Vivat, Veronica!

Психологическое насилие: не выдержать и нажать на судьбу – скоба означает громкий «бум». Выбрать: висок или сразу в рот, плевать, главное, чтобы мозги кровавой кашей осели на стене, красными воспоминаниями стекая вниз. Им всем будет всё равно, даже она не придёт поплевать на его могилу. Выбить из себя эту дурь, разорвать тонкую кожу-плоть, чтобы лопнуло и треснуло – как куколка насекомого, но внутри пустота, съедающая изнутри. Захлебнуться кислотой во имя несбыточных мечт, наблюдая дождь из падающих осколков: отражение кривится в огоньках плачущей свечи; небо скалится, и в прорехах света человеческое превращается в невероятное, как не от этого мира, оно в руслах вен бежит, преображая, и даже летящий кулак не в силах остановить проклятие. Это хуже, чем могло быть: не кошмар – выворачивает сильнее в реальности. До темноты в глазах, до струйки алого, текущей из носа, до тошноты от увиденного в зеркале; он блюёт – мерзость – не сопротивляется; трясёт мелко-мелко, а в голове молоточком отзывается чужой голос – пьянящий, манящий: Ты нужен мне! Ты нужен мне! Его заглушает другое, накладывающееся эхом: Сдохни! Сдохни! Сдохни! И пистолет – лежит покойником – не в силах избавить от мучений. А записи, упавшие листьями, валяются, перечеркнутые раз за разом до дыр: мысли хаотичны, суть – страшна, и хвататься за тонкие грани невозможно. Оно нитями связывает, тянет в неизвестность, в бездну, душит невидимыми пальцами, до хрипоты в голосе, но всё не реально. И смехом звучит барьер: несуществующий, тонкий, пошедший трещиной – ещё немного, и больше не вытерпит. Пустить пулю – так ли легко?.. Съесть себя до голых костей – посильно?.. Терять всё, терять себя – таково было его наследие? Свести с ума ощипанных птенчиков, живыми ещё кинутых в кипящий суп из выжитых слёз; слушать, как надрывают глотки, прося-умоляя о помощи, но месть сладка, и оно холодит желудок до спазма. Оплачено той же монетой, но почему до сих пор страшно?.. Как перестать смеяться своему отличавшемуся отражению, рисуя кровью на холсте, оставляя отпечаток, перечёркивающий лицо гения, ставшего для него убийцей. Мертвец умеет убивать; мысли вскипают истерикой. Хочется плакать кровью вырезанного сердца; этого он желал, когда создавал их?.. Этого добивался, заставляя пережить всё это дерьмо; выстругивает из своих детей копрофилов: жрите да не подавитесь чужими амбициями. И снова рвёт; кости словно протыкают насквозь. Его не пугает больше ничего; просто прекратить мучения, которые преследуют его… сколько?.. Больше десяти лет. Однако продолжает смотреть на своего создателя; рук творение его усмехается – воскресни и сдохни снова, грёбанное чудовище, - пленник выстроенного прутьями чужого одиночества. Эксперимент ли?.. Дважды. Никто не выживет. Поставленная точка в завещании. Никто не придёт на помощь.