Vivat, Veronica!

- Смерть не боится смерти? – шелестит горячим смехом ему в шею, наблюдает за его реакцией: он стоит истуканом, словно она – лишь ветер, а не живой человек. – А чего ты боишься? Горячим языком проводит по коже, забирается за ухо, щекочет, но он продолжает держать себя в руках: только шумно выдыхает на её бестолковые попытки, только кулаки сжимает да смотрит в одну точку; играть послушного солдатика предначертано другому – остальных же ждёт участь сломанных. - Может ли смерть бояться королевы? – и гладит светлые серебряные пряди, пальцами нащупывает застёжки. Её мистер Смерть прячет лицо ото всех, но перед ней - она желает - обязан обнажиться. Противогаз не его лицо, противогаз – всего лишь слепок, маска, что вросла в черты, стало единым. – Можешь ли ты бояться меня? Ответ Алексия знает, что дробным эхом стучит в голове: Ханк её не боится, Ханк всего лишь пешка в руках её брата - несмешной анекдот, - но они все мелкие насекомые в её ладонях, а она ждёт подходящего момента, когда сжать руку. И раздавить их всех до мерзкого хруста, до липкой желтоватой гемолимфы. Их жизни принадлежат ей. Но в её представлении Ханк всё же оказывается жив; и щекочет её ладони красивым бражником с кровавым черепом на мохнатой тушке. - А можно ли сжечь Смерть? – вопрошает-издевается, щёлкает ремешками, пытается выбить прикосновениями с него дух-слово. Алексия думает, что на его коже чужая кровь будет смотреться слишком горячо. Она обходит его, становится рядом, на цыпочки приподнимается, взглядом красных визоров прикованная к месту, но это лишь мысленный удар под дых, секундная слабость, и любопытство придаёт ей сил, наконец позволяя снять респиратор: под ним лицо – слишком обычное, слишком без изюминки, до зубного скрежета правильное: скулы, острый подбородок, нос прямой, глаза голубые и тонкие губы… Которые тянутся к ней. Сдаётся; они все ей всегда подчиняются. Поцелуй жалит, ядом растекается желанием; горчит, обжигает, кислит… И кровь бежит по венам кипятком, дрожать заставляет. Один шаг, одно действие, и судьбы предрешены. Алексия улыбается сквозь поцелуй, но не отпускает его, тянет к себе ещё ближе, хочет сильнее впиться губами, хочет высосать всю его душу. У смерти оной нет. И наслаждается подобной близостью, наслаждается своим жнецом, птичкой в душе заливается от восторженных чувств, бурлящих внутри; обвивает его шею руками, чувствует кожу в мурашках - порывом боится. И толкает леди Эшфорд к стене; сама Смерть бросает ей вызов. Алексия находит в этом запретное наслаждение. И тянется к Ханку за новой дозировкой. Бражнику сжигает крылья. Смерти смеясь в лицо.