтобы ободрение это передать. А от его улыбки легче не становилось. Ни капли. — Можно сказать и так. Поттер вздохнул, зажмурился и выдохнул резко и быстро, будто пытался вытолкнуть гадкое чувство из груди. Ненормальный. Даже по меркам волшебников ненормальный урод, теперь ещё и больной ко всему прочему. — Нет-нет, мистер Поттер, — обеспокоенно зачастил Тсунаёши, присаживаясь перед ним на корточки. Он положил ладони на его колени, мягко сжал, отвлекая от самокопания, вынуждая открыть глаза. — Посмотри на меня, милый, всё в порядке. Это болезнь не тела и даже не разума, понимаешь? — Тсуна говорил мягко и доброжелательно, как с маленькими детьми разговаривают. Тем не менее, это странным образом не задевало, наоборот — располагало. Может, потому что Тсуна не считал себя выше других, не приравнивал всех к неразумным младенцам? Снисхождение его было мягким, выражалось в этой мягкости и понимании, если не полном, то почти. А может, потому что отродясь с Гарри так мягко и ласково не говорили, ни разу в жизни. Только грубость, снисходительность, высокомерие и зависть. Хотя чему там было завидовать, ненормальности? Гарри мотнул головой, борясь с неожиданными слёзами. Нет, не понимал он ничего, даже своей реакции на его слова. Что-то ломалось внутри, прямо сейчас ломалось, осыпалось осколками, будто смерть Сириуса была камнем брошена в метафорическое окно внутри него, а долетела только сейчас. И теперь от бури, бушующей за этим самым разбитым окном, спасения не было. Осколки и буйный ветер. — Ну же, посмотри на меня, Гарри, — Тсунаёши мягко взял его ладони в свои, сжал легонько, не причиняя ни боли, ни дискомфорта, скорее, разжигая неловкость ещё сильнее. Ладони его были сухие и горячие, они почти обожгли кожу, Гарри со стыдом понял, насколько холодны его собственные вспотевшие ладони. — Это несложно. Неужели я такой страшный, что ты глаз воротишь? Поттер против воли усмехнулся сквозь слёзы. Шмыгнул носом, поглядел исподлобья загнанным зверем. Тсунаёши ему улыбался краешками губ, поощрял каждое действие своим мягким взглядом. Гарри отчего-то крепко-крепко сжал его ладони в своих, он и сам не мог объяснить, почему. — Вы… Вы- Вы мне поможете? — с отчаянием сбито прошептал он, почти задыхаясь. Глотнул воздуха, едва не проглотил его вместе со слюной, рискуя подавиться. Ему так и слышалось глумливое «нет» в ответ. Хотелось сжаться в маленький незаметный комок и забиться в тёмный пыльный чулан. Подальше от взглядов, подальше от голосов и всех обвинений, от света, который не освещал, а жёг и калечил. — Что же с тобой случилось, милый? Хотел бы я знать, — с сожалением обронил Тсунаёши. Гарри резко опустил голову, сжимая чужие ладони почти до хруста. Запоздало опомнился, попробовал вырвать их из чужой хватки — Тсуна не отпустил. — Хочешь, — вдруг заговорщицким тоном шепнул он, — мы выгоним этих обалдуев, а? Обалдуи в лице Закуро и Франа фыркнули, Хроме просто робко улыбнулась и покачала головой. Гарри бы согласно кивнул, но вдруг устыдился мысли об этом. Вжал голову в плечи, хлюпнул носом. Тсунаёши просто кивнул на дверь, ребята молча вышли, оставляя их одних. Даже Закуро, который, казалось, всем был недоволен и не терпел, что его время тратили попусту. — Ну же, Гарри, — спустя время произнёс Тсунаёши мягко. — Я не смогу помочь, если не буду знать, в чём проблема. Поттер молчал долго, больше минуты. Сосредоточенно разглядывал мокрые пятна на своих штанах, их сцепленные ладони, переплетённые в почти интимном доверии пальцы, хлюпал носом и ронял новые слёзы. Тсунаёши терпеливо ждал, не подгоняя и не пытаясь освободиться. — Вы- Вы сказали, — Гарри прервался. Он задыхался, почти не мог говорить, но пытался и дышать, и выталкивать из себя слова. — Сказали, что это не совсем болезнь. И продолжал смотреть лишь на их переплетённые пальцы. — Именно так, Гарри. Болит не тело и не разум, болит — только не смейся — душа, — Тсунаёши мягко высвободил одну ладонь, Гарри вдруг почувствовал почти пугающую пустоту, попытался снова ухватить его за руку, но тот уже положил эту ладонь ему на грудь. — Вот здесь. Пусто и мерзко, правда? — тихо и спокойно сказал он, даже не пытаясь заглянуть ему в глаза. Он и сам опустил взгляд. Гарри просто кивнул, всё же поймал эту ладонь и сжал на ней пальцы, Тсунаёши не имел ничего против. — Ты… потерял кого-то? — Тсунаёши осознавал, что ходит по тонкому льду и тащит за собой этого ребёнка, но иначе не мог. Знаменитый на всю Британию и не только мальчик, выживающий даже в самых экстремальных (не к ночи Сасагава будь помянут) условиях, был ещё сущим ребёнком, загнанным в неприятные обстоятельства и обременённым большими обязательствами. И его было жаль, хоть всех подробностей Тсуна и не знал. А ещё он, ребёнок этот, был почти сломлен морально, раз забрался за пределы Англии без сопровождающих и палочки, раз сунулся к Велларе, известному в узких кругах как очень тёмный и страшный маг. Что движет им, этим мальчиком? Отчаяние, страх или та боль и пустота, поселившиеся в груди? Не расплакался по-новой Гарри только потому, что большая часть слёз уже вышла, притупила боль. Он снова молча кивнул, повесил голову на грудь, зажевал губы с такой силой, что едва не пустил кровь. — И поэтому больно? Гарри молча помотал головой, зажмурился до цветных пятен пред глазами. Скорее, это стало последней каплей. Ещё одной ко всем прочим, но именно той, из-за которой прорвало плотину. Тсунаёши спрашивал мягко, спокойно — не повышал голоса вообще, разве что по интонациям можно было понять, насколько он озадачен или впечатлён. Он согревал, не только своими горячими ладонями — своим присутствием, своим участием и принятием. Как не хватало этого брошенному сиротке, то любимому всеми, то всеми же презираемому. Так они и говорили: Тсуна спрашивал, поглаживал пальцами его ладони, а Гарри молча кивал или мотал головой. Кому скажешь, что лишь за палочкой пришёл — не поверят. Разве что такой человек, как Мастер Тсунаёши, больше — никто. Было ли так на деле или лишь казалось, Гарри даже задумываться не желал. Мастер оказался сведущим во многих вещах на самом деле. Он знал и понимал многое, знал людей и их страхи, причины возникновения болезней и методы лечения. Наверное, мог собрать человеческую душу по кусочкам, спаять в одно целое. Оказалось, такие знания были редки, настолько, что за обладание ими могли снести голову с плеч. Не тёмная магия — Чёрная, чернейшая, какую можно только найти. Самая мерзкая и самая отвратительная. Как не вязалось это с милым и приятным человеком, её обладателем. Ни в жизнь бы Гарри не сказал, что Тсунаёши фон Вихтештайн плохой человек, даже мысли не возникло бы. Тем не менее… Палочку выбрать ему так и не удалось. — Вы нестабильны, Гарри, сейчас подбирать такой важный атрибут — пустая трата времени, сил и ресурсов, поверьте на слово. Гарри поверил, не поверить этому человеку было невозможно. Даже без клятв и обетов. Возможно, он мог помочь. Лишь возможно — только в этом Гарри и сомневался. Он не отрицал того, что был настолько неправильным, что даже такой человек не смог бы ему чем-то помочь. В конце концов это было оправдано, он Гарри чёртов Поттер, аномалия с палочкой (теперь уже без). Это даже не пугало — он давно смирился с этим, с тем, что является центром всех мало-мальски масштабных заварушек, начиная очередной стычкой с Хорьком и заканчивая созданием Армии Дамблдора. Гарри стискивал чужие ладони с отступающим стыдом и понимал, что запросто доверился этому человеку и ни капли не сожалеет. Наверное, только время может показать, был ли он дураком или отчаялся настолько, что стало плевать на всё, что происходит вокруг. Сейчас Гарри думать об этом не мог, оплакивая горе, которое никто разделить с ним не в силах, цепляясь за горячие ладони незнакомца, проявившего за пару часов больше участия, чем люди, окружавшие его всю его жизнь.