Vivat, Veronica!

Жалкое зрелище, отчасти даже противное: Клэр морщится, наблюдая, как человек, ждавший единственного члена семьи долгое время, унижается перед ней, закрывая глаза на действительное - Алексии он безразличен. Альфред нервно хихикает, обещает сестре, что он разделается с Редфилд самым жестоким способом, чтобы она гордилась им, чтобы их мечты - нет, только его - воплотились в реальность, но ей нет дела до какой-то жалкой букашки, когда она – королева муравьёв, - ждёт пробуждения тысячи мутированных колоний, что разнесут заразу по всему миру. Она демонстративно закрывает двери, хлопнув ими, не дослушав брата, распинавшемуся о том, как он собирается поступить с Редфилд – этой мерзкой тварью, посмевшей позариться на их семейное гнездо. Клэр качает головой: всё ложь, она уже много часов сидит в темнице, слушая небылицы больного человека, у которого глаза предательски блестят на свету от скопившихся в уголках слёз, потому что родной человек не считается с его мнением; Алексии откровенно плевать на Альфреда, но он продолжает с упёртостью быка доказывать ей, что он не бесполезен, что он прямо сейчас выпустит девушку из клетки и превратит её жизнь в сущий кошмар, но он хочет - зачем-то - чтобы пленница видела, как прежний мир рассыпается в руины, как потомок великой Вероники Эшфорд, наконец, взойдёт на трон, удерживая власть в руках. Как из пыли она соберёт новое королевство. Клэр не понимает, чего он тянет; её смерть ничего не решит, а Альфред трясущимся голосом просит - умоляет - сестру остаться, чтобы она посмотрела, как он станет для Редфилд палачом. И снова, и снова, и снова… Клэр наблюдает, пальцами обхватывая стальные прутья; Эшфорда мелко трясёт, его лицо багровеет, на коже выступает испарина, он что-то губами шевелит, а потом резко поворачивается к ней, обвиняя во всём именно её: - Это ты виновата! Это всё из-за тебя! Клэр хмыкает: она ничего не делала, а Альфреду стоит принять реальность: сестре он не нужен. Никогда не был и не будет. Это лишь вопрос времени, когда она от него избавится. Пока что она позволяет ему милость: насладиться последними часами жизни и вдоволь наиграться со своими жертвами; возможно, он держит Редфилд в плену лишь потому, что ему больше некому жаловаться на несправедливость в жизни. - Что, разительно отличается от твоей мечты? Не такое ты представлял себе воссоединение семьи? От такой нахальной дерзости он прыгает хищником к её клетке, и Клэр пятится: вена на виске пульсирует, желваки на его скулах вздуваются, ноздри трепещут – хочет выглядеть грозным, напугать её, но его вид больше смешон: он готов дитём расплакаться, будто кто-то отобрал у него игрушку или он стесал колено, когда ехал на велосипеде. Маленький обиженный мальчик, не понимающий, что детство кончилось, а он так и остался заложником прошлого. - Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричит он, не в силах справиться с давлением; слова-иголки Клэр ранили его, вонзились в самое сердце. – Ты ни черта не понимаешь! Она любит меня! Я ей нужен! Ей нужно время! А ты всё портишь! Его окатывают эмоции; он сам не знает, в чём обвиняет Редфилд, но ищет повод, ищет аргументы, чтобы выгородить такое отношении Алексии к нему. Клэр внимательно смотрит прямо ему в глаза - словно поддёрнутые льдом, - он не выдерживает молчания; отходит в сторону, отворачивается, и девушка слышит всхлипы. Она говорит – рубит правду: - Алексия тебя не любит. Он не отвечает. - Ты ей не нужен. Что-то ответно шепчет: не ей – себе. А когда снова возвращается к ней, то вкладывает ей через решётку в руки что-то маленькое и холодное; Клэр раскрывает ладонь – ключ, и хочет задать ряд вопросов, но слышит только, как скрипит дверь. Она молча открывает темницу, быстрым шагом уходит, хочет поскорее покинуть остров и больше не возвращаться в этот цирк уродов, но на полпути останавливается, чтобы увидеть, как человек, ответственный за её пленение и спасение, сидит в углу, поджав колени к груди и плачет: от несправедливости жизни, от одиночества, от того, что он знает, что сказанное Редфилд – правда, но ему не хочется в это верить. Он утверждает обратное, будто хочет доказать самому себе, что сестра и вправду его любит и ждала так же, как и брат - её. Клэр вздыхает; на секунду ей хочется остановиться, помочь ему, поддержать и сказать что-то ободряюще-успокаивающее, но она отходит прочь: нет, он должен сам справиться. Она быстрым шагом удаляется от этого места. Или Альфред переломает себя, приняв то, что действительность - не всегда отождествление его сокрытых желаний, либо он навсегда останется тем самым маленьким мальчиком – одиноким ребёнком, который будет цепляться за несуществующую любовь сестры, которая использует брата в своих интересах, ненавидевшая и презиравшая его всю их жизнь. Эти чувства она несёт с собой даже спустя много лет. Вопрос времени, сколько ему ещё осталось. Но Клэр - почему-то хочется верить в лучший исход. Но какой он правильный? Даже она не знает правильный ответ. И, признаться, знать не хочет.