Vivat, Veronica!

- Значит, вот это плата за твоё спасение? – она усмехается, чуть наклонив голову на бок, как птичка, выпрашивающая крошки угощения у сидящего напротив. За столь невинным образом кроется гремучая смесь ядов: гадюка с милым личиком. Но он всё равно не выгоняет её… почему-то. И так из раза в раз, из встречи в встречу, но подобное становится необходимым – не наркотик, но если отобрать – задохнёшься. И Александр не понимает, почему вообще согласился на такую сделку; они друг другу – никто, их связывают лишь события минувших лет, ставшими для него тёмным пятном по здоровью: он хотел справедливости, а получил инвалидность. Плата за спасение? Козаченко хмыкает, мысленно пережёвывает её вопрос, складывая руки на коленях, которых не чувствует, складывая в голове по полочкам мозаику прошлого. Он здоров – метафорически; в действительности же в груди зияет огромная дыра. Александр в итоге ничего не получил: собственная глупость довела его до коляски. Или же… Вдруг, всё вышло бы иначе? Не будь рядом американца, смог ли он – мессия – завершить свою миссию. Отомстить тем, кто забрал у него всё? Козаченко отворачивается; она сидит на его рабочем столе, пальцами касается рамы с фотографией - то немногое, что связывает его с той войной, - будто издевается. Ирины нет давно в живых, а она там, на напечатанной бумаге, смотрит на него бездушно, стоя в свадебном платье. Счастливая – думает он, - раз не знает, что ему пришлось пережить. И за что он поплатился. А она улыбается; дай волю – и запустит клыки в шею, выпьет до сухого остатка, оставив его в мучениях. Но Александр давно знает, что ей этого не нужно. Ада просто наблюдает, сложив ногу на ногу, подмечает, видимо, очевидное. Козаченко думает, что она сравнивает его с агентом Кеннеди, с которым, вроде как, их связывает нечто большее, чем случайные встречи во время опасных миссий… Но почему-то, когда она приходит именно к нему, то забывает о существовании человека, спасшего его и одновременно перечеркнувшему ему жизнь. Он не винит его – по-другому от вируса-паразита не избавиться, - однако с каждым днём ловит себя на том, что лучше бы тот продолжал пожирать его изнутри; сущность Александра и так червива и грязна – на одну заразу пусть больше. Ему не страшно. Не страшно даже думать о будущем, которое он планирует построить для себя: банальное и по-простому человеческое. Но это потом, всё – потом, здесь есть только настоящее, только они, продолжающие кидать друг на друга презренные взгляды, продолжая играть роли в этих встречах. И даже когда Вонг спрыгивает на пол, идёт к нему, освобождаясь от красной рубашки, расстёгивая молнию на юбке, ему… всё равно. Так просто нужно – так для них обоих правильно. Она садится на колени – единственный раз, когда она смотрит на кого-то прямым контактом, - облокотившись на его ноги, и смотрит, изучает, словно видит в первый раз – и так всё время; Козаченко прекрасно понимает, что для неё он – ничтожен, и всё же почему-то каждый раз их встречи заканчиваются тем, о чём американцу и его другу остаётся только мечтать. По крайней мере, ему нет смысла сомневаться в словах Ады Вонг, которая испытывает к Кеннеди чувства, а к Александру – что-то иное. - Глупо, не правда ли? – и берёт его руки в свои ладони, гладит, успокаивает. Козаченко позволяет себе расслабиться: выдыхает и чуть съезжает с кресла. – Сражаться, чтобы стать одним из них, а после – тем, о кого будут постоянно вытирать ноги. - Ты ведь сама вытираешь обо всех, - бросает он, и она улыбается; зрит в корень, как всегда прав. - Но это не мешает мне играть с тобой, - она поднимается, спускает лямку бюстгальтера, игриво ведя плечом. – Ты ведь от меня никуда не убежишь. - А мне этого и не надо. - Верно. Тебе другое надо. - Как и тебе. И целует его жарко в губы, садясь сверху; у них мало времени – Козаченко знает, что завтра её уже здесь не будет. Но она вернётся. Снова и снова. Чтобы продолжать цепляться за него невидимыми цепями, чтобы расслабиться, забывшись с другим человеком. Там, за стенами, совершенно другая жизнь у каждого из них, но что-то их связывает: не то случившееся много лет назад, не то американский агент, вставший на пути… Цена за свободу оказалась не высока. Но Козаченко до сих пор её платит женщине, с которой он хоть немного чувствует себя полноценным человеком. И которая даёт ему возможность забыться и забыть.