Vivat, Veronica!

Узкий коридор – настолько, что сознание играет галлюцинациями, и в её глазах стены будто сужаются. Она бежит, ищет призрака; ноги не слушаются, шаг за шагом – ступает с пути, но мысленно продолжает себя гнать к настоящему – она обязана его спасти. Лёгкие колит от холода, сердце стучит громко, оглушая, но она старается не сосредотачиваться на своих ощущениях, а вот на нём – всё иначе. Его образ и силуэт, что он жив и ждёт, подгоняют её быстрее; окружение смазывается точечными пятнами, перестаёт иногда существовать вовсе – оно просто твёрдое, ощутимое, и на этом всё заканчивается. Они обещали друг другу, что выберутся отсюда вместе. Поворот, ещё один, ещё – бесконечный лабиринт приводит её в тупик с трофеем; это не личная победа – это поражение, и у Клэр дрожат руки; пистолет держать невозможно – пальцы колет холодная сталь. А там, у стены, её давно ждёт тот, кого она искала, тот, кто не будет прежним уже никогда – он лежит на полу, не сопротивляясь переменам. И смотрит на неё стеклянными глазами, в которых больше не плещется надежда; она вытягивает руку, держится за оружие, а по щекам стекает солёное и обжигающее – слёзы не спасают, но так легче пережить происходящее. Для кого-то из них более не наступит завтра. Он поднимается легко, словно шарнирная кукла, голову наклоняет, из-под чёлки на неё заглядывает, улыбается, а на рубашке красным бутоном расцветают три точки. Его кожа бледнеет на глазах – словно собственная тень выпивает из него все краски; он делает шаг вперёд, второй, третий – она синхронно отходит назад, держа его на прицеле. А в голове набивает ритм из фраз: убить, остановить, спасти… - пластинку заедает. И хочется закрыть глаза, чтобы не наблюдать ужас воочию, но её страх сковывает перед неизвестным, и она смотрит: как он растёт, как ткань одежды трещит под налившимися мышцами, как человеческое тело юноши выгибается в чудовище, в котором не остаётся ничего человеческого. Перед ней минутами спустя предстаёт монстр – живой и настоящий, не спецэффект из кинофильмов; и, зарычав, бежит на неё. А она не отступает - глупая; ноги будто свинцом наливаются. Взгляд ползёт ниже – время замедляется: на его груди кричит кровью сердце, выступающее противным бугорком; оно ритмы отбивает - последние, оно кричит немым стуком о том, чтобы в него стреляли. Она повинуется собственным мыслям и пускают пулю в того, кого раньше могла назвать другом. Металлическое насекомое поражает его ядом – оглушительный рёв прокатывается эхом по всей базе. Ему больно – ей аналогично, но в голову стреляет ясность происходящего, и Клэр пускается в бега, постоянно озираясь назад. Тот, кого она называла раньше Стивом, видит в ней только угрозу. Она хочет его спасти, но выбора не остаётся: вакцины нет, как и шанса вернуть его к нормальной жизни. И мысленно прибавляет к себе во грехи ещё одну смерть. Слишком поздно что-то исправить. - Прости меня, - говорит она скорее себе, чем ему. Он – заражённый, он уже далёк от реальности происходящего. Его ведут инстинкты: убить или что хуже; не человек – животное, возможно, что ещё хуже. Редфилд направляет его в другой конец коридора; пол под его шагами вздувается трещинами, ходит волнами, и она боится оступиться, затормозить; её постоянно тянет во все стороны, будто ходит по канатной дороге, а не по твёрдой земле. А Стив меняется снова, как хамелеон, как змея, сбрасывая старую шкуру: теперь на четвереньках, теперь в нём нет его лица – только череп и редкие рыжие волоски, торчащие как сухая трава в пустынном песке. А сердце всё также бешено зазывает её совершить неисправимое. Клэр оборачивается, прицеливается, и собственные слёзы душат хуже любой верёвки. - Прости меня, - выстрел. – Прости, прости, прости… Она не отдаёт себе отчёт в том, что делает. С каждым словом – вылетевшая пуля; с каждым «прости» - капля заражённой крови на пол. Мозг орёт её собственным голосом: ты всё делаешь правильно. А верить не хочется. Как и в то, что это происходит наяву. Она спускает всю обойму. Чудовище приближается к ней, истекает кровью, и на последнем патроне, что взрывает алыми каплями сердечный мешок, он делает шаг и… замертво падает, превращаясь в настоящего мальчика. Реальный; она убила его. Сердце больше не бьётся. Клэр падает на колени, выкидывает пистолет и кричит так громко, так истошно, что закладывает собственные уши. Перед ней – мёртвое тело; перед ней – погибший друг, а она – предатель – его палач. И боль её рвёт так, будто его душа мстит ей сейчас. Редфилд просто даёт волю эмоциям, не в силах противостоять накалу, бушующему внутри неё; возможно, это пройдёт – сейчас или позже – неважно. Она понимает, что ничего не могла сделать в этой ситуации. Но где-то в глубине души остаётся надежда, что всё можно было предотвратить.