Vivat, Veronica!

Холодная сталь к горячей коже – остриё чертит кресты; она задыхается под ним. Её голос искажается маской, но оно заводит сильнее. Хочется смотреть глаза в глаза, прямым контактом, не мигая, но увеличивающиеся зрачки под синими окулярами прячутся, и приходится воображать, каково сейчас её лицо на самом деле, каковы чувства, которые ему недоступны. Она тянет к нему руки, хватает за запястья, сама направляет и словно просит - стонами умоляет, - рисовать на ней алым, рисовать через призму боли и дарить ей ощущение неподвластного контроля; хочет вести в игре, но всё далеко не так – другой перекидывает нож в левую ладонь. Вектор даёт ей указание молчать, за что Шнайдер бьёт его по бедру коленом. И ласково зовёт Унтерменшем. А он фыркает такое искреннее: Блядь. Хватает её за волосы и притягивает к себе, приставляет лезвие к горлу и наслаждается выработанным глотательным рефлексом - боится: как послушная собачонка, как эксперимент, за которым интересно наблюдать. Берта смеётся, и в голове оно звучит как абразив, о который попеременно что-то шлифуют, словно пытаются сыскать ноту; и хочется сполоснуть её грязный рот поцелуем, но они в масках, они – прячутся от этого мира даже будучи в личном своём, и Вектор самым кончиком ножа проводит полоску от шеи до живота, и она вся твердеет, превращается в живой камень – явно насмехается над его тщетными попытками. Ему всё мало, мало… Он не сможет сломать её. Микаэлу ничего не сможет; и кисть-нож отражает её кожу, отражает практически идеал, чистоту, но с каплями, что похожи на зёрна граната, крови. Пальцы зарываются в локоны, тянут на себя, и он присаживается на колени, спускается кинжалом ниже, молча облизывается на происходящее: распороть бы её, вывернуть наизнанку, сжать в кулаке ещё тёплые внутренности, насладиться запахом свежей смерти… И понимает, что это не утолит его голод; хуже наркотика – немка накачивает его дурью отборной, да такой, что хочется большего. И нож выскальзывает из пальцев, опасно летит на пол; клинок соприкасается с кафелем со звоном - одновременно, когда Вектор грубо хватает и притягивает Берту к себе, и она вцепляется в его плечи как птичьими коготками. И полосует его; узоры не такие, но старается, чтобы они контрастировали с её. Двигается в ней быстро, резкими размашистыми толчками, выбивает из горла стоны, выбивает из неё силы; трахает лихорадочно, трахает так, словно прощается с ней, но их встречи с каждым разом становятся только чаще, их видят вместе чаще, но за лишние слова отрежут языки, за лишние домысли – голову. Ощущать горячее тело, ощущать друг друга… Хочется спастись холодом стали, прислониться к ней, а затем выжать спасающий от жажды кровавый сок, что течёт по руслам обнажённых тел. Им так мало их двоих, так мало безумия близости, так мало этих прикосновений, ощущений, эмоций… Как животные – разум притупляют инстинкты; Берта ногами его обхватывает, сама насаживается, и Вектор - Дьявол - сдавливает сильнее, до сливовых синяков на чувствительной коже. Она принимает его в себе, он продолжает биться об неё – вариативность пытки. Как цикл бесконечности; как уроборос – чёртов змей – давится своим хвостом. Они давятся своим превосходством, не отпуская друг друга. И хочется взять нож, хочется нарисовать на себе метку-обещание, что всё повторится вновь; Берта смеётся шумно сквозь маску, расслабленно опускает голову на его плечо, чувствует, как по бёдрам стекает влажное, тёплое. Так сладко, так нормально, по-человечески обычно, что становится приторно тошно. Вектор ловит крупицы её настроения и чуть отстраняется; визоры призывающе горят голубыми угольками. Они ещё не закончили. Подобные слабости режут больнее ножа; но им нравится ощущать этот стойкий железистый привкус, когда вокруг – лишь пустая обмазка, а они – то, за что готовить убить: друг за друга. Они находят в этом какой-то интерес. Вектор тянется за клинком; хочется ранить сильнее. Им вместе хорошо.